ние и его мнимым друзьям следовало еще больше настаивать на ее продолжении…
Первая любовь
Из дневника Семена Андреевича Порошина:
1 сентября [1765 г.] После стола, как Никита Иванович изволил уйтить к себе, государь цесаревич, стоя у окна, дыхнул на стекло и выписал имя той фрейлины, которая больше всех ему нравится. […]
2 сентября. После обеда… спрашивал Никита Иванович у его высочества: в кого он ныне влюблен? Признавался его высочество, что он влюблен, а в кого, того не сказывал, говоря, что про эту тайну, так как и про все его тайны, я только один ведаю и что он мне изволил [т. е. велел] дать слово, чтобы никому о том не сказывать. Сколько его превосходительство ни спрашивал, однако государь цесаревич поверенности ему в том не сделал. Наконец, говорил Никита Иванович, чтобы он по крайней мере ему сказал: давно ли он влюблен? На сие отвечал его высочество, что в следующем декабре месяце год будет. […]
9 сентября. В ложе между прочим ее величество изволила спрашивать у великого князя, которая ему из актрис лучше всех нравится. Его высочество про молоденькую мамзель Кадиш сказать изволил. Потом государыня спросить изволила, из фрейлин кто ему лучше всех нравится. На сие государь цесаревич ответствовал, что ему все равны. Ее величество смеючись говорить изволила, чтоб он хотя на ухо о том сказал: но его высочество то же ответствовать изволил, что и прежде, а между тем поглядывал на меня… […]
10 сентября. За чаем [его высочество] изволил мне сказывать, как он смущен был вчерась государыниным вопросом и что чуть было не сказано про меня: Извольте, ваше величество, у него спросить; он все знает. […]
25 сентября. Его высочество не имел еще явственного понятия о разности между мужеским и женским полом. Часто о том любопытствует. Но любопытство его доныне малые имело успехи: изволил и сего дня покушаться меня о том спрашивать, но я, конечно, не тот, который бы пред государем цесаревичем когда-нибудь выболтал то, чего не надобно; ответы мои состояли в шутках, кои отнюдь ничего не объясняли… Об одной фрейлине признавался мне его высочество, что он день ото дня ее более любит. Не опровергал я совсем того, однако говорил цесаревичу, что не очень надобно в оные мысли устремляться, дабы они не беспокоили и нужным его высочества упражнениям не препятствовали. […]
3 октября. После учения зашел у нас разговор, что его высочеству теперь уже двенадцатый год. Шутя, говорили, что приспевает время государю великому князю жениться. Краснел он и от стыдливости из угла в угол изволил бегать; наконец изволил сказать его высочество: Как я женюсь, то жену свою очень любить стану и ревнив буду. Рог мне иметь крайне не хочется. Да та беда, что я очень резов. Намедни слышал, что таких рог и не видит и не чествует тот, кто их носит. Смеялись мы много о сей его высочества заботливости. […]
9 октября. После стола пришел к государю цесаревичу граф Григорий Григорьевич Орлов от ее величества звать великого князя на обсерваторию, которая построена вверху над покоями ее величества. Пошел туда его высочество, и государыня быть там изволила. Весь город виден. Сходя оттуда вниз, говорил граф Григорий Григорьевич, не изволит ли его высочество посетить фрейлин. Они живут тут в близости. Государю цесаревичу хотелось туда идтить, однако в присутствии ее величества не знал, что ответствовать. Государыня сомнение решила: изволила сказать, чтобы его высочество шел туда. Никогда повеление с такою охотою исполняемо не было, как сие… У всех фрейлин по комнатам ходили. Возвратясь к себе, изволил его высочество с особливым восхищением рассказывать о своем походе и, кто ни приходил, изволил спрашивать: Отгадай, где я был сегодня? После рассказов вошел в нежные мысли и в томном услаждении на канапе повалился. Подзывая меня, изволил говорить, что он видел свою любезную и что она от часу более его пленяет; потом читали мы Dictionnaire encyclopedique[16]. Его высочество сыскал там слово amour[17] и читал на него изъяснение, которое чтение, однако ж, перервать старались. […]
10 октября. За чаем разговаривали мы о вчерашнем походе к фрейлинам и какие там примечания его высочество сделать изволил… Потом с разными воображениями изволил бегать по желтой комнате и вспоминать о вчерашнем визите. […]
20 октября. Все утро разными аллегориями проговорил со мной о своей любезной и восхищался, вспоминая о ее прелестях… Потом, как оделся, возобновил опять прежнюю материю и спрашивал меня, можно ли ему будет на любезной своей жениться. И говорил, что он чрезвычайно б рад был, если б это могло сделаться.
Отвечал я его высочеству, что до этого еще далеко и чтоб он тогда меня спросить об этом изволил, то я, конечно, дам ему совет, не льстя его прихотям и так как человек честный и прямой его друг. […]
21 октября. С маскарада возвратился его высочество в десять часов… По возвращении между прочих разговоров изволил сказывать его высочество мне одному за поверенность, что как в польском, танцуя шен[18], подавал он руку своей любезной, то сказал ей: Теперь, если б пристойно было, то я поцеловал бы вашу руку. Она, потупя глаза, ответствовала, что это было бы уже слишком. Потом сказала она государю цесаревичу: «Посмотрите, как на вас пристально Бомонтша смотрит» (первая актриса на здешнем французском театре…). Его высочество со страстным движением отвечал ей только: А я на вас смотрю. Вот какова натура! Кажется, никто не учил этому. Как государь цесаревич стал опочивать ложиться и я пошел в маскарад, то просил меня, чтобы я поклонился от него… любезной В[еру]шке[19] и сказал бы ей, чтобы она не подумала, что он руки у нее сегодня не поцеловал из гордости, а для того только, чтобы не нарушить благопристойности. […]
29 октября. За чаем изволил разговаривать со мною о вчерашнем маскараде и сказывал мне, между прочим, какие у него были разговоры с В[ерой] Н[иколаевной]. Он называл ее вчерась червонной десяткой, подавая тем знать, что она многим отдает свое сердце. Она говорила, что одно только имеет и, следовательно, дать его не может более как одному. Государь цесаревич спрашивал у нее: Отдано ли ж сие сердце кому или нет?
И как она сказала, что отдано, то изволил спрашивать: Далеко ли оно теперь? Она сказала, что не далеко. Его высочество изволил спрашивать, что если бы он ее кругом обошел, то нашел ли бы ее сердце? Говорила она, что оно так к нему близко, что и обойтить нельзя и проч. Так-то знай наших: в какие мы вошли нежные аллегории! […]
3 ноября. Мы за столом разговаривали по большой части о женитьбе, о женихах и невестах. Его высочество изволил просить меня, чтобы я поскорее женился. Я смеючись ответствовал, что за мною дело не станет, лишь бы была невеста. […]
11 декабря. Рассказывал мне государь цесаревич, как ему было весело, когда изволил быть на даче у обер-маршала Сиверса: там была любезная его Вера Николаевна. Изволил сказывать, что много танцевал с нею и разговаривал. Говорил-де я ей, чтоб я всегда хотел быть вместе с нею… Как назад ехали, то она ехала в салазках перед его высочеством. Тут, оборачиваясь, друг другу поцелуи бросали.
Внешность
Из воспоминаний Федора Гавриловича Головкина:
Павел, который был так безобразен, родился красавцем, так что лица, видевшие в галерее графа Строганова его портрет, где он в возрасте семи лет изображен в парадном орденском костюме, рядом с портретом императора Александра I в том же возрасте и в том же костюме, спрашивали, отчего у графа Строганова один и тот же портрет встречается два раза. […] Несмотря на то что он лицом был очень некрасив, над чем он сам посмеивался, он так хорошо умел себя держать, что отнюдь не казался простым и был настолько сдержан, что как будто ничему не удивлялся.
Из врачебного освидетельствования великого князя Павла Петровича за 1768 г., проведенного английским врагом Томасом Димсдалем:
Росту среднего, имеет прекрасные черты лица и очень хорошо сложен. Его телосложение нежное, что происходит, как я полагаю, от сильной любви к нему и излишних о нем попечений… Несмотря на то, он очень ловок, силен и крепок, приветлив, весел и очень рассудителен, что нетрудно заметить из его разговоров, в которых очень много остроумия.
Из дипломатической депеши прусского посланника Виктора Фридриха фон Сольмса:
Хотя он невысокого роста, но очень красив лицом, весьма правильно сложен, разговоры и манеры его приятны, чрезвычайно учтив, предупредителен и веселого нрава. Под этой прекрасной внешностью скрывается душа превосходнейшая, самая честная и возвышенная и, вместе с тем, самая чистая и невинная, которая знает зло только с отталкивающей его стороны и вообще сведуща о дурном лишь насколько это нужно, чтобы вооружится решимостью самому избегать его и не одобрять его в других. Одним словом, невозможно довольно сказать в похвалу великому князю.
Из «Записок» Дарьи Христофоровны Ливен, в юности состоявшей фрейлиной императрицы Марии Федоровны:
Павел был мал ростом. Черты лица имел некрасивые за исключением глаз, которые были у него очень красивы; выражение этих глаз, когда Павел не подпадал под власть гнева, было бесконечно доброе и приятное… Хотя фигура его была обделена грациею, он далеко не был лишен достоинства, обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами; все это запечатлевало его особу истинным изяществом и легко обличало в нем дворянина и великого князя.
Характер
Из дневника Семена Андреевича Порошина:
1764 г.
24 сентября.