В то время как Корсаков и Готце разбрасывали свои силы между Цюрихом и Верхним Граубинденом, Массена сосредоточивал свои. Хотя и ослабленный недавно выделением части его войск для усиления Рейнской армии, он имел возможность, кроме 12 000 человек Лекурба, 9000 Тюро в верхнем Валисе и резерва из 7000 человек под начальством Клейна и Гумбера в Фриктале, около Базеля, собрать, вместе с Сультом, Мортье и Лоржем, около 40 000 человек, сгруппированных на верхней Рейссе, нижней Линте и на левом берегу Цюрихского озера. Смутно осведомленный о прибытии Суворова, получая настоятельные требования Директории «сделать что-нибудь», подобно тому как это было с Жубером перед Нови, находясь, наконец, пред угрозой потерять еще часть своего наличного состава по той же причине, что и раньше, он выжидал благоприятного случая. В конце месяца при известии о падении Бернадота, которого он ненавидел и который платил ему тем же, он принял решение. Рядом быстрых маневров предупредив движение, предписанное союзникам Суворовым, и перейдя первым Линту и Лиммат, он опрокинул Готце, погибшего в этой схватке, отбросил остатки его отряда к Рейну и столкнулся с Корсаковым под Цюрихом. Потерпев полное поражение при первом же столкновении, самонадеянный генерал потерял 5000 человек и сто орудий, весь свой обоз, вместе с казной армии, и всю канцелярию. По свидетельству Викгама, перед сражением, во время его и после он показал себя совершенным ничтожеством. Он пренебрег мнениями швейцарских офицеров относительно выбора позиций и, когда завязался бой, был уже более не в состоянии даже отдать распоряжение. Он, кажется, отказался также выслушать Пишегрю, предлагавшего из штаб-квартиры эрцгерцога свои услуги и советы. Вместе с письмами бывшего командующего Рейнской армией, его корреспонденция выдавала французам, в документах, недавно присланных из Петербурга и Митавы, весь секрет интриги Барра.
Итак, Суворов, думая найти Линкена на Муоте или в Швице, в тот момент, когда он намеревался продолжать свое движение к городу, узнал, что Массена только что вступил в него с 20 000 французов! В то же время, возвратясь на только что оставленные позиции, Лекурб атаковал под Альтдорфом арьергард фельдмаршала. Положение русских становилось более чем критическим. Всякий другой на месте Суворова счел бы его, вероятно, безнадежным. Произведенный 30 сентября в Муотатале подсчет его армии показал всего только 16 584 человека, из которых кавалеристов было 2852 человека. Переход через Сен-Готард, а еще более через Кинцигский проход, отнял и остальных.
Между тем, вместо того, чтобы думать о капитуляции, Суворов не хотел даже слышать об отступлении. Ввиду того что великий князь Константин был против попытки идти на Швиц, что было бы действительно безумием, фельдмаршал решил через гору Прагель добраться до Глариса, опрокинув слабую бригаду Молитора (4000 человек), которая одна охраняла этот пункт и уже вела бой с Линкеном. Соединившись затем в долине Рейна с остатками разбросанных корпусов Корсакова и Готце, он хотел попробовать отомстить.
Это значило просить многого у фортуны и предъявлять чересчур большие требования к армии, уже очень изнуренной. Ошибившись на минуту относительно взятого русскими направления и соединившись с Лекурбом в Альтдорфе, для преследования союзников в Шэхентале, тотчас же воспользовавшись флотилией на озере; для возвращения через Бруннен к Швицу, Массена отдавал все новые и новые распоряжения, чтобы «захлопнуть мышеловку», в которой видел Суворова попавшимся окончательно. Действительно, всякий другой, кроме победителя при Нови, был бы в ней, вероятно, взят в плен. Но мышеловка имела многочисленные выходы, а французские генералы вовсе не выказывали ни своей обычной храбрости, ни уверенности, которую им должны были бы внушить положение противника и их недавняя победа. Их корреспонденция, опубликованная частью одним из швейцарских историков этого похода, красноречиво об этом свидетельствует. Самые мужественные из них и самые ловкие, Мортье и даже Молитор, выказывают себя в ней неуверенными и встревоженными. Им бы следовало только думать о том, чтобы преградить путь этой горсточке людей, бывшей всецело в их власти, а они, оказывается, главным образом были озабочены обеспечением своего собственного отступления в случае неудачи! Вполне очевидно, что эти храбрые из храбрых боятся, волнуемые и запуганные воспоминаниями о подвигах, которые победитель Макдональда, Моро и Жубера вывез из Италии и тащит за собой, как пугало.
Первые соприкосновения с его армией, хотя и сильно ослабленной, оправдывают, впрочем, их опасения. В Муотенской долине Массена лично атаковал с 10 000 человек русский арьергард, находившийся под начальством Розенберга, и потерпел жестокий удар. Животное, будучи в безвыходном положении, набрасывается и кусает ужасно. Мортье, со своей стороны, исчез, вопреки полученным инструкциям; Молитор дал себя опрокинуть в Клентале, и Суворову удалось таким образом достигнуть Глариса. Быстрый марш через Молис и Керенцерберг на Саргане обещает ему теперь если не слишком смело задуманную отплату, то, по крайней мере, быстрое соединение с австрийцами Линкена, Елачича и Петраша. Но перед ним возникает новое препятствие, и оно происходит не от французов.
На утвержденный им план, энергично поддержанный на военном совете австрийским генералом Ауфенбергом, швейцарскими офицерами и английским комиссаром, полковником Клинтоном, один великий князь Константин налагает, на этот раз правильно, формальное veto. Ему представляется, что избранный путь слишком подвержен опасности со стороны противника, и после продолжительных споров он заставляет принять другой, более кружной, через Иланц и Кур на Майенфельд. Он действительно укроет армию от нападения; но на сей раз это, во всяком случае, будет отступление, хотя Суворов и не хочет в том сознаться. Кроме того, этот маршрут подвергнет беглецов испытаниям другого рода, которые, несомненно, одержат верх над их выносливостью и мужеством, и при другом начальнике совершенно их погубил бы. «Лучшее отступление стремительное», думал Суворов. Вскоре он дал самому себе блестящее опровержение.
В. И. Суриков. Переход Суворова через Альпы. 1899 г.
На высоте 2400 метров гора Паникс, через которую предстояло теперь перейти, оказалась 7 октября уже покрытой снегом. Из-за множества пропастей переход через нее был не только труден, но и опасен. Лошади скользили. Та, на которой ехал фельдмаршал, не раз чуть было не увлекла его в бездну. Всегда неустрашимый, старый воин вырывался, однако, из рук казаков, силой старавшихся ему помочь.
– Оставьте меня! Я поеду один!
– Сиди! – отвечали они ему.
И он покорялся.
Для начальника и для армии, которою он командовал в дни более счастливые, этот марш является, однако, самым прекрасным подвигом, возбуждающим удивление потомства. Он заслуживает почетного места в военной истории всех времен.
В Иланце Суворов был уже в состоянии вновь произвести сосредоточение своих войск и снабдить их провиантом. С прибытием в Фельдкирх он стал, прежде всего, думать, более чем когда-либо, о том, чтобы снова перейти в наступление. Он мог теперь иметь такое намерение, не будучи слишком дерзким. С 28 сентября, вследствие того, что эрцгерцог остановил свое движение и вернул некоторые части назад, Корсаков снова вступил с ним в сношения и занял свой прежний лагерь в Дерфлингене, около Шафгаузена. Справа от него Науендорф с 8000 австрийцами прикрывал Рейн, от Вальдсгута до Шафгаузена; слева полковник Титов с одним полком, уцелевшим от цюрихского поражения, охранял окрестности Констанцского озера. Корпус Конде, формировавшиеся швейцарские батальоны и баварские войска, бывшие в пути, обещали в скором времени подкрепления, которые вознаградили бы, и даже с излишком, за понесенные потери. Но побежденный при Цюрихе был подавлен. Его прежнее хвастовство уступило место полному унынию. Эрцгерцог, с другой стороны, не выказывал расположения возобновить попытку действовать сообща. Он сначала хотел подождать Суворова и, таким образом, позволил Массена оправиться от тревоги, которую вызвало в нем появление фельдмаршала в Швейцарии. Так как Суворов от него ускользнул, французский генерал бросился на Корсакова и принудил его совершенно очистить левый берег Рейна. Наконец победитель при Нови вскоре сам перешел самым странным образом от воинственного пыла, который недавние испытания, кажется, еще более воспламенили, к нравственному упадку, тем менее оправдываемому; после напряжения всех своих сил, для противодействия злому року эта железная душа казалась еще не разбитой, а как бы выведенной из равновесия.
В письме к Ростопчину из Фельдкирха, помеченном 2/13 октября, начало и конец которого, должно быть, были написаны с промежутком в несколько дней, фельдмаршал начинал с того, что гордо возвещал о намерении оказать помощь Корсакову, «чтобы поправить зло», а продолжал описанием своего положения, положения генерал-лейтенанта и самого эрцгерцога, как не подающими никакой надежды на продолжение войны, «Победительная армия низошла на 10 000; пехота боса, нага; дневной провиант, в котором терпела недостаток, как и в патронах, чего последнего ради, наконец, избегал от сражения. Корсаков без палаток, плащей, артельных и прочих денег!» Он преувеличивал свои потери и общую нужду. У эрцгерцога, по его словам, оставалось 18 000 человек в Швейцарии, но он их расставлял «по гарнизонам», и Тугут, со своей стороны, только и думал о том, как бы ему сговориться с Директорией. Фельдмаршал получил известие о пребывании в Вене двух французских дипломатических агентов, присланных туда тайно, и он кончал словами: «Уже действовать надежды нет!»
Что произошло между началом и концом этого послания? С помощью английского агента, Викгама, и под его давлением, были начаты переговоры для достижения соглашения между фельдмаршалом и эрцгерцогом и приведения обоих генералов к дружным действиям. Так как эрцгерцог, по-видимому, был на это готов, Суворов поспешил распорядиться, чтобы Вейротер составил по этому предмету подробный план. Но, прибыв в Фельдкирх 12 октября (новый стиль), адъютант эрцгерцога, граф Коллоредо, сделал возражения. Австрийский главнокомандующий находил этот план чересчур сложным. Более правдоподобно, что он видел в нем другой недостаток: перейдя Рейн у самого верховья,