И ангелы на фланге жарят холодным огнем
Волны, жесткие волны счастья несут на стену
В голову попеременно бьет злая и добрая кровь
Эй, ангелы, это ли значит – любовь?
И меня приводит в ступор эта черная дыра
Кто придумал эту глупость – искать в любви наперсницу добра
Сердце превратилось в полость и грохочет тишиной
Солнце набирает скорость и мир танцует быстрый танец
Тонны, падают тонны воздуха мне на плечи
Полный, выпал мне полный хауз, а крыться нечем
И ангелы на фланге жарят холодным огнем
Волны, жесткие волны счастья несут на стену
В голову попеременно бьет злая и добрая кровь
Эй, ангелы, это ли значит – любовь?
Кажется, эта песня, была сначала написана по-английски. Да, идея передвижников или передвижного цирка всегда присутствовала в моем творчестве, как и в творчестве большинства режиссеров и художников. Помню, что тогда директором музыкального канала «MTV» была Линда, американка. Помню, что мы с моим продюсером тогда приехали к ней и попросили посмотреть около десятка текстов, написанных по-английски. Она сначала думала, что сейчас будет тяжелая работа и обдумывала, как будет объяснять, что все никуда не годится. В итоге, она не захотела менять ни строчки. Когда я спрашивал, ее точно ли все помнят, кто такой брут (так как в песне было английское слово «brute», которое означает одновременно и брута, и грубияна), она сказала, что то, что все англоязычные артисты довели язык свой до уровня аранжировки, не обязывает нас идти этим же путем, а если кто-то не помнит, кто такой брут, то это их проблема, в общем. Я должен сказать, что действительно, как Пушкиным и написано, «поэзия будет понята до тех пор, доколе на земле будет жив еще хотя бы один поэт». И я понимаю, что стоит писать сложные песни с редкими, красивыми словами, даже если на земле есть хотя бы один человек, который способен это оценить и получить от этого удовольствие. Мне кажется, что сейчас многие стихотворения Бродского могут прочитать и понять действительно буквально десятки человек на земле. Ну, Бродский стал каким-то древним, забытым языком, из которого мы взяли свои корни.
Я написал тебе слова о том, что ты была права
Что жизнь чрезмерно коротка и мы в объятьях тупика
Слова остались на столе, часы повисли на нуле
В окне застывшая звезда, под ней чужие города
Пустые дни, пустой перрон и я опять всхожу на трон
А за спиною мнется Брут, все обязательно умрут
Я на ланго читаю стих, а зал безветренен и тих
И я ору до хрипоты, а где-то зале плачешь ты
Мы как цветы в джакузи, увянем медленно в спиртном
Из глубины аллюзий я не скажу лишь об одном —
Как я в последней сцене, играя, вспоминал о нас
И, как спокойный гений, я умирал в последний раз
И мы бываем недобры, мы убиваем вне игры
И на устах горят слова о том, что ты была права
Что мы сгорим как мотыльки, летая наперегонки
И нас с тобой нельзя винить, сгорая сложно полюбить
И снова жизнь пустой перрон, и мир порядком искривлен
И вновь Кальпурния и Брут, и все зачем-то молча врут
Я умираю и на бис готов упасть, но чей-то визг
И я не вижу с высоты, но где-то в зале плачешь ты
Мы как цветы в джакузи, увянем медленно в спиртном
Из глубины аллюзий я не скажу лишь об одном —
Как я в последней сцене, играя, вспоминал о нас
И, как спокойный гений, я умирал в последний раз
В прошлом веке, в двадцатом веке, мы думали, что мы такие продвинутые, раз знаем, что такое буддизм. Позже я, конечно, узнал, что во всех веках все знали, что такое буддизм. И идея того, что поэзия существует, пока существует один поэт, есть и в буддизме: мир существует, пока существует хотя бы один наблюдатель. Эта идея уже перекочевала из буддизма, что само по себе является то ли религией, то ли учением, в науку, где физики дошли до того, что мельчайшие частицы существуют до тех пор, пока есть хоть кто-то, кто их наблюдает. Более того, от мнения или взгляда того, кто их наблюдает, они являются либо материей, либо волнами.
И до сих пор, когда я слышу самые дикие версии о том, что Земля на самом деле не круглая, а плоская, потому что не существует никаких доказательств этому, и тем более из Патагонии (это часть Южной Америки) в Австралию не существует прямых рейсов самолетов через южный океан, через южный полюс. Эксперименты, где через большие водные пространства запускали лазер и он, не прикасаясь с водой, на такой же высоте принимался на другой стороне большого озера или океана, говорит о том, что кривизны на самом деле не существует. Когда я слышу такую версию, я ее вполне допускаю, потому что я сам не видел круглой Земли, я видел кадры, которые мне показывали в телевизоре, я слышал слова космонавтов и астронавтов, веры которым меньше, чем космонавтам.
Я живу в нарисованном мире
Где все опалы и бирюза
Будто я засмотрелся на обои в квартире
И забыл расслабить глаза
А на них нарисованы люди
Их сны и мысли безотчетно просты
Неколебимые принципы завоевания иллюзий
И невменяемой красоты
Еще немного и мы успеем
Еще чуть-чуть, и мы упадем
И наши души, взлетая над ночным Колизеем
Вдруг будут счастливы под дождем
Ну а пока на обоях зависли мы
В обворожении трехмерной игры
И только внешне мы выглядим немного зло и завистливо
А очень внутренне мы добры
Я замутняю свои идеалы
Я долго видел, но видел зря
В моей квартире слепым и аудиалам
Жить веселее, чем егерям
Еще немного и мы успеем
Еще чуть-чуть, и мы упадем
И наши души, взлетая над ночным Колизеем
Вдруг будут счастливы под дождем
Когда я жил в Штатах, в Лос-Анджелесе, почему-то в машине я больше всего слушал Высоцкого. Все потому, что там не хватает именно вот такой прямой речи как у Высоцкого. Не академической, а именно жесткой, простой, бытовой. Так как я постоянно делаю какие-то упражнения, связанные либо с импровизацией на какую-то тему, либо переписыванием чего-то полностью, я пофантазировал: если бы я был Высоцким, как бы я написал песню. И написал. И надо сказать, что у меня неплохо получилось, потому что я помню, что были случаи когда песня «Саша и Бабочка», которую написал я в стиле Вертинского, проходила за песню Вертинского у всех. А эта песня проходила за песню Высоцкого, так что, наверно, из меня получился бы не плохой стилист или поддельщик фальшивок в творчестве.
По холодному уму, по проторенной тропинке
Льются песни без запинки прямо к сердцу моему
Он и пляшет, и поет, и смеется – чуть не треснет
А к концу последней песни обязательно умрет
То поет, а то заплачет, то по небу белкой скачет,
То запьет, то запоет, но обязательно умрет
Разбуди его мой брат, лишь бы что нашлося
Он и так нам будет рад, ну а так – и вовсе
Он заплачет и споет, песней душу так захватит
Будто кровушку прольет, и умрет да хватит
Ты слышишь, хватит!
Эх раз, да еще раз, плачет и хохочет,
То под койкой ищет таз, то как белка скочет, ты слышишь,
То поет, а то заплачет, то по небу белкой скачет
То запьет, то запоет, но обязательно умрет
Это одна из песен, которая лучше всего получилась как раз по-английски. И вот на нее как раз Линда с «MTV» среагировала больше всего. Единственное, в Америке не осталось ни одного поэта, который мог бы это понимать. Потому что я помню, что даже стихи какого-то англоязычного поэта мне приходилось объяснять американским друзьям в Лос-Анджелесе, которые тоже занимаются творческими профессиями. По-моему, эта песня тоже написана в Лос-Анджелесе: по умиротворенности похоже на то. Потому что, надо сказать, Лос-Анджелес – идеальный город для того, чтобы растить там детей: с ними ничего не случится, потому что там как минимум в белых районах отсутствует преступность и хамство вообще. Там все на «Прозаке», поэтому все очень добрые. И проводить там старость по той же причине, в общем-то, очень даже неплохо. Наверно, именно поэтому там такое большое количество кружков йоги и прочих медитативных практик. Я помню, в ресторане, где очень близко были понаставлены столики (потому что этот ресторан там жутко популярный), я сидел рядом с двумя женщинами, одна из которых была афроамериканка. Эта афроамериканка, такая обычная домохозяйка, жаловалась другой, что она была на йоге, и все медитировали. Когда все помедитировали, все начали рассказывать, что они видели, куда они путешествовали в своих медитациях, а она сидела, и ей было обидно, потому что она ничего не видела. Но она не догадывалась, что другие тоже ничего не видели. Просто это же им не мешает, как американским астронавтам, рассказывать, что они по Луне ходили. Американских астронавтов же тоже там никто не видел: это было снято их камерами, их режиссерами. И хочется посмотреть на ту селфи-палку, с которой все было снято.
Положи на сердце руки, пусть еще напряжены
Посмотри, какие звуки просятся из глубины
Если их не потревожить, если их не заглушить
То они, быть может, смогут предложить
По весне – любовь и слезы, осенью – тоска, печаль
С первым снегом – сны и грезы и расстроенный рояль
Сладость встреч и боль разлуки, лики солнца и луны
Положи на сердце руки, пусть еще напряжены