Я соберу с твоих волос молчанье праздничной души,
А звезды в небе так бесплотно хороши
А за спиной одна весна, а за душой одна любовь
Запоминая наизусть для сердца нужные стихи
В нас помещается стихийно наша грусть
А за спиной одна весна, а за душой одна любовь
И по спине бежит волна недорастраченной любви,
А звезды в небе тихо шепчут: «Се ля ви»
А за спиной одна весна, а за душой одна душа
Крепче держи мое сердце…
А за спиной одна весна, а за душой одна любовь…
А за спиной одна весна, а за душой одна любовь…
А за спиной одна весна, а за душой одна любовь…
Слава Богу, эту замечательную песню я пою до сегодняшнего дня, потому что она в какой-то момент стала очень популярной. Главная идея песни заключается в том, что подсолнух – это цветок, который смотрит в сторону солнца с утра до вечера. Мы знаем, что он разворачивается как гироскоп, как флюгер. Кстати, очень хороший образ: подсолнух – солнечный флюгер. И буддистская идея такова, что если человек будет смотреть в сторону Бога также, как подсолнух смотрит в сторону солнца, то просветление обязательно наступит.
Солнце выходило из-за гор
До сих пор, до весны
Я так не верил в солнце
Я вчера играл с детьми Луны в мутабор,
Превращаясь нынче в сына солнца
Эй, балет! Галоп алле!
Мне 30 лет неполных
Я стою, и на краю
Стою, пою – подсолнух
Я иду, шагаю налегке
Вдалеке, ввысоке
По головам кумиров
Я рисую светлую звезду на ходу,
На руке, на самой пясти мира
Эй, трубач! Труби подъем!
Я нынче командиром
А споткнусь, иди не трусь
Ступай по мне, по миру
Эй, балет! Галоп алле!
Мне 30 лет неполных
Я стою, и на краю
Стою, пою – подсолнух
Дело в том, что женщина, которую любил, она была не предназначена для семейной жизни, как предназначено большинство женщин. Мы любим женщин стервозных, которые делают нашу жизнь страданием. Именно по этой же причине люди любят смотреть ужастики: когда тебя пугают, страшно всего лишь мгновение, но потом ты видишь, что ты в безопасности, а организм уже вместе с адреналином и прочими возбуждающими впрыснул много наркотиков, которые понадобились бы, если бы тебе оторвало руку, например. Но так как рука не оторвана, все эти наркотики идут тебе на удовольствие… Я думаю, что по этой же причине мы любим стерв или просто стервозных женщин: потому что мы вроде как каждый раз выживаем, все возможные обезболивающие впрыскиваются, и мы наслаждаемся жизнью.
Полночь, полное сердце тебя…
Я любил трех женщин, а любил тебя
Я искал пол счастья, а нашел тебя
Я почти пол небу отказал в тебе
Я почти пол свету отказал в любви
Я уже не помню для чего живу…
Я любил трех женщин, а любил тебя
Я искал пол счастья, а нашел тебя
Я почти пол небу отказал в тебе
Я почти пол свету отказал в любви
Я уже не помню для чего живу…
Кажется, на тот день, я еще не знал, чем цунами отличается от простого урагана. Потому что в Советском Союзе очень мало новостей приходило с Запада, а в наших великих морях типа Баренцева цунами, благо, не происходит. Песню я, на самом деле, про ураган написал. Написал я причем ее в такси. Я совсем не знал Москвы. Тогда была ситуация, когда я жил себе совершенно прекрасно в Петербурге. Так как я никогда не страдал от недостатка денег – даже не потому, что у меня их было их много, а просто я не страдал от этого. Я жил в Петербурге, но приехали люди из Москвы и стали говорить: «Вот, как же ты здесь, тебя надо раскручивать на уровне России». Я ответил им, что не надо меня раскручивать на уровне России, потому что я не хочу ехать в гастроли: я хочу сидеть в Петербурге, потому что здесь у меня все есть: вот кошка, вот кофейник, вот полный Невский интересных людей. Но, конечно же, восемь взрослых людей уговорят одного невзрослого. Я приезжал несколько раз в Москву, но все равно возвращался в Петербург. От Москвы я очень сильно страдал, поэтому часто пил. Ну, и вообще: сложно жить в городе, где ты не понимаешь где север, где юг. Ты как бы все время немножко рассредоточенный. Помню, мы встали в пробку в центре, и я написал эту песню, будучи в такси прямо около Кремля. Я помню, что тогда еще мой продюсер приехал, и он так сильно удивился моей новой песне. По-моему, мы даже сразу на студию поехали. В общем, когда спрашивают, как писать песни – не надо как-то писать песни, просто если не пишутся, не пишите. Если они не пишутся, их не надо писать вообще.
За семью холмами
И одной рекой
Маленький цунами
Нарушал покой
Жаловался мельник:
«Не смолоть муки»
И слепой молельник
Не читал Луки
Только флюгер ръяный
Не увидел зла
Танцевал, как пьяный
Танцы без числа
Я, кстати, одно время погрузился в блюз довольно глубоко. Был у меня в Петербурге, знакомый финн, его звали Эрро, по-моему. И был он полностью в черном блюзе: он очень хорошо играл на губной блюзовой гармошке. Думаю, и сейчас играет. Он ничего он кроме блюзов играть не умел да и не хотел, но снимал их очень четко вот с тех плохих записей, где еще черные блюзмэны, и их прямо там едва слышно. И он со всеми этими ошибками снимал, и заставлял меня снимать с этими же ошибками. Иногда мы с ним на улице играли эти блюзы. И, по-моему, один из двадцати прохожих всегда очень сильно заценивал это, прямо слышал, что звучит это очень аутентично, по-настоящему. И потом, финский акцент в английском был очень похож на негритянский. Я думаю, что ну прямо аутентично. Для того, чтобы музыканты понимали, чем черный блюз отличается от того, что мы принимаем за блюз: в черном блюзе чудесным образом в одном аккорде сочетаются минор и мажор. Я сейчас даже не говорю про пониженную пятую ступень: просто одновременно играется как бы параллельные минор и мажор. И явление, конечно, удивительное, но, конечно, целый концерт слушать этого явления мне бы было сложно даже сейчас.
Мама дала мне нежное сердце,
Папа дал мне чистую совесть,
Моя восьмая жена сказала мне:
«Я люблю в тебе это
О, если б ты знал, как я люблю в тебе это,
Но жить на краешке жизни невыносимо»
И она не открыла мне глаз
Я слышал это семь раз
Я пойду на рынок и куплю тебе певчих птиц
Я пойду на рынок и куплю тебе настоящих певчих птиц
И на вокзале, на Московском вокзале я найду тебя
Мне не нужна молодость твоей кожи,
Мне даже не нужно, чтоб ты была светлой, мне нужно,
Чтоб ты сумела принять все это
И жить на краешке жизни
Мама дала мне нежное сердце,
Папа дал мне чистую совесть…
Альбом «Жизнь» (1995 г.)
В один прекрасный момент я осознал, что продюсерами тогда были те, у кого были буквально на дружеском уровне какие-то насосы, сделавшие себе деньги. Ну, не насосы, а, скажем, богатые люди, которые хотели вложить деньги в шоу-бизнес, думая, что когда-то шоу-бизнес станет сильно прибыльным. И «вбухивали» безумные деньги какого-либо бизнес-плана особенного, без подсчета. И в какой-то день мне мой продюсер сказал, что мы почему-то едем в Ялту снимать клип про море. Почему в Ялту? Из Петербурга где есть свое море. Мне объяснили это тем, что в Петербурге есть свое холодное море, а в Ялте оно теплое. На секунду, это в сентябре было. Конечно же, даже в Ялте оно было такое же холодное, как и везде. Полная глупость. Видите ли, в Ялте есть убитая киностудия, на которой все очень дешево. Позже мы узнаем, что оно настолько же убито насколько дешево. В Петербурге была менее убитая студия Ленфильми целый взвод киношников. Значит, была нанята большая группа: режиссер, оператор, все-все-все, актеры. Была нанята яхта большая, прямо не яхта, а парусник. Все снималось на кинопленку, а тогда слова «снимали на кинопленку» означали, что все в пятьдесят раз дороже. Мы приехали в гостиницу «Ялта», которая, конечно, была такая же была убитая, как и киностудия ялтинская. Вот. Было холодно, неуютно. Мы приехали, и я помню, что, когда всем раздали ключи от номеров, ну, человекам двадцати, – нас приехало действительно много – продюсер сказал: «Все, сейчас располагаемся, через два часа спускаемся вниз, здесь в холле будем писать». Говорю: «Что мы будем писать?» «Сценарий будем писать!». Я видел, с какой бешеной скоростью бездарно сливаются деньги просто в никуда. Я не стал задавать вопрос, что мы будем делать, если сценарий не получится. У нас уже была зафрактована яхта. Нужно было теперь только сценарий теперь.
Я почувствовал тогда неладное, и настроение у меня было не очень. На следующий день, я даже не стал вникать в сценарий, подумал, что будет, то и будет. Потому что, ну, как говорил Бальмонт «Это выше меня». На следующий день мое настроение полностью убилось, когда сказали, что яхта не может плыть, потому что она начала тонуть. Она была пришвартована, и мы посчитали, что к вечеру она уже должна утонуть. Решили, что еще успеем прямо на пришвартованной что-то отснять. Было жуткий ветер, холод, мрак, и что-то еще с этим штурвалом. Да, конечно, все это абсолютно можно было снять, но натуры там никакой не было, потому что мы никуда не плавали. А это, по сути, можно было снять и в павильоне, либо, выстругав штурвал, поставить в квартире на фоне стены, покрашенной в голубой цвет, повесив сзади такелаж какой-нибудь типа веревок или детской стенки. Все это можно было снять вообще за пятьдесят рублей. Итак, мы на этой тонущей яхте, значит, снимали всю эту штуку. Зачем-то нужно было, чтобы я в ледяную воду нырял… Слава Богу, здоровье есть: не умер, не заболел. Все мы быстро отсняли, так как я не рыпался, прилетели в Петербург, и