Ушел…
Возвращается на прежнее место у камина, садится и опускает голову на руки.
Бедный Павел! Бедный Павел!
Действие пятое
Первая картина
Две комнаты, разделенные стеною; направо – узкая прихожая-коридор; налево – спальня государя. В стене – двойная дверь, соединяющая обе комнаты.
В глубине прихожей запертая дверь на маленькую витую лестницу во двор. Далее – печка и скамья для часовых. Направо – дверь в приемную и окно на Нижний Летний сад. На полу фонарь.
В глубине спальни – маленькая походная кровать без занавесок, с ширмами; ночник. Направо – голландская печка на ножках; забитая наглухо дверь в апартаменты государыни. Стены обложены деревом, крашенным в белый цвет.
Павел, в белом полотняном камзоле, в ночном колпаке спит на постели.
В прихожей два часовых камер-гусара, Ропшинский, помоложе, и Кириллов, постарше, дремлют на скамье у печки.
Ропшинский встает, зевает, потягивается, подходит к двери спальни, приотворяет первую наружную дверь, прикладывает ухо к замочной скважине и прислушивается
Кириллов. Спит?
Ропшинский. Спит.
Кириллов. Ну слава Богу. Теперь до утра, чай, не проснется. Умаялся, столько-то ночей не спавши.
Ропшинский. Как лег, так и заснул, точно ключ ко дну пошел. И помолиться не успел.
Кириллов. Ну, Бог простит! Что другое, а к молитве усерден. В прежние-то годы, в Гатчинском дворце, бывало, так-то ночью тоже стоишь на часах у спальни и все сквозь двери слышишь, как молится, вздыхает да охает, лбом об пол колотит, земные поклоны кладет – на паркете протерты, и нынче видать, словно две ямочки.
Павел(во сне). Часики фарфоровые белые с цветочками… Когда на них солнце, то в цветочках веселие райское…
Ропшинский(прислушиваясь). Бредит.
Кириллов. Ничего. Всегда во сне говорит, иной раз по-русски, а иной по-французски, внятно так, будто наяву; ежели в день был весел, то бредит спокойно, а ежели какие противности, то и сквозь сон говорит угрюмо и гневаться изволит… О-хо-хо, грехи наши тяжкие… Сохрани и помилуй Царица Небесная… Ложись-ка, Степа!
Ропшинский. Нет, я посижу, Данилыч, а то как лягу, не добудишься.
Кириллов. Ну, с Богом! А я тут у печки прикорну – дело наше старое – поясницу что-то ломит – не к морозу ли? Дай Бог морозца да солнышка…
Кириллов расстилает шинель на полу и укладывается. Ропшинский дремлет, сидя на скамье и прислонившись головой к печке. Сначала издали, потом все ближе и ближе, наконец, у самых окон, на деревьях Летнего сада, слышится воронье карканье.
Ропшинский. Слышишь, Данилыч?
Кириллов. А что?
Ропшинский. Воронье-то раскаркалось.
Кириллов. Да, вишь, проклятые! И с чего это ночью им вздумалось? Не к добру, ой, не к добру!.. То собачонка выла весь день, а то воронье. Как бы Государя не взбудили. Спугнул их, что ли, кто? Да кому ночью по саду ходить?.. Погляди-ка, Степка, что там такое?
Ропшинский(глядя в окно). Не видать – стекло замерзло. Вверху будто прояснело, вызвездило, а внизу не то вьюга метет, не то люди идут – много людей… войско…
Кириллов. Какое там войско, Господь с тобой! Спросонок, чай, мерещится.
Ропшинский. Может, и мерещится – мутно, бело – не видать…
Отходит к скамье.
Кириллов. Ну то-то… Дело ночное – всяко бывает. А то оградись крестом да молитвою – чур нас, чур, – тебя и не тронет. (Крестится и зевает.) О-хо-хо, грехи наши тяжкие… Сохрани и помилуй, Царица Небесная…
Кириллов и Ропшинский засыпают. Воронье карканье стихает. Фонарь чадит и гаснет. В окне голубоватый отсвет лунной вьюги.
Павел(во сне). Сашенька, Сашенька, мальчик мой миленький!..
Стук с лестницы в наружную дверь прихожей.
Кириллов(просыпаясь). Стучат!.. Степа, а Степа?
Ропшинский(в полусне). Воронье… воронье… Ох, Данилыч, что мне приснилось-то… (Coвсем проснувшись.) А? Что?.. Стучат?..
Кириллов. О, Господи! Уж не беда ли какая?.. Помилуй, Царица Небесная!.. (Надев саблю и подойдя к двери.) Кто там?
Голос Аргамакова(из-за двери). Отворяй! Отворяй!
Кириллов. Да кто? Кто такой?
Голос Аргамакова. Оглох ты, старая тетеря, не слышишь, что ли, по голосу? Я, я – Аргамаков, плац-адъютант…
Кириллов. Александр Васильевич, ваше высокоблагородие, чего угодно?..
Голос Аргамакова. Продери-ка глаза, пьяная рожа! Аль забыл, с кем говоришь?.. Я к его величеству с рапортом.
Кириллов. Государь почивать изволят, ваше высокоблагородие, – будить не велено…
Голос Аргамакова. Врешь, дурак! О пожарах и ночью докладывать велено.
Кириллов. Пожар? Где пожар?
Голос Аргамакова. В Адмиралтействе. Да черт тебя дери, долго ли мне тут с тобой разговаривать?.. Ужо на гауптвахте выпорю, так узнаешь, сукин сын, как команды не слушаться… Отворяй!
Кириллов. Сейчас, сударь! Сейчас. Фонарь потух, темно, ключа не найду… (Тихо Ропшинскому.) Степа, а Степа? Беды бы не вышло?.. Не взбудить ли государя, что ли?..
Ропшинский. Нет, Данилыч, упаси Боже будить – убьет… Пусть уж полковник сам, как знает, а наше дело – сторона.
Голос Аргамакова. Отворяй же! Отворяй, черт, анафема!
Ропшинский. Вишь, как лют, – пожалуй, и вправду засечет. Отворяй-ка скорее, Данилыч!
Кириллов. О, Господи, Господи! Помилуй, Царица Небесная…
Отпирается дверь. Входит Аргамаков. За ним – Бенигсен, кн. Яшвиль, Бибиков, Татаринов, Скарятин, Николай и Платон Зубовы, с глухими фонарями и шпагами наголо.
Кириллов. Кто такие?.. Кто такие?.. Ой, ой… Батюшки… Караул!..
Ропшинский(убегая направо). Караул!
Кириллов(выхватив саблю из ножен и становясь перед дверью спальни). Стой! Стой!
Заговорщики окружают Кириллова.
Николай Зубов. Саблю долой!
Ударом шпаги выбивает у Кириллова саблю и ранит его в руку.
Кириллов(падая). Государь! Государь! Бунт!
Павел(на мгновенье проснувшись, приподнимается на постели). Кто там? Кто там? (Падает навзничь и опять, засыпая, бредит.) Сашенька, Сашенька, мальчик мой милый… Я так и знал… Ну, слава Богу…
Яшвиль(приставив дуло пистолета к виску Кириллова). Молчи – убью!
Аргамаков(хватая кн. Яшвиля за руку). Что вы, князь, – всех перебудите.
Николай Зубов. Рот платком! Тащи вниз!
Кириллову затыкают рот и стаскивают по лестнице.
Аргамаков. А другой?
Николай Зубов. Убежал.
Платон Зубов. Беда! Тревогу подымет.
Бенигсен. Не успеет. А наши-то где?
Николай Зубов. Разбежались. Кто на лестнице да на дворе отстал, а кто – в саду; как давеча вороны-то раскаркались, все перетрусили.
Бенигсен. Ну, черт с ними! Нас и так довольно. Только скорее, скорее! (Подойдя к дверям спальни, отворяет наружную дверь и пробует отворить внутреннюю.) Изнутри заперся – значит там. (Прислушивается.) Верно, спит. У кого инструмент?
Аргамаков. Здесь.
Бенигсен. Отпирайте.
Аргамаков(Платону Зубову). Фонарь подержите.
Голоса заговорщиков(с лестницы). Бегите! Бегите! Тревога!
Платон Зубов. Господа, слышите?..
Дрожит и роняет фонарь.
Бенигсен. Эх, князь, теперь не время дрожать!
Павел(просыпаясь). Кто?.. Кто?.. Кто?..
Соскочив с постели, подбегает к двери и прислушивается.
Бенигсен. Инструмент, что ли, испортился?
Аргамаков. Нет, да замок аглицкий, с фокусом – отмычка не берет.
Николай Зубов. Ну-ка, плечом, – авось, подастся.
Напирает плечом на дверь. Дверь трещит. Павел отбегает в противоположный конец спальни, забивается в угол у печки за ширмами и плотно прижимается, как будто расплющивается, весь белый на белой стене, почти невидимый. Дверь открывается. Заговорщики вбегают в спальню.
Яшвиль(осветив постель фонарем). Убежал!
Николай Зубов. Куда? Не в окно же выскочил?
Бенигсен(пощупав постель). Le nid est chaud, l’oiseau n’est pas loin.[47]
Ищут, заглядывают в шкафы, под кресла, под стол, под кровать.
Платон Зубов(указывая под ширмы). Ноги!
Бибиков. Тьфу! Точно в прятки играем…
Бенигсен(отодвигая ширмы). Он!
Николай Зубов. Да что с ним такое? Будто не живой…
Бенигсен. Ваше величество…
Аргамаков. Не слышит.
Скарятин. От страха ошалел – столбняк.
Николай Зубов. А вот посмотрим.
Подносит фонарь к лицу Павла и тихонько одним пальцем дотрагивается до руки его. Павел весь, с головы до ног, вздрагивает и отпрядывает от стены, как будто хочет броситься на заговорщиков. Все отступают.
Павел(быстро и невнятно, как в бреду). Что?.. Что?.. Что?.. Что?.. Что?.. Что?..
Бибиков. Экая мерзость!.. Господа, нельзя же так… Черт знает, что такое! Кончайте скорее!
Бенигсен(Платону Зубову). Князь, отречение у вас? Ступайте же, ступайте, говорите, как решили. Да ну же, ну!..
Платон Зубов(вытирая пот с лица). Сейчас… сейчас… я только немного…
Бенигсен(подталкивая Платона Зубова). Да ну же, ну, ступайте!.. Э, черт вас дери!..
Платон Зубов выступает вперед, держа в руках манифест.