Новая одноэтажная пристройка, оконченная в 1898 году, состояла из двух отделений (залы 19-а и 19–6), соединенных двумя дверными пролетами с простенком между ними. В первой проходной (зал 19–6) части расставлена была мебель из кабинета Сергея Михайловича, обитая темно-зеленой кожей. Стены приятного серо-зеленого тона здесь, так же как и во втором зале, давали очень красивый фон для замечательных произведений иностранных художников. Помещение стояло перпендикулярно к залу Поленова, соединяясь двумя пролетами.
Устройство коллекции Сергея Михайловича, а также перевеска нескольких зал наверху трудно дались Павлу Михайловичу. Всегда тяжелое и сложное дело перевешивания галереи на этот раз было почти не под силу ему. Он часто хворал и был нравственно угнетен тяжелой болезнью Веры Николаевны. Но он не останавливался, пока не кончил. 26 июля он писал мне за границу: «Я очень устал, в Москву езжу каждый день, прежде при вас то были экзамены, потом дела накопились по случаю отрыва от них во время экзаменов, потом отделка помещений для иностранных картин, а теперь с 1 июля идет ремонт галереи и перевеска и перемещение картин, для чего необходимо бывать в Москве каждый день. Чувствовал себя отлично до последнего времени, но вот так дня три-четыре начинаю уставать». Сестра писала мне тоже: «Папа спешит с галереей». «Папа переутомился с уборкой галереи и ездил ежедневно в Москву». Когда я вернулась в первых числах сентября, он был крайне утомлен. Устройство галереи приходило к концу.
Это размещение картин оказалось последним, сделанным Павлом Михайловичем. Через три месяца его не стало. Последний каталог, помеченный 1898 годом, – это полный отчет его собирательства. И даже одно из последних приобретений – эскиз для картины «Над вечным покоем» Левитана – помещено в нем.
Эта экспозиция была запечатлена по решению Художественного Совета фотографическими снимками со всех стен. Теперь эта развеска сохранилась в памяти очень небольшого количества людей. Но как бы ни менялся порядок зал и расположение в них художественных произведений, как ни увеличивалась бы Государственная Третьяковская галерея, дойдя через пятьдесят лет после передачи собрания городу Москве до теперешних грандиозных размеров, – все, сделанное самим Павлом Михайловичем, коллекция, созданная им, имеет документальный след для потомства и истории, которые будут благодарно чтить память человека, служившего любимому делу в течение четырех десятилетий, шедшего, не останавливаясь, по намеченному пути и умершего на своем посту.
Александра Боткина
Галерея в дар Москве
В 1890 году в Москве в Историческом музее открылся IX археологический съезд. Он привлек внимание всех любителей старины. А число их в эти годы росло и росло.
Интерес к истории России происходил не только от желания восславить минувшее, чтобы утвердить в настоящем достоинство русской нации, но и вдохновлялся искренней любовью к памятникам прошлого, как свидетелям жизни и творчества русских людей. В постижении красоты старинных построек, фресок, икон, бытовых вещей и костюмов пытались найти оборвавшуюся когда-то нить традиций русского искусства.
Ученые и писатели, художники и коллекционеры радостно приветствовали IX археологический съезд. Съезд ставил задачу наглядно, на примерах археологических находок показать взаимосвязь различных времен, подчеркнуть в теоретических докладах необходимость творческого подхода к проблемам истории. Присутствовавший в качестве гостя на съезде Третьяков с необыкновенным вниманием осматривал выставку археологических находок, старинного оружия, народных костюмов, коллекций икон. Иконы старого письма из знаменитых коллекций купцов-старообрядцев Силина, Егорова, Постникова взволновали Третьякова загадочной строгостью древних ликов, пылающей киноварью одежд, мудрой простотой мысли, вложенной в образы.
Он пожелал приобрести несколько икон из коллекции Постникова. Глядя на превосходные иконы этой коллекции, он понял, что сделал упущение, не представив в галерее образцов древнерусской живописи. Он удивлялся, почему ему раньше не приходила мысль взглянуть на иконы с точки зрения их музейной ценности, что только теперь он остро почувствовал, что его собрание без них неполно.
К сожалению, переговоры о покупке икон с Постниковым окончились ничем. Дело в том, что Третьяков хотел купить несколько икон, а Постников отдавал всю коллекцию целиком и ломил невероятную цену.
Тогда Павел Михайлович обратился к купцу Силину, и тот предложил богатый выбор без всяких условий.
Третьяков выбрал икону «Походная церковь», написанную неизвестным мастером XVI века. Ее составляли три отдельные доски сравнительно небольшого размера. Такие иконы в прошлом брали в далекие путешествия и военные походы.
Выбор Третьякова нал именно на эту икону потому, что в ней он не только оценил красоту письма, но вообразил ее свидетельницей побед и гибели на полях брани, подумал, что слыхала она и звон ратных мечей, и тихое пение молитв.
Купец Силин с достоинством пояснил Третьякову, что в одной из частей иконы изображается молитвенное шествие отцов церкви. И среди них имеются редчайшие изображения Алексия, митрополита Московского; Никиты, архиепископа Новгородского; Леонтия, епископа Ростовского, – деятелей, в русской церкви известных, воистину мужей достойных! Это была первая икона, приобретенная Третьяковым, денег он на нее не пожалел. Силин остался доволен, и в дальнейшем Третьяков не раз обращался к нему за советом. Увлечение собиранием древнерусской живописи серьезно его захватило, вызывая удивление со стороны некоторых друзей-художников, только пожимавших плечами и не понимавших, что Третьяков нашел примечательного «в примитивной детской мазне» богомазов. А Третьяков мечтал напасть на след легендарных творений Рублева, и, читая рассказ Лескова «Запечатленный ангел», он не раз устремлялся мыслью в монастырские обители, где скрывались под бездарными поновлениями лучезарные лики гениального мастера. Но об этом Третьяков мог тогда лишь смутно догадываться. Ведь открытие подлинной красоты древней живописи только начиналось. Золотисто-красная ярь икон Новгорода и небесная лазурь икон Москвы таились за чернотой спекшейся олифы, пылью и копотью столетий.
Коллекция икон, составленная Третьяковым, весьма скромна по сравнению с великолепием сегодняшнего отдела древнерусской живописи в галерее, но заслуга Третьякова как одного из зачинателей собирания икон нисколько этим не умаляется.
Третьяков силой своего художественного чутья сумел стать у истоков великого собирательства и сохранения высочайшего искусства древности – иконописи, раньше многих прозорливо увидел ее непреходящие художественные достоинства.
Осенью 1891 года Третьяков с болью в сердце принял решение закрыть галерею для посещения публики. Причины, вынудившие его это сделать, были весьма серьезные.
Во-первых, многочисленные копиисты стали наносить прямую порчу полотнам. Для сверки правильности цвета на копии с подлинником они украдкой накладывали мазок подобранного колера на подлинную картину, и если он совпадал по тону, то смело употребляли его в своей работе. С картины же опять украдкой стирали свой мазок.
Но картины-то от этого портились! Третьяков начал замечать на них красные, желтые, синие, зеленые пятна, и не сразу догадался об их происхождении, а когда узнал, в чем дело, гневу его не было границ. К тому же из разных мест России к Третьякову стали приходить письма, где спрашивалось, не продал ли он из галереи самые известные свои картины, так как видели их продающимися у них в городе и не знают, оригинал это или подделка. Оказалось, что ловкие копиисты снимали копию не только с картины, но и с подписи художника, а потом сбывали несведущим людям за оригинал.
Такие бесчестные поступки некоторых копиистов глубоко оскорбили Третьякова. Из доброго дела дурные люди стали извлекать бесчестным путем себе выгоду. И Третьяков навсегда и всем запретил копировать в залах галереи. А когда вскоре произошли случаи кражи четырех небольших работ – рисунка Боровиковского, этюдов Поленова, В. Маковского и Верещагина, Третьякову не виделось ничего более разумного при таких печальных обстоятельствах, как прекратить доступ публики в галерею вообще: он не имел возможности увеличить штат служащих в галерее, чтобы усилить надзор и охрану.
В галерею теперь пропускали только по специальному разрешению Третьякова или по рекомендательным письмам его близких друзей. Вот полушутливая просьба за свою знакомую Стасова: «Некая дама, отъезжающая сегодня к Вам в Москву, умоляет меня написать Вам, чтоб упросить Вас (если б это было возможно) допустить ее в Вашу галерею, она думает, что быть в Москве и не видать Третьяковскую галерею – то же, что быть в Риме и не видеть папу. Я тоже».
Так продолжалось три года, до 16 мая 1893 года, когда галерея была вновь открыта для всеобщего обозрения после передачи ее в дар городу Москве.
Третьяков не думал при своей жизни дарить галерею городу, хотя всегда считал ее не своей личной собственностью.
В мыслях он рассчитывал оставить ее Москве по завещанию. Однако непредвиденные и трагические обстоятельства изменили первоначальные намерения Третьякова В самый разгар лета 1892 года, в конце июля Третьякова постигло нежданное горе. В Петербурге скоропостижно скончался его брат Сергей. Самый верный помощник и сотрудник его по фирме, Сергей Михайлович, как и брат, всю жизнь страстно любил и собирал произведения искусства. Особенно много собирал он западных мастеров, очень любил французскую школу живописи. В его сравнительно небольшом, но со вкусом подобранном собрании имелись превосходные французские гобелены XVI века, изящнейшие по живописи пейзажи французского пейзажиста Камилла Коро, знаменитая картина французского художника Бастьена Лепажа «Деревенская любовь», картины школы барбизонцев.
С раннего детства братья жили общими интересами и, несмотря на разный склад характеров, никогда ни в чем противоречий не имели. Их соединяло не только родство, но и искренняя любовь к красоте, к искусству. Между ними никогда но возникало ни зависти, ни соперничества. Сохранилась запись в дневнике жены Павла Михайловича о его брате: «Человек он пресимпатичный, весь пропитан порядочностью». Обязательностью и порядочностью по отношению к окружающим братья Третьяковы снискали себе глубокое уважение. Сергей был моложе Павла, и поэтому никому и в голову не приходило, что ему суждено умереть раньше брата. Зная намерения старшего брата – передать свою галерею городу Москве, Сергей, сообразно с этими намерениями, составил и свое завещание, по которому поручал свою художественную коллекцию старшему брату – П. М. Третьякову.