а. Из дома она вышла в двадцать минут двенадцатого, она посмотрела на часы в холле и решила, что успеет на автобус, который останавливается на углу Бельвью-роуд.
Похоже, она собралась заново пересказывать всю историю. Фрэнк торопливо вклинился в ее речь: «Благодарю вас, мисс Пим», — и за его спиной сестра мисс Лили раздраженно сказала:
— Мисс Лили, если позволите, инспектор. Это я мисс Пим.
Алтея молчала. Она сидела на пуфике, и ей некуда было прислониться. На пуфик приятно садиться, но очень скоро устает спина, и ты уже жалеешь, что плюхнулась на него.
Она не подкрасила лицо, а черное платье лишило его последних красок. Глаза, обычно цвета моря и такие же переменчивые — то ярко-зеленые, то посветлее, — сейчас казались. тускло-серыми. Она смотрела перед собой так, будто не было ни комнаты, ни сидящих рядом людей. Они растворились в тумане, похожем на тот туман, сквозь который она шла, чтобы найти мертвую мать. Ее разум отказывался воспринимать то, что рассказала Лили. Она пыталась увязать ее слова с тем, что ей известно. Ники позвонил и сказал, что они должны встретиться в пол-одиннадцатого. В пол-одиннадцатого она выскользнула из дому и пришла в павильон. Потом пришла мать. Пришла, закричала: «Как вы посмели, Николас Карей!», потом был скандал, и они вместе ушли в дом. Но Лили Пим сказала, что эта миссис Трейл вышла из дома Ноуксов в двадцать минут двенадцатого, и когда проходила мимо павильона с другой стороны забора, слышала, как мать сказала те же самые слова. Она услышала: «Как вы посмели, Николас Карей!» Что за чепуха… Туман перед глазами сгустился. Она хорошо знает в лицо миссис Ноукс.
У их девочки белые волосики и забавная улыбка. Что-то ей говорило: "Тебя не было в павильоне. Ты ушла в дом, приготовила овальтин и уложила мать в кровать задолго до одиннадцати. Миссис Трейл не могла слышать ее голос в павильоне в половине двенадцатого, не могла слышать, как она сказала: «Как вы посмели, Николас Карей!»
Мисс Силвер положила вязанье на диван и встала. Потом официальным тоном обратилась к Фрэнку Эбботту.
— Инспектор, я думаю, для мисс Грэхем это уже слишком. Может быть, вы отведете мисс Лили и мисс Пим в столовую?
Глава 24
Алтея не потеряла сознание, но была близка к этому.
Она лежала на диване и смутно чувствовала, что она лежит, что она накрыта пледом, а под головой у нее подушка, — будто это происходит не с ней, а с кем-то еще. Маленькая твердая рука подняла плед и нащупала пульс. Она приоткрыла глаза и сказала: «Все хорошо». Комната все еще была в тумане. Из тумана донесся голос мисс Силвер:
— Да, теперь все в порядке. Лежите тихо и отдыхайте, Так чудесно было бы все забыть и погрузиться в сон. Но она должна что-то еще сделать — нет, что-то сказать, только она никак не могла вспомнить что, оно ускользало… а нужно было непременно сказать, она не должна упустить это. Она должна вспомнить, что это… должна сказать. Она схватила мисс Силвер за руку.
— Есть одна вещь… я должна вам сказать.
— Не надо тревожиться, дорогая.
Тея пробормотала: «Я не могу вспомнить…» — и тут ее осенило: это про Ники. Она что-то должна им сказать про Ники. Она попыталась поднять голову, но голова сильно кружилась. Вымученным голосом она сказала:
— Это про Ники. Вы должны им сказать. Он этого не делал… он не делал. Вы им скажете, да?
Мисс Силвер сказала, не отнимая своей руки:
— Я передам им, что вы сказали, дорогая, Алтея глубоко вздохнула. Она сделала то, что должна была. Пальцы ее, вцепившиеся в ладонь мисс Силвер, расслабилась. Она погрузилась в сон.
Когда вернулся Фрэнк, она еще спала. Мисс Силвер проводила его в столовую. Он задернул штору на окне, обращенном к крыльцу, подошел к столу, отодвинул стул и сел наискосок от мисс Силвер. Он с нежностью на нее посмотрел. Волосы аккуратно забраны в сеточку, спереди — челка, сзади — пучок, маленькая жилетка в складочку, серое платье с черно-лиловым узором, брошка из мореного дуба в форме розы, с жемчужиной посредине, хлопчатобумажные серые чулки, аккуратные черные атласные туфли с бантиком — эта картина его умиляла. И конечно при ней сумочка с вязаньем. Со спиц свисала маленькая бледно-розовая полоска.
Фрэнк разнеженным голосом сказал:
— Знаете, для офицера полиции общение с вами — деморализующий фактор.
У нее на лице мелькнула легкая улыбка. Продолжая вязать, она спросила:
— Чем же я тебя деморализую?
— Мэм! Глядя на вас, я не могу представить себе, что где-то бродят преступники, совершают всяческие злодеяния. От вас веет уютом и покоем, который просто невозможно нарушить.
— Мой дорогой Фрэнк!
— Знаю, знаю — преступления существуют, и мы здесь находимся по делу об убийстве. Я поговорил с неряхой миссис Трейл, и подтверждаю, что она действительно не из аккуратных, о чем свидетельствует коттедж на Холбрук, четыре, и внешний облик ее невестки и троих маленьких дошколят Трейлов. Но человек она порядочный и очень общительный. Сестрам Пим я ставлю «отлично»! Лили — живой фонограф. Ее пересказ очень точен и даже более точен, чем пересказ самой миссис Трейл.
Мисс Силвер легонько покашляла — так она привлекала внимание к отсутствию логики или преувеличению.
— Мой дорогой Фрэнк…
Он поднял руку.
— Нет, подождите осуждать. Я готов доказать свою точку зрения. В двух пунктах версия миссис Трейл слегка отличалась от пересказанного Лили Пим разговора в «очереди за рыбой». Я слегка поднажал, и миссис Трейл немедленно отказалась от своего варианта и согласилась, что правильно то, что она сказала миссис Риги, выйдя из магазина. Надо сказать, уступила она очень красиво, воскликнув: «Это так!»
Я чувствовал, что еще немного, и она начнет говорить мне «голубчик». Все было очень по-свойски.
Мисс Силвер достала из сумки розовый клубок.
— Я не сомневаюсь в точности пересказа Лили Пим. Вряд ли она способна что-то сочинить.
Фрэнк кивнул.
— Да, это не для нее. Кажется, мы потеряли нить разговора. Когда я выглянул в окно и увидел Мейбел и Лили, я, кажется, говорил, что в отношении Карея шансы пятьдесят на пятьдесят. Он не мог доказать, что не возвращался и не убивал миссис Грэхем, а мы не могли доказать обратное. Что ж, свидетельство миссис Трейл все меняет, не так ли? Лили сообщила, а миссис Трейл подтвердила, что она вышла из дома на Хилл-райз, двадцать восемь в двадцать минут двенадцатого, прошла вдоль ограды пятьдесят метров по улице — это где-то на уровне павильона — и услыхала крик миссис Грэхем: «Николас Карей, как вы посмели!» Ему трудновато будет это объяснить, не так ли?
Мисс Грэхем отвела мать в дом, скажем, без четверти одиннадцать. Прикинем. Они с Кареем договорились на полодиннадцатого. Они встретились. Матери нужно было встать, одеться, выйти и найти их. На скандал, уговоры и доставку миссис Грэхем в дом ушло минут пятнадцать-двадцать, но и тогда получаем что-то около одиннадцати. Карей говорит, что он сразу ушел, долго гулял и вернулся в Гроув-Хилл-хаус сам не знает во сколько. У миссис Трейл .нет никаких оснований точить на него топор, и она клянется, что миссис Грэхем выкрикнула эту фразу примерно в двадцать пять минут двенадцатого. Значит, один из них лжет, а мотив для лжи есть только у Карея.
Мисс Силвер осторожно покашляла.
— Я думаю, твои выводы заходят дальше, чем это позволяет заявление миссис Трейл. Она услышала голос, который произнес: «Как вы посмели, Николас Карей!» Исходя из других показаний, мы уверены, что говорила миссис Грэхем. Слова те же, что за полчаса до этого слышала мисс Коттон. Но если сестра Коттон могла узнать голос миссис Грэхем, то миссис Трейл — нет. Мы не можем точно утверждать, что в обоих случаях говорила одна и та же женщина. И я хотела бы особо это подчеркнуть — мы не можем утверждать, что женщина эта обращалась к тому же самому человеку.
— Она назвала имя!
Мисс Силвер быстро перебирала спицами.
— Всего за полчаса до этого она ушла в дом и оставила Николаса Карея в павильоне. Мисс Грэхем уложила ее в кровать, ушла к себе и сразу же крепко заснула — говорю тебе с ее слов. Мы не знаем, что заставило миссис Грэхем снова отправиться в павильон. Должен был быть какой-то признак того, что неприятель ее еще тут — возможно, вспышка фонарика. Наверняка она что-то такое увидела, означавшее, что мистер Карей остался в павильоне. Разумеется, у нее для этого нашлось единственное объяснение: он снова ждет ее дочь. В спешке она добирается до павильона и окликает его теми словами, которые услышала миссис Трейл: «Как вы посмели, Николас Карей!» И что, по-твоему, она могла видеть? Самое большее — смутную тень.
Вчера я ходила в сад после одиннадцати. Погода была такая же, как во вторник. Луны не было, в верхней части сада растут большие деревья. Когда я подошла к павильону, там было совсем темно. Открытая дверь казалась входом в черную пещеру.
— У миссис Грэхем в кармане пальто нашли фонарик.
Мисс Силвер назидательно сказала:
— Если бы она им воспользовалась, он не был бы в кармане. Видимо, она просто услышала, что в павильоне кто-то есть. Вовсе не факт, что это был Николас Карей. Я настаиваю на этом.
После довольно долгой паузы Фрэнк сказал:
— Я должен доложить шефу. Думаю, он скажет, что новые показания следует передать прокурору. Вы склонны думать, что Карей невиновен, но сами понимаете: показания миссис Трейл очень для него опасны. С другой стороны, никто не захочет раньше времени брать грех на душу. Его статьи за подписью Перекати-поле наделали много шума. Но они о весьма грубых материях, знаете ли, и закрадывается мысль, что жизнь, которую он описывает, отучает человека от норм цивилизованного мира.
Я думаю, вам лучше не слишком обнадеживать Алтею — завершение этого разбирательства может оказаться трагическим.
Глава 25
Через полчаса после ухода Фрэнка Эбботта раздался стук в дверь, и мисс Силвер пошла открывать. На крыльце стоял молодой человек с букетом розовых гвоздик — красивый, хотя, пожалуй, чересчур броский, и очень довольный собой. Это был мистер Фред Уорпл. Он желал видеть мисс Алтею Грэхем, небрежно бросил он, и шагнул вперед, видимо, совершенно уверенный в том, что будет принят.