Скорбные песни
Прольем же слезы,
дабы земля посолонела от нашего горя.
Испустим же плач,
дабы Отец Сверху услышал наши печали.
Вырвем же волосы, дабы боль наша дошла
до окутанного саваном Модрона.
И Матерь Снизу заберет все, что нам дорого,
В Свои жаркие объятия, сохранив навечно.
Глава 35
Путники остановились на привал посреди туманного леса. Никс бережно положила безжизненное тело Баашалийи на тонкое одеяло.
«Мой маленький брат…»
Опустившись на колени на толстый полог опавшей листвы, девушка раздвинула шерсть, открывая крохотную сморщенную мордочку, изящные ноздри, мягкие тонкие ушки. Она несла на руках умирающую летучую мышь полтора дня. Баашалийя казался таким легким, будто кости его были пустотелые или же осенены какой-то магикой, превратившей их в воздух.
«А может быть, жизнь уже покинула его, оставив после себя лишь эту невесомую оболочку».
Склонившись ниже, Никс заметила едва заметное трепетание тонких, словно лепестки цветка, ноздрей. Баашалийя был еще жив, что разбило девушке сердце и в то же время раздуло уголек надежды. Подняв голову, она поймала на себе озабоченный взгляд Фрелля. Алхимик сделал все возможное. Он осторожно выдернул ядовитые шипы из тонкой шеи летучей мыши и вырвал зазубренное жало из-под крыла. Затем алхимик смазал раны бальзамом из лечебных трав, однако чуда он не обещал. «Будем надеяться на то, что у миррских летучих мышей есть какая-то естественная защита от яда визглявок», – сказал Фрелль.
Джейс опустился на корточки рядом с Никс. В его убитом горем лице отражалось как в зеркале все то, что она чувствовала.
– Есть какие-нибудь признаки того, что он идет на поправку?
– Никаких… – покачав головой, простонала девушка.
Канте стоял в некотором отдалении, сжимая в руке лук. Он изготовил несколько примитивных стрел из заостренных веток, использовав в качестве оперения листья и подобранные с земли перья. Этому искусству он научился у своего наставника, бывшего зверобоем как раз в этих густых лесах.
Даже Джейс смастерил копье из длинной прочной палки. Сейчас оно лежало рядом с ним. Пока что путники не встречали никаких серьезных опасностей в этих туманных лесах, где, по слухам, обитали пантеры и облачные тайгры. В первую ночь они развели костер, чтобы защититься от хищников. И тем не менее грозное рычание и вой предупреждали о том, что враги где-то поблизости. Впрочем, единственным крупным животным, которого они встретили, был кабан с витыми клыками, выбежавший на тропинку перед ними. Но кабан убежал, услышав крик Джейса – в котором было больше страха, чем угрозы.
Канте предложил не слишком приятное объяснение тому, что эта часть перехода пока что совершалась без опасных встреч. «Быть может, звери знают, что нужно держаться подальше от этого уголка Приоблачья, опасаясь того, что осталось у нас позади». При этом он многозначительно посмотрел на несчастного Баашалийю у Никс на руках.
Та сглотнула комок горя, и осталось одно отчаяние.
К ней подошел Фрелль. Девушка закрыла глаза, предвидя то, что он собирается сказать. Она крепче прижала к груди Баашалийю.
– Никс… – Алхимик опустился на корточки рядом с ней. – Со времени нападения на него прошло уже почти двое суток. К этому моменту отложенные в его теле личинки должны вылупиться. Нужно понимать, что вызванный действием яда сон не спасет его от мучительной смерти.
Никс также это понимала. Сегодня утром Фрелль ущипнул тонкую кожицу между телом Баашалийи и крылом. Летучая мышь не шелохнулась, однако дыхание ее участилось, словно она ощутила это прикосновение.
– То, что последует дальше, будет просто невыносимо болезненным, – предупредил алхимик. – Нет милосердия в том, чтобы поддерживать жизнь твоего брата, если мы не можем ему помочь.
– Понимаю… – прошептала девушка.
Как бы ни хотелось ей опровергнуть слова Фрелля, она подозревала, что и так уже ждала слишком долго. Она никому не сказала, однако дыхание Баашалийи стало сдавленным, словно худшее уже началось.
Никс перевела взгляд на голову своего брата, размером не больше ее кулака. Она явственно представила себе, как эти самые глаза, теперь остекленевшие, смотрели на нее из уютного тепла любящих крыльев. Она и так уже потеряла слишком много. Ее приемного отца нет в живых, старшие братья пропали. Даже расставание с Ворчуном оставило у нее в сердце кровоточащую рану, которая никак не заживала.
«И теперь вот это…»
Девушка боялась, что не переживет.
Шагнув к ней, Канте достал из ножен на поясе кинжал.
– Позволь избавить тебя от тяжкого бремени.
Сквозь отчаяние прорвался гнев.
– Он не бремя! – резко произнесла Никс. – Никакое не бремя!
Она содрогнулась, всхлипнув, и тотчас же пожалела о своих словах, сознавая, что принц лишь хотел проявить доброту. Но у нее не было сил просить прощения. Ей потребовалось собрать остатки сил, чтобы протянуть руку к Канте.
– Я сделаю это сама.
Принц колебался. У Никс затряслась рука. Она смотрела на Канте, но взор ее застилали слезы. Кивнув, принц вложил кинжал ей в руку. Девушка крепко обвила рукоятку пальцами, приковывая свою волю к острой стали.
– Я… я бы хотела сделать это одна… – прошептала она.
Остальные не стали возражать и отступили в сторону. Сочувственно прикоснувшись к плечу Никс, Джейс удалился последним.
Собравшись с духом, девушка бережно опустила одеяло на полог опавшей листвы. Она откинула края, открывая сложенные крылья, обнимающие крохотное тельце. Баашалийя откинул голову назад, подставляя свое горло, словно прося Никс о помощи.
Горячие слезы упали на густую шерсть на груди ее маленького брата.
Девушка стиснула кинжал, не уверенная в том, что действительно сможет это сделать. Но у нее перед глазами появился образ карликового оленя, сотрясающегося в страшных судорогах. Она вспомнила свои собственные слова, произнесенные в то мгновение, когда филасозавры подверглись нападению: «Ни одно живое существо не заслуживает такой ужасной участи…»
Никс бережно погладила пальцем бархатистую шерстку на шее у Баашалийи.
«Особенно ты…»
Она вспомнила, как довольно урчал от ее ласковых прикосновений ее маленький брат, когда они лежали рядом в волокуше. Девушка приставила лезвие кинжала к горлу летучей мыши – и заколебалась. Ей вспомнилось, как Фрелль ущипнул ее брата за крыло.
«Ты по-прежнему чувствуешь боль, значит, ты почувствуешь то, что я собираюсь сделать».
У Никс задрожала рука. Она понимала, что быстрый укол лучше мучительной агонии, но ей не хотелось причинять Баашалийи даже это. Сколько раз спасал ее маленький брат – может быть, многократно больше, чем было ей известно.
Девушка опустила голову. У нее затряслись плечи. Она ощутила подступающие к глазам слезы. Из горла у нее вырвался тихий стон. Сорвавшись с ее уст, этот стон превратился в тихую песнь скорби. Никс не пыталась ее сдержать. Она пела своему брату, смутно вспоминая, как делала то же самое во сне, когда они с ним лежали, прильнув друг к другу.
Никс закрыла глаза, позволяя этой песни стать ее взором. Прижавшись губами к крохотному тельцу, она шептала ласковые слова, с каждым звуком погружаясь все глубже в черный бездонный колодец у него внутри. И вдруг где-то в глубине Баашалийя ответил, слабым писком, подобным крику гагары над водной гладью.
«Я тебя слышу…»
Никс ответила ему скорбным причитанием, стремясь не привлечь его к себе, а наоборот, мягко оттолкнуть прочь от его изувеченного тела. Она не хотела, чтобы ее маленький брат ощутил даже слабый укол острия кинжала. Девушка пела, а Баашалийя пытался остаться вместе с ней, не желая покидать плоть, однако она укутала его своей песней, превращая свою любовь и боль, печаль и радость в теплое одеяло. Она подняла его и унесла прочь.
И тут в черных глубинах колодца открылись древние глаза, глядя на нее.
Не обращая на них внимания, Никс полностью сосредоточила свою любовь на искорке, которую держала в руках.
«Обрети покой, мой маленький брат…»
Сознавая, что Баашалийя освободил свое тело, она перерезала ему горло.
Канте услышал нетвердые шаги возвращающейся Никс. Вместе с остальными он удалился в заросли шиповника неподалеку, чтобы оставить девушку наедине, но в то же время находиться поблизости на тот случай, если они ей понадобятся. Принц собирался нарвать немного ягод, но понял, что ему не до того. Как и всем остальным. Они стояли, опустив головы, погруженные каждый в свои мысли.
Канте слышал, как Никс что-то тихо напевала своему маленькому брату. Он вспомнил, что слышал нечто подобное, когда девушка дремала в обнимку с летучей мышью на волокуше. Но только теперь в каждой ноте отчетливо звучали любовь и боль.
Наконец Никс вернулась.
Джейс бросился было к ней, но остановился и в ужасе отпрянул назад.
Принц понял, в чем дело. Руки Никс были покрыты кровью, как ее туника и пола плаща. Канте мысленно представил, как она нянчит безжизненное тело своего брата.
– Мне… мне нужна ваша помощь… – простонала девушка.
Остановившись, она пошатнулась, опьяненная горем и потрясением. Бросившись к ней, принц подхватил ее, не дав упасть на землю. Никс обмякла у него в руках, но все-таки она нашла в себе силы указать назад.
– Я хочу предать его земле, но… но…
– Мы этим займемся, – сказал Канте, оглядываясь на Джейса с Фреллем. – Все втроем.
Он отнес девушку к одеялу, расстеленному на опавшей листве, и опустил ее на землю. Втроем они разгребли листья и мягкий перегной и добрались до земли. Выкопав маленькую ямку, Канте собрался было положить тело летучей мыши в могилу вместе с одеялом, но Никс отстранила его, не желая никому позволить прикоснуться к ее маленькому брату.
Опустив Баашалийю в могилу, девушка словно испытала прилив сил. Она кивнула своим спутникам, показывая, что можно засыпать тело землей и листьями. Покончив с этим, все молча собрали небольшие камни и навалили сверху небольшой курган, обозначая место, воздавая почести жертве, принесенной Баашалийей.
– Спасибо, – сказала Никс, охватывая всех своей благодарностью.
Канте кивнул на большое дерево, нависшее над могилой. Белая кора местами облупилась, скрутившись тонкими, словно бумага, завитками. Листья были с одной стороны сочно-зеленые, с другой – серебристые. Такие деревья встречались крайне редко. Вот почему принц попросил устроить привал именно здесь. Вокруг возвышались темные ели, зеленые сосны, но в основном гигантские ольхи Приоблачья, уходящие кронами в небо.
Канте положил ладонь на шелушащуюся белую кору.
– Племена, обитающие в здешних местах, называют это дерево эллай-ша, «дуновение призрака». – Оторвав завиток коры, похожий на послание, доставленное почтовой вороной, он протянул его Никс. – Возьми его с собой. Если вздумаешь поговорить с теми, кто ушел из жизни, шепни в завиток, затем сожги его в костре, чтобы дым отнес твое послание как можно выше.
С навернувшимися на глазах слезами Никс взяла завиток и прижала его к сердцу. Обернувшись к могиле, она прошептала слова благодарности.
Спутники дали ей побыть еще несколько минут в одиночестве у могилы, затем Фрелль решительно заявил:
– Уже середина дня, а нам еще предстоит долгий путь до Торжища. Нужно идти дальше, пока у нас еще есть силы.
– Или можно задержаться здесь, если хочешь, – шагнул к Никс Джейс.
Та подняла на него грустный, но решительный взгляд.
– Нет, Баашалийя пожертвовал ради нас своей жизнью. Не будем растрачивать впустую дар, который он нам преподнес. Трогаемся в путь!
Канте внимательно посмотрел на нее. Он уже давно перестал искать в Никс какое-либо сходство, гадая, действительно ли она приходится ему сестрой. Какое это имело значение? Но сейчас, видя ее, окровавленную, но несломленную, принц не мог себе представить, что у них в жилах течет общая кровь.
«Даже Микейн никогда не демонстрировал такую скрытую внутри сталь».
Удивительно, но подобная мысль наполнила его радостью. И, если честно, он надеялся на то, что Никс не приходится ему сестрой. На то имелись другие причины, помимо…
– Пошли! – решительно произнес алхимик, беря Канте за руку. – Если поторопиться, завтра к полудню мы сможем добраться до Хейльсы. И тогда к последнему колоколу Вечери мы будем в Торжище.
Они двинулись в путь, следуя полоске магнитного железа в путеводе алхимика, указывающей на север.
Канте замыкал шествие с луком в руке, стрела уже на тетиве. Он наслушался рассказов Бре’брана, зверобоя из Приоблачья, который учил его охотничьему мастерству два года назад, об опасностях, кроющихся в этих прекрасных древних лесах. Бре’бран предупреждал его о том, как этот край убаюкивает доверчивых сладкоголосым пением птиц, журчанием серебристых ручьев, заставляя забыть про бдительность. Даже ровный слой облаков, лениво скользящий над головой, вкупе с поднимавшимися снизу, словно сны оставшихся внизу, струйками тумана, завораживал путников.
Больше того, сам лес приковывал взгляд своей красотой. Не обращать на него внимания было нельзя. Во все стороны уходили огромные ольхи, стволы которых были в обхват со взрослого буйвола. Эти гигантские вековые белые колонны словно поддерживали небосвод, скрываясь в облаках. На многочисленных ярусах ветвей с каждым порывом ветра трепетали золотисто-зеленые листья, перешептываясь между собой на неведомом языке древнего леса.
Под этим теряющимся в тумане пологом темнели ели и сосны. Еще ниже землю устилало покрывало опавшей листвы и хвои с пробивающимися сквозь него розовыми цветками кипрея. Все скалы и валуны были покрыты яркими кроваво-красными, изумрудно-зелеными и сапфирово-синими письменами лишайника. Кустарник состоял из можжевельника, аронии, снежноягодника и даже колючих зимних роз.
На глазах у Канте несколько пар рубиново-красных крыльев мелькнули высоко в ветвях. Длинные хвосты мелькали черным и серебром, словно предупреждая лес о своем приближении. Затем, словно пробужденные стаей, следом за большими птицами устремились мелкие пташки, медно-красные и золотистые, недовольно щебеча на посторонних, вторгнувшихся в их владения.
Внимание принца привлек шорох справа.
Опустив взгляд, он успел увидеть выводок перепелок, которые пробежали по усыпанной листьями земле, смешно потряхивая маленькими хохолками на головах. Канте вскинул лук, надеясь подстрелить двух-трех, но перепелки скрылись в зарослях, прежде чем он успел прицелиться.
Принц начал опускать лук – и тут у него тревожно забилось сердце.
Все птицы стремились в одну сторону. Прямо вперед. Канте оглянулся. Лес позади оставался таким же непроницаемым, как и всегда. Что-то помимо шагов людей вспугнуло птиц, обратив их в бегство?
Принц повернулся к своим спутникам.
Никс…
Ее одежда все еще была влажной от крови.
Учащенно дыша, Канте прислушался, стараясь уловить неслышную поступь мягких лап или грозное рычание. Он ничего не услышал, однако это его не обмануло. Какое бы волшебство ни сдерживало здешних хищников, оно кончилось, разбитое соблазнительным запахом свежей крови. Кто-то учуял этот запах и теперь шел по следу.
Принц поспешил к своим спутникам. Почувствовав его тревогу, те обернулись.
– Кто-то охотится на нас! – предупредил Канте.
Прижав самодельное копье к груди, Джейс огляделся по сторонам.
Нахмурившись, Фрелль оглянулся назад.
– Ты уверен? Кто?
У принца не было ответа на эти вопросы его наставника – лишь уверенность внутри. Но он слишком много времени провел на охоте, чтобы отмахиваться от этого предчувствия.
Похоже, Никс поверила ему на слово.
– Что будем делать? – вопросительно посмотрела на Канте она.
Тот поморщился, указывая на нее.
– Ты должна избавиться от окровавленной одежды!
Девушка окинула себя взглядом.
– Снимай все, – настойчиво промолвил принц, – даже если есть хоть капелька!
Никс не стала спорить. Сбросив с плеч окровавленный плащ, она развязала завязки и стащила через голову тунику, оставшись в штанах, мягких сапогах и нательной безрукавке. На ней алели пятна крови, просочившейся насквозь. Вздохнув, девушка приготовилась ее снять.
Отбросив копье, Джейс развернул свой плащ и скрыл им наготу Никс, отвернувшись в сторону.
Подобрав снятые вещи, Канте отбежал назад забросил их в заросли по обе стороны от тропинки. Вернувшись, он поймал нательную рубаху, брошенную девушкой.
Принц поднес ее к лицу. Ему в нос ударил запах кожи и пота Никс.
– Что ты задумал?.. – нахмурился Джейс.
Отмахнувшись, Канте шагнул к ближайшей ольхе и запрыгнул на нижнюю ветку. Забравшись как можно выше, он стрелой приколол рубаху Никс к стволу, молясь о том, чтобы хищник, идущий по следу, решил, будто добыча спряталась на дереве, – это позволит выиграть хоть немного времени.
Спустившись на землю, принц обломил еловую ветку и протянул ее Никс, которая теперь была укутана в плащ Джейса.
– Натри руки смолой, чтобы скрыть запах крови, если он еще остался.
После того как девушка сделала так, как он сказал, Канте увлек своих спутников вперед.
– Торопитесь! Не знаю, как много времени нам это даст.
Все поспешили дальше. Канте задержался, всматриваясь в тишину леса. Затаив дыхание, он прислушался, стараясь уловить хоть какие-то признаки погони. Услышав вдалеке в чаще треск сухой ветки, принц остановился и вскинул лук.
Он напряг до предела слух, но больше ничего не услышал.
«Ты где-то там, да?»
Нахмурившись, Канте поспешил нагнать остальных, успевших уйти достаточно далеко. Догнав их, он услышал полные отчаяния перешептывания, звучащие на фоне журчания воды. Его спутники вышли на берег небольшой речки, протекающей между каменистыми берегами, обрамленными желтыми ивами.
Джейс опустился на корточки, наполняя бурдюк.
– Есть что-нибудь? – увидев вернувшегося Канте, вопросительно поднял брови Фрелль.
– Я ничего не заметил. Мерзавец хитер, этого у него не отнимешь. – Принц указал на противоположный берег. – Быть может, если мы переправимся, это…
Дико вскрикнув, Джейс отпрянул от берега и повалился навзничь. Бурдюк вывалился у него из рук, и течение унесло его прочь.
– В чем дело? – шагнула к нему Никс.
– Не подходите! – с опаской произнес Джейс. – Кто-то набросился на меня, попытался откусить руку, но вместо этого вцепился в кожаный бурдюк и утащил его!
Парень указал на бурдюк, который крутился и подпрыгивал на поверхности реки, словно кто-то нападал на него снизу.
«В воде определенно кто-то есть».
Наклонившись, Канте всмотрелся в зеркало воды, стараясь проникнуть вглубь. В этот момент позади затрещали кусты.
Принц стремительно обернулся.
«Ну вот, наконец ты пришел!»
Судя по шуму, животное было огромное и шло прямиком на них. Лука и тонких стрел будет недостаточно. Канте схватил копье, брошенное Джейсом на берегу.
– Отойдите назад! – приказал он.
Принц шагнул вперед, стараясь определить, откуда последует нападение. Поставив конец копья на землю, он подпер его ногой, направив заостренный конец в сторону леса.
Не успел Канте приготовиться, как из леса выбежал огромный кабан, ростом выше его. Он набросился на людей, опустив к земле клыки, с брызжущей изо рта пеной.
Принц навалился на копье всем своим весом, удерживая его в надежде на то, что ему удастся пронзить грозного зверя и успеть отскочить в сторону. Он приготовился к удару – однако кабан в самое последнее мгновение метнулся в сторону. Канте отскочил, освобождая ему дорогу, и зверь, проломившись сквозь ветви ив, с разбега бросился в воду.
Вынырнув, кабан резво поплыл к противоположному берегу. У принца сердце застряло в горле. Он оглянулся на лес. Кто-то напугал кабана настолько, что тот не обратил внимания на беглецов.
Словно в подтверждение его догадки из окутанной туманом чащи донеслось прерывистое рычание.
Мошонка принца подскочила к чреслам.
«Нет…»
Он хорошо знал этот звук. Бре’бран неоднократно его имитировал, предупреждая о том, что вслед за ним последует смерть.
Спутники принца дружно ахнули. Канте обернулся, но все смотрели на реку. Оттуда донесся страшный рев. Кабан отчаянно барахтался на середине стремнины, окруженный пятном белой бурлящей пены. Присмотревшись внимательнее, принц разглядел мелькающие в пене серебристые плавники. За считаные мгновения вода окрасилась в алый цвет. Туша зверя перевернулась, открывая обглоданные до костей ноги. Десятки существ выпрыгивали из воды, хватая мышцы и сухожилия. Кабан ушел под воду, затянутый живьем в кипящие глубины.
Канте понял, кто устроил пиршество в реке. Об этой опасности его также предупреждал Бре’бран. Принц перевел взгляд на плывущий по течению бурдюк. Кто-то запрыгнул на него. Существо было похоже на намазанную маслом черную лягушку со светящимися багровыми полосками по бокам. Размером вдвое больше кулака Канте, оно, казалось, состояло из одних задних лап и длинного хвоста, похожего на плавник, волочившегося за ним в воде. Огромные выпученные глаза уставились на людей, словно бросая им вызов.
– Прочь от воды! – крикнул Канте.
Схватив Никс за руку, он увлек ее от берега. Словно очнувшись, Джейс и Фрелль последовали за ним.
Неизвестное существо тяжело перепрыгнуло на берег. Разинув пасть, оно обнажило два ряда острых зубов, покрытых зеленым ядом.
– Кто это? – спросила Никс.
– Пирантия. – Канте кивнул на бурлящие окровавленные воды. – Питается плотью. Ее укус ядовит.
Никс и остальные попятились от реки – хотя от этого было мало проку. Область охоты пирантий не ограничивалась рекой. Из воды выбирались все новые чудища, карабкаясь, прыгая. Они собирались на берегу, залезая друг на друга в несколько слоев.
Фрелль посмотрел на принца.
Позади снова раздалось порыкивание.
Канте вздрогнул, осененный страшной догадкой. Бре’бран предостерегал его о коварных повадках обитающего в этих лесах хищника, хитрость которого ни в коем случае нельзя недооценивать, о том, что тот превращает весь лес в свою пасть.
Принц повернулся к затянутой туманом чаще, осознав угрозу.
«Он загнал нас сюда, в эту ловушку на берегу смертельно опасной реки».
В глубине леса наконец показались два глаза, светящихся огненной яростью. При виде их Канте вспомнил последнее предостережение Бре’брана.
«Увидел глаза облачного тайгра – можешь считать себя мертвым».
Глава 36
Увидев медленно приближающееся чудовище, Никс испуганно шагнула ближе к Канте. Смуглое лицо принца потемнело еще больше, губы сжались в тонкую линию. Он крепче стиснул копье. Девушка ощутила выплескивающуюся из него злость, обращенную скорее на себя самого, чем на огромного зверя, появившегося из леса. Они попали в ловушку, и теперь им не оставалось ничего другого, кроме как драться.
Но не все оказались такими храбрыми. Плеск воды за спиной возвестил о том, что пирантии дружно попрыгали в реку, спеша укрыться от смертельной опасности.
Принцу не нужно было называть зверя, вышедшего из тенистой чащи. Еще в первый день пути он предупреждал своих товарищей о тайграх. Но никакие слова не могли описать злобного хищника, надвигающегося на свои жертвы.
Тайгр вышел на опушку, полностью открывая себя. Хотя и низко пригнувшийся, он был ростом с самого здоровенного буйвола. Его белые лапы с длинными темно-желтыми когтями растопыривались на ширину груди Никс. Остроконечные уши, заканчивающиеся длинными кисточками, настороженно торчали вверх, похожие на мохнатые рожки. Янтарные глаза горели свирепым огнем. Молочно-белая шкура, более темная на спине и светлая на брюхе, была покрыта золотистыми полосами. При каждом шаге тайгра белоснежный мех дрожал и переливался, отчего зверь казался миражом из мышц и когтей, словно обрело форму сердце древней чащи.
Все попятились к реке. Тайгр замедлил шаг, перемещаясь из стороны в сторону, демонстрируя свои мощные задние лапы и короткий толстый хвост. Опустив голову, он не отрывал взгляда от людей.
Канте поднял копье.
Тайгр прищурился, увидев угрозу. Прижав уши, он оскалился, открывая клыки размером с руку ребенка. Хищник присел на задние лапы, напрягая упругие мышцы. Из раскрытой пасти вырвалось шипение, переросшее в пронзительный визг.
Никс вздрогнула – не от страха перед надвигающимся нападением, а от вожделеющего трепета в голосе зверя, пропитанного алой краской ярости, крови и голода. Все ее тело откликнулось с такой силой, что она не смогла больше терпеть. Где-то в потаенных глубинах себя девушка восстала против этого, громко взвыв, стремясь найти другие звуки, уравновешивающие кровожадный хор, но получилось, как если бы глухой попытался написать шедевр для струнных, духовых и барабанов. Никс не смогла найти даже самые грубые первые аккорды.
Это было выше ее сил.
К счастью, она была здесь не одна.
У нее за спиной возвысился в пении одинокий голос, слышимый наполовину ухом, наполовину сердцем. К первому присоединился другой, затем еще один, и вот уже два десятка глоток выстраивали те самые слои, которые тщетно пыталась возвести Никс. Пение позади набрало такую силу, что даже толкнуло ее вперед, заставив сделать шаг в сторону тайгра.
Канте остановил девушку, оглядываясь на реку.
Тайгр также ощутил этот мощный порыв ветра, принесенный песней. Он отпрянул назад, злобно шипя и размахивая своим коротким хвостом. Прижатые уши затерялись во вздыбленной шерсти на голове. Оскаленная морда исказилась в бешеной ярости.
Однако напор пения усиливался, голоса становились громче.
Наконец тайгр тряхнул головой, завыл, давая выход отчаянию и ярости, и, развернувшись, убежал обратно в лес, почти беззвучно, гонимый последними нотами хора.
Когда пение закончилось, Никс обернулась.
На противоположном берегу реки, полускрытые в ивняке, с десяток теней выдвинулись ближе, не задевая нависшие ветви. Все эти люди были полуобнажены, лишь меховые повязки прикрывали им чресла. У женщин вдобавок имелись еще узкие кожаные полоски на груди – хотя в этом, похоже, была не столько целомудренность, сколько удобство: полоски помогали им беспрепятственно бежать через густые заросли.
Все были вооружены луками и копьями с костяными наконечниками.
– Кефра’кай, – прошептал Фрелль.
Никс догадалась, что это туземцы, обитавшие в чащах Приоблачья с незапамятных времен. Кожа у них была светлая, едва ли не белая. Длинные волосы – у мужчин заплетенные в косички, у женщин забранные в пучок сзади – были всех оттенков золота, от огненной бронзы до розовато-белых.
Подобно тайгру, эти люди так прекрасно сливались с лесом, что казались его частью.
Никс оглянулась на лес за спиной, вспоминая пение туземцев. Она сообразила, что это была так называемая «обуздывающая песнь». Девушке лишь несколько раз в жизни доводилось слышать нечто подобное. В Мирре мало кто обладал способностью своим голосом подчинять животных, и при этом только менее развитых. Очевидно, что тайгеры достаточно умны, однако силы объединенного хора многих голосов хватило, чтобы прогнать этого прочь.
Никс потрогала себя за горло, вспоминая свои чувства, вспоминая то, что услышала, когда тайгер начал шипеть. Отголоски этих звуков по-прежнему звучали у нее в голове, как и ее собственные слабые попытки ответить. Девушка вспомнила свое единение с Баашалийей. Неужели союз с братом пробудил у нее в сердце еще что-то, что-то такое, что всегда было там?
– Ты можешь поговорить с ними? – шагнул к своему ученику алхимик. – Не хотелось бы задерживаться здесь. Вдруг тайгер вернется?
– Попробую, – пожал плечами принц. – Бре’бан научил меня нескольким фразам. – Подойдя к самому берегу, он поднял руку. – Ха’хассан! – Сложив ладони, Канте опустил лоб к соединенным пальцам, затем посмотрел на остальных. – Талл’ин хай.
Никс догадалась, что он благодарит туземцев. Склонившись друг к другу, одни кефра’кай начали о чем-то перешептываться. Другие поджали губы, выражая неодобрение.
Судя по всему, это не укрылось от Канте.
– Давненько я уже не разговаривал на этом наречии, – объяснил он Фреллю. – Похоже, интонации у меня неправильные. В этом языке гармония голоса значит больше слов.
– Нам во что бы то ни стало нужно переправиться через реку, – сказал алхимик. – Быть может, они знают место, где ее можно безопасно перейти вброд.
Кивнув, принц собрался с духом и закричал снова:
– Меер пай… э… Пирантия крелль нэй? – Он указал на безмятежные воды реки и опасность, таящуюся под отражением леса на водной глади. – Нээ валь нэй?
Мужчины и женщины лишь равнодушно смотрели на него. Кто-то отступил в заросли ивняка, тотчас же скрывшись из виду.
Канте обвел виноватым взглядом своих спутников.
– Возможно, я только что сказал им, что мне нравится нюхать собственную задницу.
– Подождите! – воскликнул Джейс, указывая на противоположный берег. – Смотрите!
Скрывшиеся в зарослях туземцы вернулись с луками и стрелами. Однако к стрелам вместо костяных или железных наконечников были прикреплены мешочки размером с дыню. Откинувшись назад, кефра’кай натянули луки и выпустили высоко вверх стрелы. Одна за другой стрелы упали в реку, образовав ровную цепочку от одного берега до другого. При ударе об воду мешочки лопнули, выпуская на поверхность мельчайший желтый порошок.
Один из лучников махнул рукой, предлагая войти в воду.
– Крелль нэй, – крикнул он.
– Они что, хотят, чтобы мы переплыли реку? – нахмурился Джейс. – Кишащую этими тварями?
Никс мысленно представила себе судорожно бьющегося в воде кабана.
Канте бросил взгляд на желтую пыль, уже растворившуюся в воде.
– Может быть, они приправляют реку. Заботятся о том, чтобы пирантии насладились изысканным лакомством.
– Крелль нэй! – оскалившись, повторил лучник.
Пока беглецы обдумывали, можно ли заходить в воду, от группы кефра’кай отделилась старуха, опирающаяся на высокий деревянный посох, такой белый, что, казалось, он светился. Ее белые как снег волосы уже давным-давно лишились золотистых оттенков. Морщины на лице говорили о целом столетии, прожитом в этих лесах.
Туземцы расступились, пропуская старуху. Почтительно кланяясь, они дали ей подойти к самому берегу реки.
– Вода безопасна! – крикнула старуха. Голос ее прозвучал так же чисто и сильно, какой была бегущая у нее под ногами река. – Но только на какое-то время! Вы должны переплыть реку без промедления!
В доказательство ее слов на поверхности воды всплыла кверху брюхом одинокая пирантия, неподвижная, безжизненная. Затем другая. Но этим все и ограничилось. Никс догадалась, что сотни кровожадных чудовищ остаются под водой.
– Поторопитесь! – сказала она. – Пока не закончились чары дохлозелья!
Фрелль обвел взглядом своих спутников.
– Придется довериться старухе.
– Как будто есть выбор, – пробормотал Канте, оглядываясь на заросли, в которых скрылся тайгер.
Один за другим все зашли в воду и поплыли на тот берег. Никс отчаянно колотила ногами и гребла руками. Промокший плащ Джейса тянул ее вниз. От прикосновения холодной воды по коже бежали мурашки. Что-то ткнулось ей в ногу. Девушка вздрогнула, представив себе, как плывет через стаю онемевших черных тел. Подпитанная страхом, она поплыла быстрее.
Добравшись до противоположного берега, Никс выбралась из воды и как могла укуталась в мокрый плащ, скрывая свою наготу.
– Следуйте за нами! – приказала старуха.
Лишь только теперь Никс обратила внимание на то, какие странные у нее были глаза. Один зеленый, яркий, словно изумруд, другой темно-синий, будто вечернее небо. Оба проницательно изучили Никс, после чего старуха развернулась и двинулась вперед.
Туземцы направились прочь от реки. Никс и ее спутники держались вместе, протискиваясь сквозь густые заросли ивняка. В этот момент с противоположного берега реки донеслось злобное завывание. Девушка вздрогнула, мысленно представив, что произошло бы, если бы кефра’кай не вмешались бы, помогая им.
Она шла вперед. Наконец сердце ее успокоилось. Глядя на бледные спины идущих впереди туземцев, девушка задала себе вопрос, уже давно не дававший ей покоя.
«Почему они нам помогают?»
Канте стоял вместе с Джейсом и Фреллем на поляне среди леса. Все трое были совершенно голые. Их окружила толпа туземцев. Кто сидел на корточках, кто стоял, разглядывая обнаженных пленников, раздвигая им волосы и осматривая скальпы.
Тип с каштановыми волосами по имени Джалейк потрогал шрам у принца на бедре, оставленный арбалетной стрелой, скользнувшей по телу, когда он пытался угнать повозку с заключенной в клетку летучей мышью. Рана открылась, снова начиная кровоточить. Канте поморщился.
– Ой! – недовольно произнес он. – Не надо!
Хотя произнес это принц не по-кефрански, туземец, похоже, понял его и оставил свежую рану в покое. Канте облегченно вздохнул, однако радость его продолжалась лишь до тех пор, пока холодные пальцы Джалейка не схватили его за интимное место, ощупывая яйца. Принц вспыхнул, в равной степени от гнева и стыда.
Он хотел было оттолкнуть туземца, но Фрелль остановил его.
– Дай им изучить тебя.
Оглянувшись на своего наставника, Канте поймал себя на том, что до сих пор никогда не видел Фрелля без мантии, которая теперь лежала вместе с остальной их одеждой и снаряжением. Казалось, алхимик состоял из одних костей и упругих мышц. А судя по солидному хозяйству между ног, Фрелль мог достойно участвовать в плотских утехах, доставляя наслаждение кому угодно.
«Ты в отличной форме, Фрелль!»
Отвернувшись от алхимика, Канте увидел, что Джейс, как и он, сгорает со стыда. Парень прикрывал руками причинное место, с нетерпением дожидаясь, когда закончится унизительный осмотр. Для того чтобы досконально осмотреть его грузное тело, времени потребовалось больше, особенно если учесть, что во многих местах оно было покрыто густыми курчавыми волосами. Также принц отметил, что прислужник был гораздо более мускулистым, чем можно было бы предположить по его виду.
«Настоящий медведь из Тучноземья, это точно».
– Что они ищут? – выдавил Джейс.
Один из кефра’кай, обыскивавших тюки и одежду, резко обернулся к другому и заговорил, слишком быстро, чтобы Канте мог понимать. И все-таки он уловил одно слово.
«Визглявки…»
Туземец развернул кусок кожи, который достал из мантии алхимика. В ней были завернуты четыре шипа, извлеченных из шеи Баашалийи, а также зазубренное жало визглявки. Остальные приблизились, изучая зловещие трофеи. Все взгляды обратились на пленников. Туземцы принялись пристально изучать их обнаженные тела.
– Полагаю, вот что они ищут, – сказал Канте. – Они проверяют, не заражены ли мы, изучают раны на предмет того, не отложены ли в них личинки.
– Возможно, ты прав. – Фрелль оглянулся назад. – Кефра’кай не хотят, чтобы зараза распространилась по всему лесу. Вероятно, естественной преградой на пути у визглявок является река, кишащая пирантиями. Только птицы могут быть опасными. По-видимому, туземцы дежурят на берегу реки, пресекая любые попытки визглявок проникнуть сюда.
Туземец, нашедший колючки и жало, хмуро окинул взглядом пленников и положил руку на костяной кинжал на поясе.
Канте примирительно поднял руку.
– Нэй. – Покачав головой, он положил ладонь на обнаженную грудь. – Нээ шелль!
Принц силился подобрать нужные слова. Изобразив ладонями крылья, он помахал ими. Затем, изобразив воткнутые иглы, он указал на то, что держал в руках туземец, и, решительно покачав головой, снова положил руку на грудь.
– Нээ шелль! – повторил Канте. «На нас нет».
Туземец убрал руку с кинжала. К нему присоединился кефра’кай с деревянной миской, полной серого порошка.
– Что это? – спросил Фрелль.
Похоже, Джалейк, парень с каштановыми волосами, осматривавший принца, понял его. Выпрямившись, туземец указал на колючки, затем на миску, после чего скрестил руки.
– Крааль, – убедительно кивнул он.
Канте закрыл глаза.
«О нет…»
– Что это означает? – окликнул его Джейс.
Канте поморщился, не желая отвечать, сознавая, что никогда не сможет вымолвить это вслух, особенно одной своей спутнице, объятой горем. Открыв глаза, он посмотрел на густые заросли, куда старуха вместе с несколькими туземками отвела для изучения Никс.
«Она не должна узнать об этом».
Принц помолился о том, чтобы никто из женщин не объяснил девушке значение этого слова.
«Если бы мы только подождали еще полдня…»
Он повернулся к Джалейку. Тот радостно кивнул, заверяя его в том, что визглявки больше не опасны.
– Крааль, – повторил туземец, указывая на миску с серым порошком.
Канте покачал головой, выражая отчаяние.
«Крааль» по-кефрански означало «исцеление».
Глава 37
Никс подняла руки, и одна из кефра’кай, женщина по имени Дэла, обернула ее обнаженную грудь куском пятнистой шкуры, закрепив на спине. Изучив свою работу, туземка удовлетворенно кивнула.
После того как исследование ее тела закончилось, Никс получила назад свои штаны и мягкие сапоги, которые за это время успели согреться у костра. Тепло помогло девушке успокоиться. К тому же туземцы вели себя радушно, хотя и несколько сдержанно.
Никс хотела взять плащ Джейса, однако плотная ткань оставалась влажной, и она оставила его сушиться у огня. Окинув себя взглядом, девушка пришла к выводу, что одета она подобающим образом. Из-за кустов доносились голоса мужчин. Никс не знала, оделись ли они уже, но, судя по тому, как кое-кто из женщин всматривался в заросли и перешептывался, подмигивая, она предположила, что они еще голые.
Старейшина кефра’кай, пользующаяся всеобщим уважением, поднялась с пенька и подошла к Никс. Старуха присутствовала при обследовании, но не приближалась к девушке. Ее взгляд не отрывался от лица Никс. Подойдя, она оперлась на посох. Длинная белая палка была украшена перламутровыми раковинами, вставленными в дерево. Вырезанные в форме ликов луны, раковины увеличивались от тонкого полумесяца до полного диска, затем уменьшаясь обратно.
Никс шумно вздохнула, вспоминая то, что именно побудило ее предпринять это путешествие. Какими бы красивыми ни были изображения луны, это зрелище вызывало образы крови и горя. Девушка мысленно представила курган из камней, сложенный в этих лесах. Все из-за выражения, наполненного предвидением ужаса.
Павшая луна.
Похоже, ее отчаяние не укрылось от старейшины племени. Шагнув к Никс, она положила ей на холодную щеку свою теплую ладонь, сморщенную, но по-прежнему такую же твердую, как дерево ее посоха.
– Я тебя услышала, дитя мое, – прошептала старуха.
Никс не поняла, что она имела в виду, однако недоумение отодвинуло ее от грани пропасти отчаяния, куда она готова была сорваться.
Поклонившись старейшине, Дэла обратилась к Никс:
– Шан. Дош ван Шан.
Девушка поняла, что она назвала ей имя старухи.
– Шан, – произнесла она вслух.
Старуха кивнула.
– Ты пела так прекрасно, – сказала она. – Ну как я могла не откликнуться на твое пение?
Никс сглотнула комок в горле.
– Что вы хотите сказать?
Ей вспомнились тайгер и ее собственные жалкие потуги противостоять его ярости. Это не шло ни в какое сравнение с дружным хором кефра’кай. Лесные обитатели мастерски владели искусством обуздывающего пения, впитанным с молоком матери. Это было известно во всей Халендии и почти во всем Венце. Были и другие народности, обладавшие схожим даром, но они часто имели какие-то дальние связи с племенем.
Никто не знал, почему кефра’кай сохранили этот талант. Никс вспомнила, что, когда училась на шестом уровне, алхимики и иеромонахи спорили на этот счет. Иеромонахи полагали, что это благословение Дочери, темной Охотницы луны.
Никс снова посмотрела на резные раковины, украшающие посох старухи, изображающие бесконечную погоню Дочери за серебряным Сыном, что приводило к убыванию и нарастанию луны. Но ей также вспомнились утверждения алхимиков: талант обуздывающего пения не был даром богов; он сформировался от необходимости. Чтобы выжить в древних чащах, на каждом шагу кишащих опасностями, требовалось нечто больше, чем охотничьи навыки и знание леса. Алхимики полагали, что обуздывающее пение помогало аборигенам Приоблачья выжить, подчинив своей воле часть здешней фауны.
Девушка вспомнила убегающего тайгера.
«Пожалуй, алхимики были правы».
И все-таки такое объяснение не удовлетворило ее ни когда она была шестилеткой, ни сейчас. Оно не давало ответа на основополагающую загадку: где и как эти племена приобрели такой врожденный талант?
– Я услышала твое пение, – повторила Шан. – Оно было наполнено грустью, но в то же время и любовью. Твой зов долетел издалека ко мне, призывая прийти.
«Но как такое возможно?»
Никс снова ощутила под коленями опавшую листву. Ее рука сжимала кинжал принца, палец нежно гладил бархатистую шерстку. Каменный курган остался далеко позади. Путники шли от полудня до самого вечера, пока наконец не вышли на берег реки.
– Но как вы могли меня услышать? – спросила вслух Никс.
– О, своей силой обуздывающее пение обязано не голосовым связкам, а сердцу. – Старейшина положила руку сначала себе на грудь, затем на грудь Никс. – Оно доходит до тех, кто умеет слушать душой.
Никс не хотела верить в это – особенно в то, что сама обладала даром обуздывающего пения.
– Но будь осторожна, – продолжала Шан. – Есть звери, вроде того тайгера, которых твое пение привлечет. Они постараются убить того, кто пытается их обуздать.
Никс вспомнила свою одежду, пропитанную кровью. Но, если старуха права, тайгера привлек не запах крови. «Его привлекла я сама». Неудивительно, что попытки принца направить тайгера по ложному следу оказались тщетными.
– И опасаться тебе следует не одних только животных, – печально промолвила старейшина.
Никс вопросительно подняла брови, ожидая разъяснений, но тут нетерпеливо вмешалась Дэла.
– Нээ крис ван йар’рен!
Шан подняла руку, останавливая молодую женщину.
– Дэла говорит, что мы все слышали твою песнь.
– Вее йар’рен! – решительно повторила Дэла.
– Йа, йар’рен.
Пожав плечами, Никс перевела взгляд с одной женщины на другую.
– Тут что-то не так?
– Нет, наоборот! – улыбнулась старуха. – Дэла считает за честь познакомиться с той, которая обуздала йар‘рен. Боги, обитающие в них, никогда не слушают нас, никогда не поют нам.
– Что такое йар’рен?
Шан ответила не сразу.
– Это те, кого в Халендии называют миррскими летучими мышами, – подумав, произнесла она. – Но в них есть нечто большее. Давным-давно к ним прикоснулись древние боги и…
Ей не дал договорить раздавшийся поблизости крик. Узнав голос Фрелля, Никс обернулась. Одна из туземок, стоявшая у кустов, отчаянно размахивала руками и что-то быстро говорила.
Старуха потрепала девушку по плечу.
– Пожалуй, нам лучше оставить это на потом. Я вижу, как ты побледнела.
Никс хотелось возразить. У нее оставалась еще тысяча вопросов, но она не стала останавливать туземок, вернувшихся к своим соплеменницам. У нее в голове звучали слова Шан о том, что она, возможно, несет в своем сердце какие-то аспекты обуздывающего пения. Девушка попробовала заполнить этим известием пустоты, зияющие в ее прошлом. Она представила себя голым плачущим младенцем, брошенным посреди трясины. Было ли известно об этой ее способности той летучей мыши, что спасла ее? Присутствовали ли в ее плаче какие-то зарождающиеся нотки обуздывающего пения, которые привлекли летучую мышь, а позднее и Ворчуна? Не потому ли буйволы всегда тепло встречали ее, не потому ли Ворчун так любил ее – а она его?
«Не эта ли песнь связала воедино наши сердца?»
Никс вспомнила попытки Фрелля объяснить ее способность общаться с миррскими летучими мышами. «Первые полгода своей жизни ты провела среди летучих мышей. Твой рассудок, тогда еще не полностью сформировавшийся, оставался податливой мягкой глиной. Твой мозг развивался среди постоянных беззвучных криков летучих мышей. Под таким непрерывным воздействием твое сознание необратимо изменилось, подобно тому как искривляется от ветра ствол дерева».
Теперь девушка гадала: быть может, в этом только часть ответа? Тогда, в болотах, не успел сформироваться не только ее рассудок, но и другие способности. А что, если крики летучих мышей каким-то образом связали их вместе, породив нечто совершенно новое?
Никс покачала головой. Это лишь только догадки. Полной уверенности у нее нет и никогда не будет. Особенно после гибели Баашалийи.
Проходя мимо кустов, девушка увидела, как Фрелль схватил за руку одного из туземцев.
– Это мое! – строго предупредил алхимик.
Но кефра’кай не обращал на него внимания, зачарованный зажатой в руке добычей. Это был путевод, инструмент, которым пользовался алхимик, ведя беглецов через лес.
– Он нужен мне, чтобы добраться до Торжища! – настаивал Фрелль.
– У них так принято, Фрелль, – остановил своего наставника Канте. – Кефра’кай делятся друг с другом всем, что у них есть. То, что принадлежит тебе, принадлежит и всем остальным.
– Ну, в таком случае путевод по-прежнему мой, – возразил алхимик.
– Только если его нынешний обладатель от него откажется. Если он его положит, ты сможешь его забрать. Но лишь тогда. – Принц улыбнулся, видя отчаяние своего друга. – Если учесть, что этот тип смотрит на путевод с таким вожделением, словно у него в руке здоровенный алмаз, в ближайшее время этого явно не произойдет.
– Почему бы не подождать до завтрашнего утра? – предложил компромисс Джейс. – Сейчас уже близится время Вечери. Может быть, к рассвету добыча успеет надоесть охотнику.
Только тут до Никс дошло, как она устала. Туземцы разводили костры. Яркое пламя окружило стоянку. Очевидно, кефра’кай готовились к ночлегу.
Девушка присоединилась к своим спутникам.
Первым ее появление заметил Джейс. Повернувшись к Никс, он раскрыл было рот, собираясь приветствовать ее или предложить поддержку. Но затем, выпучив глаза, парень быстро отвернулся и уставился себе под ноги.
Реакцией принца и Фрелля явилось такое же потрясение.
Канте широко раскрыл глаза, затем восхищенно прищурился. На лице появилась хитрая усмешка.
– Вижу, кефра’кай усовершенствовали твою одежду – по крайней мере, значительно ее укоротили. Должен сказать, я это одобряю. Хотя в качестве твоего возможного старшего брата я могу предложить в дополнение длинный плащ?
Сверкнув глазами, Никс подняла было руки, прикрывая обнаженный живот, но затем опустила их. Ей нечего стесняться.
– Джейс прав. – Она указала на костры. – Предпримем новую попытку завтра утром.
Подошедшая к ним Шан обратилась к Фреллю.
– Не бойтесь, мы проводим вас до Торжища. Мы и так собирались идти в ту сторону. Но потом услышали пение этой девочки и… Оно привело нас к вам, и дальше мы двинемся одним путем.
Алхимик оглянулся за разъяснениями к Никс, но та лишь покачала головой. Смерив ее взглядом, Фрелль снова повернулся к старухе.
– Итак, вы тоже направляетесь в Торжище, да?
– Нет, – поправила его Шан, – мы направляемся просто на север. – Туда, куда зовет нас кто-то другой. Мы пройдем через Торжище и оставим вас там.
Фрелль кивнул, удовлетворенный этими словами. Он предложил Канте и Джейсу устроить свой маленький лагерь.
Никс осталась вместе с Шан. Старейшина не двинулась с места, опираясь на свой посох. Казалось, она испытывала Никс, ждала, когда та заговорит. Девушка догадалась, какого вопроса ждет от нее Шан.
– Шан… вы сказали, кто-то зовет вас на север.
Старуха молча кивнула.
– Кто?
– Я не знаю. – Развернувшись, Шан двинулась прочь, тяжело стуча посохом. – Но кто-то поет скорбную песнь, поет голосом древних богов. Это песнь о страданиях и разрушениях.
Никс двинулась было следом за ней, но другие туземки, не говоря ни слова, сомкнулись позади Шан.
Остановившись, девушка проводила их взглядом.
Дойдя до кустов, старейшина оглянулась. Ее тонкие высохшие пальцы прошлись по посоху вдоль ряда раковин, словно полируя их. Однако смысл этого последнего жеста был другой. Никс поняла, что Шан подтверждает худшие ее опасения.
Слова, сказанные старейшиной напоследок, оставались с Никс еще долго после того, как она ушла.
«Песнь о страданиях и разрушениях».
Хотя Никс еще сомневалась в том, что обладает даром обуздывающего пения, в одном она была твердо уверена. Ей был очень хорошо знаком этот мотив. Особенно его последние раскатистые звуки.
«Павшая луна…»
Глава 38
Уставший, измученный до предела, Канте стоял на вершине невысокого лесистого холма, откуда открывался вид на голубую гладь Хейльсы. Окруженное лесом озеро сияло в лучах вечернего солнца. Проведя столько времени погребенным под облаками и туманом Приоблачья, принц был оглушен ярким светом ясного неба. Прищурившись, он посмотрел на сверкающее зеркало воды. Кое-где виднелись паруса рыбаков из Торжища, города, спрятанного в тумане на противоположном берегу озера.
Принц понял, почему кочевники кефра’кай возвели свое единственное поселение возле этого города. Воды Хейльсы не просто отражали ясное голубое небо – казалось, они переняли этот цвет, сгустив его в более темные оттенки кобальта и лазури. Кефра’кай называли это озеро Мейр’л Тви, что означало «слезы богов». Хейльса даже была похожа на слезинку, упавшую с неба.
Однако озеро получило свое название не только поэтому.
Застонав, Джейс уселся на бревно, сплошь облепленное мхом, так что не оставалось видно ни кусочка коры. Стащив сапоги, он растер щиколотки.
– Я бы все отдал за то, чтобы окунуть ноги в эти воды, – пробормотал парень, обращаясь к стоящей рядом Никс.
Туземцы нисколько не жалели сил, быстро идя через густой лес. Они не останавливались, даже старики и старухи. И все-таки, подозревал Канте, кефра’кай двигались медленнее, чем обычно, делая скидку на идущих вместе с ними жителей равнин. Тем не менее маленькому отряду потребовался почти целый день, чтобы добраться до большого озера. Высказанное Фреллем накануне предположение о том, что до цели можно будет дойти уже к полудню, оказалось разбито вдребезги расстоянием и тяготами пути. Туземцы шли кружным путем, обходя стороной известные им опасности, делая крюк, чтобы собрать редкие травы, и отвлекаясь на охоту ради свежей добычи.
Над водной гладью раскатились отголоски далекого колокольного звона из Торжища. В этом звоне было что-то заунывное и печальное, из чего следовало, что это либо последний вечерний колокол, либо первый колокол Вечери.
Джейс потянулся за своими сапогами, собираясь натянуть их обратно. Дневной переход еще не закончился. Нужно было еще обогнуть озеро, так что в город они попадут лишь к концу вечернего звона. Но пока что все ждали, когда туземцы завершат какой-то свой обряд поклонения на берегу. Фрелль находился с ними, с большим любопытством наблюдая за ритуалом. Кефра’кай опускались на колени у кромки озера, окунали руки в воду и проводили ладонями по щекам. Слышалось негромкое пение.
Никс стояла, скрестив руки на груди. За ночь плащ Джейса высох, и она накинула его, завязав лишь на шее, что оставило на виду обнаженную кожу живота и пятнистую повязку на груди.
По пути через лес Канте не раз ловил взгляды, которые украдкой бросал на девушку Джейс. Впрочем, он нисколько не винил парня в этом. Сам принц грешил тем же. И внимание его привлекал не только вид голого тела. Даже Фрелль тоже время от времени посматривал на Никс – хотя в его взглядах, скорее всего, было лишь чисто ученое любопытство.
С каждой пройденной лигой воздух вокруг девушки сгущался, словно окутывая ее покрывалом. Кожа ее сияла не только от выступившего пота. Золотистые пряди у нее в волосах стали ярче, в то время как остальные потемнели. Казалось, Никс впитывает из этих зарослей какие-то необычные жизненные силы. И Канте сомневался в том, что она сама подозревала об этом.
Вслух об этом никто не говорил, но все явно это чувствовали.
В том числе даже туземцы, которые искоса поглядывали на девушку, перешептываясь между собой.
Никс, похоже, оставалась слепа к происходящему. Во время долгого перехода девушка не сказала ни слова, очевидно, погруженная в материи, о которых еще не была готова говорить. Она то и дело бросала взгляды на старейшину, однако все ее попытки подойти ближе неизменно отклонялись, не грубо, а скорее, просто как порыв ветра, отгонявший Шан и окружающих ее женщин всякий раз, когда Никс стремилась подойти к ним ближе.
Джейс не отходил от своей подруги. Он задыхался и вспотел, стараясь от нее не отстать. Канте вынужден был признать, что сильно недооценивал выносливость молодого прислужника и его бесконечную привязанность к Никс. Последнее определенно было рождено юношеской любовью, о которой пока что не было сказано ни слова. В прошлом принц два-три раза испытывал нечто подобное и знал, как сладостно щемит от этого чувства сердце, переполненное надеждой, страстью и изрядной долей тревоги.
Но Канте видел в Джейсе такие потаенные глубины, о которых не догадывались ни он сам, ни его подруга. Впервые познакомившись с прислужником, принц нашел его неряшливым, рыхлым, слабым телом, избалованным годами, проведенными в стенах Обители, – по сути дела, взрослым ребенком. Однако за последние дни он понял, сколь далеким от истины было его суждение.
«А уж я-то должен бы знать, что такое быть недооцененным…»
У Канте в ушах звенели обидные прозвища, которые ему давали те, кто его совсем не знал: Его Ничтожество, Принц-пропойца и другие.
И тем не менее, даже несмотря на это новообретенное великодушие в отношении Джейса, принцу порой хотелось хорошенько треснуть парня по грязному лицу. Как сейчас, например.
Натянув сапоги, Джейс указал на озеро.
– Говорят, воды Хейльсы обладают чудодейственными целительными силами. Многие приходят сюда с самыми страшными недугами и, окунувшись в озеро, вылечиваются.
Канте закрыл глаза и прикусил губу, сдерживая готовый сорваться с уст стон. Ему вспомнились широкая ухмылка Джалейка и слово, которое произнес туземец, указывая на миску с порошком. «Крааль». У кефра’кай явно было снадобье, исцеляющее от последствий укуса визглявок.
Услышав тихий стон, принц открыл глаза. Покинув свое место рядом с бревном, Никс шагнула к озеру. Неведомая магика, наполнявшая девушку, спала с ее плеч, и она сгорбилась. Канте догадался, что слова Джейса разбудили в ней чувство вины. Рассказ о целебных водах разбередил едва затянувшуюся рану.
Подойдя к Никс, принц кашлянул, тщетно пытаясь изобразить веселье.
– Это лишь легенда, – с напускной небрежностью произнес он. – Мой знакомый зверобой Бре’бран смеялся над такими глупыми россказнями.
Это была ложь, но Канте чувствовал, что девушке нужно ее услышать.
– Хейльса ничуть не отличается от других озер, – продолжал он. – Честное слово. Жители Торжища страдают от разных недугов, как и жители любого другого города. Ну да, озеро красивое и все такое, но чтобы оно было чудодейственным? – Принц презрительно присвистнул. – Полная ерунда!
– Но согласно «Всеобъемлющему медикуму» Лилландры, – встрепенулся Джейс, – воды Хейльсы богаты…
– Дерьмом, – перебил его Канте, многозначительно указав взглядом на спину Никс. – Стекающим в озеро из сточных канав Торжища. И я уверен, что рыбаки, плавающие по нему, постоянно мочатся в воду.
Похоже, до Джейса наконец дошло. Покраснев, он сглотнул комок в горле и кивнул.
– Наверное, это так.
– В таком случае хватит разговоров о чудодейственных водах! – решительно произнес Канте. – Нам еще далеко до Торжища, а кефра’кай уже возвращаются.
Он указал на туземцев, которые поднимались от берега озера в сопровождении Фрелля. Лицо алхимика раскраснелось от возбуждения: как же, он стал свидетелем ритуала, видеть который доводилось мало кому из жителей равнин.
При виде его Канте нахмурился.
«Если этот тощий алхимик скажет хоть слово насчет целебных вод…»
И тем не менее дело было сделано. Никс расправила плечи, но при этом укуталась в плащ, словно внезапно замерзла. А может быть, она почувствовала, как не вовремя сказанные слова Джейса сорвали с нее чарующую мантию леса.
Судя по всему, от Фрелля не укрылось изменение настроений его спутников. Хмуро окинув их взглядом, он убедился в том, что все в порядке, и указал обратно на озеро.
– Через несколько колоколов мы должны быть в Торжище.
– В таком случае не будем терять времени, – кивнул Канте.
Следуя за кефра’кай, он тащил с собой свои черные страхи, усиливающиеся с каждым шагом. Бедро у него горело от скользящей раны, нанесенной арбалетной стрелой. В тот момент принц посчитал этот выстрел случайным, однако сейчас у него имелись подозрения на этот счет. Перед глазами стояло алое лицо Маллика, пытавшегося пронзить его мечом. И лицо другого рыцаря, командовавшего отрядом. Анскар вряд ли будет сидеть сложа руки после того, как Канте остался в живых после покушения.
И все-таки в первую очередь принца беспокоила Никс. Он с тревогой посмотрел на нее. Много лет назад она выжила после покушения, совершенного по приказу того же самого человека, короля Торанта. Быть может, девушка приходилась ему дочерью, такой же ненавистной, как и его сын, младший, обделенный. Но Канте также понимал, что Никс несет на себе зловещее покрывало ясновидения: к ее ногам было положено пророчество о грядущей катастрофе, о чем королю шепнул на ухо черный Ифлелен. В прошлом принц начисто отвергал подобные предсказания, однако сейчас он уже не мог не замечать усилившуюся в последнее время тревогу, наполненную страхом, особенно после того, свидетелем чего ему довелось стать за эти последние дни.
Канте посмотрел на Никс.
«А что, если этот мерзавец Врит был прав?»
Никс проводила взглядом туземцев, скрывшихся в белой дымке.
Справа, из окутанного туманом города, донесся последний колокол Вечери. Кефра’кай сдержали свое обещание и доставили путников к окраине стоящего в окружении лесов Торжища. Туземцы расстались со своими новыми товарищами на ухабистой дороге, ведущей в город.
Лишь Шан и Дэла задержались в тумане на опушке, глядя на Никс, подобные призрачным дýхам этих лесов. «И может быть, так оно и есть». Поцеловав свою ладонь, Дэла показала ее девушке и пятясь шагнула в туман, скрывшись из виду. На опушке осталась только старуха.
Никс не могла взять в толк, почему Шан старательно избегала ее на протяжении всего дня. «Я чем-то ее оскорбила? Или эта сморщенная годами женщина еще не готова поделиться со мной какими-то тайнами?»
Из белого марева сияли глаза старейшины – сапфир и изумруд. Только они и были видны на лице Шан, обрамленном седыми волосами. Лишь сейчас до Никс дошло, что глаза старухи соответствуют Близнецам, двум озерам, между которыми раскинулся спрятанный в тумане город: голубым водам Хейльсы у Никс за спиной и зеленой глади Эйтура, скрытого в дымке где-то к северу.
Но прежде чем она успела задуматься над этим, Шан начала петь. Поскольку девушка не видела лица старейшины, ей показалось, что голос исходит из всего леса. Никс не понимала слов, но мелодия и интонация, напевность и ритм говорили о минувших веках, о крошечных семенах, вырастающих в высоченных гигантов, о неизбежности смерти и о радости лепестков, листьев, плодородной почвы и всех существах, наслаждающихся мимолетной искоркой пребывания в этом мире.
Никс вспомнила Баашалийю, летающего среди ветвей в погоне за мошками, мелькающими в лучах солнца. У нее навернулись слезы, которые присутствовали всегда, сдерживаемые ложной верой в то, что они больше не потребуются. Глаза защипало от соли.
Шан продолжала петь, но в ее голосе зазвучала и другая песнь, сотканная золотистыми нотами. Эта песнь захлестнула Никс, и девушка открылась ей. Закрыв глаза, она провалилась сквозь столетия, прожитые кефра’кай в этих лесах. Перед ней мелькнули размытые образы. Никс попыталась проследовать за ними, но тотчас же споткнулась, слишком неопытная, еще не подготовленная к подобному путешествию. Она успела мельком увидеть черные скалы, древние моря, заключенные в этих стенах, что-то неведомое, шевелящееся в покрывале тумана над головой.
Но затем Никс потеряла ритм и вернулась, кувыркаясь, в себя.
Песнь закончилась. Открыв глаза, Никс посмотрела на опушку, но Шан уже скрылась. Всматриваясь в туман, девушка снова почувствовала себя брошенной, оторванной от родства, к которому никогда не могла принадлежать.
К ней приблизился Джейс.
– Никс?.. – участливо спросил он.
Девушка подняла на него взгляд, и ее охватила дрожь. Парень шагнул к ней, и она упала к нему в объятия. Джейс прижал ее к себе, давая выплакаться, храня молчание, словно сознавая, что он ничего не сможет сказать. Но его тепла, запаха его тела было достаточно.
«Меня не бросили», – напомнила себе Никс.
Дождавшись, когда последние отголоски пения затихнут у нее в душе, девушка обнаружила, что вернулась в свое тело, находится в объятиях Джейса. Наконец она сама крепко обняла его, показывая, что с ней все в порядке.
Оторвавшись от Джейса, Никс посмотрела ему в лицо.
– Спасибо!
Вспыхнув, парень виновато пробормотал что-то невнятное.
Выскользнув из его объятий, Никс взяла его за руку и оглянулась на Канте и Фрелля, смущенно наблюдавших за происходящим.
Алхимик кашлянул, прочищая горло.
– Нам нужно двигаться в путь.
Канте держался рядом со своим наставником. Они подошли к окраине Торжища.
– Ты знаешь, куда идти? – спросил принц у Фрелля. – Ты когда-нибудь бывал здесь?
– Нет, – признался тот. Он кивнул на город, едва виднеющийся в тумане. – Но настоятельница Гайл назвала мне место. «Золотой сук». Это трактир.
Они двинулись по ухабистой дороге. Туман вокруг постепенно редел, из него появлялся город, превращаясь из неясной иллюзии в бесспорную реальность.
Несмотря на свою напускную искушенность, принц оробел при виде столь большого торгового места в лесах, освещенного тысячью светильников. Казалось, город не был построен, а просто вырос сам собой. И во многих отношениях это действительно было так. В небо уходили гигантские ольхи Приоблачья. В огромных стволах на множестве уровней были выдолблены дома с крохотными освещенными окошками и кривыми каменными печными трубами, извергающими дым. Самые высокие жилища, терявшиеся в тумане, выдавали себя лишь светом в окнах.
Однако, несмотря на все это, деревья продолжали жить, раскинув ветви, покрытые зелеными и золотистыми листьями. Многие ветви были превращены в мостки. А там, где не хватало естественных ветвей, протянулись сотни висячих мостов. Даже из массивных корней, многие из которых толщиной не уступали стволам, были вырезаны лестницы.
Проходя под одной такой аркой, Канте обратил внимание на каменные ступени, уходящие вглубь, по-видимому, в погреб. Судя по доносящемуся снизу смеху и стуку глиняной утвари, значительная часть Торжища была скрыта в земле под древней рощей.
И все же не весь город был вырезан из леса.
По мере того как путники шли дальше, все чаще попадались обыкновенные дома из дерева и камня, крытые дранкой или черепицей. Их становилось все больше, они уже громоздились друг на друга, в них оставлось что-то природное из-за изгибов стен, слоев лишайника на камнях, круглых окон, похожих на выпученные глаза совы.
Фрелль время от времени останавливался, чтобы спросить дорогу у местных жителей, которые все до одного казались веселыми, несмотря на сплошной туман. И Канте понимал, в чем тут дело. Отовсюду доносились звуки музыки. Вокруг горели светильники, закрытые разноцветными стеклами. Сам воздух пах дымом и сочным перегноем, и казалось, что каждое дыхание наполняло его жизнью.
И все-таки в этот поздний час народ на улицах и в извилистых переулках редел. Здесь смешивались смуглолицые жители равнин с бледными кефра’кай. Почти все лавки были уже закрыты ставнями, но немногие открытые заведения манили проходящих мимо путников ароматами шипящего на жаровнях мяса, кипящих похлебок и пенистого пива.
– Это вон там, – объяснил Фреллю румяный торговец за горящей жаровней, указывая дорогу. Казалось, он вот-вот спалит в огне свое округлое брюшко. – За Старым стволом. Мимо «Золотого сука» не пройдешь.
Канте хотелось надеяться, что торговец прав. Он уже давно заблудился. После долгого хождения по теряющимся в тумане извилистым улочкам принц уже затруднился бы сказать, в какой стороне остались воды Хейльсы – кажется, на противоположном конце света. Канте осмотрелся по сторонам. Повсюду вокруг горели фонари. Свет их терялся вдалеке, не позволяя оценить размеры города.
Поблагодарив торговца, Фрелль двинулся дальше.
– Это то, что нам нужно? – догнал его Джейс. – Или мы ходим кругами?
Канте понял, что не он один потерялся в этом запутанном городе.
Пыхтя, алхимик повел своих спутников вперед.
– Осталось совсем немного.
Искоса взглянув на принца, Джейс пожал плечами.
– Если это не так, я обращусь к первому попавшемуся на пути торговцу жарким.
– Или в трактир, – добавил Канте.
Наконец они обогнули огромное дерево размерами больше всех остальных. Кора облетела, открывая белесую древесину. Поверхность была отполирована до зеркального блеска. В ней была вырезана островерхая арка, закрытая высокими дверями из дерева той же самой ольхи. Над аркой был большой круглый витраж, подсвеченный изнутри и сияющий разноцветными кусочками стекла. С одной стороны на нем было изображено огненное солнце, которое испускало золотистые лучи, озаряющие бледно-голубое небо. Переходя к противоположной стороне, небо темнело, и на нем появлялись звезды, сверкающие бриллиантами вокруг серебристого лика полной луны.
– Похоже, это городской кафедрал, – предположил Джейс, проходя мимо.
– Нет, это Старый ствол. Мне рассказала Дэла. – Никс затравленно подняла взгляд на серебряную луну, очевидно, вспоминая про ту угрозу, что привела их сюда. – Здесь поклоняются не нашим богам, а божествам кефра’кай. Тут они воздают почести пантеону своих лесных богов.
– А если так, – заметил Фрелль, призывая своих спутников двинуться дальше, – то трактир должен быть где-то совсем близко.
Впервые, с тех пор как они оказались в этих лесах, алхимик был прав.
Обогнув огромный отполированный ствол, путники увидели большую постройку, прилепившуюся к стволу следующего дерева, которое размерами лишь немногим уступало тому, что осталось позади. Она уходило вверх на десяток этажей. Деревянная, с черепичной крышей, она стояла на основании из громадных замшелых валунов, покрытых письменами лишайников. Постройка полностью сливалась с гигантской ольхой позади, в стволе которой также горели окна. Переход получился настолько гладким, что трудно было определить, где заканчивалась работа строителей и начиналось творение природы.
Огромные двери, которые запросто могли бы служить воротами сарая, были распахнуты настежь. На улицу выплескивались звуки музыки и веселья. Внутри дрожали отсветы факелов. Над порогом висела вывеска в виде вырезанного дерева, от переплетенных корней до раскидистой кроны покрытого золотыми листьями.
– Если даже это не «Золотой сук», я все равно остаюсь здесь, – вздохнул Канте. – А вы, если хотите, можете и дальше плутать в этом проклятом тумане.
– Будем надеяться, наше путешествие было не напрасным, – подтолкнул его к двери Фрелль.
Никс стояла в главном зале трактира, которое представляло собой скорее не одно помещение, а сеть связанных между собой комнат. Одни были маленькие, уединенные – по сути дела, лишь столик в нише, завешенной пыльной вышитой занавеской. Другие были просторными обеденными залами, прокуренными пивными, крошечными кухнями и комнатами для игр, где было все: от столиков, расчерченных клетками для тихих и спокойных «рыцарей и разбойников», за которыми сидели сосредоточенные игроки, до шумных клашанских дощечек и костей с высокими ставками.
Здесь было так многолюдно, что, казалось, весь город сегодня вечером пожаловал в «Золотой сук». Под балками перекрытий висела густая пелена дыма из трубок. То тут, то там раздавались взрывы хохота, заставляющие Никс вздрагивать. Звенели оловянные миски, стучала глиняная посуда. Повсюду звучали веселые рассказы, бахвальства, угрозы – как шутливые, так и сделанные всерьез.
Проведя так долго в тишине леса, девушка никак не могла привыкнуть к гулу. В дополнение мельтешащие картины утомляли ее вернувшееся зрение, вызывая головокружение. Стремясь укрыться от всего этого, Никс нашла укромный уголок рядом с очагом, в котором тлели красные угли, хоть как-то напоминающий ей дом в этом чужом, незнакомом месте. Канте и Джейс остались вместе с ней, усевшись за изрезанный столик. Фрелль отправился наводить справки у хозяина заведения, стоящего за длинной стойкой.
Алхимик склонился к бородатому хозяину, выслушал его ответ и кивнул, после чего положил на стол монету, прикрыв ее ладонью. Никс успела увидеть блеск золота. Похоже, то, что купил у хозяина трактира Фрелль, обошлось ему дорого.
Обернувшись, алхимик кивнул принцу.
Тот толкнул Джейса и махнул рукой Никс.
– Пошли! Будем надеяться, постели здесь – не охапка гнилой соломы. Дайте мне толстый тюфяк, набитый сухим сеном, и я буду спать сном младенца!
Все присоединились к Фреллю. Тот указал на тощего мальчишку в бордовой шапке с засунутым за ленту бумажным золоченым листком. Алхимик протянул ему сложенную записку и медный пинч. И то и другое исчезли в кармане жилета, и мальчишка повел их по лабиринту трактира.
– Поспешим! – произнес вполголоса алхимик, следуя за проворным подростком.
– Куда мы идем? – спросил Джейс.
– На конюшню, – рассеянно пробормотал Фрелль, заметно нервничая.
– Наверное, мне следовало бы сказать, что я удовольствуюсь и гнилой соломой, – поморщился Канте.
Все старались не отстать от мальчишки. Тот поворачивал то влево, то вправо, ведя своих спутников через весь зал. Наконец он дошел до высокой двери и поспешил отворить ее. Снаружи донесся лязг стали, свирепый и яростный.
Встревоженная этими звуками боя, Никс остановилась, но Фрелль поспешил к мальчишке. Вручив ему еще одну медную монетку, он подошел к двери.
– Ждите здесь, – предупредил своих спутников алхимик, переступая порог.
Джейс шагнул к Никс. Лицо у него было перекошено от страха.
«Что происходит?»
За дверью простирался обширный внутренний двор. По периметру висели горящие светильники. По обе стороны тянулись арки, закрытые низкими полудверями. За ближайшей Никс различила стойло, где переступали с ноги на ногу несколько лошадей, очевидно, встревоженных происходящим во дворе.
Девушка не отходила от Джейса.
Во дворе фехтовали двое, нанося колющие и рубящие удары. У обоих на штанах и куртках зияли прорехи, нанесенные острыми лезвиями; кое-где темнели пятна крови. Один сражался серебристым мечом, мелькавшим у него в руках. Другой был вооружен двумя клинками, настолько тонкими, что они казались скорее миражом, чем сталью. Противники делали выпады и парировали удары, бросались друг на друга и отскакивали в сторону, отплясывая обутыми в сапоги ногами танец на брусчатке двора. Лица обоих были покрыты по`том, рты искажались в жестоких гримасах и торжествующих усмешках, сменяющих друг друга так же стремительно, как схватывались их клинки.
Бешено колотящееся сердце Никс несколько успокоилось, когда она поняла, что соперники не стремятся убить друг друга, а лишь упражняются, хотя и в полную силу. Приблизившись к ним, мальчишка свистнул, привлекая их внимание. Фехтовальщики наконец остановились и, учащенно дыша, недовольно повернулись к мальчишке.
– В чем дело, парень? – Более смуглый из двоих смахнул за ухо прядь иссиня-черных волос. – Пусть это будет что-то важное, иначе я надеру тебе задницу за то, что ты нас отвлекаешь.
Мальчишка втянул голову в плечи, роясь в кармане.
– Оставь его в покое, Дарант, – сказал второй фехтовальщик. Это был мужчина в годах с темнеющей на щеках и подбородке щетиной, тронутой проседью, в тон его длинным волосам. Одну его щеку рассекал старый шрам. – А то он от страха наделает в штаны.
Даже от дверей Никс ощутила исходившую от этих людей грозную силу.
– По… послание… – наконец проблеял мальчишка. Достав из кармана сложенный кусок пергамента, который ему вручил Фрелль, он протянул его мужчине со шрамом.
Устало вздохнув, тот убрал меч в ножны и взял записку.
– Я так думаю, требование заплатить еще за один день. – Он искоса взглянул на своего партнера. – Как будто в этом трактире не доверяют пирату!
«Пирату?»
Никс тревожно взглянула на Фрелля, ждавшего поодаль. Алхимик не отрывал взгляда от человека с посланием. У него на лице застыло то же самое восхищение, с каким он наблюдал за ритуалом кефра’кай на берегу озера, словно у него на глазах оживала история.
Разглядев красную восковую печать, скрепляющую пергамент, мужчина со шрамом поспешно вскрыл послание и пробежал его взглядом. Он вопросительно посмотрел на мальчишку, и тот указал на Фрелля.
– Это послание принес ты? – окликнул алхимика человек со шрамом. – Оно написано рукой настоятельницы Гайл?
Кивнув, Фрелль почтительно поклонился.
– Да, но я доставил нечто большее. – Обернувшись к двери, он махнул рукой. – Никс… ты можешь подойти к нам.
Девушка сомневалась в том, что ей ничего не угрожает. Однако она шагнула во двор, увлекая за собой Джейса и принца.
Фрелль повернулся к мужчине со шрамом.
– Я привел дочь Марайны, которую все считали погибшей.
Никс сделала шаг назад, глядя на незнакомца с тем же потрясением, которое отобразилось и у него на лице. До нее с трудом дошел смысл следующих слов алхимика.
– Никс, это Грейлин си Мор, возможно, твой отец.
Какое-то мгновение девушка и незнакомец молча смотрели друг на друга.
– Нет… – наконец выдохнул тот. – Этого не может быть.
И тем не менее он неуверенно шагнул к Никс.
Та попятилась назад, натыкаясь на принца и Джейса.
– Я с тобой, – шепнул Канте.
– Мы оба с тобой, – добавил Джейс.
Воодушевленная этой поддержкой, девушка остановилась. Ее потрясение переросло в нечто более холодное. Если это правда, перед ней стоял человек, который много лет назад бросил ее на болоте.
Рыцарь приблизился, внимательно изучая Никс, сначала одним глазом, затем другим. Вдруг под ним подогнулись ноги, и он упал на колено.
– Т-ты… – дрогнувшим голосом произнес рыцарь. – Ты вылитая Марайна! Ошибки быть не может. – Он буквально пожирал девушку взглядом. У него на глазах навернулись слезы – это была радость, приправленная печалью. – Клянусь всеми богами… я уверен в том, что ты дочь Марайны!
Никс шагнула к нему, привлеченная его скорбью и чувством вины. Ее собственное сердце разрывалось от этих же самых чувств. Девушка всмотрелась в его лицо, стараясь найти хоть какое-либо сходство, но увидела лишь загрубевшего, сломленного человека.
– Простите… простите, – прошептала она. – Но я не уверена, что это действительно так.
Ее слова ранили рыцаря, однако она не нашла в этом удовлетворения, даже несмотря на то, что всю свою жизнь заочно осуждала этого человека. Гневные слова, давным-давно готовые в груди, превратились в камень. Никс не знала, как относиться к этому падшему рыцарю. Столько лет она готовилась к этой встрече, в глубине души убежденная в том, что этого никогда не случится. Никс не смела даже надеяться на это.
И вот теперь это наконец произошло…
Никс осознала страшную истину.
«Этот человек для меня ничего не значит».
Словно в ответ на ее невысказанные вслух мысли, по двору раскатилось грозное рычание. Тотчас же к нему присоединилось другое. Из конюшни справа выскочила полосатая тень, следом за ней еще одна такая же. Животные походили на волков, но только ростом они были до груди Никс. Звери принялись расхаживать из стороны в сторону, опустив морды, насторожив уши с кисточками на концах.
Джейс испуганно ахнул, Канте выругался вслух.
Фрелль поспешил отвести своих спутников обратно к двери.
– Это варгры! – предостерег он, и в его голосе прозвучал страх, смешанный с восхищением.
Не обращая внимания на алхимика, Никс не двинулась с места, завороженная мрачными призвуками в рычании зверей. От этого тихого завывания у нее волосы встали дыбом.
Грейлин, человек, который мог быть ее отцом, повернулся к огромным животным.
– Аамон, Кальдер, живо вернитесь обратно! Ну!
Не обращая на него внимания, варгры разошлись в стороны, обходя его. Затем они снова встретились, уже перед Никс, загораживая собой рыцаря. Грозно рыча, варгры оскалились, угрожающе надвигаясь на девушку.
Той вспомнилось предостережение Шан: «Есть звери, которых твое пение привлечет. Они постараются убить того, кто пытается их обуздать».
И тем не менее Никс не двинулась с места, глядя на приближающихся варгров. В их вое она уловила глубоко спрятанные нити, повествующие о непроходимых лесах под холодными звездами, об азарте охоты, о хрусте перегрызенных костей и о тепле стаи, укрывшейся в заснеженном логове. Девушка впустила эти дикие пряди в себя, переплетаясь с ними; она приняла хищную сущность варгров, их кровожадную алчность. У нее не было ни малейшего желания обуздывать все эти первобытные инстинкты, но в то же время она не собиралась отступать перед ними.
Вместо этого Никс собрала всю ярость, всю боль, все чувство вины, переполнявшие ее, даже стыд и одиночество, так, что они стали рваться на свободу, готовые выплеснуться в безудержном крике. Она помнила, как один раз после смерти своего отца уже дала выход буре, оставившей после своего буйства десятки погибших.
«Больше такое не повторится!»
Никс сфокусировала всю эту первозданную мощь на одном воспоминании – о маленькой летучей мыши, пытавшейся спасти ее и отдавшей свою жизнь. О молоке и тепле, которыми они делились друг с другом. О брате, неотрывно связанном с ее сердцем. Закрыв глаза, девушка издала скорбный стон, подпитанный всем, что скопилось у нее в душе, оплакивая это родство. Она передала свою песнь по двум нитям, протянувшимся от нее к сердцам двух диких зверей перед ней.
При этом Никс раскрыла свое собственное сердце, радушно впуская их в него.
Обе эти песни медленно сплелись воедино. Плач у Никс в груди преобразился в беззвучный вой. Она разделила с варграми их тоскливое завывание, обращенное к ледяным звездам, обрамленным заиндевевшим ветвям.
Казалось, прошла целая вечность. Наконец стоявший у Никс за спиной Джейс ахнул.
Девушка открыла глаза.
Сначала один варгр, затем другой склонились перед ней, опуская морды к брусчатке. Янтарно-желтые глаза вспыхнули радушным огнем. Хвосты приветливо закачались. Из двух глоток вырвалось негромкое тявканье, приветствующее отбившегося члена стаи, вернувшегося к своим собратьям.
Никс долго смотрела на своих новых братьев, затем подняла взгляд на стоящего позади них человека. В отличие от этих зверей ему она не предложила родственной связи. На лице у Грейлина изумление смешивалось с благоговейным восхищением.
У девушки имелось для него одно-единственное послание.
«Вот что ты бросил в болотах».