Кровожитницы
И так записано: Маг им-Релль, Первый из клашанских Дреш’ри, перед лицом своих братьев вырезал свое сердце и предъявил его как доказательство своего превосходства. Он вручил его Второму по старшинству, прежде чем пасть мертвым. Утверждается, что на протяжении столетий Имри’Ка хранят эту святую реликвию в священном склепе – где сердце продолжает биться и по сей день.
Глава 39
Светловолосый королевский сын стоял в полумраке.
Микейн остановился на погруженной в темноту лестнице, спускающейся в укрепления Вышнего. Он смотрел в узкую бойницу, обращенную на север, на дымящиеся развалины пристани.
Минуло уже три дня с момента трусливого нападения на беззащитные воздушные корабли. Однако в воздухе до сих пор висела пелена дыма, похожая на траурное покрывало. Сотни людей сгорели заживо, тысячи были изувечены. И это были совершенно безвинные люди. За облаками дыма виднелись величественные боевые корабли под гордо реющими знаменами с солнцем и короной.
«К счастью, хоть эти уцелели».
Микейн положил руку на рукоятку меча.
«Теперь война с Клашем неизбежна».
Принц поймал себя на том, что у него в груди разгорается ярость. Не на такое возвращение домой он рассчитывал. Микейн по-прежнему оставался в парадном облачении, в котором был на торжественном параде по случаю бракосочетания. Процессия рыцарей, знати и прислужников прошла от Азантийи до родового поместья семейства Каркасса на западной окраине Тучноземья. Микейн оставил свою молодую жену леди Миэллу в Каркассии, в обширном владении, раскинувшемся среди зеленых холмов. Низкие крыши построек заросли той же самой травой, которой кормились тучные стада. Слухи о грядущей войне явились поводом оставить Миэллу в поместье, подальше от опасностей. Однако на самом деле все это было запланировано давно, чтобы скрыть, как быстро округляется живот молодой жены от ребенка Микейна, будущего наследника престола Халендии.
Принц снова закрыл глаза, думая о том, как нянчит на руках младенца. Он представил себе светлые кудри, такие же, как у себя, и яркие изумрудно-зеленые глаза Миэллы. В груди шевельнулись отцовские чувства. Принц хотел оградить своего ребенка от всех напастей.
– Не будем мешкать, – сказал военачальник Хаддан, стоявший несколькими ступенями ниже. – Король ждет. И ярость еще больше распалила его крутой нрав.
Микейн кивнул. Услышав о нападении клашанцев, он всю ночь скакал в город и въехал в Вышний с первым рассветным колоколом. Его черные лакированные сапоги были облеплены конскими волосами, темно-синий плащ покрылся дорожной пылью, от тела пахло по`том, его собственным и конским. Передав жеребца конюхам, чтобы те его почистили и накормили, принц поспешил в баню Легионария, чтобы очистить от грязи все поры и складки кожи.
Однако не успел он хотя бы скинуть плащ, как появился Хаддан, доставивший высочайшее повеление немедленно явиться к отцу. Сознавая, что отказ и даже промедление невозможны, Микейн в сопровождении военачальника поспешил во дворец.
И им еще предстоял неблизкий путь.
Микейн следовал за каменнолицым Хадданом по винтовым лестницам, мимо конюшни, где оставил своего коня, и дальше, все глубже спускаясь вниз. Скрепленный известью камень сменился скалой. Наконец они оказались на площадке перед участком стены, внешне ничем не отличавшимся от всех остальных. В трещине в камне скрывалась замочная скважина, куда Хаддан вставил черный ключ. Толкнув узкую черную дверь, военачальник переступил порог.
– Поторопись! – угрюмо приказал он.
Шагнув следом за ним, Микейн затворил за собой дверь. Они двинулись по длинному коридору, уходившему еще глубже под землю. Принц держал голову низко опущенной, чувствуя тяжесть массивной скалы сверху. Никаких коптящих факелов не было; проход освещали лишь тускло светящиеся прожилки в каменных стенах, придававшие наголо бритому черепу Хаддана мертвенно-бледный оттенок.
У Микейна не было ни малейшего желания спускаться в Цитадель Исповедников, но он понимал необходимость хранить некоторые страшные тайны подальше от яркого лика Отца Сверху.
Наконец впереди показалась открытая дверь, обрамленная пламенем факелов.
Хаддан ускорил шаг, похоже, как и принц, жаждая поскорее покинуть этот темный проход. А может быть, его влекло то, что ждало впереди. За дверью из эбенового дерева открылось просторное помещение под сводчатым потолком. Стены из полированного обсидиана были рассечены на тысячи зеркальных поверхностей, в которых отражалось пламя факелов, мерцающее перед другими дверями из эбенового дерева. Все остальные двери были закрыты, кроме той, в которую вошли Микейн и военачальник, и еще одной справа, перед которой застыли две фигуры.
Поспешив вперед, Хаддан преклонил колено и опустил голову.
– Ваше величество!
Последовав за ним, Микейн также преклонил колено.
– Отец, прости, что задержался. Вернулся, как только узнал о трусливом нападении на нас. Я должен был бы находиться здесь.
Король Торант жестом предложил им встать.
– Я рад, Микейн, что ты вернулся в Вышний.
Принц поднялся на ноги. Никакой радости на лице у его отца не было и в помине. Белый мрамор кожи стал пепельно-серым. Лоб пересекли глубокие складки, бросив тень на голубые глаза, наполнившиеся грозовой синевой. Король даже сменил парчу и бархат на рыцарские сапоги и кожаные поддевки, потертые на коленях и локтях. Поверх них надевались доспехи. Единственным украшением была темно-синяя накидка поверх поддевок, с вышитым гербом королевского дома Массиф.
Король Торант готовился к войне.
Микейн окинул взглядом облачение отца и суровое выражение его лица. Он увидел грозовые тучи, сгущающиеся у него над плечами, – и мысленно дал клятву.
«Я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать ослепительной молнией под стать твоему оглушительному грому!»
Король обернулся к своему спутнику, человеку, который тенью следовал за ним, сколько себя помнил Микейн. Глаза Исповедника впились в принца, словно раздраженные его вторжением сюда.
– Врит, проводи нас к пленнику, – заговорил Торант. – Мы дали Витхаасу достаточно времени для подготовки.
Поклонившись, Исповедник развернулся к двери.
– Он должен быть готов к нашему приходу, особенно если учесть, что нам еще предстоит долгий путь.
Король и военачальник последовали за Вритом. Пока никто не смотрел на него, Микейн глубоко вздохнул, затем двинулся следом за ними. Ему еще никогда не доводилось переступать порог Цитадели Исповедников, и он тешил себя надеждами, что ему никогда не придется это сделать. Принц лучше всего чувствовал себя под яркими лучами солнца, облаченный в сверкающие доспехи. Лучшей музыкой, ублажавшей его слух, был звон мечей. Микейн предпочитал оставлять эти сумеречные места тем, кто скрывался от Отца Сверху. Поговаривали, что стены этих подземелий частенько содрогались от криков, вырывающихся из глоток не только людей, но и демонов.
И тем не менее Микейн последовал за остальными в недра цитадели. Задержавшись в дверях, Врит снял с крючка на стене зажженный светильник. И не напрасно. По мере того как Исповедник уводил своих спутников в глубь подземелья, факелы встречались все реже и реже. То и дело приходилось спускаться по узким каменным лестницам, ступени которых за многие столетия были стерты сандалиями Исповедников. Каждый следующий коридор оказывался еще более извилистым, чем предыдущий.
На верхних уровнях еще встречались Исповедники в серых рясах, которые поспешно прижимались к стенам, освобождая путь. Многие прижимали к груди пыльные фолианты, по всей видимости, запретные тома из Черной Библиотеки Анафемы. У одного встретившегося Исповедника рука была обмотана кровавыми повязками. Его сопровождал другой Исповедник, что позволяло предположить о каком-то опыте, который пошел не так, как надо.
Путники продолжали спускаться все ниже, и наконец в подземных коридорах больше не осталось собратьев Врита.
Микейн напрягал слух, стараясь услышать крики, вой демонов, но вместо этого была лишь полная тишина, которая начинала давить подобно толстым каменным сводам. Нюх принца улавливал слабый запах серы, который, казалось, преследовал маленькую группу, словно филасозавр, идущий по следу.
Наконец в конце длинного извилистого тоннеля показалась конечная цель пути. В самом конце проход пересекала расселина с отвесными стенами, словно бог Нефин рассек его своим обсидиановым топором. Через расселину был перекинут каменный мостик, обрамленный двумя черными колоннами.
Врит подвел своих спутников к этим каменным колоннам. Следуя за ним, Микейн увидел двух увенчанных шипами алых аспидов, свернувшихся клубками на колоннах. Две рогатых змеи смотрели друг на друга, словно бросая вызов тому, кто осмелится пройти между ними, обозначая расположенную за ними территорию как владения черного бога Дрейка и, следовательно, Ифлеленов.
Микейн поспешил пройти мимо черноглазых змей и ступил на каменный мостик. Он совершил ошибку, посмотрев вниз. Из расселины так сильно веяло зловонием серы, что у него в животе все перевернулось и заслезились глаза. Тем не менее принц разглядел внизу зловещее свечение. Это было не веселое багровое зарево очага, а тошнотворная зелень сияющих прожилок в черных камнях.
Вздрогнув, Микейн поспешил пересечь мостик, присоединившись к остальным, которые собрались под аркой, ведущей в просторный тоннель. Каменная арка была испещрена таинственными символами, светящимися той же самой омерзительной зеленью, словно сами прожилки в камнях гнулись волей Ифлеленов, образуя письмена.
Микейн остановился, не решаясь шагнуть в арку.
– Осталось совсем недалеко, – заверил его Врит, словно почувствовав, что принц готов развернуться и бежать отсюда.
Наконец Исповедник подошел к железной двери. Повесив светильник на стену, он схватился обеими руками за ручку – кольцо в виде свернувшегося аспида. Похоже, ему потребовались все силы, чтобы потянуть дверь на себя. Массивная дверь повернулась на смазанных петлях, и изнутри хлынул огненный свет – вместе с криком, который вырвался в проход и замер отголосками вдали, словно попытавшись бежать.
Микейн поежился, понимая, что этот крик издал не демон, а человек, подвергнувшийся страшным мукам.
Врит жестом предложил своим спутникам пройти в дверь и сам проследовал за ними.
Широкая спина Хаддана полностью заслонила Микейну то, что было впереди. Вдруг военачальник отшатнулся в сторону, вскрикнув от ужаса. Казалось, все помещение было отделано кованым железом, словно внутренность печи. Вот только металл, приклепанный к стенам, казался чернее любого железа. В глубине помещения в маленьком очаге за решеткой ревел огонь.
Посреди стояло кресло из того же самого железа. За ним стоял сгорбленный Исповедник Витхаас. Молчаливо приветствовав короля, он склонился над россыпью серебристых инструментов на столе. Все инструменты имели заостренные концы и острые лезвия или были закручены в спираль подобно штопорам. Многие из них были влажными от крови. Однако не это прогнало прочь все тепло из тела Микейна, оставив один только ледяной страх.
В кресле сидела обнаженная женщина, привязанная кожаными ремнями к спинке за лоб, шею и грудь. Женщина обвисла в путах, словно лишившись чувств от того, что вызвало этот пронзительный крик. Голова ее была обрита наголо, недавно, судя по куче светлых локонов на полу. Стекающие по щекам струйки крови скапливались в ложбинках на шее, прежде чем пролиться на грудь.
Но самым жутким зрелищем была ее макушка. В голову были воткнуты с полдюжины медных игл. На глазах у Микейна Витхаас обогнул стол и приблизился к креслу. Склонившись над пленницей, Исповедник поднял руку и вонзил еще одну иглу, длиной с указательный палец, в дырку, только что просверленную в костях черепа.
Принц представил себе, как игла глубоко проникла в мозг.
«Что делает этот мерзавец?»
Даже на лице короля появилось отвращение. Широко раскрыв глаза, он посмотрел на Врита.
– Что все это означает?
Исповедник поднял руку, призывая к терпению.
– Настоятельница Гайл оказалась гораздо упрямее, чем мы предполагали.
Микейн расхаживал по комнате, пока Врит и Витхаас занимались со связанной главой Обители. Они измеряли торчащие у нее из головы бронзовые иглы, передвигали их, перешептываясь между собой.
Принц обхватил себя руками за грудь, стараясь сдержать ужас, скрыть малейшие признаки шока и страха перед лицом отца и военачальника. Микейн ощущал в воздухе запах крови и даже натекшей под креслом лужицы мочи, которую выдавили из несчастной женщины истязания. На языке был привкус горьких алхимикалий, горящих в пламени очага.
Принц старался не смотреть в сторону кресла. Он знал, что Анскар ви Донн, глава подразделения Вирлианской гвардии, вернулся с болот взбешенный, с пустыми руками. Насколько понял Микейн, его брату Канте удалось бежать вместе с девушкой, которая чудодейственным образом выжила после яда летучей мыши.
«Брат, в какие неприятности ты нас втянул?»
Этот вопрос нуждался в ответе. Анскар подозревал, что зреет какой-то заговор. Он вернулся, прихватив с собой настоятельницу школы, уверенный в том, что ей известно больше, чем она говорит. И чтобы получить ответы, рыцарь доставил ее к королю.
Сглотнув комок в горле, Микейн посмотрел на окровавленную женщину.
«А мой отец отдал ее в руки Ифлеленов».
Похоже, общее настроение не укрылось от Врита.
– Поскольку настоятельница Гайл так упряма, боюсь, это единственный способ развязать ей язык. А так как наши причалы дымятся в руинах и, по слухам, по всему побережью Клаша собираются боевые корабли, мы не можем ограничиться обычными методами ведения допросов.
– Но чем именно вы занимаетесь? – выдохнул Торант, обводя рукой помещение.
– Эта техника отточена Витхаасом на основе исследований, которые велись на протяжении столетий. – Врит повернулся к своему собрату-Исповеднику. – Ты готов? Можешь показать?
Молча кивнув, Витхаас подошел к столу. Он взял медную коробочку, из которой торчали такие же иглы, но только заканчивающиеся оперением, таким тонким, что оно казалось мягким пухом. Исповедник повернул рычажок сбоку, и из коробочки донесся тихий гул.
Звук разнесся по всей комнате, становясь громче в замкнутом пространстве между железными стенами. Через считаные мгновения он стал острым, словно заточенное лезвие, но при этом зазубренным, словно пила. Звук раздирал слух, вонзаясь глубоко в мозг. Даже Хаддан вздрогнул, и это притом, что Микейну однажды довелось стать свидетелем того, как военачальник зашивал себе рассеченное мечом бедро, даже не морщась, со смехом втыкая иголку в плоть.
Крошечное оперение на иглах начало слабо светиться; казалось, самый воздух вокруг них задрожал. А пронзительный звук продолжал нарастать.
Проникнутый болью крик привлек внимание Микейна к женщине. Широко раскрытые глаза настоятельницы смотрели невидящим взором, рот исказился в гримасе мучительной боли. Торчащие у нее из головы иглы светились тем же сиянием, что и иглы в коробочке. Они вибрировали в отверстиях в черепе.
Витхаас наблюдал за реакцией женщины до тех пор, пока та не обмякла, подчиняясь неведомой магике. Лоб ее покрылся бисеринками пота, похожими на сок, выступающий из мякоти. Где-то внутри настоятельница всеми силами сопротивлялась этому натиску.
Витхаас кивнул Вриту.
Повернувшись к королю Торанту, Исповедник повысил голос, перекрывая визг медной коробочки.
– Сир, теперь вы можете задавать любые вопросы, какие вам только угодно. Она не сможет вам отказать. – Он указал на настоятельницу. – Ее воля полностью подавлена, места для лжи не осталось.
– Но как?.. – спросил Торант. В его взгляде к отвращению примешивалось любопытство.
Врит вздохнул, подыскивая, как объяснить происходящее тем, кто не был посвящен в знания Исповедников. Наконец он нашел ответ.
– Вы знакомы с обуздывающим пением, не так ли? Вам известно, что некоторые люди обладают даром убаюкивать простых животных, подчиняя их себе. Мы тут делаем нечто похожее, используя звук, жар и колебания воздуха, чтобы лишать человека своей воли и заставлять его повиноваться воле нашей.
– Значит, этим методом вы воспроизводите некое подобие обуздывающей песни? – в голосе Хаддана прозвучало восхищение.
Микейн не разделял чувства военачальника. «На самом деле это гнусное издевательство!»
– Совершенно верно. – Повернувшись к королю, Врит махнул на настоятельницу. – Спрашивайте то, что хотите знать.
Невидящие глаза нашли силу обратить свой взор на Торанта. Треснувшие губы зашевелились.
– Я… ему все сказала… Грядет… грядет великая опасность. Павшая луна… это будет конец всему.
От Микейна не укрылось, как вздрогнул король. Он знал, как его отец верит глашатаям будущего. Во дворце Торанта прорицателей и гадателей по костям было не меньше, чем наложниц.
– Кто высказал это пророчество? – спросил король.
– Ал… алхимик Фрелль. Он изучал… звезды. И не он один…
– Кто еще?
– Девушка… Никс… она услышала предостережение в криках миррских летучих мышей.
Хаддан презрительно фыркнул.
Торант махнул рукой, приказывая ему затихнуть.
– Правда это или ложь, настоятельница в это верит, – пожал плечами Врит. – Она не способна лгать.
Его слова нисколько не убедили Хаддана. Военачальник не верил в то, что невозможно поразить мечом.
– Настоятельница Гайл родилась в Южном Клаше, из чего следует, что у нее там крепкие семейные связи. Быть может, наши враги вдолбили ей эту мысль, чтобы посеять разногласия. Слухи о надвигающемся конце света во время войны ослабят нашу решимость, которая сейчас так необходима. Только взгляните, сир, как это уже сказалось на вашем сыне.
– Какое отношение имеет все это к Канте? – нахмурился Торант.
Вопрос был обращен к Хаддану, однако настоятельница услышала его и не смогла сдержаться. Она вспотела от напряжения, борясь с узами.
– Он… стремится помочь… своей сестре…
Микейн встрепенулся.
– Сестре?
– Девушка, говорящая от лица миррских летучих мышей… она… она дочь… дочь Марайны.
Микейн ничего не понял в отличие от его отца. Король отшатнулся, услышав слова настоятельницы.
– Нет… – простонал он. – Этого не может быть!
Торант повернулся к Вриту. Тот был ошеломлен не меньше его.
– Ты сказал, что младенец погиб! – гневно воскликнул король.
– Мы так полагали, – угрюмо пробормотал Врит.
Лицо Торанта потемнело от ярости.
– Врит, это ты увидел в своих пророчествах этого ребенка. Девочку, как ты и предвидел. Которая принесет конец Венцу, а вместе с ним и всему миру!
Микейн сплел воедино отцовские слова, получая ткань истории Про`клятого Рыцаря. Они с Канте шепотом пересказывали друг другу эти леденящие душу слухи из истории своего рода, устроившись ночью под одеялом, еще когда они были неразлучными товарищами, до того как их разделили, отправив одного в Тайнохолм, а другого в Легионарий.
Хаддан по-прежнему оставался настроен скептически.
– Скорее всего, эта девчонка – лишь уловка Клаша, направленная на то, чтобы заставить принца, младшего королевского сына, связаться с якобы королевской дочерью и вдвоем поднять бунт против истинного наследника.
Военачальник оглянулся на Микейна, а тот в свою очередь представил себе округлившийся живот леди Миэллы.
– Даже если эта девчонка действительно дочь Марайны, – возразил Торант, – мы не можем сказать, чья в ней течет кровь – моя или изменника Грейлина!
Эти споры были прерваны проникнутым болью криком, донесшимся из кресла. Настоятельница забилась в путах, стараясь освободить руки от ремней, привязывающих их к подлокотникам. И все же она не смогла сдержать слова, вырвавшиеся у нее.
– Грейлин… Грейлин прямо сейчас спешит к ней, – выдохнула Гайл. – В Торжище…
– Что? – обернувшись к ней, взревел король.
Витхаас поднес медную коробочку ближе к креслу, очевидно, стремясь вернуть несчастную женщину под свою власть.
Из донесения Анскара Микейну было известно, что Канте вместе с остальными бежал по Тропе Павших. Никто не знал, удалось ли им подняться на высокогорье; люди Анскара вынуждены были отступить, столкнувшись в ущелье с какой-то напастью. Однако если Канте все-таки добрался до Приоблачья, наиболее вероятной его целью должен был стать затерявшийся в лесах город Торжище. Больше там ничего не было. Понимая это, король уже приказал приготовить военный корабль для полета в Приоблачье и поисков пропавшего принца.
На глазах у Микейна его отец обмяк, словно проткнутый пузырь. Принцу было известно, как горячо король любил Грейлина, своего друга с юных лет. Торант наказал нарушившего клятву рыцаря, но сохранил ему жизнь, ограничившись лишь вечной ссылкой. Все были уверены в том, что Про`клятый Рыцарь умер в изгнании.
«По-видимому, не умер».
А если так, похоже, Грейлин снова нарушил клятву. Он поклялся никогда впредь не возвращаться в Халендию, никогда больше не ступать на земли королевства.
Даже Хаддан вынужден был признать, что милосердие может больно укусить за задницу.
– Могут ли оставаться какие-либо сомнения в том, что назревает заговор? Королевский сын, предполагаемая королевская дочь и теперь в придачу вернувшийся опозоренный рыцарь. Их нужно остановить, пока смута не распространилась, пустив глубокие корни!
Торант кивнул. Его лицо стало твердым.
Однако Врит еще не закончил с пленницей. Подойдя к ней ближе, он прищурился, наблюдая за ее тщетными попытками освободиться. Витхаас приблизился к настоятельнице с другой стороны, держа в руках треклятую кричащую коробочку.
– Настоятельница Гайл, о чем ты так не хочешь нам сказать? – холодно спросил он.
Несчастная женщина закатила глаза так, что остались видны только белки. На ее губах, растянутых в невыносимой боли, появилась пена. Однако медные иглы засветились ярче, еще глубже пронзая ее волю.
Настоятельница закричала, переходя на свой родной язык. Из стиснутого болью горла вырвались клашанские слова.
– Вик дайр Ра!.. Вик дайр Ра се шань бенья!
Врит отшатнулся назад. Витхаас вздрогнул, едва не выронив медную коробочку. Ему удалось кое-как удержать ее в руках – однако этого хватило, чтобы настоятельница пришла в себя.
Ее взгляд стал осмысленным. Боль превратилась в ярость. Разорвав кожаный ремень, она высвободила одну руку и схватила со стола длинный нож. Прежде чем кто-либо успел ее остановить, настоятельница вонзила нож себе в горло.
Врит схватил ее за руку, но она повернула лезвие и выдернула его, вызвав фонтан крови. Ее взгляд наполнился такой ненавистью, что Исповедник непроизвольно отступил назад.
Настоятельница сделала еще один хриплый вдох, и жизнь в ее взгляде угасла.
Король схватил Врита за плечо.
– Что она сказала в самом конце? Что это значило?
– Не знаю, – сказал Исповедник. – Настоятельница бредила, пытаясь освободить свою волю. Она не хотела больше ничего нам выдать.
Микейн заподозрил, что Врит лжет. Даже король прищурился, всматриваясь в его лицо. Один только Хаддан был полностью удовлетворен таким ответом.
– Неважно. Это лишь убедительно доказывает существование обширного заговора с целью посеять смуту и раздробить наше королевство, – сказал он. – Выпестованного Клашем и организованного одним из нас. Мы должны немедленно его растоптать!
– Военачальник прав, – повернулся к королю Врит. – Этому нужно положить конец, пока не началась война.
Торант кивнул. Микейн еще никогда не видел у отца такого красного лица.
– Хаддан, ты возьмешь командование над кораблем, отправляющимся в Приоблачье. Более того, удвой наши силы. Мы должны покончить с этим раз и навсегда! – Король повернулся к своему сыну. – И ты, Микейн, также отправляйся туда. Тебе пришла пора расквитаться с братом за предательство. Вся Халендия должна стать свидетелем этого, чтобы снять все вопросы о престолонаследии.
Микейн склонил голову, принимая тяжелую обязанность. Принц понимал, что ввиду надвигающейся войны ему требовалось засиять еще ярче, стать знаменем, вокруг которого объединится королевство. И все-таки он также понимал, почему отец рискнул отправить старшего сына в опасное путешествие.
У него перед глазами возник округлившийся живот леди Миэллы.
Династия Массиф не прервется – что бы ни случилось.
Глава 40
Выделив еще одного Ифлелена, который должен был проводить короля со спутниками обратно в Вышний Оплот, Врит поспешил скрыться еще дальше от солнца. Он спустился на пол-лиги в самое сердце владений черного бога Дрейка – к тайне, хранящейся здесь на протяжении вот уже семи столетий.
Исповедник оставил Витхааса в его схолярии, где тот собирался вскрыть настоятельнице череп и покопаться в ее мозге. Витхаас намеревался определить, какая часть его метода сработала, а какая оказалась бесполезной, с тем чтобы отточить его до совершенства. Ифлелены, как и все Исповедники, прекрасно понимали, что знания редко становятся следствием внезапного озарения, гораздо чаще складываясь по крупицам из мучительных неудач и крохотных успехов. Мало кто подозревал о том, сколько столетий потребовалось, чтобы собрать то, что осталось от древних, и вернуть к жизни забытые реликвии.
И это было особенно верно в отношении того, что ждало Врита впереди.
Исповедник подошел к высоким дверям из эбенового дерева, украшенным изображением рогатой гадюки. Он толкнул двери, разделяя печать на две половины, и вошел во внутреннее святилище Ифлеленов. В чем-то этот купол из сверкающего обсидиана напоминал главный зал наверху. По периметру помещения так же тянулись двери с обозначениями того, какими именно исследованиями занимались за ними, – и все эти исследования имели отношение к тому, что хранилось в этой камере.
В просторном помещении расположилась закрученная паутина медных трубок и выдутых из стекла сосудов, в которых бурлили и пенились сокровенные алхимикалии. Паутина простиралась от сводчатого потолка до самого пола. Огромное устройство пыхтело, колотилось и испускало пар подобно живому зверю.
Четыре кровожитницы обозначали основные точки магических энергий Урта. Дети в возрасте до одиннадцати лет, похищенные на людных улицах Понизовья. Такие юные подношения будут для процесса перегонки самыми действенными. Неподвижные маленькие тела обмякли, груди были вскрыты, словно крохотные окошки. Меха наполняли воздухом маленькие легкие, сжимая и расправляя их, обнажая пульсирующие сердца.
Кровь жертв стекала в трубки и сосуды устройства. Их юные клетки были расщеплены, затем тщательно вычищены, и в результате осталась лишь эссенция жизненных сил. Как было записано в древних фолиантах, эта энергия была сосредоточена в крошечных частицах, высвобожденных из растерзанных клеток, невидимых пылинках, которые древние называли митокондрами. Рецепт приготовления могучего топлива также был взят из этих текстов. И тем не менее Ифлеленам потребовались столетия исследований, чтобы воскресить давние методы, усовершенствовав их – в том числе за счет жертвоприношений.
Дети держались не больше пяти дней, после чего умирали, отдав всю свою жизнь жадной сети из меди и стекла. Всего какое-то столетие назад эта же самая машина потребляла по ребенку ежедневно, однако за долгие годы Ифлелены усовершенствовали свои методы, добившись серьезного прогресса. Они также научились использовать выделенные эликсиры для того, чтобы продлевать свою собственную жизнь.
Врит подошел к маленькой девочке. Ее взъерошенная головка была откинута назад, из горла торчала трубка. Исповедник провел рукой по ее волосам, мысленно благодаря девочку за принесенную ею жертву.
Он вспомнил, как впервые преклонил колени перед этой огромной машиной, вскоре после того, как поклялся в верности богу Дрейку и вступил в Ифлелены. Это случилось шестьдесят три года назад – но ему казалось, что с тех пор прошло гораздо больше времени.
Врит с трудом вспоминал свое детство, проведенное послушником в услужении гджоанского мистика. Когда ему было шесть лет, они вместе с матерью бежали из Доминиона, незадолго до того, как его должны были ослепить в процессе обучения, чтобы он сам стал мистиком в горной крепости. Врит гнал прочь воспоминания об этой страшной поре, погоню охотников-гджоанцев, смерть матери на борту невольничьего судна, долгие годы, проведенные в рабстве, до тех пор пока он наконец не оказался в школе Теассль на островах Тау, на противоположном конце Венца.
Доступ в эту известную школу Врит получил только потому, что один иеромонах, забавлявшийся с ним в доме терпимости, обратил внимание на татуировку на внутренней стороне верхней губы, свидетельство его принадлежности к мистикам. В обучение отбирали только самых одаренных детей. Решив, что Врит необыкновенный ребенок – а может быть, желая держать мальчика при себе, чтобы тот и дальше продолжал его ублажать, – иеромонах обеспечил ему поступление в Теассль. Там Врит уже самостоятельно добился поразительных успехов и со временем получил свое первое Высшее Прозрение – в алхимии. Впоследствии он отблагодарил иеромонаха, вспоров ему брюхо кинжалом, и отбыл в Тайнохолм, где получил второе Высшее Прозрение, таким образом став сначала Исповедником, а затем и Ифлеленом.
Даже сейчас, по прошествии времени, многого добившись в жизни, Врит по-прежнему не забывал былые унижения и боль своих юных лет, когда он, беззащитный, полностью зависел от чужой воли. Эти воспоминания разжигали у него в груди холодный огонь честолюбия, стремление впредь больше никогда не оказаться ни у кого под пятой. Ради этой цели Врит искал силы, скрытые в древних знаниях, полный решимости любой ценой достичь такого могущества, каким не обладал ни один монарх.
Мысленно выругавшись, Исповедник прогнал прочь эти черные размышления, сосредоточившись на сияющем чуде перед собой. Остаток своей жизни он посвятил раскрытию погребенных здесь тайн. Врит перевел взгляд туда, где стоял один из его собратьев.
Исповедник Скеррен срочно пригласил его сюда, добавив, что дело не терпит отлагательств, однако Врит смог ответить на его просьбу только после ухода короля.
Чтобы добраться до своего собрата, Вриту пришлось нагнуться, пробираясь сквозь медную паутину, направляясь в самую середину – где ждал алчный паук, талисман, обладающий небывалой силой.
Скеррен склонился над священным артефактом.
Приближаясь, Врит не отрывал от него взгляда. Бронзовый бюст был подсоединен к машине трубками и проводами. Изваяние имело лицо мужчины с курчавой бородой и такой же шевелюрой. Его бронзовая кожа бурлила протекающей внутри энергией. Тончайшие волоски шевелились, словно повинуясь невидимому ветру. Фиолетово-синие стеклянные глаза тускло сияли, слепые ко всему окружающему.
Согласно преданиям, изваяние было обнаружено в Торжище два тысячелетия назад. Оно было найдено в заброшенном склепе Старого ствола, глубоко погребенное под корнями древнего дерева. С тех пор голова без тела побывала в самых разных руках. Никто толком не знал, что с ней делать, но все восхищались ее красотой и тонкой работой. Изваяние побывало на самых отдаленных окраинах Южного Клаша и в северных областях уединенной Гегемонии Хапра. Его изучали, затем о нем забывали, оно украшало парадные залы королевских дворцов и наконец оказалось в Азантийи.
Со временем сведения, почерпнутые из древних фолиантов, позволили получить некоторое представление об истинной сущности этого бронзового чуда, о том, как его можно воскресить, если правильно подпитать жизненными силами. И тем не менее Ифлеленам потребовались столетия, чтобы пробудить талисман ото сна и получить от него хоть что-то. С тех пор как голова ожила, она говорила лишь четырежды. Все ее изречения были загадочными, произнесенными шепотом на никому не понятном языке. Эти четыре послания, записанные в самых священных книгах Ифлеленов, ждали, когда их разгадают.
Шли столетия, и орден Ифлеленов обогащался новыми познаниями. Они обнаружили, что талисман испускает неведомое излучение, вибрации, распространяющиеся по воздуху. Человеку, стоящему рядом, эти вибрации казались зудом, вызывающим желание почесаться.
Вот и сейчас Врит, приближаясь к изваянию, чувствовал этот дующий в лицо ветер.
Со временем Ифлелены научились наблюдать за силой вибраций с помощью полосок магнитного железа, обмотанных медной проволокой. Вскоре они установили, как это непонятное излучение воздействует на небольших животных – птиц, ящериц, змей. Дикие твари подчинялись его зову, становясь смирными, ручными.
Витхаас стал первым, кто связал это явление с обуздывающим пением. Он посвятил всю свою жизнь тому, чтобы научиться схватывать этот звук и с его помощью получать контроль над крупными животными. Со временем ему удалось усовершенствовать свой метод, используя медные иглы, вставленные в ключевые области головного мозга. Поработав какое-то время с животными, Витхаас обнаружил, что из людей проще всего управлять недалекими гюнами, после чего двинулся дальше.
Однако талисман продолжал излучать свою загадочную безмолвную песнь. Для того чтобы следить за ней, артефакт окружили бронзовыми кольцами на одной оси, образующими сложную сферу, подобную механической модели для изучения звезд. Вдоль колец разместили сотни магнитных полосок, подвешенных в заполненных маслом хрустальных сферах, ставших чем-то вроде крошечных флюгеров. С помощью этих инструментов на протяжении столетий тщательно записывались направление и сила невидимых ветров, испускаемых талисманом. Так продолжалось очень долго, и все это время талисман продолжал взывать к окружающему миру.
И вот наконец пришел ответ.
Шестьдесят два года назад – через год после того, как Врит дал ордену клятву на крови, что по-прежнему считал судьбоносным событием, – другой ветер направил флюгеры обратно к голове изваяния. Этот ветер пришел с востока, и по его яростной силе было установлено, что зародился он где-то недалеко от побережья Гулд’Гула. И тогда Врит проследил за возведением форпоста Ифлеленов рядом с каменоломнями Мела, продолжая наблюдать, не повторится ли это знамение.
За прошедшие десятилетия таинственный ветер возникал еще трижды, разворачивая магнитные полоски к бронзовому бюсту. Это убедило орден в том, что где-то там скрыто нечто подобное загадочному талисману. И вот одну луну тому назад таинственный ветер подул снова, сперва порывистый, затем окрепший. Нарастающая буря привлекла Врита и Скеррена к каменоломням Мела – где и была обнаружена бронзовая женщина, которую, правда, тотчас же украл беглый каторжник, вор из Наковальни.
Врит приблизился к своему собрату, захлестнутый отчаянием утраты. Скорее всего, бронзовая женщина навеки упокоилась на дне моря.
– Я тебя уже заждался, – с укором произнес Скеррен.
– Что стряслось такого важного, что мне пришлось срочно покинуть короля?
Скеррен держал в одной руке гусиной перо, а в другой – серебряную палочку для измерения длины. Исповедник отступил в сторону, показывая расстеленную на столике карту. Рядом лежала раскрытая книга с отчетами о поведении закрепленных в хрустальных сферах магнитных полосок, уходящими в прошлое на много столетий.
– Один колокол назад, – объяснил Скеррен, – наш инструмент откликнулся еще на один сигнал.
Врит подошел ближе.
– Откуда исходил этот сигнал? Из Бухты Обещаний?
Он мысленно представил себе бронзовую женщину, опустившуюся на морское дно после гибели корабля из Гулд’Гула.
Скеррен пододвинул ему карту, испещренную цифрами и стрелками.
– Нет, не из моря. Сигнал был кратковременным, но исходил он определенно с северо-востока. Для полной уверенности я собираюсь еще раз проверить свои расчеты.
– Как далеко на северо-востоке?
– По моим оценкам, не далее лесов Приоблачья, где-то неподалеку от Близнецов.
Врит нахмурился.
«Опять Приоблачье. Куда бежали те, другие».
Это не могло быть случайным совпадением. Стоя в самом сердце бронзовой паутины, Ифлелен ощутил движение невидимых сил, соединяющих воедино все детали этой большой игры.
Врит резко развернулся, надеясь, что еще не слишком поздно.
– Ты куда? – спросил Скеррен.
– Продолжай наблюдения, – указал на талисман Врит. – Дашь знать, если будут какие-либо изменения.
– Ну а ты?
– А я иду к боевым кораблям. Чтобы присоединиться к принцу и королевским легионам. Если артефакт там, ни в коем случае нельзя потерять его снова.
Микейн обшаривал свою опочивальню в Легионарии в поисках сапог. Отмокнув в горячей ванне и отскоблив свое тело от грязи, принц снова почувствовал себя собой, сияющим наследным принцем. Усердие, с каким он работал мочалкой и мылом, определялось стремлением не очиститься от грязи, облепившей его во время долгой скачки по Тучноземью, а избавиться от зловония серы, которым он пропитался в Цитадели Исповедников.
Микейн стоял, облаченный в кожаные поддевки, готовясь к перелету в Гавань Ярмарок. Доспехи он собирался надеть только тогда, когда судно причалит в этом городе среди лесов. Принц уже закрепил на перевязи инкрустированные серебром ножны с мечом и такие же ножны с кинжалом. Поверх поддевок он также надел шитый серебром камзол с гербом из солнца и короны, чтобы иметь облик, подобающий принцу крови.
«Но куда же запропастились мои треклятые сапоги?»
У Микейна не было ни малейшего желания бежать к причалу босиком.
Заглянув под кровать, принц наконец увидел сапоги и вытащил их. Однако, прежде чем он успел их натянуть, раздался стук в дверь. По громкому и настойчивому звуку Микейн рассудил, что к подобному требованию лучше отнестись всерьез. Хоть и принц крови, он оставался восьмилеткой Легионария, и высокое положение почти не давало ему там никаких привилегий.
Бросив сапоги, Микейн выругался и подошел к двери. Распахнув ее, он увидел на пороге гору алого цвета. Анскар ви Донн был в доспехах. Казалось, он в них родился и больше никогда их не снимал. Свой шлем рыцарь держал в руке.
– Принц Микейн, я хотел бы поговорить с тобой перед отъездом.
Не дожидаясь приглашения, Анскар протиснулся мимо принца в комнату и захлопнул за собой дверь.
– Что это значит? – спросил Микейн, стараясь придать своему голосу твердость, подобающую принцу, что было весьма непросто сделать босиком.
– Я хочу, чтобы ты замолвил перед королем слово за своего брата.
– За Канте?
– У тебя есть еще один брат, о котором мне неизвестно? – поднял брови Анскар.
Микейн почувствовал, как у него горят щеки. Он оглянулся на стоящую на столике шкатулку с глиняной статуэткой, изображающей двух обнявшихся мальчиков, – подарок на помолвку от его брата-близнеца.
«Неужели Канте уже тогда замышлял недоброе против королевства?»
– Не понимаю, – пробормотал Микейн. – Тебе же известно, что Канте совершил предательство. Как я ни люблю своего брата, предательство короны, сговор с бунтовщиками не может остаться безнаказанным.
– Но я считаю, что бегство твоего брата не имело никакого отношения к заговору – скорее, он думал лишь о том, как бы остаться в живых.
Микейн нахмурился, стараясь подражать строгим манерам своего отца.
– Что ты хочешь сказать?
– Не далее как колокол назад я узнал о заговоре с целью убить Канте в топях. По приказу из Вышнего. Который должны были выполнить мои подчиненные.
Микейн отшатнулся назад. Наткнувшись на свою кровать, он тяжело опустился на нее.
– Несомненно, ты ошибаешься.
Шагнув к нему, Анскар упал на колено, демонстрируя принцу свою искренность.
– Я уверен, что твой брат скрылся как раз после неудачного покушения. И вот сейчас я пришел к тебе, чтобы ты помог мне заставить твоего отца сойти с этого кровавого пути!
– Вряд ли у меня что-нибудь получится. Хотя сам я и пользуюсь отцовским расположением, про Канте то же самое, к сожалению, не скажешь.
– Я все понимаю, однако во время последнего похода я убедился в том, что твой брат – достойный рыцарь. Разглядел сталь, на протяжении стольких лет скрывавшуюся под пьянством и распутством. Она там есть. Я глубоко уверен в этом. Надвигается война, и два принца под обеими руками короля сослужат нашей родине добрую службу.
Микейн вздохнул, размышляя, как ему быть.
Анскар склонил голову, стараясь подобрать слова, которые убедят принца воззвать к своему отцу. Наконец рыцарь поднял голову, чтобы предпринять последнюю попытку.
К этому мгновению Микейн уже держал кинжал наготове. Он полоснул вирлианца по горлу.
Ошеломленный, Анскар отпрянул назад. Твердые как сталь руки схватились за шею, однако даже они не были настолько сильны, чтобы остановить хлещущую сквозь пальцы кровь. Из горла рыцаря вырвался булькающий хрип.
Микейн с сожалением посмотрел на алое пятно, расплывающееся у него на камзоле. Опять придется переодеваться! Анскар смотрел на него – потрясенный не вероломным ударом, а страшной догадкой.
– Да, это я приказал убить своего брата. Мой отец ни за что не пошел бы на такое. У него слишком великодушное сердце. – Принц стянул через голову испачканный камзол. – Для короля подобное благородство в мирное время можно считать достоинством, однако сейчас, когда надвигается война, это вред. – Он расстегнул крючки кожаной куртки. – Только посмотри, чем обернулась моему отцу подобная доброта. От младшего сына исходит смута. И неважно, по своей воле действует Канте или же он лишь инструмент в чужих руках. А есть еще та незаконнорожденная дочь, которую следовало прикончить, как только у ее матери начал округляться живот. Даже проявленное в память о прежней дружбе милосердие по отношению к рыцарю Грейлину, снова нарушившему клятву, угрожает нашему королевству.
Пробулькав свое несогласие с этими словами, Анскар повалился на каменный пол.
– Отныне вместо милосердия будет смерть. – Микейн вспомнил свое обещание, данное отцу. – Я стану молнией в руках громовержца-отца. Я буду бить туда, где потребуется смерть. Я избавлю короля от необходимости проявлять холодную беспощадность. Вот каким сыном я ему стану!
Стаскивая с себя одежду, принц вдруг осознал, что разглагольствует перед трупом. Снова послышался громкий стук в дверь. Микейн отступил от разлившейся лужи крови.
Со стоном закрыв глаза, он задумался, как ему быть.
– Принц Микейн, это Хаддан! – раздался голос из-за двери. – Со мной Исповедник Врит, принесший срочное известие из Цитадели Исповедников.
«Слава богам!..»
Микейн распахнул дверь.
– Похоже, всем нам перед отлетом нужно решить срочные дела. – Он отступил в сторону, открывая распростертое на полу тело. – Анскар проведал о том, как мы собирались поступить с моим братом.
В сопровождении Врита военачальник быстро вошел в комнату и почесал подбородок, увидев лужу крови.
– Жаль! Анскар был хорошим воином. Я надеялся со временем переманить его на нашу сторону.
Микейн его не слушал. Вопрос был улажен. Вместо этого принц повернулся к Вриту.
– Военачальник сказал, что у тебя какое-то срочное дело.
Исповедник оправился после первого шока.
– Да. До меня только что дошли известия о том, что утерянное оружие, возможно, можно найти в Приоблачье. И Витхаас готовит нам другое оружие.
– Какое еще оружие? – нахмурился Микейн.
Врит объяснил ему, что к чему.
Побледнев, принц бросил взгляд на труп Анскара.
«И я еще считал себя безжалостным…»
Глава 41
Микейн стоял на палубе боевого корабля «Тайтн», названного так по имени бога бурь. Над головой у него завис огромный пузырь, наполненный газом, который шатался из стороны в сторону подобно встревоженной лошади. Стальные тросы, на которых был подвешен корпус корабля, натужно скрипели. Под килем шестипалубного судна на причале суетились люди, готовя его к отправлению.
Рядом такая же суета кипела вокруг второго боевого корабля, «Пивлла», окрещенного в честь гиганта, поддерживающего небосвод. Еще утром только один корабль готовился вылететь в Приоблачье, однако после того, что` король Торант узнал в Цитадели Исповедников, он приказал, чтобы к «Тайтну» присоединился также и «Пивлл». Король намеревался подавить бунт в зародыше.
Микейн разделял отцовскую решимость.
У него на глазах дюжина монгеров, воинственных гюнов в кожаных доспехах с боевыми секирами и булавами, поднялась на корму «Пивлла». За ними последовали филасозавры на цепях и даже пара серпозубов, гигантских кошек с торчащими из оскаленных пастей огромными клыками.
Принц знал, что на борту каждого корабля также по центурии рыцарей, двадцать вирлианских гвардейцев и такое же общее число лошадей. Борта «Тайтна», как и его собрата, ощетинились чугунными пушками и гигантскими баллистами, стреляющими длинными копьями со стальными наконечниками. Вдоль нижних палуб за закрытыми портами скрывались штабеля бочек, готовых извергнуть вниз на землю алхимический огонь.
Микейн понимал, что такие силы собраны не только для того, чтобы выжечь семена зреющего заговора, – но также чтобы оставить почву бесплодной. После такой огненной демонстрации силы на высокогорье никто не посмеет поднять голос против короля – не говоря уж о том, чтобы поднять против него меч. Опять же народ крепче сплотится вокруг знамени Массиф. Микейн давно усвоил, как военная показуха воспламеняет сердца простолюдинов пламенной гордостью за своего короля и отчизну.
Но принц также знал, что это зрелище предназначалось не только для жителей Халендии, но и для армий Южного Клаша. Поход в Приоблачье станет грозным предостережением южному соседу. Флот Халендии состоял из двадцати таких кораблей, как «Тайтн» и «Пивлл», размещенных в ключевых точках по всему королевству. Известие о том, что произойдет на высокогорье, дойдет до Клаша, показывая решимость короля и предостерегая о бесплодности любых нападений.
Микейн протер рукавом камзола кирасу, придавая стали блеск. Принц сознавал, что у всей этой показной свирепости есть и еще одна цель. Вот почему он решил последовать примеру Анскара и облачился в доспехи перед тем, как отправиться на причал к «Тайтну». Отец хотел, чтобы звезда его старшего сына, наследника престола, засияла еще ярче. Если война все-таки разразится, народ будет знать, что у короля-громовержца сын выкован из стали и готов защитить страну от любого врага.
Микейн перевел взгляд на восток, на скалы Кручи. Быть может, оно и к лучшему, что покушение на Канте в трясине оказалось неудачным. Смерть на болоте явилась бы для брата бесславным концом, подводящим итог его растраченной впустую жизни. Но теперь гибель Канте послужит на благо королевству. Принц-в-чулане умрет как подлый узурпатор-неудачник, сраженный рукой доблестного наследника престола.
Микейн вздохнул, всматриваясь в затянутое туманом нагорье.
«Спасибо, брат! Твоя кровь надраит до блеска мои доспехи!»
Внимание принца привлекли твердые шаги по палубе «Тайтна». К нему подошел его отец, в полном королевском облачении темно-синих тонов и сверкающей черной кожи. Король Торант был подобен спустившейся на землю грозовой туче.
Микейн шагнул к отцу, собираясь опуститься на колено и попрощаться.
Вместо этого Торант сгреб сына в охапку, крепко прижимая к себе.
– Понимаю, Микейн, я поставил перед тобой сложную задачу. – Отстранив принца, король схватил его за плечи. – Но знай вот что. Я не разгневаюсь, если ты просто доставишь брата домой. Больше того, наверное, я даже буду этому рад.
Микейн склонил голову, стараясь скрыть от отца свое разочарование. Даже сейчас, столкнувшись с угрозой бунта, король не желал ожесточить свое великодушное сердце. Принц постарался скрыть в своем голосе горечь, мысленно напоминая себе о том, что сам он будет беспощадно сеять смерть там, где это потребуется.
– Отец! – кашлянув, заговорил Микейн. – Я сделаю все возможное, чтобы вернуть Канте в Вышний. Обещаю!
– Я в этом не сомневался, – удовлетворенно кивнул Торант. – Что же касается девчонки, которой, согласно пророчеству, суждено принести конец света, ее нужно убить. И пусть не будут знать пощады те, кто ей помогает.
Микейн преклонил колено.
– Будет исполнено! – заверил он короля, опять же, скрывая новую ложь, только что родившуюся у него в сердце.
После кровавых событий в Цитадели Исповедников принцу пришла мысль попробовать найти лучшее применение этой девчонке, девушке неизвестного происхождения, обладающей таинственными силами. «Можно будет оставить ее себе». Микейн чувствовал, что девчонка могла стать стратегической фигурой в грандиозной игре в «рыцарей и разбойников». Он даже подумывал о том, чтобы положить ее на свое ложе – и пусть она может приходиться ему сводной сестрой, чтобы передать ее силы своему потомству.
Горнист корабля протрубил сигнал, на который ответил комендант порта. «Тайтн» приготовился отчалить. Такой же сигнал прозвучал с «Пивлла».
Микейн поднялся на ноги.
Отец схватил его за руку, собираясь прощаться.
– Микейн, не сомневаюсь, что я смогу гордиться тобой!
– Спасибо, отец! – Принц прижал кулак к гербу дома Массиф, высеченному на полированной стали кирасы. – Пусть твое правление будет долгим и славным!
Отец одарил его одной из своих редких улыбок, подобных проглянувшему сквозь грозовые тучи солнцу, после чего развернулся и направился к трапу.
Проводив его взглядом, Микейн повернулся к Хаддану и Вриту. Военачальник и Исповедник стояли у ограждения, судя по виду, поглощенные спором. Принц направился к ним. При его приближении оба выпрямились и повернулись к нему.
– Что-то стряслось? – обратился к ним Микейн.
Лицо Хаддана было каменным.
– Как только мы достигнем Приоблачья, Врит собирается направить «Пивлл» на поиски своего похищенного артефакта, который, как он считает, находится где-то недалеко от озера Эйтур.
– Вы имеете в виду бронзовую женщину? – повернулся к Исповеднику Микейн.
Врит спрятал руки в широкие рукава серой рясы. Его затерянные в татуировке глаза превратились в пылающие яростью щелочки.
– Я только что получил известие из Цитадели. Новые расчеты позволили более точно определить местонахождение этого оружия. Необходимо захватить его до того, как оно снова исчезнет. Надвигается война, и нам нельзя его потерять и тем более допустить, чтобы оно попало в руки Клаша.
Хоть и принц, Микейн не мог командовать кораблями. Он по-прежнему оставался лишь восьмилеткой Легионария. Его отец с полным правом назначил военачальника Хаддана командовать флотилией. И тем не менее Врит и Хаддан обратились именно к принцу, чтобы тот разрешил их спор, вероятно, памятуя о том, что когда-нибудь он станет королем, а может быть, из уважения к тому, как хладнокровно он расправился с Анскаром. Но, скорее всего, им просто нужен был ветер – любой ветер – чтобы направить их паруса в ту или иную сторону.
– Эйтур расположен непосредственно рядом с Торжищем, чуть севернее города, – подумав, сказал Микейн. – Похоже, небольшой крюк может принести нам большое вознаграждение, не так ли?
Хаддан ответил скупой улыбкой.
– «Тайтн» и в одиночку справится со всем тем, что может ждать нас в этой лесной глуши, – продолжал Микейн. – А поскольку «Пивлл» будет находиться поблизости, с ним можно будет связаться с помощью быстрокрылой почтовой вороны или сигнального рожка.
Врит достал руки из рукавов рясы. Хотя выражение лица Исповедника оставалось непроницаемым, он остался доволен тем, куда дует ветер.
– Какое еще оружие вы нам обещали, Исповедник Врит? – умерил его радость Микейн. – Оно уже загружено на борт?
– Оно загружалось как раз тогда, когда я поднимался на корабль.
Принц кивнул.
– Прежде чем отбыть на «Пивлл», вы позаботитесь о том, чтобы оно было надежно закреплено и защищено. Вряд ли такое оружие понадобится тебе в вашем предприятии, а вот нам оно, возможно, окажет решающую помощь.
– Разумеется. Не буду спорить.
Микейн перевел взгляд с Исповедника на военачальник. Хаддан и Врит переглянулись, удовлетворенные его решением. После того как они разошлись в разные стороны, принц приблизился к ограждению. Внизу с криками суетились матросы, заканчивая последние приготовления. Натянутые стальные тросы скорбно стонали. Порывы ветра трепали натянутую ткань пузыря над головой.
Принц ничего этого не замечал.
Его взгляд был сосредоточен на умиротворенной пелене облаков над Кручей. Микейн сознавал, что это спокойствие продлится недолго. Ни здесь, ни по всему Венцу.
Надвигалась гроза.
«И я стану молнией».
Когда прозвучал последний сигнал, Врит поспешил в свою каюту глубоко в трюме «Тайтна». Спрятанное там оружие было слишком чувствительным к взгляду Отца Сверху, чтобы размещать его ближе к палубе. По обе стороны от двери стояли на страже два огромных монгера. Глаза гюнов следили за приближением Исповедника из-под низко нависших косматых бровей и надвинутых на лоб шлемов. Но эти двое знали Врита и не сказали ни слова, когда он подошел к каюте и постучал в дверь.
Изнутри донесся стук посоха, затем скрежет ключа в замке.
Распахнув дверь, Врит шагнул в каюту. Обстановка в помещении без окон была скудной – лишь узкая койка, светильник на крючке и дверь в противоположном конце.
– Я ненадолго, – сказал Исповедник, заходя внутрь. – Мне удалось вырвать «Пивлл» из рук Хаддана, но нужно действовать быстро.
Отступив в сторону, Исповедник Витхаас оперся на клюку из дерева ядовитой ольхи. Его голос прозвучал скрежетом камней.
– Есть какие-либо известия от Скеррена?
– Нет, но, если что-либо изменится, он пришлет почтовую ворону. – Врит прикоснулся к тяжелой сумке, висящей на кожаной перевязи поверх его облачения. – Скеррен также передал мне инструмент, чтобы следить за энергетическими ветрами, ведущими к нашей цели. Но работать он будет только на небольшом расстоянии.
– В таком случае тебе лучше перейти на борт «Пивлла». – Подойдя к койке, Витхаас опустил на нее свое старческое тело. Его взгляд метнулся к двери в противоположном конце, окованной железом и запертой на массивный засов. – А я позабочусь о спрятанном там оружии и в случае необходимости наведу его на цель, представляющую для нас наибольшую угрозу.
Врит вспомнил последние слова, вырванные из глотки настоятельницы Гайл.
– Вик дайр Ра… – прошептал он их вслух.
Витхаас не отрывал взгляда от двери.
– Древнее имя черной клашанской богини. Царицы Теней на огненных крыльях.
Врит знал, что эта богиня не входит в число тех тридцати трех богов, что составляли клашанский пантеон. Она была гораздо более древней. Ее имя упоминалось лишь один раз, в самом священном тексте ордена Дреш’ри, хранящемся в Кодексе Бездны этого ордена, склепе, глубоко погребенном под цветущими садами Имри’Ка. Богиня была демоном Дреш’ри, которые почитали ее так же беззаветно, как почитали Владыку Дрейка Ифлелены. Однако в отличие от ифлеленского бога, клашанского демона нельзя было упоминать вслух, и этот запрет действовал даже в отношении Дреш’ри. У богини не было символов и изображений. Ей поклонялись молча, в абсолютной темноте.
«До настоящего времени».
У Врита в ушах до сих пор звучал крик Гайл, особенно ее последние слова: «Вик дайр Ра се шань бенья!»
Словно прочитав его мысли, Витхаас перевел вслух:
– Она – возрожденная Царица Теней.
– Клашанское пророчество… – чувствуя леденящий ужас, пробормотал Врит.
Оторвав взгляд от двери, Витхаас зачитал пророчество:
– «Та, кто в свой час возродится во плоти. Сжигая все, чем владеет, оставляя за собою лишь мрак и пустоту. Ужасная сущность пройдет огнем, оставив от Урта одни развалины».
Какое-то мгновение Врит молчал, затем озвучил то, что беспокоило обоих Исповедников.
– Неужели это правда?
Он вспомнил, как пятнадцать лет назад слушал слова прорицательницы, ведьмы, бросившей кости к ногам наложницы с округлившимся животом. Ведьма предсказала, что Марайна родит дочь – только это и интересовало Врита на тот момент. Ему нужно было убедиться, что это будет не мальчик, который мог бы затмить род Массиф. Затем прорицательница быстро собрала кости, и ее лицо стало пепельно-серым. Встревоженный подозрениями, Врит надавил на ведьму, и та в конце концов призналась, что над будущим младенцем нависла тень конца света.
Тогда Исповедник не придал особой веры этим утверждениям. Ведьмы и чтецы по костям были по большей части шарлатанами и обманщиками. Однако Врит использовал слова прорицательницы в своих интересах. Он напугал пророчеством ведьмы короля Торанта, и тот скрепя сердце приказал убить мать и ребенка. Кроме того, уловка помогла удалить от короля Грейлина си Мора, рыцаря, который смягчал королевский дух, что никак не подобало правителю страны, имеющей такого воинственного соседа.
Но в конце концов ущерб, нанесенный рыцарем, оказался непоправимым. Даже после того, как предательство Грейлина вскрылось, Торант слишком долго тянул с тем, чтобы убить наложницу, и проявил непростительное великодушие по отношению к клятвопреступнику. Сознавая это, Врит и Хаддан сосредоточили свое внимание на сыне короля Микейне, наследном принце, которого военчальник держал под каблуком в Легионарии. Восемь лет они потратили на то, чтобы выковать из Микейна твердого и жестокого правителя.
«Однако теперь слова ведьмы обрели новый смысл в криках настоятельницы».
Витхаас разделял озабоченность своего собрата.
– Это правда или бредовые вымыслы? – спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Лично я не знаю, но мы не можем рисковать тем, что такое создание поднимется во власть. Когда мы доберемся до Приоблачья, ты займешься утерянным талисманом, а я разберусь с этой предполагаемой «вик дайр Ра» и позабочусь о том, чтобы ее не осталось в живых.
– Ну а то оружие, которое ты подготовил, чтобы расправиться с ней?
Витхаас повернулся к двери.
– Все готово.
Врит хотел перед уходом подбодрить себя. Пройдя вглубь каюты, Исповедник отодвинул засов. Он приоткрыл дверь так, чтобы свет лампы проник в темноту помещения. Там стояли две фигуры, склонив головы, обмотанные цепями, – однако в действительности их связывало не железо.
Свет лампы отразился от рядов медных игл, торчащих из выбритых наголо голов. У каждого их было по две дюжины – вдвое больше, чем Витхаас использовал для настоятельницы Гайл. Он стремился полностью уничтожить волю этих людей, оставив от них только оболочки, готовые выполнить любой приказ Ифлеленов. Их схватил в болотах Анскар и притащил сюда вместе с настоятельницей Обители.
Всмотревшись в обмякшие лица парней, Врит мысленно отдал им приказ.
«Аблен и Бастан… вы станете нашими псами, выследите и убьете свою сестру!»