Павшая луна: комплект из 2 книг — страница 26 из 38

Барабаны войны

Трубите, рога, гремите, мечи!

Седлай скакуна и плетью взмахни,

Ибо мы – Анвины, кои сеют страх!

Хватай свой щит и готовь топор,

Чисти доспехи, востри копье,

Ибо мы – Анвины, нам неведом страх!

Коль забрезжит рассвет и рекой хлынет кровь

Восстаньте из мертвых, мои храбрецы!

Ибо мы – Анвины, нам неведома смерть!

Боевая песнь древнего легиона Анвинов

Глава 36

Перегнувшись через поручни крылатки, Канте изучал раскинувшийся далеко внизу зеленый лес. Тот взывал к нему отдаленным шепотом птичьего пения и более резкими криками хищников. Пока «Квисл» проплывал над ним, пробиваясь сквозь низкие облака, принц жадно втягивал ноздрями аромат сочного суглинка и мокрых листьев.

Это была легендарная Майрская чащоба – мечта охотника. Ее сень простиралась под кораблем далеко во все стороны, плавной волной поднимаясь на востоке к горам – высоким вершинам Гиргского Уступа.

Канте хотелось сейчас все бросить и раствориться в лесах внизу. Он представил себе, как ведет простую жизнь следопыта, зарабатывая себе на жизнь под этим тенистым пологом – и не только из-за своей любви к лесам и охотничьим приключениям.

«Ну и жарища же здесь, наверху!»

С носа у него капал пот, падая на далекий полог внизу. Принц выпрямился и хмуро посмотрел на громоздящиеся за бортом горы Уступа.

В течение вот уже двух дней «Квисл» следовал вдоль этих вершин, направляясь строго на юг. Горы вблизи Кисалимри были слишком высоки, а ветры слишком свирепы, чтобы рисковать пересечь хребет на столь маленьком кораблике. По мере того как они продвигались вдоль края Уступа, скалистые вершины становились все ниже. По словам капитанши крылатки, рисийки по имени Сёкл, перевалить через хребет им предстояло чуть позже в тот же день.

«Поскорей бы»

Канте оглянулся на север, желая, чтобы эти горы уже надежно отделяли его от Кисалимри – особенно с учетом того, кого именно держали в плену на борту. Он представил себе лицо Рами, словно потемневшее от грозовых туч. Клашанский принц был все еще убежден, что Канте предал его. И презрение Аалийи становилось лишь сильней с каждой пройденной лигой. Имри-Ка наверняка уже отправил в погоню за своими отпрысками боевые корабли, причем гораздо более быстрые, чем их собственный.

Расстроенный медленным темпом своего продвижения, Канте еще крепче вцепился пальцами в поручень. Главные преимущества крылатки – это высокая скороподъемность, позволяющая мгновенно покинуть какое-то проблемное место на земле, и завидная маневренность, обеспечиваемая благодаря распахивающимся по бортам крыльям. Быстрое преодоление больших расстояний – не ее стихия. Напряженное трепетание парусины на крыльях «Квисла» напомнило ему, что летят они уже на пределе своих возможностей.

Хриплое ругательство, за которым последовал резкий жалобный вопль, привлекло внимание Канте к носовой части корабля.

Под железными тросами, тянущимися от изгиба высокого носа к нависающей над ним оконечности летучего пузыря, стояла на коленях Ллира, рядом с которой пристроилась стройная женщина по имени Касста, одна из рисийских наемных убийц. В команде Сёкл она была самой молодой – может, всего на год или два старше Канте. Коса у нее была короче, чем у остальных, и всего с четырьмя колокольчиками, что выдавало в ней послушницу.

Касста выдернула из рук Ллиры вырывающуюся почтовую ворону.

– Да держи ты ее как следует! – недовольно пробурчала Ллира.

– Ты обращаешься с ней слишком грубо, – пожурила разбойницу Касста, хмуро посмотрев на нее. – Запомни как следует: нет ничего сильнее нежности и ласки.

Канте невольно улыбнулся, удивленный такими словами убийцы-подмастерья. За последние два дня он часто замечал Кассту – чаще, чем следовало бы. Двигалась она с жаркой, почти непристойной грацией, намекающей и на иные ее скрытые таланты. Он порой тоже перехватывал ее взгляды. Но Касста, казалось, смотрела прямо сквозь него.

Однако Ллиру это ее замечание ничуть не позабавило.

– Давай-ка наконец засунем это треклятое письмо, чтобы поскорей со всем этим разделаться!

Касста убрала от нее ворону.

– Сначала сделай глубокий вдох.

В ответ на это предложение Ллира лишь насупилась.

Канте, которое происходящее заинтересовало сразу по нескольким причинам, подошел к ним:

– Может, помочь?

Ллира, фыркнув, встала, явно показывая, что уже сыта по горло, и сунула ему в руку рулончик непромокаемого пергамента, небрежно запечатанный воском.

– Это нужно доставить Саймону. Тут говорится, что скоро мы отвернем в сторону Мальгарда и пересечем горы. Недавно прилетела одна из его ворон – с сообщением, что ситуация в Кисалимри накаляется с каждым колоколом. Он хочет знать о нашем продвижении, чтобы определить дальнейший порядок действий.

Канте взял у нее свиток. Пока они летели вдоль Уступа, почтовые вороны постоянно гоняли туда-сюда. Такие стремительные птицы летали быстрей любой крылатки, но по мере их продвижения расстояния все увеличивались, усложняя общение и координацию действий. Как только они пересекут горы, делать это будет еще сложней. Если им и дальше требовалась поддержка Саймона и «Попранной Розы», медлить с отправкой не стоило.

Ллира коротко махнула Канте, чтобы тот занял ее место. Он подозревал, что раздражение предводительницы воровской гильдии объяснялось не одним лишь упрямством почтовой вороны. Прошлой ночью Ллира заявилась к нему в каюту полупьяная – или, по крайней мере, притворилась таковой – и грубо поцеловала его, после чего попыталась завалить на кровать, но он кое-как выпроводил ее за дверь, прежде чем она успела сделать что-то еще. И все же поступил так скорее машинально, чем из чувства отторжения. Губы у нее были мягкими, а язык пытливым. То, как приподнялись ее груди, прижатые к нему, не было чем-то совсем уж нежеланным.

И все же…

«Наверное, это только к лучшему».

Ллира решительно зашагала по палубе. Подойдя к люку, она встряхнула своим коротким плащом, словно отмахиваясь от них обоих, и исчезла внизу. В то время как Ллира, может, и хотела разделить постель с принцем, он знал другого человека, чей пыл в этом смысле остыл как лед. Канте искренне сожалел о потере дружбы Рами и все еще лелеял надежду, что ее можно возродить.

Вздохнув, он повернулся и опустился на колено напротив Кассты. Лицо у той было бесстрастным, но в глазах сверкало веселье, как будто она подслушала его самые сокровенные мысли. А может, так оно и было. Говорили, что рисийки способны читать другого человека как открытую книгу, подмечая мельчайшие движения его глаз, губ и дыхания. Что и делало их столь искусными убийцами.

Естественно, разгоряченное лицо Канте мало чем скрывало его неловкость – как прошлым вечером, так и сейчас.

От Кассты пахло медовым деревом и дубленой кожей. Серебристо-белый цвет ее лица эффектно оттенял розовый оттенок губ. Пышные формы так и рвались наружу из туго обтянувшей их блестящей черной кожи, особенно когда она наклонилась, чтобы протянуть ему ворону.

Он таращился туда слишком уж долго.

– Принц Канте! – холодно произнесла Касста, с оттенком презрения подчеркнув его титул.

Он постарался не обидеться. Матриархальное общество рисийцев было известно тем, что не особо уважало иерархическую форму правления.

Канте прочистил горло.

– Гм… Прости… Просто сейчас у меня слишком уж много всего в голове.

– Ничуть не сомневаюсь. – Взгляд Кассты метнулся туда, где только что исчезла Ллира. – А она вполне себе ничего – если кто любит пожестче…

Щеки Канте вспыхнули еще сильнее. На таком крошечном кораблике мало что утаишь. Опустив лицо, он сосредоточился на том, чтобы отколупнуть крышечку с конца трубки для сообщений, прикрепленной к спине вороны между крыльями. Даже эта простая задача оказалась ему не по силам. Птица заерзала, явно все еще возмущенная грубым обращением Ллиры.

«Поверь мне, птичка, я чувствую то же самое».

Обескураженный, Канте откинулся на пятки. А затем вспомнил совет Кассты. Сделав глубокий вдох, протянул палец и взъерошил пернатый гребень на шее вороны. Тихонько шикнул на нее. Та захлопала крыльями, но тут же вроде как успокоилась.

– Так-то лучше, – прошептал Канте.

Наконец откупорив трубку, он вложил туда свиток. Закончив, поблагодарил птицу, еще раз взъерошив ей хохолок. Ворона повернула голову и потерлась головой о его руку, вызвав улыбку на губах у принца.

Касста прижала птицу к груди и нежно погладила ее по шее.

– Сам видишь, как нежное прикосновение способно согреть сердце. Хотя после этого… – Она пожала плечами. – Зачастую приветствуются и более грубые прикосновения.

Прежде чем он успел ответить, Касста встала, подошла к поручням и выпустила ворону на волю. Канте проследил, как она это делает – высоко подняв руки и выгнув спину, – и на миг даже забыл, как дышать. Хотя невольно отметил и еще одну деталь.

За все это время в косе у нее не звякнул ни один колокольчик.

Это послужило неприятным напоминанием о том, что ему лучше быть с ней поосторожней.

«Ибо у этой бледной розы есть шипы».

* * *

Вспотевший и не в духе – и не только по причине дневной жары, – Канте спустился по трапу в прохладное пространство нижней палубы. Он дождался, пока Касста не уйдет первой, чтобы немного собраться с мыслями. Она больше не произнесла ни слова, вроде как едва замечая его присутствие.

«Впрочем, она рисийка, а я – мужчина…»

Канте покачал головой, озадаченный и неуверенный. Касста просто поддразнивала его – забавлялась, чтобы убить время, пока корабль лига за лигой медленно продвигался вперед? Принц подозревал, что интерес Ллиры к нему был вызван той же скукой, только вот предводительница воровской гильдии действовала куда более откровенно. Поймав себя на том, что замешательство сменяется у него раздражением, он направился по коридору к своей каюте.

– Канте! – послышался голос у него за спиной.

Обернувшись, он увидел Фрелля, высунувшегося из дверного проема каюты, которую тот делил на двоих с Пратиком. Эти двое безвылазно торчали там бо́льшую часть путешествия – всё пытались расшифровать страницы, вырванные из древней книги, обнаруженной в самом сердце Кодекса Бездны. Эти труды явно взяли свое. Глаза алхимика помутнели от усталости, подбородок и щеки заросли темной щетиной.

Фрелль махнул рукой, подзывая Канте к себе:

– Нам нужна твоя помощь.

– Моя помощь?

– Просто иди сюда.

Алхимик сразу скрылся в каюте, явно ожидая, что его бывший ученик повинуется и последует за ним.

Канте пожал плечами, радуясь возможности хоть как-то отвлечься. Растолковывать написанные выцветшие чернилами отрывки из древнего фолианта явно проще, чем разбираться в женских хитростях.

«По крайней мере, для меня».

Пройдя по коридору, он вошел в тесную каютку.

– Закрой дверь, – потребовал Фрелль.

Алхимик склонялся над маленьким столиком. Пратик расположился напротив него. Между ними лежала украденная страница. Еще две были пришпилены к дальней стене. Другую занимала двухъярусная койка, явно нетронутая.

Пратик держал в руке большое увеличительное стекло, вглядываясь в одно из многочисленных изображений на странице перед ним. Крошечный символ изображал треснувшее золотое яйцо, из которого выползала змея. Картинка была раскрашена в яркие цвета, хотя краска потрескалась и покрылась темными пятнышками от времени. С рукописными строчками, окружающими изображение, дела обстояли хуже. Слова были едва различимы.

Но это была не самая большая забота.

– Мы не особо продвинулись, – объявил Фрелль. – Пратик немного знает древнеклашанский язык, так что кое-какое представление касательно контекста получить можно. И картинки помогают. Но то, что нам удалось распознать, слишком уж запутано и разрознено.

– И что же вы выяснили? – спросил Канте. – Что-нибудь еще насчет этой темной богини, которой поклоняются Дреш’ри?

– Нет. На украденных мною страницах Вик дайр Ра упоминается всего лишь единожды.

Канте нахмурился:

– И ты по-прежнему считаешь, что это может быть Никс?

Фрелль уже поделился всем, что произошло в темном сердце Кодекса, включая свои собственные опасения по поводу личности темного всадника, оседлавшего крылатого зверя.

Да и без того все их мысли были только про Никс, особенно после тревожного сообщения Ллиры, услышанного два дня назад. Каким-то образом в Халендии прознали, что Никс и ее спутники отправились через Ледяной Щит. Королевство отправило в погоню за ними боевые корабли. Не имея возможности предупредить группу Никс, им оставалось лишь просто переживать по этому поводу.

– У меня больше нет никаких сведений о Вик дайр Ра, – признался Фрелль. – Но одно упоминание, которое мы нашли здесь, и вправду связывает Царицу Теней с кое-каким очень тревожным изображением.

Он переместился к странице на стене и указал на один из иллюстрирующих ее символов. Тот представлял собой серебристый лик полной луны – только вот ее нижняя половина была разбита вдребезги, и осколки рассыпались по всей странице.

– Похоже на обрушение луны, – предположил Канте. Потом махнул рукой на другие страницы. – А что еще интересного во всех этих каракулях?

Пратик пожал плечами:

– Ничего, что имело бы смысл. Бо́льшая часть этого относится к какой-то великой войне.

Канте представил себе гигантскую бомбу, сброшенную на вершину Караула Экау, и дымный шлейф от оставленных ею разрушений.

– Что ж, война и вправду начинается.

Фрелль покачал головой:

– Описанная здесь битва не является пророчеством грядущей войны. Скорее это похоже на какое-то событие из древней истории. Или на легенду.

– Определенно на что-то из очень далекого прошлого, – согласился Пратик, который подвел Канте к другой странице на стене и обвел пальцем несколько абзацев. – Весь этот отрывок написан на языке Старейшин – наречии древних богов. А вот чем датируется та война.

Пратик ткнул кончиком пальца в одну из строчек.

– Панта ре Гаас…

– Забытый век, – перевел Фрелль. – Доисторические времена. Говорится, что именно тогда и началась эта война.

Пратик кивнул.

– Это битва должна быть очень важна. Иначе зачем еще включать упоминание о ней в древнюю книгу пророчеств?

Фрелль упер кулаки в бока:

– И что еще более интересно – какое отношение все это имеет к Вик дайр Ра и угрозе обрушения луны? – Алхимик повернулся к Канте: – Вот почему ты нам и понадобился. Чтобы помочь нам собрать все это воедино.

– Я? Да я едва говорю по-клашански, не говоря уже о древнеклашанском!

– Но ты знаешь кое-кого, кто владеет этим языком гораздо более свободно – даже лучше, чем Пратик.

Канте на шаг отступил.

«О нет…»

Пратик объяснил:

– Говорят, что древнеклашанский – это язык наших тридцати трех богов. Лишь горстка ученых в Доме Мудрости свободно владеет этим языком, который изначально предназначался для венценосных имри – чтобы те могли общаться с богами во время ритуалов, зачитывая на нем священные тексты. Вот почему я так мало знаю.

– Хотя вот Рами уверенно им владеет, – многозначительно подчеркнул Фрелль.

– Как и его сестра, – добавил Пратик. – Несмотря на внешность избалованной дочки Имри-Ка, Аалийя хорошо образованна, даже блестяще.

С отчаянием в глазах Фрелль повернулся к Канте:

– Ты должен убедить их помочь нам!

Глава 37

Готовясь к надвигающейся буре, Канте положил ладонь на дверь, за которую поместили пленников. До сих пор он уже четырежды пытался заключить мир с Рами – торжественно поклясться, что он и знать не знал про планы Ллиры организовать похищение его сестры. Но Рами оставался глух и безучастен к его заверениям. Принц обожал свою младшую сестру и был готов защищать ее даже ценой собственной жизни. Знал Канте о ее похищении или нет, это все равно произошло под предлогом освобождения их из дворца. Для Рами все это было связано воедино.

В глубине души Канте понимал, что клашанец не так уж и не прав.

«Я и вправду отчасти приложил к этому руку».

Канте подозревал, что причина, по которой он так нуждался в прощении Рами, заключалась скорее в стремлении смягчить свою собственную вину. Аалийя не заслуживала того, чтобы ее втягивали – в буквальном смысле – во всю эту историю.

– Так заходишь ты или как? – поинтересовался караульный из разбойников, прислонившись к стене и ковыряя кинжалом в зубах.

Оставалось лишь постучать, чтобы объявить о своем появлении. Фрелля и Пратика вместе с их адскими страницами Канте оставил в их каюте. Лучший шанс заручиться сотрудничеством брата и сестры состоял в том, чтобы отправиться к ним в одиночку.

Изнутри донесся невнятный ответ. Сдвинув засов на двери, Канте немного выждал – не хотелось бесцеремонно врываться внутрь, особенно после недавних попыток примирения, когда его лишь как следует выбранили. Наконец Лорин открыл ему дверь. Роль чааена на борту корабля сводилась к роли обычного слуги.

Лорин хмуро посмотрел на Канте. Вероятно, он ожидал увидеть в дверях кого-то из экипажа с полуденной кормежкой.

– Если позволишь… – Канте махнул рукой в сторону каюты.

Лорин повернулся и что-то спросил по-клашански. В ответ послышался раздраженный голос Рами. Принцу явно надоели попытки Канте подмазаться к нему. Однако Лорин все-таки отступил назад и взмахом руки пригласил его внутрь, как будто приветствуя гостя в своих личных покоях, а не в тюремной камере.

Канте вошел, по-прежнему ломая голову над тем, как бы заручиться их содействием.

Каюта была практически такой же, как и все остальные, с двухъярусной койкой вдоль одной из стен. Для Лорина притащили тонкий матрасик. Единственным заметным отличием этой каюты были ее чуть большие размеры по сравнению с остальными и наличие своего собственного отхожего места. И все же это были далеко не императорские покои.

Рами спрыгнул с верхней койки. Нижняя была затянута самодельной драпировкой, скрывающей Просветленную Розу Имри-Ка. Аалийя не показывалась и во время каждого из предыдущих визитов Канте. Он так и не видел ее с тех пор, как принцессу вытащили из шкафчика с судонаправительскими картами.

Рами встал перед ним, преграждая путь в остальную часть каюты, – голый по пояс, кожа у него блестела от пота из-за удушающей жары. На нем была лишь пара рваных штанов, милостиво подаренных кем-то из членов экипажа.

– Чего тебе надо? – требовательно спросил он.

– Твоя помощь.

Рами высоко приподнял бровь, и на его лице появилось мрачное изумление.

– Помощь?

Канте махнул рукой в сторону занавешенной койки.

– Помощь вас обоих.

Бровь опустилась и соединилась с другой, образовав глубокую морщину.

– Воистину – это наверняка какая-то шутка?

– Я знаю, ты злишься. Наше взаимное доверие подорвано. Еще раз: я глубоко сожалею. Но я пришел сюда по просьбе алхимика Фрелля и чааена Пратика.

Принц скрестил руки на груди, явно считая этих двоих в равной степени ответственными за похищение его сестры.

– Рами, не важно, простишь ты меня или нет, но ты ведь знаешь, почему вообще согласился пойти со мной. Знаешь, что именно все эти усилия – и оплошности, – Канте покосился на занавеску из одеяла, – должны предотвратить.

Ответили ему с занавешенной койки:

– Обрушение луны.

Аалийя отдернула занавеску и выбралась из своего убежища, все в том же нижнем белье, в котором ее похитили, – в одной лишь тонкой шелковой сорочке, теперь высоко подпоясанной на талии. Она стояла, ничуть не смущаясь, как будто на ней было самое лучшее платье. Черные глаза ее горели огнем – достаточно жарким, чтобы Канте отступил на шаг.

Принцесса отбросила с лица россыпь вьющихся волос, выбившихся из ее темных кос. Щеки у нее еще больше раскраснелись. Даже ненаряженная, непричесанная и ненакрашенная, она оставалась царственной – и казалась теперь даже еще более красивой, словно потрясающий черный бриллиант, выпавший из золотой оправы.

– Ты и вправду ожидаешь, что мы поверим, будто луна упадет с неба и уничтожит весь мир? – презрительно бросила Аалийя.

В поисках поддержки Канте бросил взгляд на Рами. Тот наверняка уже должен был поделиться всем со своей сестрой. Она наверняка потребовала от своего брата объяснений, как тот оказался среди предателей, похитивших ее. Рами лишь холодно посмотрел на Канте в ответ, даже не думая его выручить.

«Теперь все зависит только от меня».

Канте пристально посмотрел на Аалийю, давая ей увидеть его искренность.

– Это точно произойдет. Если только мы не начнем действовать. И как можно скорее. Я не хотел обременять вас ничем из этого. Но в Клаше скрыто кое-что жизненно важное, что мы должны…

– Таинственный Спящий! – столь же пренебрежительно выпалила она в ответ.

Канте покосился на Рами – тот явно ничего не скрыл от своей сестры. А потом вновь поднял взгляд на Аалийю, припомнив утверждение Пратика о том, что в этой молодой женщине есть нечто большее, чем капризы избалованной принцессы.

– Хочешь верь, хочешь нет, но как раз это и движет нашими действиями, – произнес Канте. – Можешь считать нас обманутыми, сумасшедшими, даже смешными, но мы не желаем Клашу никакого вреда. Равно как тебе и твоему брату. Мы хотим лишь следовать указанному нам пути.

– Пути, указанному бредовым сном какой-то слепой девицы, к которой вернулось зрение?

Канте вздохнул.

«Рами определенно ни о чем не умолчал».

– Алхимик Фрелль тоже верит ей, – подчеркнул Канте. – А он не из тех, кто слепо следует мудрости всяких шарлатанов и гадалок по костям. Еще до того, как он даже услышал про Никс, его собственные точные исследования луны уже подтвердили такую угрозу.

Аалийя глубоко вздохнула, и огонь у нее в глазах немного притух.

– Насколько я понимаю, твой наставник был членом Совета Восьми в Тайнохолме? Весьма достойная и уважаемая должность, надо заметить…

– Да… Это так.

Просветленная Роза явно и сама успела навести справки.

– И он вправду верит в это? – спросила Аалийя.

Канте кивнул и указал на ее брата:

– Когда Рами взломал замок и тайком пробрался в наши покои, то увидел, на что нацелены исследования Фрелля, – на луну и это роковое пророчество.

Аалийя пристально посмотрела на брата:

– Как это понимать? Ты вломился в покои алхимика?

Глаза Рами расширились. Он поднял ладонь. Очевидно, принц был все-таки не совсем откровенен с ней в своем рассказе о недавних событиях.

Сестра пристально посмотрела на него:

– Выходит, ты все-таки продолжил свое обучение у чааена Пайка? На вора и жулика? Даже после того, как я велела тебе прекратить? Если б отец вдруг прознал…

– Да ничего он не прознал, – отмахнулся Рами. – И никогда не прознает. Отец не обращает на меня ни малейшего внимания. Равно как и бо́льшая часть империи, раз уж на то пошло. Сама ведь знаешь, сестрица. Он слишком запутался во всяких шепотках и предзнаменованиях. Может, алхимик Фрелль и не обращает внимания на прорицателей, но наш отец всегда прислушивается к этому треклятому Ораклу из Казена.

Аалийя скрестила руки на груди, явно встревоженная, – но было неясно, из-за низменных ли устремлений Рами или же пренебрежения собственного отца. Канте ощутил, что в обоих давно назрело недовольство подобной ситуацией, пусть даже они и не особо стремились этого показывать.

Принцесса вновь повернулась к Канте:

– Ты утверждаешь, будто твой алхимик не подвержен влиянию прорицателей и их предсказаний. Тогда почему же он из кожи вон лезет, чтобы помочь этой болотной девчонке, которая тоже явно какого-то рода шарлатанка?

– Во-первых, не такая уж она и девчонка. Вы с ней почти что одного возраста. – Канте представил себе Никс, ярко сияющую в битве на вершине Далаледы – тогда еще лишь входящую в силу. – И уж поверь мне: Никс не из тех, с кем стоит шутить. Даже твои Дреш’ри боятся ее. Они называют ее «Вик дайр Ра».

Рами и Аалийя ахнули, услышав это имя. Даже Лорин отступил на шаг и прижал большой палец к губам, дабы защититься от злых сил.

Рами первым обрел дар речи:

– Почему… почему ты все это говоришь?

Сбитый с толку, Канте уставился на своих явно потрясенных собеседников. И наконец поняв, что Рами так и не слышал остальную часть истории о том, что случилось с Фреллем в Кодексе Бездны, принялся рассказывать о случившемся, не опуская никаких подробностей – описывая все от и до, начиная с венинов и заканчивая крылатым изображением, мрачно затеняющим стену.

Когда Канте закончил свой рассказ, Лорин покачал головой. Голос его звучал совершенно ошеломленно, когда он сослался на заключительную часть этой истории:

– Так Кодекс Бездны… сгорел дотла? Это оттуда поднимался дым, который мы видели над садами Имри-Ка?

Аалийя лишь отмахнулась от него и сосредоточилась на Канте, подступив ближе. Теперь в глазах у нее светился неподдельный интерес.

– Страницы, украденные твоим наставником… Они всё еще у него?

Канте кивнул:

– Вот почему я и обратился к вам обоим. Бо́льшая часть там написана на древнеклашанском.

Аалийя покосилась на брата:

– И ты хочешь, чтобы мы помогли растолковать этот текст? Ты поэтому пришел сюда?

Канте еще не упомянул об этом, но тем не менее она разгадала его намерения.

Аалийя шагнула к двери, протиснувшись мимо Канте:

– Покажи нам.

* * *

У Фрелля, который тенью следовал за двумя клашанцами, терпение было уже на исходе.

Уже целый колокол пара расхаживала взад-вперед между стеной и столом, внимательно изучая все три страницы, вырванные из древнего фолианта.

Аалийя держала в руке очки для чтения Пратика и часто заглядывала сквозь линзу, чтобы получше разглядеть написанное. Часто останавливалась, чтобы пошептаться с братом, хотя не то чтобы ей требовалось говорить потише: эти двое делились друг с другом своими мыслями на древнеклашанском, по-прежнему сохраняя в тайне то, что им удавалось разобрать. Все, что мог сделать Фрелль – равно как Пратик и Канте, – это терпеливо дожидаться, пока они не уйдут.

– Это длится уже целую вечность, – пробормотал Канте.

Фрелль понимал, что значительная часть нетерпения молодого принца вызвана голодом. Тот постоянно потирал живот и поглядывал на дверь. Пратик сосредоточился на Рами и Аалийи, навострив уши и всячески пытаясь подслушать их разговор, но его познаний в древнеклашанском для этого явно не хватало. Всякий раз, когда Фрелль бросал на чааена вопросительный взгляд, тот лишь пожимал плечами.

«Так что пока бездействуем».

Безвыходную ситуацию наконец нарушил стук в дверь. Канте приоткрыл ее ровно настолько, чтобы позволить кому-то из экипажа просунуть в каюту блюдо с мягкими сырами и черствым хлебом, а также бутыль сладкого вина. Разбойник попытался просунуть голову внутрь, явно испытывая любопытство, но Фрелль захлопнул дверь прямо у него перед носом.

– Наконец-то, – проворчал Канте, ставя поднос на нижнюю койку.

Все по очереди перекусили – за исключением Аалийи, которая опять пристально разглядывала изображение разбитой луны. Когда принцесса наконец повернулась к ним лицом, глаза у нее выглядели задумчивыми и смиренными, как будто она приняла правду об обрушении луны. Чуть раньше Аалийя успела вовлечь Фрелля в дискуссию о частоте землетрясений и более сильных приливах. И даже связала последнее с усиливающимися штормами, которые все чаще обрушивались на побережье. Фреллю, которому это до сих пор не приходило в голову, осталось лишь потирать подбородок. Пратик был явно прав насчет острого ума Просветленной Розы.

Вернувшись к столу, Аалийя обвела рукой все три страницы.

– Кое-что из этого написано на мудреном диалекте древнеклашанского. Но вполне поддается растолкованию.

– И о чем же там говорится? – спросил Фрелль.

Рами шагнул было вперед, но прежде чем он успел открыть рот, сестра заставила его замолчать, подняв руку. Прищуренными глазами она долго изучала Фрелля.

– Я скажу вам, но не раньше, чем потребую от вас всех обещания – торжественной клятвы.

Догадавшись о ее намерениях, Фрелль высказал их:

– Мы освободим тебя и твоего брата, как только найдем погребенного Спящего! Мы и вправду не желаем вам зла.

– Это хорошо, но это не то, чего я желаю.

– Тогда что же?

Аалийя обвела взглядом собравшихся:

– Я пока оставлю это невысказанным. Но не бойтесь, это нечто легко достижимое и не помешает вашим усилиям.

Пратик нахмурился:

– Ты хочешь, чтобы мы поклялись совершить в будущем некое действие с неизвестными последствиями?

Она выгнула бровь:

– Так вы хотите знать, что скрыто на этих страницах?

Фрелль глубоко вздохнул, прежде чем ответить:

– Если ты тоже дашь нам слово, что такое условие и вправду не повредит нашему делу…

Аалийя склонила голову:

– Считайте, что уже дала.

Фрелль посовещался с Пратиком, даже с Канте. Чааен торжественно кивнул. Канте лишь пожал плечами.

Удовлетворенный, Фрелль прижал ладонь к сердцу:

– Мы тоже клянемся.

Его спутники последовали его примеру.

Аалийя еще мгновение смотрела на них, словно оценивая их искренность, а затем повернулась к страницам. Жестом подозвала к себе Рами – хотя и не для того, чтобы привлечь его к делу или вовлечь в разговор. Она просто отняла у него чашу со сладким вином. Немного отпила и махнула ею в сторону страницы, лежащей на столе.

– Это и в самом деле описание великой войны. Которая началась во времена Забытого века. До появления королевств и империй. Еще до того, как полностью сформировался Венец.

Фрелль подступил ближе, припомнив то, что он узнал в светящемся склепе под Северным Монументом.

– По словам Шийи, после того как мир перестал вращаться вокруг своей оси, земли Урта пребывали в хаосе в течение бесчисленных тысячелетий.

Аалийя кивнула:

– На этих страницах как раз и рассказывается о таком всеобщем смятении. Когда люди изо всех сил пытались выжить. Когда земли сотрясались, а над ними бушевали страшные бури, сметающие леса и разрушающие горы.

– Но эта война… – Пратик хмуро уставился на страницу. – Если у людей не было царств, то кто тогда с кем сражался?

– А я и не говорила, что они были людьми, – пояснила Аалийя. – На этих страницах они называются «та’вины».

Она указала на набор иллюстраций, перемежающих текст: на крошечные отряды сияющих рыцарей – как небольшие, так и образующие целое войско, налетающие друг на друга. Некоторые рисунки изображали более мелкие стычки, даже отдельных людей, дерущихся друг с другом.

– Если эти та’вины не люди, то кто же тогда? – спросил Фрелль.

– Я не знаю, – призналась Аалийя.

Вмешался Рами:

– С древнеклашанского «та’вины» переводится как «бессмертные боги».

Пратик нахмурился:

– Может, эти страницы относятся к Древним богам? Божествам, предшествующим нынешним?

Ни у кого не нашлось на это ответа.

Канте наконец-то поднял вопрос, который мучил Фрелля:

– Но какое отношение это столкновение богов имеет к обрушению луны или Царице Теней?

Аалийя потерла подбородок:

– Это неясно. Война закончилась, но предсказано, что она начнется снова. С возрождением Вик дайр Ра. А та’вины будут либо препятствовать, либо помогать ей. Если б у нас было больше страниц или вся книга целиком… – закончила она, пожав плечами.

Фрелль еще раз представил, как этот древний том сгорает в ритуальном костре вместе с одним из Дреш’ри, и внутренне содрогнулся при мысли о знании, утраченном в этом пламени.

Стоящий рядом с ним Канте усмехнулся:

– Теперь нам эти страницы уже не помогут.

Фрелль не мог с этим не согласиться. Однако придвинулся к столу и постучал пальцем по стилизованному изображению рыцаря с негнущимися конечностями. Фигура высоко подняла руки, сжимая в одной из них зазубренную молнию. Изображение занимало весь угол страницы, как будто угрожая всем остальным участникам битвы.

– Этот та’вин… – произнес Фрелль. – Он похож на какого-то предводителя.

Аалийя подошла к нему:

– Да, но там нигде не упоминается, какой именно кликой он командует. Только его имя. – Она указала на слово, выцветшими чернилами написанное под изображением. – Элигор.

– Что означает «утренняя звезда», – подсказал Рами.

Аалийя нахмурилась, глядя на него.

– Брат, мы уже это долго с тобой обсуждали. Вообще-то ты не можешь с уверенностью это утверждать – по крайней мере, когда это просто написано. Если произнести это слово вслух с ударением на первом слоге, то твое определение верно. Но если сделать ударение на втором слоге, смысл совершенно меняется.

– На какой? – спросил Канте.

Она многозначительно посмотрела на него в ответ, и в ее глазах на миг вспыхнул огонь.

– С ударением на втором слоге это означает «отступник» или «предатель». То, с чем ты хорошо знаком.

Канте поднял обе ладони:

– Еще раз прошу простить меня…

Когда разгорелся спор, Фрелль отвернулся, сосредоточившись на изображении Элигора, украшенном облупившейся позолотой. Он даже взял увеличительное стекло Пратика, чтобы рассмотреть черты фигуры в мельчайших подробностях. Прищурился, любуясь мастерством безвестного художника.

Воин на странице был без шлема. Волосы вокруг его головы образовывали золотистую корону. Квадратный подбородок и твердые щеки обрамляла кудрявая янтарная борода. Глаза – крошечные точки синей краски, – казалось, смотрели со страницы прямо на Фрелля откуда-то из очень далекого прошлого.

Под увеличительным стеклом выражение лица бога было суровым, неумолимым. Лицо его, которое покрывала позолота более темного оттенка, сияло суровым величием.

– Кто же ты на самом деле такой? – прошептал ему Фрелль.

Глава 38

Стоя в самом сердце великого инструмента Ифлеленов, Исповедник Врит молча изучал тайну перед собой – древнюю загадку, возраст которой составлял неисчислимые тысячелетия.

Бронзовый бюст сиял каскадами пульсирующей энергии. Золотистая прядь его волос мягко колыхалась на этом ветерке, равно как и завитки бороды, особенно вокруг губ, как будто он что-то шептал во сне. Хотя глаза его оставались закрытыми, Врит знал, какое гудящее фиолетово-голубое свечение скрывается под этими неподвижными веками.

– Да кто же ты такой? – прошептал он уже в тысячный раз.

Тайна оставалась безмолвной.

Но в остальном в комнате не было тихо. Замысловатая паутина трубок и резервуаров инструмента вокруг него бурлила и испускала пар, гудела и попискивала. Этот шум, обычно умиротворяющий, теперь лишь усиливал нетерпение Врита.

Он принялся расхаживать по тесному помещению, невольно подстраивая шаг под ритмичные взревывания и постукивания кровожитниц – теперь уже опять всех четырех. Бросил взгляд на недавнее дополнение – совсем юную девчушку, чье крошечное сердечко испуганным воробьем трепетало в ее разверстой груди, добавляя свою жизнь к усилиям остальных.

Внимание Врита вдруг привлекло послышавшееся неподалеку бормотание. Его собрат-Ифлелен – Исповедник Керес – быстро царапал что-то на хрустящем пергаменте рядом с хрустальной сферой следящего устройства.

– Почему так долго? – раздраженно рявкнул на него Врит.

Керес провел ладонью по своей шелушащейся голове.

– Я работаю так быстро, как только могу.

Колокол назад Керес отправил гонца, пробудившего Врита от беспокойного сна. Похоже, что сигнал от бронзового артефакта на Ледяном Щите слегка сместился, в то же время ненадолго вспыхнув чуть ярче.

Пару дней назад Врит поручил Кересу предупредить его, если произойдут какие-либо изменения.

«Так что вряд ли стоит жаловаться на то, что меня разбудили».

Хотя к тому моменту, как Врит добрался сюда, обстоятельства опять изменились.

Пока Керес трудился, Врит не сводил взгляд с хрустальной сферы. Желтое свечение украденного артефакта вновь притухло, превратившись в слабое мерцание. К счастью, тот по-прежнему практически не двигался. Увы, но то же самое можно было сказать и про красную точку, которая отмечала отправленную в погоню флотилию Скеррена. Тот значительно сократил дистанцию, но затем тоже замедлился и остановился.

«Что же там происходит?»

Это был вопрос, ответ на который и пытался сейчас получить Керес. Как только Врит прибыл в святилище, красная засветка вдруг замигала обусловленным кодом – сообщение от Скеррена. Передача его заняла какое-то время. Как только мигание прекратилось, Керес сразу приступил к расшифровке.

Врит опасался, что с флотилией могло что-либо случиться или же Скеррен по какой-то причине решил отказаться от преследования. Врит вполне мог понять такое решение. Скеррен вслепую летел в неизвестность. В то время как Врит располагал хрустальным следящим устройством, приводимым в действие светящимся кубом и подпитываемым машиной в святилище, у Скеррена имелась лишь магнетитовая сфера размером с кулак, каждая частичка в которой была настроена на эманации бронзового артефакта. К сожалению, она могла уловить подобное излучение лишь тогда, когда Скеррен оказывался достаточно близко к его источнику.

Не далее семидесяти лиг.

До сих пор у флотилии не было возможности отслеживать беглецов.

С того самого момента, как Скеррен впервые обнаружил сигнал, в ожидании подготовки халендийской флотилии они с Вритом внимательно отслеживали продвижение противника через Ледяной Щит. И в течение всего этого времени сигнал придерживался одной и той же траектории – вектора, которому теперь следовал и сам Скеррен. Оставалось лишь верить, что противник останется на том же курсе, придерживаясь все той же воздушной реки.

Это была чистой воды авантюра, но в случае успеха награда стоила риска.

План состоял в том, что Скеррен будет сокращать расстояние до тех пор, пока его маленький прибор не сможет уловить сигнал противника, а затем обрушится на него. Значительный арсенал флотилии должен был уничтожить врага без особых проблем. И все же Врит не собирался рисковать. И с этими кораблями отправил еще одно оружие, разработанное им лично.

– Готово! – сказал Керес, привлекая его внимание.

Врит повернулся к нему:

– Выкладывай.

Керес указал на красную засветку на следящем устройстве.

– Скеррен достиг гор Драконьего хребта. Вот почему его флотилия замедлилась. Там бушует жестокий шторм. И он намеревался переждать его.

Разочарованный Врит сжал руки в кулаки, желая придушить Скеррена за такую осторожность.

«Особенно когда ты так близко подобрался к врагу!»

Заметив раздражение Врита, Керес приподнял бровь.

– Но потом Скеррен получил отклик на своей сфере! Всего лишь едва заметное подергивание этих крошечных магнитиков…

– Что?! – напрягся Врит. – Когда?

– Примерно в то же время, когда я заметил резкое усиление засветки от артефакта. Вот почему Скеррен отправил нам сообщение. – Керес возбужденно ухмыльнулся: – Сигнал быстро угас, и он его потерял, но он и его флотилия воодушевлены и взволнованы. И сейчас готовят свои корабли к преодолению бури.

– Значит, они намерены двигаться дальше?

Керес указал на хрустальную сферу:

– Они уже в пути.

Врит надолго пригляделся. Красная засветка флотилии вроде не сдвинулась с места, но он доверял острому зрению Кереса, тем более что этот человек следил за устройством с самого начала.

С гулко колотящимся сердцем Врит еще ниже склонился над сферой, усталости как не бывало. Он намеревался дождаться грядущей битвы прямо здесь.

«После стольких лет…»

Но, похоже, ночь заминок на этом не закончилась.

Внимание Врита отвлек громкий хлопок двери, из-за которой выскочил Феник, долговязый послушник. Повертев головой, он наконец заметил Врита с Кересом.

– Исповедник Врит! – выкрикнул парень, задыхаясь. – Мне надо срочно поговорить с вами!

Врит нахмурился и махнул Фенику, чтобы тот присоединился к ним.

– Успокойся и подойди.

Юный послушник был явно ошеломлен предложением вторгнуться в самую глубь святилища – туда, куда имела доступ лишь горстка Ифлеленов. Но он понял, что лучше не нарушать приказ Врита. Извиваясь всем телом и петляя между трубок, Феник пробрался к ним. К тому времени, как он добрался до сердца огромной машины, по лицу его уже струился нервный пот.

– Что тебя так взволновало? – спросил Врит.

– Весть из Южного Клаша! – выдохнул Феник. – Шпионы донесли, что император отправил два военных корабля, командуют которыми двое его сыновей. Они движутся на север, нацелившись на королевство!

Врит нахмурился:

– Такая демонстрация силы – просто позерство. После бомбардировки Караула Экау император должен был хоть как-то отреагировать, иначе потеряет лицо.

Хотя Врит знал причину, стоящую за импульсивным поступком императора. И уже в сотый раз проклял принца Микейна. Прежде чем боевой корабль принца покинул Азантийю, король Торант приказал своему сыну лишь слегка пошуметь над аванпостом, поджечь его и уйти. Такая демонстрация должна была выразить гнев короля на империю – не только за то, что там приютили Канте, но и за его помолвку с дочерью императора.

Империи требовалось отправить недвусмысленное послание.

«Только вот Торант послал не того вестника».

Микейн взял на себя смелость сбросить на вершину маленького аванпоста огромный Котел Гадисса, убив всех находящихся внизу и запалив бо́льшую часть Тайтинского леса, который до сих пор продолжал гореть. Он утверждал, будто его корабль подвергся нападению, требующему насильственного ответа. Торант едва ли мог ругать своего сына по возвращении, особенно учитывая прием, оказанный Микейну королевскими легионами, которые с ликованием встретили его победу.

Естественно, теперь император Маккар должен был ответить тем же, отправив свой боевой корабль на север. Вриту оставалось лишь надеяться, что сыновья Маккара проявят большее благоразумие и уравновешенность.

Феник переступил с ноги на ногу, явно не закончив свой отчет.

– Выкладывай, – приказал Врит.

– Принц Микейн намерен перехватить их! – выпалил Феник. – Попытаться устроить засаду на задымленном участке Дыхания Урта.

– Нет! Король никогда этого не допустит!

Феник съежился от его вспышки.

– Весь королевский легион взывает к решительным действиям. Подзуживаемый фракцией вирлианских рыцарей, которые поддерживают принца.

– Сребростражами?

Феник кивнул:

– Пока мы тут разговариваем, готовится королевский линейный корабль и еще несколько. Они намерены вылететь уже через колокол.

Врит застонал и повернулся к Кересу:

– Продолжай отслеживать Скеррена. Отправь почтовую ворону, если поступит еще какое-нибудь сообщение.

Керес нахмурился:

– Отправить куда? Куда ты направляешься?

– На тот линейный корабль. Кто-то должен отправиться с Микейном и попытаться удержать его от еще какого-нибудь опрометчивого поступка, способного погубить весь Венец.

Врит направился прочь, увлекая за собой Феника. Керес крикнул ему вслед:

– А принц тебя послушает?

Врит ничего не ответил – и по очень простой причине.

«Сам не знаю».

Тем не менее еще один вопрос мучил его, когда он покинул зал и устремился наверх по подземным уровням Цитадели Исповедников. Император Маккар пользовался известностью осторожного правителя – человека, который долго и тщательно обдумывает свои решения, обращаясь за советом к своим тридцати трем чааенам, а также к бесчисленным прорицателям и гадалкам по костям. Он был не из тех, кто способен на опрометчивые поступки. Тогда почему же император так внезапно двинулся с места? Даже после жестокой бомбардировки Караула Экау Врит ожидал, что Маккар будет реагировать медленней, рассмотрит и взвесит все варианты, прежде чем действовать.

Все это было совершенно необъяснимо.

«Что же там изменилось?»

Глава 39

Принц Джубайр склонил голову перед яростью своего отца. Не поднимая глаз, старший сын императора Маккара ка Хэшана стоял в самом центре судебного зала, расположенного на вершине Благословенной башни Хика, десятиглазого бога правосудия. Сандалии его попирали круг из черного оникса, обозначающий место палача. С кривого палаша у него в руке капала кровь.

Отец его гневно сверкал глазами со своего высокого кресла в дальнем конце зала. Кресло это, украшенное по бокам распахнутыми золотыми крыльями, представляло собой вчетверо уменьшенную копию клашанского императорского трона, вздымавшегося на высоту трех этажей в сводчатом помещении тронного зала цитадели.

За спиной у императора, расположившись в три яруса, стояли все тридцать три его чааена, с ошейников которых ярким водопадом ниспадали серебряные цепочки, собираясь воедино у подножия маленького трона.

Позади Джубайра на других ярусах разместились молчаливые свидетели – как члены императорского двора, так и те, кто был заинтересован в исходе определенных дел. Все ждали, когда уволокут обезглавленные тела двух стражников. Эта пара охраняла вход в Кодекс Бездны и не сумела его защитить.

Слева от трона стоял Зенг ри Перрин, спрятав руки в рукава белого одеяния, золотое шитье на котором ярко сияло в свете факелов. Джубайр был удивлен, что предводитель Дреш’ри тоже не лишился головы, чтобы искупить вину за уничтожение имперской библиотеки. То, что его оставили в живых, свидетельствовало о ценности этого человека для императора – как советника, так и посредника при общении с мистическими мирами.

Но жизнь сохранили далеко не всем.

Двери за спиной у Джубайра вновь распахнулись. Последний из приговоренных явно не стал бы молить о пощаде, как эти два стражника, за что принц был ему втайне благодарен. Отягощенный тяжелыми кандалами, в зал ступил Кулак Паладинов. Тайкл па Ри командовал дворцовым батальоном, охранявшим императорскую резиденцию. Возложенные на него обязанности он не выполнил и знал, какое суровое наказание ждет его за это.

Джубайр натужно сглотнул, когда этот высокий мужчина, облаченный в легкие доспехи, вошел в зал. Даже закованный в кандалы, он держал под мышкой свой шлем. Его седые волосы и борода были недавно умащены благовонным маслом – вероятно, его женой и двумя дочерьми. Не нуждаясь в том, чтобы его тащили под руки, глава дворцовой стражи, теперь уже бывший, ступил на круг покаяния из белого мрамора, залитый свежей кровью, и опустился на колени, отложив шлем в сторону.

– Я смиренно принимаю решение Хика и императора, который воплощает Его справедливость!

Маккар кивнул, с тяжелым вздохом выпуская часть своего гнева. Тайкл служил венценосному двору дольше, чем его собственный отец был императором. Под его неусыпным вниманием никогда не случалось никаких происшествий.

До событий, произошедших два дня назад.

Император встал.

– Ты славно послужил нам, Тайкл па Ри, и за это твоя семья будет избавлена от меча!

Тайкл склонил голову в знак благодарности.

– Но в соответствии с Кодексом Хика самого тебя ждет суровое наказание.

– Меньшего я и не ожидал, Ваша Блистательность! – Тайкл поднял голову, обнажая горло. – Для меня было честью служить вам в качестве Кулака империи!

Взмахом руки Маккар поторопил сына, явно желая побыстрее со всем этим разделаться. В глазах его светилось сожаление. Но даже император обязан придерживаться строгого кодекса правосудия, написанного четыре тысячелетия назад. Джубайр понимал, что в этом смысле его отец столь же закован в цепи, как и все приговоренные им.

Зная, что нельзя проявлять никаких колебаний, Джубайр повернулся к Тайклу, по-прежнему держась в пределах черного круга, в которой его осенял Хик. Обеими руками перехватил свой палаш и невольно встретился взглядом с Тайклом, чего не делал ни с одним из четырнадцати мужчин и двух женщин, казненных им за этот долгий день. Принц стиснул зубы. Он знал Тайкла всю свою жизнь, еще мальчишкой бегая по дворцовым залам в огромном шлеме Кулака. И даже сейчас этот человек стремился ему помочь…

Тайкл слегка мотнул подбородком, признавая, что понимает и заранее прощает поступок Джубайра.

Высоко воздев свой кривой палаш, Джубайр нанес удар, вложив в него всю силу спины и плеч – рассек горло и позвоночник, в самый последний момент выгнув запястье, чтобы голова Кулака подкатилась к подножию трона. Все-таки это была далеко не первая его казнь. Он давно поднаторел в деле, выполняя эту роль в течение вот уже десяти лет – с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать.

И все же эта казнь оказалась для него самой тягостной.

Джубайр поник, едва не выпав из черного круга. Оперся на рукоять своего палаша, уткнув его острием в пол и пытаясь унять дрожь в плечах, и проклял тех, кто похитил Рами и Аалийю, – не только за обиду, нанесенную его брату и сестре, но и за бессмысленную смерть благородного человека. А потом, стоя с забрызганным кровью Тайкла лицом, мысленно произнес торжественную клятву: «Я заставлю вас заплатить!»

Его отец, который по-прежнему стоял, позвякивая тридцатью тремя цепочками, поднял ладонь и во всеуслышание объявил, завершая долгое разбирательство:

– Правосудие свершилось! Чаяния Хика удовлетворены и исполнены!

Освобожденный этими словами, Джубайр, спотыкаясь, сошел с черного круга. Люди гуськом потянулись с галерей, даже не перешептываясь. Принц передал церемониальный меч оружейнику, радуясь возможности наконец избавиться от окровавленного клинка. Он намеревался направиться прямиком в бани, найти там самую горячую воду, самую крупную соль и смыть с себя этот день.

Но на этом все еще не закончилось.

Отец остановил его поднятой ладонью, безмолвно веля остаться. Джубайру оставалось лишь послушно замереть на месте и дождаться, пока чааены его отца не отцепят свои серебряные цепочки от трона и не выйдут за двери. После этого с императором остались лишь трое из них – самые почитаемые его советники.

Джубайр почувствовал, что осталось и еще что-то важное – что-то, что до сих пор скрывалось от него.

Отец приблизился к нему:

– Ты хорошо справился, сын мой. Я знаю, что тебе пришлось нелегко, особенно в самом конце.

Джубайр не стал этого отрицать.

– Сопроводи-ка нас в стратегический кабинет. Есть одно дело, касательно которого тебя следует поставить в известность.

Маккар направился к выходу из зала и далее к мосту, перекинутому на Кровавую башню Крагайна, бога войны. Это был второй по высоте шпиль цитадели, уступающий лишь королевской резиденции. В Кровавой башне размещались хранилища с картами империи, военные библиотеки, а также великое множество больших и маленьких залов и кабинетов, посвященных тактике, стратегии и различным видам вооружений. А на самой ее вершине располагалась просторная площадка с множеством гнезд, где владеющие искусством обуздывающего напева обучали почтовых ворон и отправляли и принимали сотни переносимых ими посланий в сутки.

Джубайр безропотно следовал за своим отцом, одетым в традиционную шапочку имри и ослепительно-белый балахон с широкими рукавами, доходящими ему до колен. С плеч императора свисал тяжелый плащ, на котором серебром и золотом был вышит фамильный герб Хэшанов – горный ястреб в полете. Глаза ястреба изображали бриллианты величиной с орех, а когти были отлиты из чистого золота. Поверх шапочки голову императора венчал обруч из темного железа, добытого из упавшей с небес звезды, украшенный по кругу ярко-синими сапфирами.

Наряд самого Джубайра давно уже не был белым, сплошь забрызганный алыми пятнами. Его венценосное одеяние отяжелело от крови. Шагая по переходам цитадели, он нес на себе каждую из сегодняшних смертей.

Как и у императора, спадающие до плеч черные волосы принца были густо смазаны маслом и гладко зачесаны назад, скрепленные на затылке золотой заколкой в виде все того же ястреба. От отца он унаследовал цвет лица и сильные линии подбородка и скул. Единственным, что отличало их, были фиалковые глаза Джубайра, доставшиеся ему от матери, которой уже двенадцать лет не было в живых.

Несмотря на эти глаза, многие считали его точной копией Маккара в юности, хотя принцу всегда оставалось лишь гадать, насколько это объяснялось общей кровью, а в какой степени тем, что его сызмальства готовили к трону, долгом и ответственностью выковывая по образу и подобию отца.

И все же он сомневался, что когда-нибудь сможет принять эту эстафету. Принц еще раз глянул на запекшуюся кровь у себя на руках, понимая, что ему больше подходит роль палача, чем будущего императора.

* * *

Полколокола спустя они наконец добрались до Кровавой башни и поднялись на самый верхний ее уровень, расположенный прямо под гнездом почтовых ворон.

Прислушиваясь к крикам тысяч птиц и учуяв их едкий запах, проникавший сквозь приоткрытые окна, Джубайр едва удержался, чтобы не поморщиться от отвращения. Эта вонь, от которой перехватывало в горле, всегда напоминала ему о хаосе, царящем за пределами размеренного ритма и строгого жизненного распорядка Вечного города. Принц всегда был сторонником упорядоченности и четкого распределения обязанностей, придерживаясь поговорки, столь же древней, как и сам Кисалимри.

«Каждый на своем месте, каждый в своей чести».

Но в последнее время этот ненавистный хаос обрушился и на город, и на дворец.

И никуда-то было от этого не деться.

Зная это, Джубайр последовал за своим отцом в стратегический кабинет, где их уже поджидали двое мужчин, которых здесь именовали Крыло и Щит – командующие имперского воздушного флота и наземных сил империи. Оба отсалютовали Маккару, опустившись на одно колено и приложив кулаки ко лбу.

Взмахом руки император велел им подняться и подойти к массивному столу из железного дерева, на котором была изображена карта Южного Клаша. Само помещение было круглым, и со стен его свисали сотни других карт, образуя полное кольцо Венца.

Все двинулись к столу – включая трех чааенов Маккара. Когда дело доходило до стратегических вопросов, никто не считался выше остальных. Одинаково ценились и приветствовались мнения абсолютно всех присутствующих, пусть даже окончательное решение всегда оставалось за императором. Тот повесил свой тяжелый плащ на спинку самого высокого стула – словно чтобы сбросить с плеч хотя бы часть навалившегося на него бремени, – и сел. Потом махнул Джубайру, указывая тому на соседнее кресло.

– Сын мой, прости, что тебе пришлось прийти сюда все еще запятнанным своим предыдущим долгом. Но события развиваются слишком уж быстро.

– Я в твоем полном распоряжении, отец.

Отечески похлопав его по руке, Маккар повернулся к широкому столу, поверхность которого усеивали тысячи маленьких золотых корабликов и крошечных серебряных квадратиков с изображением всадников и пеших воинов – расставленные и разложенные там, где в данный момент располагались различные подразделения имперских вооруженных сил.

Император кивнул высокому мужчине с суровым лицом.

– Крыло Драэр, каковы последние сообщения с севера?

Тот встал и поднял длинную деревянную палку. Джубайр присмотрелся повнимательней, когда командующий воздушным флотом стал указывать ею на отдельные отряды и флотилии боевых летучих кораблей, которые позапрошлой ночью переместились к северной границе, охраняя руины Караула Экау и патрулируя береговую линию. Фигурки двух больших линейных кораблей Драэр сдвинул в море, остановив их на полпути к дуге стилизованных завитков, изображавших Дыхание Урта.

– «Коготь ястреба» и «Крыло сокола» должны выйти в пролив вскоре после рассвета и к первому колоколу Вечери достичь южного побережья Халендии.

Джубайр напрягся и бросил взгляд на своего отца.

– Мы выступаем против королевства? Уже? Мы ведь как следует и не выяснили, что же тогда на самом деле произошло!

– Мы уже вполне с этим определились. – В глаза Маккара вернулся огонь, рука на столе сжалась в кулак. – Этот ублюдок, принц Канте, задурил нам голову, уверив в том, что его изгнали из Халендии по каким-то ложным обвинениям! Это был бессовестный обман, поддержанный нашим Глазом Сокрытого, который подтвердил утверждения принца и убедил нас в их правдивости.

Джубайр невольно сжал зубы. Сегодня утром он казнил главу шпионской сети именно за этот промах.

Маккар тем временем продолжал:

– Теперь мы знаем, что Канте наверняка действовал в паре со своим братом-близнецом, принцем Микейном, который возглавил атаку на Караул Экау. Эта бомбардировка вовсе не была демаршем – как мы поначалу предположили – с целью вернуть принца-предателя в Азантийю, а тщательно продуманным отвлекающим маневром, позволившим Канте сделать свой ход. – Маккар обвел гневным взглядом стол. – Эти два пса одурачили нас! Похитили моего младшего сына и мою единственную дочь!

Джубайр услышал, как при упоминании Аалийи у отца перехватило в горле, и поймал себя на том, что его собственные руки сжимаются в кулаки.

Голос императора стал громче.

– Мы прочесали все северные земли и береговую линию, но так и не сумели их обнаружить. Они явно захватили самый быстрый корабль, какой только сумели найти, и уже на пути в Азантийю. Чтобы оставалась хоть какая-то надежда добиться освобождения Рами и Аалийи, наш ответ должен быть скорым и решительным. – Он стукнул кулаком по столу. – Прежде чем им будет причинен какой-либо серьезный вред.

Джубайр уставился вниз, на два кораблика на столе.

– «Ястребиным когтем» и «Соколиным крылом» командуют Пактан с Маришем?

Имелись в виду младшие братья Джубайра. Всех троих разделяла разница в возрасте всего в год.

Маккар кивнул:

– Теми, кто одурачил нас, были двое сыновей короля Торанта. И это будут двое моих сыновей, кто потребует с них ответа.

Джубайр это вполне устраивало, за исключением одной детали.

– Я тоже должен быть там, отец.

После смерти их матери он практически вырастил Рами. И души не чаял в своей младшей сестре, столь же нежно опекая ее, как и отец. Их потеря глубоко ранила его. Джубайр едва мог без отчаяния подумать об этом. Ему приходилось прятаться от собственного сердца, иначе горе грозило обездвижить его.

Маккар покачал головой:

– Мариш и Пактан всю свою жизнь учились, чтобы стать моим мечом в облаках. Ты нужен мне здесь, сын мой.

Джубайр нахмурился, хотя не мог не признать, что два его младших брата действительно стали умелыми и доблестными летунами. Такова была их роль в империи – так они служили своему отцу.

Принц откинулся в кресле, принимая сказанное.

«А что еще мы можем сделать?»

Увы, но его отец еще не закончил.

– Мы слишком долго были слепы, и настал момент пошире раскрыть глаза. Дабы лучше понять, что нас ждет впереди и как со всем этим поступить, с первым же рассветным колоколом я отправляюсь в Казен, чтобы посоветоваться с Ораклом.

Джубайр едва не ахнул, начиная понимать, почему его позвали на этот военный совет, не дав даже переодеться.

– Слишком долго, – продолжал Маккар, – пренебрегал я мудростью Оракла и теперь вижу, к чему привело нас это пренебрежение!

Джубайр повернулся к отцу, высказывая вслух то, что наверняка сейчас было у всех в головах, и зная, что никто другой озвучить это не решится.

– Ты собираешься к нему прямо сейчас? – Он махнул рукой на стол с картой. – В самый разгар нашего нападения на Халендию?

– Это должно быть сделано без промедления.

Послышался кроткий голос одного из императорских чааенов:

– Ваша Блистательность, не лучше ли будет доставить Оракла в Кисалимри, а не лететь к нему?

– Нет. Оракл должен вдохнуть испарения Мальгарда, чтобы должным образом вызвать свои видения. Сейчас не время для полумер. Только не тогда, когда с каждым днем барабаны войны звучат все громче.

Джубайр знал, что отговорить императора не выйдет никакими силами. Маккар на Оракла едва ли не молился – даже в мирное время. А теперь, когда на горизонте замаячила война, его отец хоть на четвереньках поползет, только чтобы получить совет предсказателя.

К счастью, император полагался на куда более быстрый способ передвижения.

– Я улетаю на стрелокрыле. Такой корабль доставит меня туда и обратно за два дня, самое большее за три. – Он встал, подхватил с кресла свой плащ и протянул его Джубайру: – А покуда, сын мой, ты возложишь на себя мою мантию.

Несколько мгновений Джубайр ошеломленно сидел, переводя дыхание. А затем повиновался отцу и встал, с громким скрипом отодвинув кресло. Маккар обошел его и накинул плащ ему на плечи – хотя свой императорский венец оставил на голове. Потом махнул на собравшихся за столом.

– Полагайся на них, сын мой, но доверяй своему собственному сердцу. Я хорошо тебя воспитал. Ты легко сможешь нести это бремя, пока я не вернусь.

Под тяжестью плаща, навалившегося ему на плечи, Джубайр был не совсем уверен, что это и вправду так. Ему даже стало трудней дышать. Однако он все-таки поднял руки к горлу, застегивая его.

– Я не подведу тебя, отец.

Потом собравшиеся за столом окончательно обсудили все детали. Большинство из сказанного пролетело у Джубайра мимо ушей, поскольку он безуспешно пытался свыкнуться со своим новым положением. Как только все было улажено, его отец стремительно удалился, полный решимости поскорей добраться до Оракла и проконсультироваться с ним.

Джубайр пристально посмотрел на тех, кто мог бы сыграть для него эту роль. В комнате воцарилось долгое молчание, как будто все внезапно ощутили его неуверенность в своем собственном статусе.

Щит Ангелон наконец встал и, склонив голову, попросил разрешения высказаться. Командующий сухопутными войсками империи, которому шел пятый десяток лет, приходился Джубайру пятиюродным братом. Его смуглое лицо было рассечено белым шрамом, протянувшимся прямо поперек лба.

Джубайр поднял руку, для чего ему пришлось выпростать ее из-под плаща.

– Насчет чего?

– Драэр уже подробно поведал о нашей готовности противостоять вражеским силам за пределами границ империи. Но я думаю, что теперь нам следует обратиться к угрозам и в наших собственных стенах. Прошлой ночью Шайн’ра совершила целых два нападения. Кулак Бога сжег пару фургонов с припасами, направлявшихся в юго-западный гарнизон, а другая их группа устроила засаду на гвардейцев возле таверны, отобрав у них оружие и доспехи и вырезав у каждого на груди символ Шайн’ра – пробуждающийся глаз.

Челюсть Джубайра напряглась. Ему пришлось буквально выдавливать слова изо рта.

– И что же ты советуешь?

– Император Маккар проявил неохоту обрушить всю мощь Щита на этих мятежников, даже после той попытки похищения твоей сестры.

Джубайр кивнул, поскольку и сам принимал участие в этих дебатах.

– Он опасается, что излишняя жестокость и попытка разделаться с ними железной рукой способна привлечь в ряды Шайн’ра еще больше низкорожденных, – сказал он. – Тем более что в прошлом Кулак досаждал нам в основном по мелочи. Мой отец считает, что в последнее время они осмелели лишь из-за нападения на Караул Экау – воспользовавшись тем, что нас отвлекли в другом месте.

– Может, это и правда, но они еще больше осмелели после похищения твоего брата и сестры. И до этого низкорожденные уже относились к ним с теплотой, увеличивая их численность. Кулак добился этого, щедро одаривая низшие касты всяческими благами. Готов поспорить, что мясо и зерно, украденные из сожженных фургонов с припасами, уже распределены по всей стране, купив поддержку простолюдинов. Для кого-то и туго набитый живот – благо.

– Итак, ты хочешь, чтобы сейчас мы начали действовать?

– Причем жестко. Особенно пока они не прознали, что император покинул город. У меня уже есть мысль, как расставить им ловушку. С учетом того, что «Кулак Бога», подобно чуме, лишь растет и распространяется во все стороны – а наверняка будет и дальше ширить свои ряды, воспользовавшись возникшей сейчас напряженностью, – это может оказаться нашим последним шансом вырвать их с корнем и обезвредить их предводителя Тазара хи Маара, прежде чем Шайн’ра станет по-настоящему серьезной силой.

Джубайр вгляделся в лица остальных. Большинство собравшихся безучастно помалкивали, не желая брать на себя ответственность. Но двое чааенов его отца слегка кивнули в знак согласия.

Ломая голову над решением, Джубайр ощущал на себе тяжесть отцовского плаща. Он знал, что настанет день, когда придется окончательно взвалить это бремя себе на плечи.

Принц уставился на свои покрытые запекшейся кровью руки – руки палача. Это была роль, которую он хорошо знал – та, из которой мог черпать силу и честь в это смутное время. Джубайр представил, как вручает своему отцу по возвращении голову Тазара хи Маара.

И поднял взгляд на Авалона:

– Собери всех, кого следует, и да будет так.

Глава 40

Укрывшись в низенькой чердачной клетушке над шорной мастерской, Тазар хи Маар внимательно наблюдал за раскинувшейся перед ним рыночной площадью. Легкий ветерок заносил через окошко едкий запах пропитанных мочой шкур, сушащихся во дворе.

Луна уже повисла над самым горизонтом, возвещая о том, что через пару колоколов начнется новый день. В этот ранний час на темной площади было тихо – лавки закрыты дощатыми щитами, а прилегающие улицы в основном пусты. По булыжной мостовой неспешно тарахтела одинокая повозка, запряженная гнедой кобылой, кучер которой клевал носом на облучке. Лошадь низко повесила голову, столь же безучастная ко всему окружающему. Бедная животина наверняка хорошо знала дорогу, поскольку проходила этим маршрутом бесчисленное количество раз.

Эта пара символизировала весь город.

«Навек обреченный брести по одному и тому пути, безразличный ко всему окружающему».

Тазар намеревался в корне изменить эту ситуацию – сорвать шоры с людских глаз и покончить с тиранией империй. Эта цель воспламеняла его кровь, и пламя это подпитывалось всем, чему он научился и что узнал за два десятилетия, проведенных в городе.

Мальчиком он учился в Бад’и Чаа – Доме Мудрости, но не как оскопленный послушник, а как низкорожденный слуга. Мать научила его читать чуть ли не в младенческом возрасте, что дало ему ключ к знаниям, запертым в этих мрачных стенах. Юный Тазар воровал книги, подслушивал на занятиях, пока мыл полы, и нашел себе среди учеников горстку наставников, которые сжалились над сынишкой простой посудомойки. Позже потребовалось торговать собственным телом, чтобы и дальше продолжать это тайное обучение.

Его образование было уникальным и в других отношениях. Его не сковывали порядки этой научной тюрьмы. Он был волен изучать все, что хотел, не опасаясь нарушить строгие схоластические догмы и диктат имперской идеологии. Тазар читал книги об открытых обществах с менее строгими нравами и желал того же для себя – а потом и для всех запертых в рамки кастовых ограничений и неспособных когда-либо подняться выше своего положения.

Со временем его незаурядный ум и способности были отмечены – в конце концов юношу подарили дворцу для службы в королевской резиденции. И с каждым годом в нем сильней закипало негодование. Прикрываясь свойственной слугам анонимностью, он наблюдал за тем, как вели себя имри. Отмечал щедрость их столов, в то время как все остальные голодали. Богатство их нарядов, тогда как другие люди дрожали зимними ночами от холода. Даже их смех и музыка, казалось, лишь заглушали для них рыдания и горестные стоны вокруг. Они были бесконечно жестоки, преисполнены высокомерия и прочно укоренились в собственном превосходстве и данном им по крови праве кровосмешения.

А еще Тазар потихоньку шпионил за худшими из них. В том числе и за Просветленной Розой Имри-Ка.

Ее гневные взгляды заставили обделаться со страху не одного слугу. Высокомерное самомнение ее было поистине безграничным – впрочем, и не совсем уж необоснованным. Аалийя и вправду заметно выбивалась из общего ряда имри, заметно превосходя своим интеллектом своих братьев и сестер. Именно этот ее изворотливый ум и позволил ей разоблачить Тазара, когда тому было шестнадцать. Он допустил ошибку, попытавшись подмазаться к ней, как в свое время к ученикам в школе. Но Аалийя раскусила его уловку, наверняка ощутив злобу, исходящую чуть ли не от его кожи.

Тазар едва успел скрыться в огромном густонаселенном городе, где в конце концов прибился к Шайн’ра, которые разделяли его амбиции и разожгли их еще ярче. И всего четыре года спустя, благодаря своей безжалостности и уму, сумел настолько пробиться наверх, чтобы возглавить их.

«И я добьюсь успеха там, где до сих пор терпело неудачу каждое из поколений».

Он представил себе лицо Аалийи, гладкое и накрашенное, сияющее тщеславием всех имри. Всего пару дней назад он был так близок к тому, чтобы…

С пыльных досок рядом с ним донесся крик:

– Вон они!

Тазар проследил взглядом туда, куда указывал Джамельш, его второй заместитель, – на дальнюю сторону площади. В поле зрения показались лошади в доспехах и столь же плотно закованные в броню всадники. Следом за ними катила боевая повозка, ощетинившаяся копьями и стрелами. Отражая слабый солнечный свет между зданиями, шлемы дюжины гвардейцев ярко сияли на темной площади.

А вслед за ними показалась цель, которую и высматривал всю ночь Тазар, – небольшой закрытый фургон, запряженный четырьмя буйволами. Хотя тот был совсем крошечным, вес упрятанного в нем груза требовал значительных тягловых усилий – золото гораздо тяжелей муки или овса.

За ним следовала еще одна боевая повозка.

Однако это было довольно жалкое сопровождение для целого состояния в золоте, которого с лихвой хватило бы, чтобы финансировать Шайн’ра в течение десяти лет? – да еще и осталось бы столько, чтобы прокормить сотни людей в течение того же времени.

Джамельш лег на живот и перекатился на бок.

– Я не ошибся. Все так, как мне говорили. Груз золота. Направляется в порт.

Тазар кивнул. С началом войны император отправлял золото своему парусному флоту, базирующемуся в гавани, откуда оно должно было отправиться по морским волнам, дабы купить лояльность разбойников и пиратов в разных местах Венца, использовать их в качестве шпионов и вредителей.

«Но мы найдем ему лучшее применение».

Весь прошедший день город был взбудоражен. Гарнизоны пришли в движение. Боевые машины подтягивались к ключевым позициям. Через дальноскоп Тазар углядел, как по небу в облаке огня и дыма пронесся стрелокрыл. На корме его развевались флаги с гербами как Клаша, так и династии Хэшанов, подтверждая слухи о том, что император направляется в Казен к своему прикормленному прорицателю. Императорский стрелокрыл сопровождала небольшая флотилия таких же летучих судов. Все крутилось и вертелось.

Хаос всегда служил Шайн’ра хорошую службу. «Сослужит и сейчас».

Кто-то наверняка счел, что среди всеобщей сумятицы эта перевозка золота останется незамеченной, особенно в такую рань, когда бо́льшая часть города спит. «Но не все из нас спокойно лежат сейчас в своих постелях».

Тазар бросил взгляд на Джамельша. Тот тяжело дышал, на лбу у него выступил пот. Его друг сверкнул улыбкой, взволнованный тем, что должно было произойти. Наверняка тоже нервничал. Но они хорошо подготовились.

Тазар подвинул накрытый фонарь ближе к окну. Дождался, пока имперские силы не окажутся на площади, а затем трижды снял тряпку с огня, подавая сигнал Алтее, своей первой заместительнице, которая пряталась на чердаке на противоположной стороне площади.

Послышался резкий свист, оповещая всех.

Кулак Бога ударил одновременно из всех лавок, окружающих площадь. Стрелы смертоносным градом посыпались с высоты. Дружными залпами защелкали арбалеты, выкашивая площадь будто косой. Из всех выходящих на площадь дверей выскакивали Шайн’ра, размахивая изогнутыми клинками и хлыстомечами. Ножи серебряными вспышками слетали с кончиков пальцев. Падали лошади и гвардейцы.

Однако из боевых повозок ответили, стреляя во все стороны. Многие из Шайн’ра уже тоже успели упасть – либо мучительно корчась, либо замертво. Но Тазар привлек к этой засаде почти весь Кулак – больше двухсот мужчин и женщин. Они кишели на площади, как муравьи. Потерянные жизни с лихвой возмещались весом золота.

И все же Тазар не стал бы рисковать жизнями своих товарищей, не рискнув своей собственной.

Схватив смотанную кольцами веревку, он выбросил ее в окно и вскочил на подоконник. Скользнул по ней вниз, ловко приземлился и выхватил свой собственный палаш.

Джамельш спрыгнул рядом с ним, размахивая двумя изогнутыми клинками, в обращении с которыми не знал себе равных – само воплощение стали и мастерства. Однако такой талант, наверное, и не требовался. Имперские стражники, оказавшиеся в меньшинстве и неподготовленные, уже пали жертвой жестокой и внезапной атаки.

Обе боевые повозки были уже захвачены, превратившись в бойни. Несколько гвардейцев бежали верхом, бряцая доспехами – заявляя о своей трусости.

Тазар заметил, что все буйволы, запряженные в фургон с золотом, лежат на боку, натянув постромки. Один был все еще жив, бился в своей упряжи, ревущий и окровавленный. Тазар выдернул из мертвых рук одного из своих воинов арбалет. Тот был все еще взведен, короткая стрела на месте. Подняв его одной рукой, он прицелился и выстрелил быку прямо в глаз. Тот напрягся, запрокинув шею, и упал на булыжники.

Предвидя, что тягловые животные, запряженные в повозку, могут не выжить, Тазар заранее приготовил свежих буйволов на боковой улочке. Он повернулся к Джамельшу:

– Сходи приведи…

Клинок полоснул Тазара прямо по глазам. Он инстинктивно откинулся назад, но острие рассекло ему переносицу, так ударившись о кость, что перед глазами все поплыло. И все же Тазар не дожил бы до своих лет, не обладая мгновенной реакцией. Взмахнул зажатым в руке арбалетом, он ударил им Джамельша в плечо, отбросив его на шаг назад – достаточно для того, чтобы успеть приставить свой палаш к груди своего второго заместителя. Выражение лица Джамельша было страдальческим, хотя и не из-за того, что острие меча проткнуло ему кожу.

– У Щита мои дети… – проквакал Джамельш. – Они вручили мне язык моего младшего сына. Либо я соглашаюсь им помочь, либо они порежут моих сыновей и дочерей по частям, кусочек за кусочком!

Тазар изо всех сил пытался понять, но окончательный ответ пришел с мощным взрывом позади него. Взрывной волной его отбросило вперед. Упертый в грудь Джамельша клинок пронзил того насквозь, уткнувшись в каменную стену позади него.

Джамельш рухнул, увлекая за собой палаш. Рот его открывался и закрывался – наверное, в попытке попросить прощения, но лишь проливая кровь. Позади Тазара послышались крики. Он развернулся, выдергивая клинок из бездыханной груди своего заместителя.

В момент оглушительного взрыва фургон с золотом разлетелся вдребезги, разбрызгав по всей площади какое-то пылающее зеленое масло. Брызги эти прожигали ткань, кожу и даже кости. Тазар сразу узнал эту черную алхимию.

«Нафлан…»

Фигуры слепо разбегались во все стороны, сгорая как свечки прямо у него на глазах.

Тазар попятился, понимая, что ничего не может сделать. В фургоне никогда и не было никакого золота – лишь эта горючая смерть. Самого его спас навес шорной мастерской, под которым он в этот момент находился.

Тазар оглядел площадь. По чистой случайности удалось спастись и некоторым его товарищам, которые уже собирались в беспорядочные группы. На дальней стороне площади он заметил Алтею, свою заместительницу. Волосы у нее дымились, но она криками подзывала всех к себе, готовясь спасаться бегством.

Однако битва была еще не закончена.

Над площадью вдруг показался летучий корабль-быстроходник. Потом еще один. Их кормовые двери были откинуты. Из их трюмов и с палуб посыпались человеческие фигурки, за спинами у которых с хлопками распахивались перепончатые крылья. Гвардейцы, числом с полсотни, сквозь дым и крики заскользили вниз.

Тазар понял, что единственная надежда – бежать, а затем собрать оставшиеся силы. Схватив висящий у него на шее костяной свисток, он несколько раз резко дунул в него, подавая сигнал к отступлению. Этот пронзительный свист привлек внимание Алтеи. Она кивнула ему и взмахом руки увлекла собравшихся вокруг нее в лабиринт окружающих площадь улиц.

Тазар побежал в противоположном направлении.

* * *

Когда по городу разнесся звон второго утреннего колокола, Тазар спешил по какому-то темному переулку, в котором воняло дерьмом и застарелой мочой – и не только от крыс, которые разбегались с его пути. К счастью, он не так хорошо чувствовал запахи – из обеих ноздрей у него текла кровь вперемешку с соплями.

Тазар прижимал к переносице тряпку, пытаясь остановить поток крови от удара Джамельша. И все же по-прежнему ощущал на губах ее вкус – железистую горечь, напоминающую о недавнем предательстве.

Той же тряпкой он уже стер белую краску, пролегшую полосой по глазам от виска до виска, и переоделся в украденный балахон биор-га с вуалью, чтобы еще больше скрыть свои черты. Пока Тазар продвигался по Кисалимри, по улицам уже рыскали охотники – некоторые в доспехах, другие более скрытно. Даже переодетому, ему пришлось убить троих, чтобы добраться до этого переулка.

Наконец он бросился к ничем не помеченной двери и постучал в нее условным стуком.

В занозистом дереве открылась дырка от сучка, за которой появился чей-то глаз. Тазар сорвал с себя шапочку с вуалью, открыв лицо, после чего услышал скрежет поднимаемого засова. Дверь распахнулась ровно настолько, чтобы он смог быстро протиснуться внутрь. Хмуро посмотрев на него, дородная матрона в заляпанном фартуке и с растрепанными седыми волосами повела его по совершенно темному коридору, в конце которого мерцал огонь.

До Тазара доносились тихие голоса, пока кто-то не шикнул на остальных, заставляя всех замолчать.

Пройдя до конца коридора, он обнаружил дюжину фигур, столпившихся в маленькой комнатке. Несколько человек грели руки у небольшого очага с краснеющими в нем углями. Все были в синяках, в крови и явно раздосадованы. У одного было ужасно обожжено лицо, наполовину скрытое повязкой. Самая высокая из фигур протолкалась сквозь толпу и быстро направилась к нему.

– Алтея… – выдохнул Тазар.

Его первая заместительница обняла его.

– Слава всем богам, – прошептала она ему на ухо, прежде чем отстраниться, держа его на расстоянии вытянутой руки и приглядываясь к тому, что осталось от его носа. – Тебе понадобится целитель.

– С этим можно подождать. Даже это убежище может недолго оставаться безопасным.

Алтея нахмурилась:

– Почему?

Тазар рассказал ей о нападении Джамельша и о том, как тот заманил их в засаду ложным обещанием золота.

– Неизвестно, рассказал ли Джамельш имперским и о наших тайных убежищах, – с тревогой в голосе закончил он, оглядывая комнату.

– У нас их десятки, – отозвалась Алтея. – Нам просто повезло, что мы оба оказались именно в этом.

Тазар слегка улыбнулся ей, ощутив резкую боль в носу.

– Не такое уж это и везение. Просто самое близкое место.

– Верно, но если ты прав насчет того, что Джамельш выдал наши секреты, то гвардейцы первым делом заявились бы именно сюда. Поскольку их так и не видно, то можно не переживать.

Он похлопал Алтею по плечу, в очередной раз оценив ее практичный ум. Но она тут же добавила, пожав плечами:

– Если только они не ждут, пока не соберется еще больше наших, прежде чем напасть.

Тазар застонал. Иногда его правая рука бывала чересчур уж умна.

Лихорадочный стук, эхом донесшийся от двери в переулок, заставил их умолкнуть. Набитый код был правильным.

«Но что, если Джамельш выдал и его?»

Тазар услышал, как открылась дверь, а затем приглушенные голоса. Из коридора донеслись торопливые шаги. Он выхватил свой палаш, вняв опасениям Алтеи, но, похоже, посетитель был один.

В комнату ворвался какой-то подросток, слишком юный даже для пушка на подбородке – вспотевший и раскрасневшийся. Поспешно обведя свой левый глаз большим и указательным пальцами в тайном приветствии Шайн’ра, он вгляделся в лица присутствующих в комнате.

– Тазар хи Маар? – спросил подросток.

Тот склонил голову к Алтее.

– Ты его знаешь? – прошептал он.

Она покачала головой.

Обожженный мужчина слегка приподнялся, припадая на ногу.

– Это сын Башаара. Из пятой четверки боевой группы Кулака.

Мальчишка кивнул головой, подтверждая эти слова, и ткнул себя в грудь.

– Иллиас, – сказал он, назвав свое имя.

Заметно успокоившись, Тазар подошел ближе.

– Чего тебе надо, Иллиас? Почему ты так ворвался сюда?

Подросток протянул ему запечатанную с концов трубку, с которой свисало несколько шнурков – сбруя почтовой вороны.

– Мне велели передать это Тазару хи Маару.

– Кто велел? – спросила Алтея.

Иллиас сглотнул:

– Я не знаю. Какой-то чужеземец. Он заплатил мне серебряную эйри за доставку. Сказал, что он друг Кулака. И что перехватил сообщение, отправленное почтовой вороной в «Попранную Розу». Сказал, что Тазару обязательно надо его прочесть.

Тот с подозрением протянул ладонь:

– Я Тазар.

Мальчишка с сомнением посмотрел на него.

– Он не лжет, – буркнул подростку обожженный мужчина.

Иллиас не решился подойти ближе – наверное, потому, что Тазар все еще держал в руке свой палаш. Однако все-таки протянул руку и бросил трубку тому в ладонь.

Но Алтея не позволила Тазару сразу прочитать послание.

– Иллиас, а как ты узнал, что нужно прийти именно сюда? Именно в это убежище?

Мальчишка пожал плечами:

– Чужеземец сказал мне, что Тазар будет здесь.

Алтея бросила взгляд на Тазара, нахмурив брови, а затем опять повернулась к мальчишке:

– Иллиас, а как выглядел этот человек?

– Как и большинство чужеземцев… С бледной кожей. Довольно пожилой, с красным носом, как у пьяницы. – Он откинул со лба упавшую на глаза черную прядь. – И с волосами как сухая солома.

Алтея повернулась к Тазару:

– Ты знаешь кого-нибудь похожего?

Тот медленно покачал головой:

– И все-таки давайте посмотрим, чем этот «друг Кулака» желает поделиться с нами.

Откупорив трубку, Тазар вытряхнул из нее маленький свиток из непромокаемого пергамента. Послание уже кто-то прочел, поскольку восковая печать была сломана. Когда он вновь собрал ее, на ней и вправду оказался виден пятилепестковый бутон «Попранной Розы».

Тазар развернул свиток, зажав его между пальцами, и пробежался глазами по аккуратным строчкам текста. И в этот момент все тело у него похолодело, а дыхание перехватило в горле.

– Что там говорится? – спросила Алтея.

– Эта… Эта записка, датированная вчерашним днем, отправлена теми, кто похитил сына и дочь императора! Там сказано, что скоро они пересекут Уступ и направятся в Мальгард.

– Но в этом же нет никакого смысла… – недоуменно произнесла она. – По всем слухам, похитители сразу же направились на север, в Халендию.

– Но вдруг это не так?

Алтея покачала головой:

– Наверняка это какая-то уловка – чтобы заманить нас в очередную засаду.

Тазар не был настолько в этом уверен.

– Я видел, как императорский стрелокрыл улетел в том же направлении.

– Верно – чтобы Маккар мог посоветоваться со своим Ораклом. Теперь об этом знает весь город.

– Но что, если это просто отговорка? Вдруг он направляется на встречу с этими похитителями, чтобы забрать сына и дочь?

Тазар представил себе Аалийю – ее презрительно сжатые губы и глаза, горящие негодующим огнем. Пару дней назад ему не удалось заполучить ее, в то время как у кого-то другого это все-таки вышло. Он вспомнил, как халендийский принц сорвал устроенную Кулаком засаду. Тогда Тазар был уверен, что этот ублюдок защищал Аалийю, но теперь все стало ясно. Принц просто прикрывал свой собственный заговор с целью похитить ее чуть позже.

Мастерский удар, заслуживающий уважения.

Тем не менее кулак Тазара крепко сжал рукоять палаша. Если принц Канте и вправду настолько хитер, не мог ли он направиться не на север, как все ожидали, а на юг?

Тазар знал ответ.

«Конечно же мог».

Алтея коснулась его плеча:

– Тазар?

– Собери все наши силы – тех, кто еще может держаться на ногах, – для небольшого путешествия.

– Зачем?

– Мы направляемся в Казен.

– Но…

Он поднял руку, не терпя возражений и с каждым ударом сердца обретая все большую уверенность. Император был сейчас там, причем лишь с весьма скудным эскортом. Тазар потер свой заросший щетиной подбородок, обдумывая варианты. Кисалимри стал для Кулака слишком опасен. Уцелевших бойцов не хватит, чтобы чего-нибудь тут добиться. Но если отправиться в Казен…

«Никто не ожидает увидеть Кулак так далеко от Вечного города».

Он вновь представил себе Просветленную Розу Имри-Ка. Аалийя будет стоить дороже всего того золота, которое они сегодня потеряли.

Хотя его амбиции были куда как грандиознее.

Тазар схватил Алтею за руку, пытаясь разделить с ней свой пыл.

– Ни в коем случае нельзя упускать такую возможность – отомстить за тех, кто был сегодня убит, и нанести удар в самое сердце империи!

И все же об одной последней перспективе он умолчал.

«А еще это шанс прихлопнуть этого выскочку – халендийского принца».

Часть IX