Оракл из Казена
Из всех прорицателей я наимудрейший. Ибо поведаю вам сейчас истину превеликую, кою всяк обязан смиренно выслушать и принять. Истина же сия в том, что судьба наша нам совершенно неведома и выведать ее никому не по силам.
А посему просто радуйтесь жизни, будьте счастливы и беспечны, други мои!
Глава 57
«Я просто обречен никогда не спать…»
Как и два дня назад – а казалось, что прошла целая вечность, – Врита подняли с постели в несусветную рань. Окончательно измотанный после вчерашней битвы над водами пролива, он вновь оказался в самом сердце великого инструмента Ифлеленов, перед лицом бронзового бюста – в ожидании, пока Исповедник Керес расшифрует очередное послание от Скеррена.
Сердце гулко стучало у него в груди, руки крепко сжимали пояс рясы.
В последнем кодированном сообщении Скеррена, отправленном с его боевой баржи, говорилось о том, что возглавляемая им флотилия столкнулась с жестокой бурей над горами Драконьего хребта. Однако Скеррен наконец уловил слабый сигнал бронзового артефакта. Обнаружив цель, его баржа и три сопровождающих ее быстроходника направились прямиком в этот бушующий над хребтом шторм.
И с тех пор Скеррен так и не подавал никаких вестей, наконец проявившись лишь два колокола тому назад.
Сообщение поступало медленно, короткими миганиями и долгими засветками – на одну только передачу его ушла значительная часть утра. Теперь ожидание затянулось еще больше, поскольку длинную череду коротких и длинных миганий кропотливо расшифровывали. Дело было уже к полудню, и Врит начал терять терпение.
Он бросил взгляд на хрустальную сферу следящего устройства. Местоположение бронзового артефакта отмечала желтая точка. Она по-прежнему не двигалась, словно застряла на месте. Красная засветка флотилии Скеррена приближалась к ней, уже едва не накрыв ее.
И тут его корабли вдруг остановились, зависнув так мучительно близко к цели.
«Что же там происходит?»
Керес, склонившийся над заляпанным и исчирканным чернилами пергаментом, наконец выпрямился. Сосредоточенно наморщенный лоб у него покрылся испариной от усилий разобраться в новом сообщении Скеррена. Глаза его оставались прищуренными, как будто он до сих пор разгадывал код.
– Странно… – пробормотал Керес.
Врит шумно выдохнул:
– Да Дрейк тебя побери, что там написано?
Лысый Исповедник даже съежился, услышав из уст коллеги столь богохульную брань.
– Выкладывай! – потребовал Врит.
Керес кивнул:
– Скеррен докладывает, что достиг западных склонов Драконьего хребта. Во время перехода он потерял в ледяной буре один из своих быстроходников. И до сих пор точно не знает, что с ним случилось.
Врит лишь отмахнулся от этой потери.
– Это не имеет значения. Что еще?
– Во время своего перехода через горы Скеррен продолжал получать отклики на своем маленьком следящем устройстве и осторожно продвигался в указанном направлении, хотя сигнал то появлялся, то исчезал. Но когда он добрался до дальней стороны Драконьего хребта, местоположение стало более ясным – но также и потеряло всякий смысл.
– Что ты имеешь в виду?
Керес облизал губы.
– Сигнал вроде как исходил откуда-то из самой глубины Ледяного Щита.
– Из-под Щита? – Врит напрягся, представив себе свое бронзовое сокровище, упрятанное вне пределов их досягаемости.
Керес объяснил:
– Потеряв один из своих кораблей, Скеррен придерживал свою баржу и два оставшихся быстроходника. Он опасался спровоцировать что-то, что уже остановило врага. Особенно когда тот так близко. Чтобы как следует все разведать, он отправил группу маленьких скользокрылов – общим числом десять, – чтобы они украдкой спустились по склону ледяной горы, держась вплотную к нему.
Врит кивнул, сразу представив себе эти неприметные одноместные кораблики. Скользокрылы представляли собой не более чем крошечные капсулы с крыльями, подвешенные на обтекаемых летучих пузырях и снабженные единственной маневровой быстропламенной горелкой. Они идеально подходили для скрытой разведки.
– И что же Скеррену удалось выяснить?
– Увы, но вернулись лишь три скользокрыла. Остальные были потеряны. Вернувшиеся рулевые утверждали, что обнаружили огромную, пышущую жаром трещину во льду. Когда они спустились в ее насыщенные паром глубины… то обнаружили совершенно иной мир!
– О чем ты вообще говоришь?
– Они увидели там огромное горячее море. Подо льдом. Во время разведки скользокрылы держались поближе к туману под его светящейся крышей. И, наблюдая с высоты, заметили деревню с людьми – обитателями Ледяного Щита – и лодками. Но самое главное… – глаза Кереса к этому времени стали огромными, – они опознали обломки халендийского быстроходника на его берегу!
У Врита была еще тысяча вопросов, но он сосредоточился на самом важном.
– Противник наверняка потерпел там крушение. Неудивительно, что они не двинулись с места. – Врит крепко вцепился в руку Кереса. – А что бронзовый артефакт?
– Он должен быть где-то там, внизу, но Скеррен постоянно получал различные, иногда противоречивые сигналы, как будто имелись и другие источники, излучающие подобные эманации.
– И каковы его дальнейшие планы?
– Он продолжает сохранять осторожность, особенно после того, как бо́льшая часть скользокрылов пропала без вести. Тем не менее Скеррен намерен вторгнуться в этот мир с помощью двух оставшихся у него быстроходников. Устроить налет на ту деревню, захватить обломки халендийского корабля и обосноваться там.
Слушая это, Врит лишь кивнул.
Но Керес еще не закончил.
– На данный момент Скеррен придержит свой основной корабль, пока все это не будет захвачено, а затем спустится, чтобы устроить заключительную охоту.
Врит прикрыл глаза.
«Наконец-то…»
Хотя один вопрос по-прежнему стоял выше всех остальных.
– Когда? – спросил он.
– Скеррен сейчас заканчивает подготовку к этой вылазке, так что хочет…
Голос Врита стал острым, как кинжал:
– Когда?
Керес прочистил горло:
– С наступлением темноты.
Глава 58
Микейн стоял перед бурей гнева своего отца. Вскоре после полудня его вызвал в зал совета королевский постельничий – высокий, худой как скелет мужчина с крючковатым носом, замогильный вид которого всегда нервировал Микейна в детстве. И нервировал до сих пор, особенно после того, как тот без спросу ворвался в его личную ванную. Микейн, голый и без маски, ощутил себя выставленным на всеобщее обозрение.
Мало кто видел остатки его лица, скрытые под выпуклой серебряной пластиной. Россыпь шрамов искривила уголки его губ в вечной ухмылке, избороздила щеку. Половина носа отсутствовала, превратив его в поросячье рыльце. Неровная узловатая линия пересекала лицо от брови до самой челюсти.
От своей любимой Миэллы подобные ужасы Микейн тщательно скрывал, позволяя ей видеть себя лишь в маске, в том числе и когда ложился с ней в постель. Единственный раз, когда он снял эту серебряную пластину, – это когда взял ее сзади, уткнув лицом в подушку. Но даже тогда Микейн слишком уж остро сознавал свою ущербность, отчего едва сумел обрести мужскую силу.
И, конечно же, никогда не позволял увидеть свое истинное лицо своим детям – ни сыну, ни дочери.
Так что настроение у него уже было отвратительным, когда он поднялся по ступеням позади тронного зала и вошел в зал совета с каменными стенами, крышу которого поддерживали толстенные балки над головой, а пол под ногами устилали многовековые ковры. Огонь в открытом очаге уже превратился в угли, такие же красные, как лицо его отца.
Король Торант ри Массиф, венценосный владыка Халендии, восседал в конце длинного стола из железного дерева. Мантию он сбросил, обнажив расшитый бархатный камзол с оборчатым шелковым воротником. Ярость заострила черты его лица, смягченные лишь ореолом белокурых кудрей, гладко зачесанных на лоб; губы кривила хмурая гримаса. Король молча смотрел на сына через стол.
Микейн ждал, пока отец заговорит первым. Еще больше распалять царственный гнев явно не стоило. По затылку Микейна скатилась капелька пота, но он не осмелился смахнуть ее.
Наконец его отец поднялся, с громким скрежетом отодвинув свое тяжелое кресло. Огонь в глазах короля едва не заставил Микейна отступить на шаг, но предводитель его Сребростражи стоял прямо позади него, преграждая путь к отступлению. И он, и Торин были облачены в легкие доспехи, начищенные до блеска для этой аудиенции.
Торант махнул военачальнику Реддаку ви Лаху, сидящему справа от него:
– Поделись с наследным принцем тем, что принесла нам стая почтовых ворон! Этими депешами с нашего южного побережья.
Микейн выпрямился. Они с Реддаком вернулись в Азантийю рано утром, как раз когда над городом зазвонили рассветные колокола, словно празднуя победоносное прибытие «Крылатого возмездия». Но весть обо всем, что произошло в небе над дымным Дыханием Урта, достигла Вышнего раньше них.
Палуба линейного корабля была уже отмыта от венценосной крови, тело и голова клашанского принца покоились в деревянном гробу. И все же опрометчивый поступок Микейна было не так-то легко скрыть.
В отличие от общего ликования, последовавшего за бомбардировкой Караула Экау, не было ни радостных возгласов, ни звона мечей по щитам, ни потоков эля, ни бесконечных декламаций, восхваляющих его отвагу и доблесть. Атмосфера была мрачной. Все знали, что Южный Клаш в конце концов должен отреагировать.
Прошлой ночью, осознавая эту угрозу, Реддак приказал «Возмездию» вернуться домой. Прежде чем покинуть пролив, верховный военачальник отправил все оставшиеся корабли прочесать дымную завесу в поисках «Соколиного крыла» – второго клашанского боевого корабля, который ускользнул от их засады и бесследно исчез.
Реддак встал и оглядел горстку присутствующих членов королевского совета. Все они были ближайшим окружением Торанта, самыми доверенными его советниками, в число которых входили главный провост короны, главный казначей империи и ее территорий, градоначальник Азантийи и председатель Совета Восьми Тайнохолма. Единственный из присутствующих, не относящийся к подобной верхушке, стоял за левым плечом короля – постельничий Мэллок с суровым лицом.
Реддак прочистил горло, но прежде чем он успел заговорить, в зал быстрыми шагами ворвался кто-то из опоздавших, обойдя Микейна и Торина. Исповедник Врит быстро склонился перед королем, а затем выпрямился, чтобы занять свое место за другим плечом Торанта.
– Прошу прощения, сир, – прошептал запыхавшийся и раскрасневшийся Врит ему на ухо. – Из глубин Цитадели Исповедников путь неблизкий.
Отмахнувшись от его оправданий, отец Микейна кивнул Реддаку:
– Продолжай.
Верховный военачальник обошелся без преамбул.
– Острова Щита подверглись нападению, – ровным голосом объявил он. – Разрушены до основания.
Казначей Хесст, похожий на во́рона мужчина с седеющими черными волосами, резко выпрямился.
– Щита? – Он бросил взгляд на короля. – Эти острова поставляют нам большинство редких минералов, необходимых при возгонке подъемных газов для наших кораблей.
– Хесст вновь обратил свои прищуренные темные глаза на Реддака.
– Сколько городов и перегонных заводов они разбомбили?
– Они не просто подвергли Щиты бомбардировке, – пояснил Реддак. – Они буквально опустошили их. Главный остров Хелиос превратился в огненный котел, задушенный дымом, пламя там бушует до сих пор. Все, что видно, – это гигантские камни Южного Монумента, венчающие самый высокий холм острова. Полдюжины небольших внешних островов также полностью охвачены огнем.
– Как? – Провост Балин попытался привстать, но его толстый живот тянул его вниз. – Как такое возможно?
– Нафлан, – ответил Реддак. – В отчетах описывается клашанский военный корабль «Соколиное крыло», проливший на остров огненный дождь подобно неистовой грозовой туче. Некоторым из островитян удалось добраться до лодок, но тысячи из них погибли. Пожары будут бушевать месяцами, если не годами. И даже после этого Хелиос останется мертвой обожженной скалой в этих морях. Ничего не будет расти там веками.
Микейн читал об ужасах нафлана. Клаш редко применял столь разрушительное оружие, приберегая его только для самых крайних случаев. И даже тогда лишь как средство нанесения точечных ударов, а не массового истребления.
Торуск, градоначальник Азантийи, покачал головой:
– Но почему? Откуда такая ярость?
Прежде чем Реддак успел ответить, король Торант указал рукой на своего сына:
– Причина стоит перед вами.
Микейн лишь стиснул зубы, не решаясь возражать, когда все взгляды обратились в его сторону.
– Должно быть, до Кисалимри уже дошли вести, – продолжал король, – о хладнокровной казни сына императора Маккара моим собственным сыном.
У градоначальника Торуска отвисла челюсть. Он явно не был проинформирован о смерти принца Пактана.
– И я готов поспорить на оба своих яйца, – продолжал Торант, – что такая атака – это лишь начало. Не будет никаких переговоров или возмещения, которое смягчит понесенную Маккаром потерю. Только кровь и разрушения.
– А что сейчас с «Соколиным крылом»? – тихо спросил Врит, явно стараясь не навлечь на себя гнев короля. – Боевым кораблем принца Мариша?
Ответил Реддак:
– После того как он сбросил свой обширный запас нафлана, его в последний раз видели исчезающим на просторах Дыхания – вероятно, Мариш возвращался в Клаш для пополнения боезапаса.
Врит кивнул:
– Тогда, наверное, мы можем рассчитывать на короткую передышку перед началом дальнейших боевых действий. И надо использовать ее, чтобы как следует подготовиться.
Пристальный взгляд Микейна нацелился на Исповедника. Врит никак не отреагировал на доклад Реддака. Наверняка он уже слышал об этом от своей сети глаз и ушей, раскинутой по всему Вышнему.
Тем не менее Микейн внимательно изучал этого человека. Врит стоял, спрятав руки в широкие рукава своей серой рясы. Его глаза, обрамленные черной татуировкой, мрачно блестели.
«Эти глаза…»
Они выдавали Врита. И дело было не только в том, что все услышанное явно не стало для него неожиданностью. Врит был возбужден. Но не тем, что произошло на островах Щита. А чем-то еще – чем-то, из-за чего он опоздал и что даже сейчас тянуло его прочь из зала.
Врит поймал пристальный взгляд Микейна.
Тот сохранил неподвижное выражение лица. Он знал Врита с тех самых пор, как был еще мальчишкой. Исповедник был такой же тенью принца, как и самого короля. Только вот в последнее время Микейна начало раздражать присутствие этого человека, он невольно морщился от его шепота. Раздражение это разрослось до такой степени, что принц больше не мог на него даже смотреть. Он также знал, что Врит опасен, полон секретов и скрытых амбиций – хотя пока еще и полезен.
– Но к чему же нам готовиться? – растерянно спросил провост Балин у всех сидящих за столом. – Какого рода удара со стороны Южного Клаша можно ожидать в следующий раз?
– Если клашанцы когда-нибудь поймают Канте, они наверняка сразу же пришлют мне его голову, – ответил король, усаживаясь на свое место.
Микейн скрыл усмешку.
«Как будто нам настолько уж повезет…»
При одном только упоминании имени брата сердце у него часто забилось, а по всему телу разлился огонь, причиняя боль шрамам под маской – постоянному напоминанию о том предательском нападении.
– А что происходит с другим вашим сыном? – поинтересовался казначей Хесст. – Он и вправду сбежал с двумя отпрысками императора? Если да, то почему? И куда?
Торант вздохнул, бушующая в нем буря немного утихла.
– Наверное, он хочет вернуться в Халендию и предъявить мне сына и дочь Маккара, чтобы вернуть мое расположение.
Микейн крепко сжал оба кулака, охваченный беспомощной яростью. Его отец всегда искал способы простить Канте, оправдать его недостатки, поверить в лучшее в нем. В прошлом так оно и было. Учился Канте через пень-колоду, его чаще видели пьяным, чем трезвым… И все равно король не терял надежды.
«И не теряет даже сейчас».
Но в случае с Микейном ни один его проступок не упускался из виду. Любые отступления от правил беспощадно карались. Микейна почитали как наследника престола, чье венценосное сияние ничем не должно быть запятнано. Мальчиком его отдали в Легионарий, чтобы он еще больше окреп – чтобы закалить его, как сталь. Тем не менее каждый его промах требовал порицания и унижения.
Как и сейчас, со смертью этого неприятельского принца.
Торант продолжал, все еще не теряя надежды:
– У Канте хватило ума, чтобы скрыться со своими двумя пленниками-имри. Это явно была атака, нацеленная в самое сердце империи. Даже Маккар верит, что мой сын был в сговоре с нами. И, возможно, по-своему так оно и было.
Микейн больше не мог этого выносить. Он сделал яростный шаг вперед, подгоняемый пылающим внутри него огнем – болью, скрытой под серебром.
– В задницу все это! – выпалил он.
Все взгляды обратились на него, сопровождаемые целым рядом потрясенных лиц. Он проигнорировал их всех до единого.
– Прошло уже четыре дня с момента этого якобы похищения! И где же мой брат? Почему не преклонил колено перед всеми нами? Либо он играет в какие-то собственные игры, либо империя лжет и выставляет нас всех полным дурачьем. Другой причины нет и быть не может!
Микейн до крови сжал кулаки, дрожа от разочарования, бессильный заставить отца взглянуть правде в глаза. В голову ему пришел лишь один способ донести до всех свою точку зрения, не оставив никаких сомнений.
Он ухватился за свою маску и сорвал ее, обнажив обезображенное лицо под ней. Все невольно ахнули.
– Вот это похоже на поступок миротворца или ловкого плута? – вопросил принц, скривив губы от ярости. – Или это знак предателя?
Торин подошел и положил руку ему на плечо. Микейн затрясся, на глаза у него навернулись слезы. Он повернулся к предводителю своей Сребростражи – и чтобы скрыть слезы, и чтобы вернуть маску на место.
Торин помог ему.
– Давай подержу.
Микейн не стал противиться. С губ его сорвался шепот:
– Почему он меня сейчас не видит?
И все же, за исключением Торина, ни у кого в этом зале нельзя было найти сочувствия.
Его вспышка лишь опять распалила отца. Король Торант снова был на ногах, как всегда готовый карать и наказывать. Он ударил Микейна туда, где, как он знал, будет больней всего.
– Наверное, я все-таки ошибся в своем выборе, когда назвал первенца! – прорычал Торант, вызвав призрак, который преследовал Микейна всю его жизнь.
В зале воцарилась мертвая тишина. Каждому из присутствующих доводилось слышать перешептывания и слухи, полные намеков и недомолвок. Микейн и Канте родились близнецами, что не было чем-то необычным. Королевские семьи Азантийи имели долгую историю рождения близнецов – как одинаковых, так и с разной внешностью. И в суматохе родов порядок появления младенцев на свет иногда забывался. Тем не менее кого-то ведь надо объявить первенцем, чтобы вписать в родословную…
Особенно у короля.
Ходили слухи, что Торант намеренно изменил порядок их рождения, чтобы возвысить сына, который был больше похож на него – со светлыми кудрями и таким же бледным цветом лица. В то время как Канте со своей медно-смуглой кожей и угольно-черными волосами пошел в мать.
Микейн не раз задавался вопросом, не стали ли подобные слухи первым клином, вбитым между двумя братьями. Даже сейчас, в глубине души, он и сам частично верил подобным слухам – больше, чем хотел бы признать. Такие сомнения и посеяли в нем некоторую неуверенность и враждебность по отношению к Канте.
Впрочем, когда речь заходила об официальной родословной, никто не осмеливался утверждать обратное. Даже повитухи и целители, принимавшие роды, все при странных обстоятельствах скончались – по крайней мере, так говорили, – хотя такие истории тоже могли быть выдумками, призванными приукрасить все эти слухи и поддержать подобные сплетни.
Даже их мать не могла подтвердить или опровергнуть их. После тяжелой беременности и трудных родов она очень ослабла, страдая от непрекращающейся меланхолии. Медленно сходила на нет, отказывалась есть и чахла. Одни говорили, что супруга короля Торанта покончила с собой, другие – что скончалась естественным порядком. Но никто не оспаривал, что она души не чаяла в обоих своих сыновьях, одинаково заботясь о них.
С их отцом все было по-другому. Он любил их мать всем своим сердцем, а после ее смерти так и не женился вторично, тем более что больше не было необходимости заводить сыновей. Все, в чем Торант нуждался по части женского общества, он всегда мог получить в своем дворцовом павильоне с рабынями для плотских утех. Наверное, именно поэтому король всегда стремился выставить Канте в лучшем свете, видя в своем темноволосом сыне тень женщины, которую он когда-то любил.
И все же в его сердце оставалось совсем мало места и для другого сына. Торант наглядно продемонстрировал это сейчас, раскрасневшийся и кипящий от злости.
– Тебе повезло, что у тебя у самого есть дети! Тем более мальчик! По крайней мере, хоть одна из твоих остроконечных тыкалок, коими ты так любишь баловаться, не опозорила меня! Нам остается лишь молиться, чтобы характер у твоего сына оказался получше, чем у его отца!
Микейн стоически выдержал эту выволочку, хотя при упоминании о сыне Отане по спине у него пробежал холодок. Он намеревался стать ему гораздо лучшим отцом, чем когда-либо был король для него самого. И добавил эту клятву ко многим другим, которые давал касательно благополучия своих детей. Зная это, Микейн достаточно легко выдержал ярость на лице Торанта.
И все же принц тяжело дышал. Торин твердо держал руку на его плече, но в такой поддержке не было необходимости. Принц не собирался еще больше унижаться, особенно после того, как столь откровенно выставил себя напоказ. Подняв руку к лицу, он поплотней пристроил маску на место.
И тут внимание его привлекло какое-то движение за плечом у короля.
Придвинувшись к Торанту почти вплотную, Врит что-то шептал ему на ухо. Король тоже заинтересованно склонил голову – наверняка как всегда готовый прислушаться к совету Исповедника. А потом слегка кивнул, унимая часть своего гнева и явно успокоенный услышанным.
Все это время пристальный взгляд Исповедника не отрывался от Микейна. Только теперь эти глаза были полуприкрыты и прочесть их выражение было невозможно. Врит что-то скрывал.
Только вот что?
Наконец его отец выпрямился и махнул на сына рукой:
– Убирайся… Предоставь остальным из нас обсудить, как исправить твою ошибку, пока она не погубила все королевство.
Микейн коротко кивнул, хотя в спине у него словно застрял железный штырь. И, развернувшись на каблуках, без дальнейших церемоний зашагал прочь, увлекая за собой Торина.
Позади себя он услышал, как король спрашивает у Реддака:
– Есть ли какой-то способ вызнать замыслы Канте? Если он и вправду действовал во службу королевству – как считает император Маккар, – можем ли мы каким-то образом поддержать его?
Резко вдохнув, Микейн продолжил двигаться к выходу. Главное, что от него наконец отцепились. И ему было плевать, что именно там замутил Канте.
«Важно лишь то, что это я буду тем, кто положит этому конец».
Глава 59
Обливаясь по́том, Канте пёкся на дне большого стеклянного колодца. Он уставился на полуденное солнце, повисшее в открытом небе над головой. Принц читал об этой казенской тюрьме, но никогда не думал, что столкнется с ее жестоким устройством воочию.
– Держись подальше от солнца, – предупредил Пратик. Чааен наглядно проиллюстрировал свои слова, сразу же распластавшись всем телом вдоль единственной части колодца, все еще остающейся в тени.
Фрелль помог Мёду перенести своего раненого брата туда же. Нога Шута и часть головы были забинтованы. После того как они попали в засаду в Мальгарде, тюремные целители сразу же обработали его раны от стрел. Судя по всему, их похитители хотели, чтобы смерть пленников была более жестокой и медленной.
«Но, к счастью, нас всего лишь пятеро».
Там, у входа в расщелину, Рами сразу же отделили от остальных. Клашанский принц пообещал сделать все возможное, чтобы заставить своего отца все понять – и обстоятельства их с сестрой похищения, и опасность обрушения луны. После этого всех пятерых подняли на борт императорской летучей баржи и доставили в Казен, где бросили в эту странную тюрьму, похожую на пчелиные соты. Устройство ее предназначалось не только для содержания заключенных, но и для их наказания и пыток.
Канте присоединился к остальным в небольшой изогнутой тени. Круглая яма – такая же, как и все здешние камеры, – на высоту трех этажей поднималась к открытому небу, дразня заключенных близостью свободы. Но стены и пол здесь были сделаны из прозрачного черного стекла, выплавленного из окружающего песка при помощи некоей алхимии, секрет которой был давным-давно утрачен. Не было абсолютно никакой возможности взобраться по этим стенам, чтобы выбраться на волю.
И это было еще не самое худшее.
Хотя солнце в Венце никогда не заходило, в течение года оно совершало медленный круг по небу, отмечая течение времени. Древние строители этих стеклянных сот расположили каждый колодец точно под таким углом, чтобы внизу отображалось круговое движение солнца. Лицо Отца Сверху то показывалось практически целиком, нагревая ямы до обжигающей температуры, то чуть отступало, позволяя движущимся вдоль стен теням слегка охладить пространство. Это означало, что заключенные должны были двигаться вместе с этими тенями или же рисковали сгореть заживо на стеклянном полу.
В середине зимы, как и сейчас, эта серповидная полоска тени была тонкой как бритва, отчего всем пришлось скучковаться у самой стены, плотно прижавшись к ней. Поскольку в одной камере-ячейке их было пятеро, места едва хватало.
Пристроившийся на самом краю Канте привстал на цыпочки, чтобы уберечь пальцы ног от солнечного света. Отблески от стен обжигали глаза даже сквозь закрытые веки. Прямо напротив них в крошечный дверной проем, ведущий в яму, была втиснута железная решетка. Пара имперских гвардейцев с явным удовольствием наблюдала за их попытками не изжариться заживо.
– Может, им хочется малость остудиться? – сказал один из них, клашанец с крошечными черными глазками песчаной змеи. – Мы ведь всегда можем открыть морские заслонки и устроить им хорошую ванну… По крайней мере, это смыло бы с них всю эту вонь.
Другой, больше похожий на ящерицу, с носом-луковицей, весело расхохотался.
Упоминание еще об одной особенности этой тюрьмы Канте отнюдь не развеселило. Все эти стеклянные ямы были соединены между собой подземными туннелями, которые выходили к морю, расположенному неподалеку. Стоило открыть заслонки, как вся тюрьма могла быть быстро затоплена. Это приводило к особенно жестокой смерти – узникам оставалось лишь плавать кругами до тех пор, пока они не утонут от истощения.
– Так им и надо, – отозвался Ящерица. – Пытались похитить сына и дочь самого императора!
– Жаль, что не удалось схватить их всех до единого, – посетовал змееглазый.
– И все же слава милосердным богам, что Рами и Аалийю удалось благополучно вернуть!
– Воистину, – согласился второй охранник, прикоснувшись тремя пальцами ко лбу в знак благодарности небесам.
Канте вздохнул.
Побег крылатки был единственной приятной новостью этого ужасного утра. Чуть раньше, пока их везли по воздуху в Казен, Канте подслушал разговор их похитителей и узнал, как все это произошло. Сёкл, судя по всему, вовремя заметила приближение имперских кораблей и сразу же взмыла в небо, воспользовавшись завидной скороподъемностью крылатки. И все же приняла две меры предосторожности. Во-первых, низко пронеслась над соседним лесом нафтовых сосен и подожгла его, чтобы благополучно скрыться в густом дыму. А во-вторых, оставила после себя сокровище, призванное отвлечь имперские силы от своего побега.
Просветленную Розу Имри-Ка.
Аалийю вытолкнули наружу. Яростные струи огня из горелок крылатки и последующий поджог леса разогнали тучи личчинов. Этот шаг вынудил имперских воинов первым делом спасать Аалийю, дав остальным время раствориться в затянутом дымом небе.
– По крайней мере, мы знаем, что Ллира не предавала нас, – подал голос Канте, задыхаясь от жары.
– Вовсе не обязательно, – измученно прошептал Фрелль. – Она все равно могла отступиться от наших планов, но не сообщила об этом капитанше крылатки.
– Или шпионом мог оказаться кто-то еще, как ты и предположил, – добавил Пратик, по лицу которого так и струился пот.
Канте еще выше приподнялся на цыпочки:
– В любом случае мы здесь застряли.
С трудом удерживаясь в этой неустойчивой позиции, он цеплялся за лучик надежды. Молился, чтобы Рами преуспел в своей попытке объяснить отцу события той жуткой ночи: поджог библиотеки, побег на небеса, захват заложников, который частично таковым и не был… И все же перспективы успеха были столь же призрачны, как изгиб тени у него под ногами.
Особенно после того, как охранники опять перебросились парой фраз.
– Я слышал, император Маккар, который сейчас на вилле Оракла, просто обезумел, – произнес Ящерица, в голосе которого почему-то не чувствовалось особого огорчения по поводу свалившихся на голову императора напастей. – Чуть ли не рвет на себе волосы от горя.
– Я его не виню. Если б этот халендийский принц отрубил голову моему сыну, пришлось бы заковать меня в кандалы, чтобы я не смог отомстить!
Фрелль покосился на Канте, приподняв обе брови.
Пратик обратился к стражникам:
– А что случилось с сыном императора Маккара?
Змееглазый плюнул внутрь камеры, и его слюна зашипела на горячем стекле.
– Как будто ты не знаешь!
Ящерица свирепо посмотрел на них:
– Принц Пактан не заслужил такой позорной смерти! Быть обезглавленным в цепях… – Он указал своим изогнутым мечом сквозь прутья на Канте: – Твоим сраным братцем.
Ошеломленный Канте сполз по стене. Пальцы ног у него выскользнули из тени и чуть не вспыхнули на солнце. Он это едва ли почувствовал.
«Что же Микейн наделал?»
Змееглазый прижался лицом к прутьям.
– Не сомневаюсь, что следующей слетит с плеч твоя голова! И будет отправлена твоему отцу еще до того, как прозвенит последний дневной колокол.
Канте невольно потрогал себя за шею.
Тут из коридора послышался какой-то шум. К ним приближался топот множества сапог, сопровождаемый отдельными криками. Змееглазый шагнул им навстречу. До ушей Канте донесся отданный ему приказ: доставить пленников на виллу Оракла.
Ящерица задержался у двери и злобно посмотрел на них:
– Похоже, подарочек вашему королю будет подготовлен гораздо раньше последнего дневного колокола.
Приникнув к высоко расположенному окну, Тазар наблюдал, как процессия императорских гвардейцев вступает в Казен. Они въехали в него на лошадях и повозках по приморской дороге, идущей со стороны городской тюрьмы. В самой середине ощетинившейся оружием колонны катила зарешеченная повозка, в которой сидели пятеро закованных в цепи пленников.
Совсем недавно, когда пробил второй полуденный колокол, один из людей Тазара прибежал с городских улиц с сообщением, что халендийского принца и его свиту переводят из тюрьмы во дворец Оракла.
Тазар поднялся на третий этаж небольшой виллы, вскоре лично убедившись в правдивости этих слов. Он перевел взгляд в сторону дворца Оракла – величественного поместья, расположенного на вершине утеса с видом на океан. Как и в большей части города, кирпичные стены его были покрыты коркой соли, кристаллы которой отражали солнечный свет, словно россыпи сверкающих бриллиантов. Многочисленные крыши просторного поместья покрывала белая черепица, уберегающая от сильного солнечного жара. На тенистой территории плясали фонтаны и раскинулись цветущие сады, усеянные голубыми бассейнами и купами высоких зеленых пальм.
Но самое впечатляющее зрелище здесь представляли собой древние Великаны Казена, установленные в садах, – семь бесценных скульптур из черного стекла, секрет изготовления которого был давно утрачен. Высоченные, выше кирпичных оград виллы фигуры изображали стилизованных великанов с одинаковыми гладкими шлемами на головах. Черты их лиц были грубыми и резко очерченными, а глаза обведены концентрическими кругами. Воины приняли угрожающие позы: один занес готовый к удару кулак, другой воздел над головой копье, третий натягивал лук… Большинство повредило время. Щит у воина с мечом был сломан. У кулачного бойца на месте одной руки осталась только культя. У лучника недоставало половины головы.
Тем не менее эти Великаны высоко вздымались над садами, все столь же устрашающие, как будто вечно охраняли это побережье – хотя не то чтобы эти статуи были родом с этих берегов. Говорили, что это собрание обнаружили во время раскопок некрополя в какой-то далекой выжженной пустыне, за краем Венца, где солнце палит нескончаемым безжалостным огнем.
Стук копыт и скрип колес вновь привлекли внимание Тазара к дороге внизу. Тюремный караван медленно продвигался по переполненным улицам. Уличные торговцы и лавочники расхваливали свой товар. Прорицатели и провидцы взывали к проходящим мимо, клятвенно обещая самые точные предсказания и пророчества. Все они были забыты, пока клетка с узниками катилась сквозь толпу, в основном упрятанную под балахонами и вуалями биор-га, хотя попадались в ней и немногочисленные имри с неприкрытыми лицами. Однако при виде зарешеченной повозки все кастовые различия были забыты. Ее сразу же окружила плотная толпа – люди силились доплюнуть до узников сквозь прутья решетки или кидались в них всяким гнильем. Проклятия так и висели в воздухе.
Охранники мало что делали, чтобы остановить этот неистовый натиск – лишь не позволяли причинить узникам какой-либо реальный вред. Эта привилегия принадлежала исключительно императору.
На скулах Тазара заходили желваки, когда зарешеченная повозка проехала под его наблюдательным постом и продолжила движение к дворцу. Рука еще крепче сжала кинжал на поясе. Глаза недобро сузились при виде темной фигуры за решеткой.
Руки Тазара коснулись прохладные пальцы.
– Надо поберечь наши силы, – напомнила ему Алтея. – Не стоит тратить их на него.
Тазар отпустил рукоять кинжала, признавая мудрость своей заместительницы, и обернулся на пару десятков Шайн’ра, рассредоточившихся по соседним комнатам того же дома. Еще больше их толпилось внизу. Остальная часть армии Кулака Бога собралась в отдаленных зданиях или разгуливала по улицам, изучая обстановку.
Тазар прибыл сюда еще до рассвета – со всеми, кого только сумел найти после огненной засады в Кисалимри, – и бросил клич по всему Казену, собрав тех, кто принадлежал к Шайн’ра или к ее преданным союзникам. Однако общая численность его войска оказалась совсем не такой, на какую он рассчитывал, отправляясь из клашанской столицы.
Тем более что обстоятельства быстро менялись, обостряясь с каждым ударом колокола.
Тазар уже знал о пленении принца Канте и смерти сына императора, принца Пактана. Степень горя и ярости императора Маккара можно было измерить по тому шквалу сил, что обрушился на Казен. Многочисленные гвардейцы и воины окружили дворец Оракла и патрулировали улицы, полные горячей решимости защитить императора и двух его уцелевших отпрысков.
Маккар не хотел рисковать.
– Пожалуй, нам стоит вернуться в Кисалимри, – предложила Алтея. – Попытка добраться до императора прямо сейчас наверняка провалится и приведет лишь к напрасной потере жизней. Лучше всего перегруппироваться и укрепить наши позиции в Вечном городе.
Тазар не мог не признать мудрость такого плана. И без того тяжелая ситуация становилась лишь хуже, чем дольше они ждали. Он винил во всем этом халендийского принца. Даже захваченный в плен и побежденный, Канте продолжал срывать его планы.
Тазар сжал кулак, глядя, как зарешеченная повозка исчезает за углом, сопровождаемая потоком проклятий. И больше, чем когда-либо, позавидовал императору Маккару.
«Это тебе достанется голова двуличного ублюдка, а не мне».
Резкие крики и испуганный визг отвлекли его внимание от окна. За дверью послышался шум. Резко звякнула сталь. Было слышно, как чье-то тело с шумом скатилось по ступенькам.
Алтея подала знак, и ее люди бросились ко входу. Дверь с треском распахнулась, и в комнату ввалились три фигуры, закутанные в балахоны биор-га. Точно таким же образом одетые люди прикрывали им спины.
Тазар обнажил свой меч. Алтея уже держала в обеих руках по длинному кинжалу. Никто не произнес ни слова, все застыли на месте.
И тут Тазар вдруг с удивлением услышал негромкое позвякивание колокольчика у себя за плечом. Сбоку к его горлу прижался острый кончик клинка. Несмотря на свой острый слух и готовность к бою, он не слышал, чтобы кто-то подошел к нему.
– Квисл, – прошептала его обладательница, чуть проворачивая лезвие. – Отравлен.
Заметив эту угрозу, Алтея нацелила один из своих ножей на нее, а другой – на незваных гостей.
Одна из трех фигур шагнула вперед, стаскивая головной убор биор-га с вуалью и открывая суровое женское лицо. Женщина обожгла Тазара взглядом. Судя по ее росту и чертам лица, родом она была из Гулд’гула.
– Всем убрать оружие и отойти на шаг назад! – прогремела она, позволив своему голосу эхом разнестись во всех направлениях, после чего и сама вложила в ножны два своих коротких меча и подняла ладони. – Мы пришли всего лишь поговорить.
Алтея покосилась на Тазара. Тот кивнул в знак согласия, стараясь не порезаться об отравленный клинок.
Его обладательница отступила, откидывая капюшон и открывая серебристо-белое лицо и длинную черную косу. Ей было вряд ли больше семнадцати или восемнадцати. Судя по всему, она появилась у него за спиной из одной из смежных комнат. Тазар уставился на маленький нож у нее в руке. А когда моргнул, клинок исчез, хотя он мог поклясться, что эта девчонка даже не пошевелилась.
Тазар отступил от нее на шаг, сердце у него забилось чаще. Он повернулся к гулд’гулке.
– Чего ты хочешь?
К этому времени спутницы незваной гостьи тоже сняли свои головные уборы. Чертами лица они походили на молодую женщину с ножом, хотя были старше и явно опасней.
– Кое-что обсудить, – ответила невысокая женщина. – Я Ллира хай Марч, глава воровской гильдии города Наковальня. А в остальных, я думаю, ты уже и сам узнал рисиек из одного выдающегося сестринства.
– Почему это должно меня волновать? – спросил Тазар, вновь обретая самообладание и бо́льшую часть своего гнева.
Ллира объяснила:
– На данный момент у нас общий враг. Тем не менее ни у кого из нас нет ни средств, ни численности, чтобы бороться с ним. Поэтому я предлагаю объединить наши силы.
Алтея нахмурилась, глаза ее настороженно сузились:
– Вы хотите нанести удар по императору?
Ллира пожала плечами:
– Насколько я понимаю, все-таки наличествует и некоторое пересечение интересов, хотя да – в конечном счете мы намерены совершить налет на дворец Оракла и захватить его. По крайней мере, так надолго, настолько это возможно. Надеюсь, достаточно надолго, чтобы достичь обеих наших целей.
– И в чем же тогда пересечение интересов? – спросил Тазар.
Ответом ему было еще одно пожатие плеч.
– Лучше для начала достичь одной цели, прежде чем озаботиться следующей.
Хмуро оглядев стоящую перед ними троицу, Алтея впилась взглядом в юную рисийку рядом с Тазаром.
– Я не думаю, что у вас достаточно численности, чтобы помочь нам.
– Это уж ты сама суди. – Ллира шагнула вперед, успокаивающе подняв ладони, и подошла к окну. – Далеко не все армии носят доспехи или размалевывают физиономии белой краской.
Тазар присоединился к ней у окна, уставившись на запруженную народом улицу, которая выглядела точно так же, как и прежде – разве что казалась чуть более оживленной после прохождения конвоя с узниками. Всё так же вопили лоточники. Провидцы по-прежнему взывали к проходящим мимо прохожим. Люди сновали между ними, как муравьи.
Ллира махнула вниз:
– Я собрала армию – более умелую, чем большинство других. Из борделей, низкопробных таверн, темных притонов и воровских хат всех мастей. Мы везде и нигде. Даже здесь, в Казене. Я созвала их пару дней назад, когда узнала, что наши пути пересекутся здесь. Просто на всякий случай.
Тазар нахмурился, глядя вниз:
– Какую еще армию?
Словно в ответ на его вопрос, половина бурлящей внизу толпы, повинуясь какому-то невидимому сигналу, разом остановилась. Сотни лиц повернулись и уставились на их окно.
– Это только часть из них, – прокомментировала Ллира.
Алтея за плечом у Тазара лишь одобрительно присвистнула.
Поднятые к окну лица на улице все так же разом опустились, и застывшие было фигуры опять растворились в бурлящей внизу толпе.
Тазар покосился на Алтею, приподняв бровь:
– Что скажешь?
– Может, нам и нет нужды столь скоро возвращаться в Кисалимри, – ответила она.
Тазар протянул Ллире руку:
– Заметано.
Та скрепила их договор рукопожатием – ладонь у нее оказалась сухой и твердой.
– Лучше бы нам тут не рассиживаться, пока еще больше имперских не обрушилось на этот город.
Тазар кивнул, соглашаясь с необходимостью поспешить. И все же его грызло беспокойство, сосредоточенное на двух словах Ллиры.
«Пересечение интересов… Гм, что бы это значило?»
Глава 60
Канте едва ковылял под холодным взором гигантского стеклянного воина с мечом, стерегущего земли дворца Оракла. Мимо такого часового просто невозможно было проскользнуть незамеченным. Узники с лязгом и звоном цепей с трудом продвигались вперед. Тяжелые железные браслеты врезались в запястья и лодыжки Канте. А он-то жаловался на те тонюсенькие серебряные цепочки, что связывали с его с приставленными к нему чааенами…
Когда они пересекали сад в сопровождении конвоя гвардейцев, Канте по достоинству оценил прохладный ветерок с моря. Ветры свирепыми порывами поднимались по утесу, но сразу же укрощались высокими стенами, окружающими поместье. До него доносился призрачный аромат лилий и маков. Журчали фонтаны, а в тихих прудах мелькали карпы с золотистой чешуей. Хотелось задержаться здесь подольше, неспешно провести денек в этом пышном оазисе, но этому не суждено было сбыться.
Его и всех остальных гнали ускоренным маршем, и если кто-то замедлял шаг, тычок копья сразу побуждал его двигаться быстрее. Шуту доставалось больше всех – тот шел уже из последних сил, припадая на поврежденную ногу и опираясь на своего брата.
Наконец они добрались до главной виллы Оракла, которая оказалась втрое выше всех прочих строений и пристроек. Солнце отражалось от кристаллов соли на верхних этажах, слепило глаза, сияя на белой шиферной крыше. Высокие двойные двери, отделанные позолотой, открывались прямо в сад. Из-за них еле слышно лилась музыка, чарующая мелодия которой была полна спокойствия, умиротворенности и обещания мудрости богов.
Но Канте едва ли ее слышал.
За порогом простирался обширный атриум с мраморными полами. Даже здесь с потолка длинными яркими водопадами свисали побеги орхидей, как будто окружающие сады залетели сюда на крыльях их лепестков. Повсюду сияли фонари с разноцветными стеклами, отбрасывая на пол и стены яркие пятна тысячи разнообразных оттенков. Даже здесь бурлили фонтаны, поднимаясь из золотых урн.
Канте огляделся по сторонам.
«Если б я был богом, то с радостью обосновался бы тут».
Шут дал более приземленную оценку увиденному:
– Все эти предсказания – дельце явно выгодное. Это тебе не кошельки по карманам тырить.
За что заработал еще один тычок копьем.
Стражники провели их через атриум к другим позолоченным дверям с барельефными изображениями всех тридцати трех клашанских богов – судя по всему, занятие владельца виллы требовало их всех без исключения. Канте мысленно перенесся на прогулочную баржу, неспешно плывущую по заливу Благословенных среди того же пантеона. Теперь это казалось какой-то чужой жизнью, а не его собственной.
Двери перед ними открылись, не дожидаясь стука. Либо абсолютно все во дворце обладали даром предвидения, либо звон цепей возвестил об их приближении. Пленников протолкнули в большой зал – в котором Оракл, судя по всему, и принимал страждущих причаститься к божественным тайнам.
Такой же мрамор тянулся и впереди. Только фонари здесь горели более тускло – похоже, изготовленные из того же стекла, что и фигуры Великанов снаружи или колодцы тюрьмы. В результате стены по сторонам и пол под ними оставались в тени – вероятно, дабы усилить ощущение святости помещения.
Канте такая полутьма казалась скорее угрожающей. Хотя с другой стороны, ничуть не исключалось, что это тоже было сделано намеренно – дабы выбить из равновесия просителей, осмелившихся приблизиться к Ораклу.
«И это определенно действует».
Из маленьких окошек под потолком по обе стороны зала лился дневной свет, отчего свод над головой сиял так, словно над ним парили боги.
Два нижних окна освещали с противоположных сторон высокий золотой помост, сияние которого так и манило к себе. Хотя не то чтобы Канте особо хотелось подходить ближе, особенно с учетом того, кто их там поджидал.
На установленном там троне восседал император Маккар, увенчанный сверкающей диадемой из драгоценных камней. Даже с другого конца длинного зала было видно, как глаза его вспыхнули черной яростью. Расшитое золотом белоснежное одеяние императора резко контрастировало с фигурой, возвышающейся за его правым плечом.
Судя по всему, это и был прославленный Оракл, вытесненный со своего обычного места императором Маккаром. Предсказатель был одет куда более мрачно, сплошь в черные тона – от начищенных сапог до маленькой шапочки на голове. Его одеяние напоминало цельный кусок ткани, обернутый вокруг высокой фигуры и подпоясанный парчовым поясом. Единственным драгоценным украшением хозяина виллы были золотые носки сапог в виде двух всевидящих глаз. «Идеально подходит для того, чтобы заглянуть женщине под юбку», – кисло подумал Канте.
Тем не менее Оракл сразу же привлек внимание принца. В этом человеке и вправду что-то было. Черты его лица цвета черного дерева, характерного для клашанцев, словно сами собой притягивали взгляд – столь же царственные, как и у любого короля или императора. Но больше всего завораживали его глаза. К тому времени Канте уже знал, что фиалковый цвет считался большой редкостью и очень ценился среди здешних жителей. Только вот глаза у мужчины, стоящего за плечом у императора, были такого насыщенного оттенка, что буквально затягивали в себя.
Неудивительно, что Оракл пользовался таким вниманием и уважением.
«Даже я поверил бы всему, что сказал бы этот человек».
Всех пятерых под остриями копий оттеснили к подножию возвышения и поставили на колени. По другую сторону от императора бок о бок стояли две фигуры – тоже в ослепительно-белом. Рами был одет в широкие штаны и длинную накидку с вышитыми на ней мечами клашанского герба. На Аалийе было свободное платье, а на лицо под ее темными волосами ниспадала легкая вуаль, расшитая бриллиантами.
Канте перехватил взгляд Рами, ища хоть какой-нибудь признак того, что принцу удалось убедить своего отца в благонамеренности их усилий – пусть даже и не всегда оправданных. Тот едва заметно покачал головой, подтверждая худшее. Хотя не то чтобы цепи уже не были достаточным ответом.
Что касается Аалийи, то она отказывалась смотреть в сторону Канте, презрительно задрав взгляд куда-то вверх. Принцесса, видать, до сих пор пребывала в ярости после того, как ее бесцеремонно вышвырнули из крылатки. Канте мог лишь представить себе ее ужас, учитывая то, что витало там, в насыщенном испарениями воздухе Мальгарда.
Рами повернулся к императору:
– Отец, заклинаю тебя! По крайней мере, выслушай их! Несмотря на все произошедшее, принц Канте не хотел причинить нам никакого вреда. Всему миру грозит страшная участь, а они лишь ищут средства помешать этому.
Принц покосился на свою сестру в поисках поддержки, но Аалийя отказывалась смотреть и в сторону брата, никак не признавая, что услышала его слова.
Чего нельзя было сказать про их отца. Несмотря на свою ярость, ответил император Маккар достаточно сдержанно:
– Сынок, ты еще слишком молод. Легко поддаться на такой обман. Они в злонамеренных целях злоупотребили вашим расположением. Одно только это заслуживает сурового наказания.
– Пожалуйста, послушай, что они знают о луне…
Рами прервался, когда Оракл прочистил горло. Прорицатель шагнул вперед, легким наклоном головы извиняясь за свое вмешательство в разговор.
– Принц Рами, я бессчетное множество раз общался с Фрит, богиней серебристой луны. Если б и вправду существовала какая-то опасность, Она сказала бы мне.
Маккар поднял ладонь, указывая на стоящего у него за спиной Оракла.
– Видишь? Требуется ли нам еще какое-то разъяснение помимо этого? Вот какой мудрости тебе следует внимать, а не коварным речам этих халендийцев!
Рами шагнул вперед. Сурово поджатые губы и полыхнувший во взоре отца огонь заставили принца отступить на свое место рядом с Аалийей. Единственной реакцией его сестры были слегка прищуренные глаза.
Маккар опять указал на Оракла.
– Если б не его божественное зрение, мы никогда не вернули бы вас обоих! Я явился сюда, дабы испросить его совета и умолить его обратиться к богам с просьбою поделиться скрытой ото всех мудростью. Он любезно согласился. Вдохнув испарений Мальгарда, высокочтимый Оракл сомлел в объятиях богов и проснулся с вашим местоположением, указав его на карте.
Канте бросил взгляд на Фрелля. «Могло ли такое быть на самом деле?» Он вспомнил, что тот специально изучал этот вопрос, перешерстив пророчества казенских Ораклов за многие века. Алхимик утверждал, что нашел их удивительно точными, зачастую вплоть до мельчайших деталей.
– По настоянию Оракла я быстро отправил в Мальгард летучую баржу, – продолжал Маккар, и голос у него восторженно дрогнул. Он прижал три пальца ко лбу. – Где, слава всем богам, тебя и нашли.
Оракл низко поклонился:
– Это не я спас их. Боги издавна улыбаются династии Хэшанов. Сие общеизвестно.
Канте едва не скривился, тем самым намекнув на очевидное.
«Эти божественные улыбки явно так и не дошли до принца Пактана».
Рами в последний раз попытался помочь им.
– Отец… Все, о чем я прошу, – это чтобы ты выслушал их. После этого…
– Хватит! – прогремел Маккар, заставив всех вздрогнуть – кроме Оракла, который благодаря своим талантам наверняка предвидел эту вспышку. – Я больше ничего не желаю слышать! Меня ждет сын, которого я должен оплакивать. – Он резко повернулся к Рами и Аалийе: – А тебя – дорогой брат. Мы отправимся в Кисалимри до конца дня.
Император повернулся лицом к пятерым, брошенным на колени перед ним, и поднял руку.
– Но сначала нужно уладить один вопрос…
По его сигналу из дверного проема справа от помоста выступила высокая фигура. Канте лишь разинул рот при виде невероятных размеров мужчины: его толстенных бедер, необъятной груди, бугров выпирающих мышц. Черная кожа туго натянулась, чтобы все это вместить. Как будто вдруг ожил тот стеклянный великан в саду. И, подобно той древней статуе, неуклюжая фигура держала в руке изогнутый меч. Длиной тот был чуть ли не в рост Канте.
Слева появился еще один гигант. В затянутых в перчатки кулачищах он держал раскаленный железный котел, из которого торчало железное клеймо. Его темное лицо блестело от пота, отражая красноватый свет углей.
Маккар подался вперед со своего места.
– Прежде чем принц Канте сполна отплатит за ущерб, причиненный моей семье, мы позволим ему увидеть, как падут остальные. Но их смерть не будет быстрой. Мы разделаем их на части, кусочек за кусочком, прямо у него на глазах. Прижигая каждый обрубок и каждую рану, чтобы как можно дольше оттянуть конец. Вопли их будут доноситься до самой Халендии. Король Торант узнает, какое горе посеял и к какому наказанию это привело.
Рами закрыл глаза, и плечи его беспомощно поникли.
Мёд наклонился к своему брату:
– Эти треклятые личчины в Мальгарде теперь не кажутся такими уж страшными, точно?
Глава 61
Тазар устремился вдоль по улице, поглубже держась в тени. Алтея быстро шагала слева от него, а предводительница воровской гильдии Наковальни – справа. Еще больше Шайн’ра – в сопровождении разношерстной толпы разбойников и головорезов – неслись по соседним узким улочкам и переулкам. Все они сошлись у стен дворца Оракла.
Тазар миновал двух гвардейцев, распростертых на земле, – их кровь все еще растекалась по булыжникам. А через несколько шагов перед глазами у него возник еще один, который привалился к стене, держась за перерезанное горло и всеми силами пытаясь удержать утекающую жизнь. Они видели уже дюжину облаченных в доспехи трупов – кровавый след тайной армии Ллиры, бесшумно устраняющей дозорных у них на пути.
Пока они пересекали город, ставни на окнах поспешно закрывались, а двери захлопывались. Жители Казена не хотели принимать участия в грядущем кровопролитии.
– Помедленней! – прошипела Ллира, когда они оказались в пределах видимости стен поместья, покрытых сверкающей на солнце соляной коркой.
Многочисленные шеренги имперских солдат заполняли площадь, охраняя ворота. Явно за две сотни числом. Кроме того, над виллой зависла большая летучая баржа.
– Больше, чем мы ожидали, – заметила Алтея, когда они остановились. – Даже с учетом фактора неожиданности нам предстоит тяжелая битва.
Тазар не мог с ней не согласиться, хотя кровь у него так и бурлила от приподнятого возбуждения.
– Теперь пути назад уже нет.
«Особенно когда мы так близки к тому, чтобы достичь невозможного».
Все ждали сигнала к атаке. Ллира рядом с ним тяжело дышала. Высокая рисийка – наемная убийца по имени Сёкл – тоже вся напружинилась.
– Мы и так слишком долго медлили, – сказала Ллира. – Мои шпионы во дворце сообщили, что все собрались в приемном зале Оракла. Нужно действовать быстро, чтобы удержать их там. Нельзя рисковать тем, что…
Сквозь шум ветра с океана из-за высоких стен впереди до них донесся приглушенный крик.
Ллира нахмурилась, явно готовая броситься вперед в одиночку, но Сёкл удержала ее.
– Дождись условленного сигнала, – бросила ей рисийка.
И тут это и произошло – звон первого из вечерних колоколов гулко разнесся по всему городу.
Канте отказался отвести взгляд, когда меч тяжело опустился на пронзенную стрелой ногу Шута. Лезвие рассекло голень гулд’гульца чуть ниже колена. Отрубленная конечность отлетела по гладкому мрамору, а тот закричал, дергаясь в объятиях двух гвардейцев. Его крик эхом разнесся по гулкому залу, как будто здесь пытали сотню человек.
Кровь брызнула далеко, до самого помоста. Отдельные капли забрызгали подол белоснежного одеяния Аалийи. И все же она не отпрянула.
Крики Шута перешли в непрерывный поток проклятий, особенно когда второй гигант опустился на колено рядом с ним, выхватил из котла с тлеющими в нем углями раскаленное докрасна клеймо и прижал его к культе. Плоть обгорала и дымилась. Шут вздрогнул, спина у него выгнулась дугой от боли, дыхание застряло в груди.
А когда оно наконец вырвалась на свободу, его крик заглушил звон городских колоколов. Через бесконечно долгое время Шут обмяк, из носа у него текли сопли, а из глаз – слезы.
Его брат Мёд невольно прижал оба кулака к груди. Фрелль побледнел. Губы Пратика шевелились в безмолвной молитве.
В последовавшей тишине снаружи пронзительно пропел рожок. Прежде чем он затих, ему ответил другой, затем еще один. Вскоре вокруг виллы звучал уже целый их разноголосый хор.
Все присутствующие в зале заозирались по сторонам.
Канте бросил взгляд на Фрелля и Пратика, но не нашел ответа на их растерянных лицах. Затем послышались крики и резкие взрывы бомб. Потом истошные вопли и визг, одновременно яростные и страдальческие.
Из дверей по обе стороны от помоста выскочили два десятка гвардейцев в сверкающих доспехах – имперских паладинов – и окружили императора и его семью. Их предводитель отвесил поклон Маккару.
– Крепитесь, Ваша Блистательность! На дворец осмелилась напасть горстка низкорожденных. В сопровождении Шайн’ра. Но они натолкнулись на наше войско. Ничто не пробьет брешь в этих стенах.
Император вскочил на ноги. Он не выглядел испуганным или встревоженным – только сердитым из-за того, что его прервали. Бросил тяжелый взгляд на Оракла, как будто тот был обязан предвидеть это нападение.
– Победа будет за нами! – пообещал паладин.
«Мы не сможем выиграть эту битву…»
Тазар, стоящий на краю площади, был в полном отчаянии. Буквально только что обе их армии – его и Ллиры – бессильно разбились об имперские силы. Даже застигнутые врасплох, две сотни гвардейцев образовали серебристый утес, который выглядел совершенно неприступным. По краям его все еще продолжались ожесточенные схватки, но особого продвижения было не видать.
Разочарованный и злой, Тазар больше не мог стоять в стороне и просто наблюдать за происходящим. «Если это конец, то умру я с окровавленным мечом в руке!»
Алтея схватила его за плечо.
– Мы не можем потерять и тебя тоже! Ты – тот фундамент, на котором может вырасти новый Кулак!
Тазар стиснул зубы и пристально посмотрел на Ллиру, теряясь в догадках, не было ли все это какой-то хитростью – еще одной ловушкой, расставленной имперскими. Так это было или нет, но он знал, что в конечном счете сам во всем виноват, позволив амбициям взять верх над благоразумием.
«Надо было с самого начала прислушаться к предостережениям Алтеи…»
Однако пальцы у него невольно сжались, когда он уставился на гулд’гулку, готовый задушить ее за то, что она заманила его сюда, к этому кровавому поражению. Ллира проигнорировала его, оставаясь совершенно невозмутимой. Ее взгляд был устремлен даже не на сражающихся, а в небо. Тазар тоже поднял туда глаза.
Имперская баржа, только что зависшая над садами, теперь приближалась, чтобы окончательно положить конец битве внизу.
Ллира твердо обратилась к Тазару:
– Играй отступление.
– Что?!
– Сейчас же! – выкрикнула она.
Прежде чем Тазар успел нащупать свой костяной свисток, Алтея дунула в свой, прислушавшись к предводительнице воровского войска. Судя по всему, его первая заместительница давно уже ожидала такого приказа, зная, что они обречены. Ее пронзительные сигналы заглушили шум битвы. Она дунула в свой свисток еще четыре раза, чтобы все услышали ее команду к отступлению.
Тазар ожег взглядом Ллиру, но взгляд той был по-прежнему устремлен в небо. Баржа уже достигла места сражения, и оба их отряда теперь бежали из-под тени нависшего над ними летучего корабля. Краем глаза Тазар заметил, как Ллира слегка кивнула.
Словно вняв этому сигналу, с крыш вокруг площади взмыла туча пылающих стрел. Они со щелчками вылетали из припрятанных до поры до времени длинных луков, для натягивания которых требовались усилия сразу двух мужчин. Эти длинные, как копья, стрелы оставляли за собой длинные следы изумрудного огня и дыма.
Тазар невольно ахнул, слишком хорошо знакомый с жутким оттенком этого пламени.
«Нафлан…»
Пылающие копья пробили летучий пузырь баржи сразу в нескольких местах. Корабль содрогнулся, словно предчувствуя, что сейчас произойдет. А через миг на месте его пузыря полыхнул ослепительный огненный шар, занявший чуть ли не полнеба. Тазар прикрыл лицо рукой, спасаясь от жара, доставшего до земли. Баржа обрушилась вниз, ее изрыгающие пламя горелки тщетно пытались удержать ее в воздухе.
Корабль врезался в ряды гвардейцев внизу, вдребезги разбившись о них и еще шире разбросив вокруг себя огненную стену. Ударив в ворота, та распахнула их настежь.
Ллира повернулась к Тазару:
– Давай в пролом!
Тот ошеломленно застыл, но Алтея уже выхватила свой свисток и теперь дула в него, приказывая их силам перегруппироваться и броситься вперед. Ллира вместе со своей тенью-убийцей сорвались с места.
Опомнившись, Тазар кинулся за ними.
– Это ведь был твой план с самого начала! – крикнул он на бегу Ллире, догнав ее. – Почему ты нам не сказала?
– Не могла рисковать тем, чтобы наши не вовремя отступили! Битва должна была быть ожесточенной и кровавой!
Алтея все поняла:
– Чтобы заманить баржу наверх!
И тут они вступили в бой, пробиваясь сквозь пламя и горы трупов.
Канте приподнялся с пола, опять встав на колени. Взрывной волной выбило окна с одной стороны зала. Осколки стекла все еще со звоном скользили по мрамору. Фонари дико раскачивались над головой. До его ушей донеслись лязг стали и ожесточенные крики.
Отряд паладинов перед ним плотно сомкнулся вокруг императорской семьи, явно готовый поспешно вывести своих подопечных в какое-то безопасное место, только в данный момент вроде как никто совершенно не представлял, где оно – это безопасное место.
Однако император Маккар не потерял головы, причем занята она была у него отнюдь не поисками хоть какого-то убежища. Он ткнул вытянутой рукой в сторону пятерых узников, закованных в цепи.
– Прикончить их! Сейчас же!
Два одетых в черное гиганта приблизились к пленникам, подняв меч и топор. Подбежавшие стражники прижали Канте и остальных к полу. Паладины повели своих подопечных имри куда-то в глубь зала.
Огромный воин встал перед Канте, загораживая ему обзор на помост. Он уже высоко воздел над головой свой изогнутый клинок – и вдруг дернулся. Свободной рукой хлопнул себя по щеке, затем по шее. На пол, кружась, упал пучок перьев, притянутый вниз черным шипом.
Затем гигант потерял сознание и опрокинулся навзничь, рухнув на твердый мрамор. Другой сделал было шаг к своему поверженному напарнику, но лишь для того, чтобы самому покачнуться, споткнуться и упасть головой вперед, разбив лицо о каменный пол.
Стражники позади них в панике разбегались, но было уже поздно – в них тоже попали оперенные стрелы. Все они попадали всего через несколько шагов. Один из них рухнул на свой собственный меч, пронзив себе горло острием клинка.
Угроза наконец проявила себя.
Из мрака вдоль стен вырвались какие-то тени, похожие на темных воробьев – порхающих, кружащихся по темным углам зала, исчезающих и появляющихся вновь. И они то и дело подносили к губам длинные трубки, словно дудочки. Но их музыка была смертоносной.
Из этих трубок вылетали черные шипы.
Из теней вдоль стен, сверкая, полетели ножи.
Быстро и изящно паладины были отрезаны от императора и один за другим попадали на пол.
Это было бы прекрасное зрелище, не будь оно таким жутким.
Из-за этой бури теней императору Маккару вместе с Рами и Аалийей пришлось вернуться на прежнее место. Оракл тоже прибился к ним. Предсказатель смахнул на пол оперенный шип, который застрял у него за воротником, едва не задев горло. Все они собрались возле высокого трона на золотом возвышении.
А потом эти воробьи исчезли, словно их там никогда и не было.
В этот момент главные двери за спиной у Канте с треском распахнулись, и в зал хлынули люди, преследуемые громким лязгом продолжающейся битвы. Самой первой в зал ворвалась знакомая фигура. Полоска белой краски поперек глаз никак не скрывала ее личность. Канте мысленно перенесся на улицы Кисалимри, в ту кровавую засаду.
Это был предводитель Шайн’ра собственной персоной.
А следом на мраморном полу появилась та, кого Канте меньше всего ожидал здесь увидеть, – воровская предводительница Ллира, выступающая явно на стороне Кулака Бога. Глаза ее были такими же стальными, как и два коротеньких меча у нее в руках. Один из клинков было обломан у самой рукояти. Лицо у нее было залито кровью.
Рядом с ней поспешала Сёкл – хотя высокая рисийка вроде не успела даже растрепаться. Ее бледную щеку пятнала лишь единственная капелька крови.
Канте из последних сил пытался понять происходящее.
Увы, но предводитель Шайн’ра не был настолько же сбит с толку. Явно сосредоточенный на одной цели, он бросился прямо к Канте и схватил принца за волосы. Закованный в кандалы, тот никак не мог защититься. Голову ему запрокинули назад, обнажая горло. Высоко над головой у него сверкнул меч. Но прежде чем тот успел опуститься, как по залу разнесся резкий крик:
– Стой!
Клинок застыл на месте.
Эта решительная команда исходила не от Ллиры или Сёкл. И даже не от верного друга Канте, Рами.
Аалийя в своем белоснежном платье быстро спустилась по ступенькам и метнулась к ним. Вид у стоявших позади нее Маккара и Рами был столь же ошеломленный, как и у самого Канте.
Она протянула руку и опустила меч.
– Нет. Ты еще многого не понимаешь, Тазар.
Тот отпустил волосы Канте и освободившейся рукой притянул Аалийю к себе.
– Все, что я понимаю, это что ты в безопасности.
Он страстно поцеловал принцессу в губы, запрокинув ей голову.
Канте встретился взглядом с Рами, столь же остолбеневший, как и его друг.
Лежащий на полу Шут озвучил то, что наверняка сейчас было у всех в головах:
– Что, во имя опаленной в огне задницы Гадисса, тут происходит?
Глава 62
Тазар наслаждался победой – однако не больше, чем сладким вкусом губ Аалийи, к которым приник даже слишком уж надолго. Наконец она отстранилась и, по-хозяйски не убирая руку у него со спины, повернулась лицом к отцу и брату.
– Это еще как понимать? – вопросил Маккар, во взгляде которого промелькнули обида, замешательство и ярость.
Рами ограничился гневом:
– Сестра, так все это время ты была на стороне Шайн’ра?
Аалийя еще тесней прижалась к Тазару.
– Более чем на стороне… Я всячески поддерживала их усилия в течение последних пяти лет. Империя уже веками находится в застое и упадке. Лишь свобода способна изменить такое положение вещей. Мы должны разрушить отупляющую кастовую систему, которая приковала к месту низкорожденных! Рами, в последнее время мы с тобой бесконечно долго обсуждали эту тему.
Рами махнул на Канте:
– Я думал, это потому, что ты не хотела выходить за него замуж.
– Верно. Это и вправду создало мне определенные трудности. Сия досадная договоренность потребовала от меня быстрей перейти к действию, чем хотелось бы, вынудив меня организовать свое собственное похищение. Которое, увы, провалилось. И с гораздо большим кровопролитием, чем я предполагала.
Тазар хорошо видел, что Рами с трудом удается уложить в голове новую взаимосвязь событий.
– Но зачем? – наконец вопросил ее брат. – Как?
Тазар знал ответ.
Несколько лет назад, после того как Аалийя разоблачила двуличную попытку Тазара втереться к ней в доверие во дворце, ему пришлось искать спасения на городских улицах. Там он и прибился к Шайн’ра, подогреваемый своим гневом на класс имри. И лишь потом с потрясением узнал имя теневого покровителя их дела. Того, кто тайно снабжал Кулак помощью, финансовой поддержкой и сведениями из дворца, позволяя их ордену процветать. Того, кто желал разрушить существующий в Кисалимри порядок столь же страстно, как и он сам.
Аалийя, естественно, сразу узнала его. Поначалу она отнеслась к нему пренебрежительно, полагая, что он остался столь же неискренним, как и всегда. Однако со временем ему удалось завоевать ее доверие, и это обострило ее чувство вины за то, что из-за нее его чуть не убили там, во дворце. Время и цель постепенно сближали их – до тех пор, пока они больше не могли отрицать влечение друг к другу, которое переросло в страсть. Аалийя призналась Тазару, что ее тянуло к нему с самого начала, еще когда он был слугой во дворце. Это и стало одной из причин, по которым она его разоблачила. Принцесса была совсем юна и боялась самой себя, этой своей первой сильной привязанности. Ей хотелось, чтобы он не маячил у нее перед глазами.
«Но теперь уже нет».
Тазар притянул ее ближе и указал своим мечом на Канте:
– Так как все-таки поступим с этим халендийским принцем, твоим бывшим суженым?
Ллира загородила собой Канте:
– Он с нами. Никто не причинит ему вреда.
Тазар лишь поморщился.
«Значит, вот оно, то пересечение интересов, о котором она недавно упоминала…»
За спиной у Ллиры как по волшебству возникла Сёкл. Из теней появились другие рисийки в черной коже. Темная ткань закрывала их лица, оставляя открытыми лишь серебристо-голубые глаза. Одна из них стянула свой платок на шею. Это оказалась та самая девица, которая каким-то образом ухитрилась застать его врасплох в городе. Она опять вытащила свой крошечный квисл, многозначительно перекидывая отравленный кинжальчик между пальцами.
Тазар примирительно поднял ладонь. Он не собирался бросать вызов ни одной из них.
Аалийя поддержала это решение:
– Хоть принц и не семи пядей во лбу, он нам не враг.
Канте насупился, услышав подобные инсинуации, но понял, что лучше не протестовать.
– Нам очень многое предстоит обсудить, – продолжала Аалийя. – И в первую очередь то, что может оказаться куда как худшей напастью, чем любая империя или королевство.
Канте выпрямил спину:
– Значит, мы все-таки убедили тебя насчет обрушения луны?
Принцесса надменно махнула рукой на другого закованного в цепи мужчину.
– Это сделал ваш алхимик.
Подошел Рами, присоединившись к ним.
– Я помогу. Насколько могу. – Он оглядел Тазара с ног до головы, а затем повернулся к Аалийе: – Но с тобой мы тоже еще поговорим, сестричка… Обязательно поговорим!
Его перебил Фрелль, силясь встать в своих цепях:
– Если мы уходим, то надо поспешить.
Тазар кивнул:
– Он прав.
Звуки битвы снаружи стихли, но Тазар знал, что это надолго. Имперское подкрепление, наверняка уже снявшееся со взлетно-посадочных площадок, наверняка вскоре обрушится на них. Даже император Маккар был настолько в этом уверен, чтобы ожечь взглядом комнату.
– Это у вас не пройдет! – пригрозил он.
Прежде чем кто-либо успел ответить, Оракл вдруг тенью скользнул к императору и провел ему пальцем по щеке:
– Тс-с!
Напрягшись от этого прикосновения, Маккар отшатнулся. На миг его прошибла крупная дрожь, глаза закатились так, что показались белки́, а потом он рухнул на колени, оставшись в этой позе. Глаза у него вернулись на место, но когда император стал озираться по сторонам, на лице у него застыла маска замешательства.
– Да что это с тобой? – выкрикнул Рами.
Когда клашанский принц бросился к своему отцу, Канте остался стоять на коленях. От непрекращающегося водоворота событий у него закружилась голова. Шея уже болела от напряжения, вызванного попытками смотреть во все стороны одновременно.
Оракл перевел взгляд на Рами:
– Уверяю тебя, я не причинил ему никакого вреда – ну, по крайней мере, долговременного.
Рами склонился к отцу, но Маккар шарахнулся от него, словно не узнавая собственного сына.
Отступив от них, Оракл повернулся лицом к остальным:
– Как только что справедливо заметил ваш алхимик, у нас не так много времени. Я приложил огромные усилия, чтобы собрать вас всех в одном месте. И эти усилия не должны пропасть втуне.
Путаясь в цепях, Фрелль вскочил на ноги:
– Так это ты нас здесь собрал? Каким образом?
– Это было бы проще, если б все вы не вставляли мне палки в колеса, причем на каждом шагу. – Прорицатель указал на Канте и Аалийю: – Все, что от вас двоих требовалось, – это сочетаться законным браком, как и планировалось, а потом явиться сюда за предсказаниями, как и прочим высокопоставленным молодоженам. Неужели это было так трудно?
Канте недоуменно посмотрел на Аалийю.
– Мне пришлось действовать быстро. – Предсказатель махнул рукой в сторону его скованных цепями товарищей. – Я сильно рисковал, раскрыв ваше местонахождение в Мальгарде. А все для того, чтобы император доставил вас всех ко мне во дворец.
Пратик тоже поднялся на ноги:
– Но как ты узнал, что мы находимся…
Оракл проигнорировал его и ткнул пальцем в Тазара:
– И вот ты! Мне пришлось связаться с «Попранной Розой». Устроить так, чтобы Саймон подсунул тебе одно старое сообщение по вороньей почте, из которого следовало, что твоя драгоценная Аалийя приезжает в Мальгард.
От попыток понять этого кукловода у Канте опять закружилась голова.
– Так ты из «Попранной Розы»?
– Нет. Хотя я работал с ними в прошлом. Они часто служат мне глазами и ушами в отдаленных местах. Вместе мы много чего достигли.
– Тогда кто же ты? – спросил Фрелль.
Оракл положил руку себе на грудь.
– Можешь называть меня Тихан.
– Одно только имя вообще-то не объясняет, кто ты такой, – вызывающе заметил Канте, желая получить более ясный ответ.
– Пожалуй, ты прав. Наверное, будет лучше, если мы последуем примеру Шайн’ра и сбросим наши маски.
– Какие еще маски? – не понял Канте.
Оракл поднял руку. Согнув ее, провел сгибом локтя по лицу от лба до подбородка. И когда он это сделал, клашанское черное дерево будто стерлось, обнажив яркий блеск бронзы под ним.
– Я тот, кого вы тут пытались найти, – объяснил Оракл. – Спящий из Мальгарда.