Тайна в бронзе
Все реки до единой берут начало в истоках, упрятанных в верховьях. Сие же верно и для пророчеств. Любое предсказание будущего всегда основано на уроках прошлого.
Глава 70
Врит быстро спускался по лестнице в военный зал королевства. Это огромное гулкое помещение, располагающееся в четырех уровнях под замком, больше походило на склеп, чем на зал для совещаний. На каждом уровне он миновал часовых, вооруженных до зубов. Никто не пытался остановить его, лишь отшатываясь от его развевающейся серой рясы.
Вызвали Врита туда совсем недавно. До рассвета оставалась еще пара часов, но он все равно всю ночь не спал. Исповедник сомневался, что смог бы заснуть, даже если б попытался, – и не только из-за бодрящих эликсиров, которые регулярно пил, чтобы оставаться настороже.
Несмотря на ранний вызов, он так и рвался в бой. Прямо перед тем, как король призвал его к себе, Врит стоял плечом к плечу с Исповедником Кересом в самом сердце великого инструмента Ифлеленов. Вместе они приняли целую серию сообщений от Скеррена. Ранее этой ночью Скеррен отправил два своих быстроходника в огромную трещину в Ледяном Щите. Те жестоко разбомбили деревню и захватили вражеский корабль. К тому времени, когда Вриту пришлось уйти, силы Скеррена по-прежнему удерживали занятые позиции вдоль берега этого скрытого моря.
Тем не менее возникла серьезная проблема. Приз, которым они стремились завладеть – бронзовый артефакт, – не был найден ни в этой деревне, ни на борту захваченного корабля. Скеррен, который оставался на своей боевой барже над разломом во льду, утверждал, что его следящее устройство засекло местоположение цели гораздо дальше на западе, где-то за кипящим морем, упрятанным под ледяным сводом. Однако больше всего сбивало с толку то, что засветка постоянно мигала, то проявляясь, то пропадая, как будто что-то заглушало сигнал или искажало его.
Дабы разобраться с этой загадкой, Скеррен и отправил в этот скрытый мир маршала Грисса – с заданием допросить представителей противника и пытками вытянуть из них ответы. Маршал был печально известен своим коварством и бессердечной жестокостью. Неудивительно, что он так быстро подавил там любое сопротивление. Перед вылетом в Пустоши Грисс намечался на должность верховного военачальника королевства. Врит помешал этому продвижению по службе, подключив его к задуманной погоне надо льдом. Маршал был взбешен этим назначением, но король приказал ему отправиться туда.
«Будем надеяться, что этот гнев заставит Грисса выведать местонахождение бронзового артефакта».
Хотя на данный момент Врит не знал, добился ли маршал успеха. После этого последнего сообщения Скеррен замолчал. Ранее обновления поступали с завидной регулярностью, а потом долгое время ничего не было.
Ожидая продолжения, Врит и получил приказ короля явиться в военный зал. Момент был самый неподходящий, но с этим ничего нельзя было поделать.
Он направился к высоким, окованным железом дверям военного зала. Двое стражников, стоящих по бокам, расступились перед ним. Шагнув за порог, Врит спустился по трем ступенькам.
Военный зал был выбит в скальной породе под фундаментом замка. Это было суровое место, где разыгрывались сражения и решались судьбы целых армий. Тут было не до удобств. Окружающий камень был усилен железом, превратив зал в неприступный каземат, способный выдержать даже разрушительный взрыв бомбы, известной как Котел Гадисса, – хотя не то чтобы кто-то успел проверить эту теорию.
«По крайней мере, пока что».
Врит так и не знал, зачем его вызвали именно сюда, а не в зал Совета. Должно быть, что-то изменилось за пределами границ королевства. При этой мысли сердце у него забилось чаще. Он был уверен, что после нападения на острова Щита наступит короткая передышка в боевых действиях, достаточная для того, чтобы он успел завладеть бронзовым артефактом – устройством, способным переломить ход войны, особенно если получится понять, как воспроизвести такое чудо.
«И какие еще знания можно из него получить? – Желание горело в нем алчным огнем. – Я должен во что бы то ни стало заполучить его!»
Хотя Врит не питал к королю или королевству особой любви, стабильность и ресурсы Халендии давали ему наилучший шанс достичь своей цели – проникнуть сквозь завесу прошлого и раскрыть утраченные знания древних.
«Знания, сохранившиеся в бронзе».
Все, что ему требовалось? – это поддерживать более или менее устоявшийся порядок в королевстве. Разрушительные последствия войны угрожали всему, что создал Врит, особенно с учетом того, что королевский наследник оказался столь опрометчивым, безрассудным и совершенно непредсказуемым в своих вспышках гнева.
Войдя, он заметил Микейна, стоящего сбоку от огромного каменного стола. Предводитель Сребростражи принца, склонив голову, слушал, как тот что-то шепчет ему на ухо. Торин медленно кивал.
Микейн заметил появление Исповедника, повернув в его сторону свою холодную маску и еще более холодный взгляд. И Врит уже в тысячный раз пожалел, что так и не обрел власть над юным принцем. События прошлого лета – тяжелое увечье, унижение со стороны его брата – положили конец всем его стараниям завоевать ее. Вместо этого Микейн обрел поддержку среди более жестких и суровых людей, чья жажда славы и сражений была ближе мстительному сердцу принца.
Врит отвернулся.
Король Торант еще не появлялся, но по краям зала группами расположились командиры королевских легионов различного ранга. Вокруг стола собрались лишь члены королевского совета: казначей Хесст, провост Балин и градоначальник Торуск. В ожидании короля никто не садился.
Врит подошел к противоположной стороне стола. На его каменной поверхности была вырезана карта Халендии и ее внешних территорий – Гулд’Гула и Аглероларпока.
Он провел кончиками пальцев по западному краю этой рельефной карты – по острой горной гряде, которая отмечала границу между Венцом и Студеными Пустошами. Острый как бритва край пика рассек кожу, показалась кровь, которая потекла вниз по склону горы. Не обращая внимания на порез, Врит засунул руку в рукав своей рясы, представляя себе светящуюся сферу, погребенную под Цитаделью Исповедников, и сияние бронзового сокровища далеко за ледяным Щитом Пустошей.
«Я должен получить его. Если б я мог…»
Резкое пение рожка прервало его размышления, привлекая внимание Врита к дальнему концу зала. Двери распахнулись настежь. Вошел король, взмахивая темно-синим плащом, ниспадавшим с плеч до самых щиколоток. Лицо у него раскраснелось, но трудно было сказать, чем вызван этот жар – гневом или нетерпением.
По пятам за ним следовал верховный военачальник Реддак в сопровождении глав наземных и воздушных сил королевства. Торанта встретили поклоны и воинские приветствия. Король едва обратил на них внимание. Он быстро занял свое место в конце стола и махнул всем, приглашая сесть или подойти поближе.
– За последний колокол прибыла целая стая почтовых ворон, – объявил Торант, жестким взглядом обводя собравшихся. – Из Южного Клаша. Император Маккар бежал в Казен, чтобы посоветоваться со своим предсказателем.
Врит, который был наслышан об Оракле из Казена – прославленном провидце, постоянно нависавшем над ухом у императора, – сразу же ощутил укол зависти. Хотя он тоже пользовался вниманием короля, манипулируя тем намеками на всякие пророчества и скрытые знания, но не имел над ним такой же почти безраздельной власти.
– И какой же совет император получил от Оракла? – спросил Хесст.
– Из тех отрывочных данных, которые нам удалось собрать… – Глаза Торанта ярко блеснули. – Маккара поставили в известность о местонахождении Канте и его собственных похищенных отпрысков. Насколько я понимаю, это какая-то сеть пещер в Мальгарде.
Врит нахмурился: «Что же там делал Канте?»
Торант тем временем продолжал:
– Имперские силы захватили их. И доставили в Казен.
Микейн вскинулся:
– Значит, предатель находится в Казене?
– Нет, – поправил его Торант. – В последнем сообщении говорилось о покушении на жизнь императора. Сбродом низкорожденных и мятежников. Восстание подавили, но Маккар был ранен. Хотя природа его ранений остается неясной. В последний раз его видели, когда он поднимался на борт своего личного скользокрыла, направляющегося на север. В сопровождении своего сына и дочери, а также самого Оракла. И с ними был принц Канте – причем в качестве не пленника, а союзника.
Микейн встал, опершись кулаками о стол.
– Тогда все так, как я вас всех предупреждал! Он все это время был в заговоре с имперскими.
Торант нахмурился и взмахом руки велел Микейну сесть на место.
– Мы знаем немногим больше того, что я вам рассказал. На данный момент, похоже, Кисалимри остается в не меньшем замешательстве.
Врит уставился на собравшихся вокруг стола. Если их всех вызвали в военный зал, король наверняка намеревался воспользоваться этим моментом замешательства и беспорядка в Клаше.
– И чего же вы от нас хотите? – спросил Врит.
– Это шанс нанести сокрушительный удар. Мы знаем, что после казни принца Пактана клашанцы обязательно нападут снова. – Взгляд императора сердито метнулся к Микейну, но он решительно продолжал: – Маккар, несомненно, потребует еще крови. Но он ранен и, как говорят, не в себе. Вместо него правит его сын Джубайр – юный принц, способный властвовать не больше моего собственного сына.
Хотя Микейн был в маске, Врит увидел, как сжались челюсти принца.
Торант продолжал:
– Мы должны воспользоваться этим уникальным моментом, чтобы подавить желание Маккара к дальнейшей мести. Надо показать империи, во что это им обойдется.
– Что конкретно вы предлагаете? – спросил провост Балин. – Напасть на их побережье, как они напали на наше?
Глаза Торанта жестко блеснули.
– Сейчас не время для полумер.
Балин сел прямее.
– Тогда что?..
– Разбомбить сам Кисалимри.
Последовало ошеломленное молчание.
– Надежд взять этот город у нас нет, – признал Торант. – Но если мы будем действовать достаточно быстро, то сможем проложить путь разрушений, которые оставят на Кисалимри шрамы на многие века.
Реддак покосился на короля, и тот кивком велел сюзерену говорить.
– Завтра с утра, – сказал Реддак, – мы поднимем в воздух сразу три линейных корабля во главе с нашим новейшим флагманом – «Гиперием». На каждом корабле будет Котел Гадисса, а на величественном «Гиперии» еще и новейший из наших котлов – Молот Мадисса.
Все сидящие за столом только ахнули. Даже Врит вздрогнул. Молот Мадисса еще никогда не сбрасывали. Говорили, что это настоящая алхимическая буря, заключенная в металл. Будучи выпущенной на волю, буря эта неукротимой опустошительной волной разлеталась на многие лиги во всех направлениях, уничтожая все живое.
Микейн, которого все эти жуткие подробности явно ничуть не волновали, выпрямился.
– Но как же мой брат? Как поступим с Канте?
Торант бросил в сторону принца неодобрительный взгляд.
– Где бы ни был твой братец, сейчас он не имеет никакого значения.
Микейн разочарованно фыркнул, а его глубоко разгневанный взгляд свидетельствовал о том, что с подобным мнением он категорически не согласен.
Врит знал, что никакие огненные котлы в мире не утолят жажду мести Микейна. Однако принц благоразумно откинулся на спинку своего кресла. Торин положил ладонь ему на плечо – словно для полной уверенности в том, что принц так и будет оставаться там.
Врит желал, чтобы эта рука принадлежала ему – чтобы именно его воля обуздывала будущего наследника и управляла им. Но даже под тяжелой дланью Торина Микейн оставался упрямым, лицо у него все больше краснело. Положив руку на стол, принц сжал ее в кулак. Микейн даже не потрудился это скрыть.
И в этот момент Врит смирился с более мрачной истиной.
«Никто по-настоящему не способен управиться с этим принцем».
Глава 71
Аалийя на миг замерла с пером в руке. На столе перед ней лежала длинная лента чистого пергамента. Она смотрела, как черные чернила в хрустальном пузырьке перекатываются взад-вперед в такт покачиваниям имперского скользокрыла, несущегося сквозь облака. Выглянув в крошечное окошко рядом со своим локтем, она попыталась оценить проплывающий внизу пейзаж.
Зеленый полог Майрской чащобы простирался далеко во все стороны. Прямо впереди серебристая прожилка разделяла лес на две половины.
«Река Стима…»
Принцесса нахмурилась. Судя по ширине реки, находились они сейчас гораздо дальше к западу от ее истоков, чем она ожидала. Если они направлялись в Кисалимри, то не имело смысла так далеко отклоняться от курса.
«Куда же Оракл – Тихан, мысленно поправилась она – нас тащит?»
Аалийя ломала голову над многими загадками прошедшего дня, полная решимости разгадать их. Она отказывалась оставаться праздной и безучастной, против чего всегда боролась.
Будучи Просветленной Розой Имри-Ка, Аалийя всегда содержалась в четырех стенах и была ограничена в передвижениях. Это была золотая клетка с ароматическими маслами, моментально исполняемыми капризами и праздным времяпрепровождением. Ее все это лишь раздражало, особенно когда она наблюдала за свободами, предоставленными ее старшим братьям. Мать ее, пока была жива, прививала ей активное воображение, ненасытное любопытство и острый ум, всячески поощряя их.
«Величайшее оружие женщины – это ее разум, – однажды сказала ей матушка. – Держи его столь же острым, как любой кинжал».
В соответствии с этой философией Аалийя и жила, особенно после смерти матери. Занималась с приглашенными преподавателями по всем важнейшим дисциплинам, отпуская своих наставников лишь тогда, когда могла превзойти их, – с каждым годом все острей оттачивая этот свой кинжал. И все это время позволяла лелеять себя и выставлять напоказ, сохраняя в тайне то, что было у нее на сердце. Став постарше, с помощью верной служанки она частенько ускользала из своей золотой клетки, чтобы исследовать город, больше узнать, развить интересы, выходящие за пределы стен дворцовой цитадели. Именно такие исследования постепенно выявили гниль, разложение и застой империи, стремительно катящейся к упадку.
Аалийя читала о других государствах, других видах правления, других верованиях. Этот интерес постепенно перерос в недовольство. Недовольство привело к бунту. Бунт привел ее к Шайн’ра.
И все же всего за один день абсолютно все, что она знала об окружающем мире, перевернулось с ног на голову.
Больше раздраженная, чем испуганная, Аалийя оглядела длинный трюм корабля. Этот личный императорский стрелокрыл создавался для быстрого прохождения относительно небольших расстояний, не более того. И, конечно, не для уединения. В носовую часть была втиснута небольшая рулевая рубка. Единственная отгороженная каюта в корме предназначалась для императора. Между ними простирался открытый салон, уставленный креслами и диванчиками.
В глубине его Канте жался к Фреллю и Пратику, наверняка обсуждая тайну в бронзе, которую представлял собой Тихан. Сидевшие прямо перед ней Тазар и Алтея тихо перешептывались, как будто все еще пытаясь сохранить свои секреты. Между ними черная стая рисиек играла в какую-то игру, которая включала в себя подбрасывание кинжала – скорее всего, отравленного – и попадание им между растопыренными на столе пальцами противника. Это было довольно нервирующее зрелище.
Единственными, кто еще находился в салоне, были двое гулд’гульских головорезов, за которыми присматривала Ллира. Предводительница воровской гильдии стояла, скрестив руки на груди, с сердито надутым лицом. Гулд’гулец, потерявший часть ноги, дремал, приняв изрядную дозу макового молочка. Его культя была уже обработана и забинтована. Его брат сидел рядом с ним, положив ладонь ему на лоб.
Аалийя подавила вспышку вины при виде раненого мужчины, хотя это и не она приказывала его калечить. Глянула мимо Канте на закрытую дверь каюты. Рами присматривал там за их отцом, который оставался одурманенным каким-то колдовством Тихана. Несмотря на ее собственное разочарование в отце и империи, ярость от такого надругательства сжигала Аалийю изнутри.
И все же любой из них мало что мог сделать. После битвы в Казене их группа – частично переодевшись в балахоны биор-га – бежала через город к взлетно-посадочным полям. Особого сопротивления они не встретили, особенно в компании императора. Тихан продолжал оказывать какое-то странное влияние на ее отца. Он смог заставить Маккара выкрикивать приказы или успокаивать встречных. Однако слова императора звучали сбивчиво, сопровождаясь странными подергиваниями лица и конечностей.
Оракл, который опять вернул себе прежний цвет лица, говорил всем, кто проявлял беспокойство, что император подвергся нападению вражеских сил – вероятно, был отравлен, но теперь поправляется и находится под его неусыпным и благодатным присмотром.
В конце концов они благополучно добрались до личного стрелокрыла императора и захватили его. Экипаж в рулевой рубке заменили предводительницей рисиек и ее молодой подручной. Этим двоим удалось умело увести обтекаемый кораблик подальше от причальных площадок и быстро умчаться прочь – под предлогом того, что император Маккар нуждается в срочном лечении.
Перед вылетом Тихан попросил Ллиру и Тазара отправить своим соответствующим силам приказы срочно покинуть Казен и возвращаться в Кисалимри. А по возвращении собрать в городе как можно больше Шайн’ра и бойцов низкопробной армии Ллиры, после чего в готовности ждать дальнейших распоряжений.
И все же Аалийя пребывала в растерянности. Касательно почти всего. Она чувствовала, что ею манипулируют точно так же, как и ее отцом – дергают за невидимые ниточки, которые держит в своих руках Тихан. Все происходило слишком уж быстро. Даже сейчас Аалийя не могла решить, доверять ли Ораклу целиком и полностью или нет. И все же при столь стремительном развитии событий ей не оставалось ничего другого, кроме как позволить ему увлечь себя за собой.
«По крайней мере, сейчас».
Словно в ответ на все эти размышления, дверь в рулевую рубку открылась, и из-за нее вновь показался Тихан. Аалийя так и застыла при виде него – при виде его поразительного преображения. Тазар с Алтеей ахнули, машинально отстранившись, после чего Тазар придвинулся к Аалийе, словно стремясь ее защитить. Она взяла протянутую им руку, черпая в ней силу и присутствие духа.
Те, кто находился позади нее, отреагировали не столь бурно, глянув на Тихана скорее с любопытством, чем с потрясенным изумлением. С другой стороны, все остальным уже доводилось видеть это чудесное существо.
Хотя Тихан был все еще облачен в свою черную мантию, он смыл темное пятно, скрывавшее его истинные черты. Его жестко очерченное лицо теперь переливалось завораживающими оттенками бронзы и меди. Даже завитки волос на голове у него ярко сияли, образуя вокруг нее солнечную корону. Прежними остались лишь его глаза – все того же потрясающего густо-фиолетового цвета, – только теперь они ярко светились, словно подсвеченные изнутри.
Фрелль подтащил Канте и Пратика поближе к Тихану.
– Так ты и вправду Спящий – существо, подобное Шийе?
– Мы похожи, – признал он. – Ты зовешь ее Шийя, но только лишь потому, что она забыла свое истинное имя – вместе с большей частью знаний, необходимых ей как Оси.
Канте нахмурился:
– Какой еще оси?
– Долго рассказывать, – ответил Тихан. – И даже я не знаю всего до конца. Я всего лишь Корень, низшая каста та’винов. С нами мало чем делятся.
Аалийя повернулась к Фреллю и Пратику.
– Та’винов? Мы ведь видели это слово на тех древних страницах! Та’вины означает «бессмертные боги». – Она повернулась к Тихану: – И ты тоже?
– Та’вин на самом деле означает «защитник», но сочинители подобных текстов всегда были склонны к преувеличению и приукрашиванию.
Фрелль нахмурился:
– А еще на этих страницах говорилось о великой войне между та’винами. Это тоже преувеличение?
– К сожалению, нет. Но, как Корень, я не посвящен в полный масштаб событий. Наш удел – служение на куда более низком уровне. Строительство, горный промысел и прочие презренные занятия. Все, что я знаю, это что во время великого катаклизма или сразу после него та’вины были созданы для постройки великих машин, способных заставить мир вновь вращаться, если в этом когда-либо возникнет необходимость. Закончив, мы должны были зарыться глубоко в землю и ждать, когда нас разбудят.
– Отсюда и Спящие, – вставил Пратик.
– Наши создатели сотворили еще и живых стражей, чтобы те наблюдали за происходящим с поверхности и разбудили нас, если вдруг возникнет какая-либо катастрофическая угроза.
Канте кивнул:
– Стражей вроде миррских летучих мышей.
– И не только. – Тихан огляделся по сторонам. – Но мне мало известны такие подробности.
– А как же та война? – не отставала от него Аалийя, охваченная любопытством.
– Да, постыдное было время… Когда мир перестал вращаться, та’вины стали свидетелями великих наводнений и сотрясающих мир землетрясений – видели, как рушатся горы, а моря превращаются в соль. На протяжении всего этого мы наблюдали, как те, кто еще остался в живых, отчаянно пытались выжить, цепляясь за любую точку опоры, которую им удавалось найти. Жестокость, дикость того времени… это было выше всякого воображения.
– Ты говоришь про Забытый век, – прошептал Пратик.
Тихан с затравленным видом кивнул:
– И эти жестокие, потерявшие человеческий облик люди некогда являлись нашими создателями! На это было тяжело смотреть. Это сломало многих. В великом смятении часть та’винов сочла вас всех недостойными нашей дальнейшей защиты. Они рассматривали вас лишь как позорное пятно на лице Урта и верили, что следует смыть это пятно, дабы освободить место для его новых хозяев.
– Та’винов… – потрясенно произнес Фрелль.
Тихан со вздохом кивнул:
– Но большинство из нас придерживались первоначального определения данного нам имени – «защитники». Началась война. Она продолжалась целое тысячелетие, задолго до того, как образовался Венец. Защитники были близки к поражению, особенно после того, как один из наших Крестов предал нас.
– Крестов? – переспросила Аалийя.
Тихан опустил ладонь куда-то к полу.
– Я – Корень. – Потом поднял руку на уровень плеча. – Та, кого ты называешь Шийей, – это Ось, та’вин с более высоким статусом и знаниями. А вот Кресты… – Он поднял руку так высоко, как только смог дотянуться. – Они и вправду «бессмертные боги».
Аалийя вздрогнула, пытаясь представить себе такое существо.
– Потребовались все защитники до единого, чтобы в конце концов одолеть Элигора. Он был таким же чудовищем, как любой бог подземного царства в клашанском пантеоне.
Аалийя обменялась взглядом с Фреллем и Пратиком.
– Это имя мы тоже видели на тех страницах.
Она представила себе громадную мужскую фигуру, замахивающуюся зажатой в руке молнией. «Так вот кто он такой – Элигор…»
– Хоть он сам и потерпел поражение, – продолжал Тихан, – некоторым из его выживших адептов удалось скрыться, прихватив с собой его изломанное тело. Они бежали в различные отдаленные уголки мира, продолжая сеять хаос. А перед уходом повредили или уничтожили многие из наших погребенных под землей библиотек знаний.
Фрелль вздрогнул:
– По-моему, мы видели последствия подобного вандализма. В хрустальной библиотеке под камнями Северного монумента.
Тихан помрачнел:
– Такие знания необходимы Осям. Они единственные, кто способен разжечь огромные горны и заставить мир вращаться вновь. Без этих знаний Оси просыпаются как новорожденные. Ими движет ненасытное стремление получить эти знания, чтобы полностью восстановить себя.
– Думаю, мы тоже были свидетелями такого неодолимого стремления, – добавил Пратик. – С Шийей.
– Увы, целые континенты и массивы суши смещались и меняли свои очертания во время нашего долгого сна, зачастую отделяя Ось от его библиотеки.
Фрелль нахмурился, явно немного раздраженный.
– Почему же ваши создатели просто не вложили эти знания в Ось с самого начала? Зачем было заморачиваться с отдельной библиотекой?
– Наш мозг не похож на ваш. Он безотказен, живуч, гибок, способен хранить огромные объемы, но проблема с такой гибкостью заключается в том, что наши собственные средства хранения знаний подвержены порче со временем. Хрустальная аркада, которую вы видели в разгромленной библиотеке… Пока она остается нетронутой, такие тома способны хранить знания до тех пор, пока вселенная не остынет. Зная это, наши создатели вложили в нас лишь самые основные сведения и навыки. Даже я был сильно сбит с толку, когда только проснулся в своем эйране.
– Эйране? – переспросил Канте. – Ты имеешь в виду то медное яйцо?
Тихан наморщил лоб:
– Полагаю, это достаточно подходящее описание. Когда на меня там напали, я выжил лишь благодаря основному инстинкту самосохранения. Ему, а также присущей Корню силе и текучести формы. Это позволило мне разорвать нападавшего на части.
– Мы видели тело в твоем медном яйце, – прошептал Канте.
– Одного из врагов. Помимо уничтожения библиотек, они еще и пытались убивать Спящих. Вот почему я проснулся так рано. Когда мой эйран был уничтожен, я не мог вернуться к своему сну, поэтому пошел по более длинному пути, на который никогда не ступал ни один Корень.
– И какому же? – спросила Аалийя.
Тихан посмотрел на всех, как будто ответ был совершенно очевиден:
– Как и любой Спящий, я по-прежнему ждал на протяжении тысячелетий, когда же наконец понадоблюсь. И хотя все это время бодрствовал, моя основная установка оставалась прежней.
Аалийя нахмурилась:
– И какой же?
– Я – та’вин, а это значит, что моя основная цель – защищать.
Кое-кого этот ответ явно не удовлетворил. Ее брат Рами тихо переступил порог кормовой каюты и ткнул большим пальцем себе за спину. В голосе у него звучала ярость:
– И это ты называешь защитой? Что ты сделал с моим отцом?
Тихан поднял ладонь:
– Я сказал, что это было моей основной установкой. В этом отношении мне предоставлена изрядная свобода действий. Даже как простому Корню. Я счел роль Оракла наиболее подходящей, чтобы направлять и наставлять эту четверть Венца. А все для того, чтобы подготовиться к грядущей войне.
– С Халендией? – спросила Аалийя.
– Нет, большой войне, которая уже маячит на горизонте. – Тихан кивнул Канте: – Твоей пророчице она уже виделась в ее вещем сне.
– Никс?
– Да. Но мне вот интересно… То, что она увидела, было пророчеством или же просто неизбежностью, обусловленной самой вашей природой? – Он пожал плечами: – Я не знаю. Но что знаю точно, так это что с приближением обрушения луны война неизбежна. Так что я стал Ораклом. Чтобы в меру своих сил попытаться направить всех вас на путь истинный.
Рами вызывающе шагнул вперед:
– Итак, чтобы добиться этого, ты убил предыдущего Оракла и занял его место?
Тихан презрительно нахмурился:
– В Казене был только один Оракл с тех самых пор, как был основан этот город. Ну, в основе своей один. Как та’вин, я не подвержен влиянию времени. Я менял лица, голоса, манеру держаться… Время от времени пропускал поколение-другое, чтобы побродить по просторам Венца, но в конечном счете я был Ораклом из Казена на протяжении более четырех тысячелетий.
Это заявление встретила ошеломленная тишина.
– Как такое возможно? – наконец выпалила Аалийя. – И за все это время никто не заподозрил подвоха?
Ее слова, казалось, смутили Тихана, затем его глаза расширились.
– А-а, когда я сказал, что менял лица, то именно это и имел в виду. Одна особенность, уникальная для любого из Корней – из-за множества задач, которые от нас требуются, – это текучесть формы, позволяющая изменять внешность в соответствии с нашими потребностями.
Аалийя вспомнила, как он говорил нечто подобное, когда упомянул про убийцу, который пытался уничтожить его.
– В каком это смысле?
– А вот в таком. – Тихан слегка наклонил голову, и бронза его лица расплавилась и потекла, преображаясь и обретая новые черты, все столь же холодно-красивые, но совсем другие. – У такой способности есть пределы, но этого было достаточно, чтобы сохранить мою тайну.
Черты его лица вновь расплылись, возвращаясь к лицу, впервые представшему перед ними.
Долгое время никто не произносил ни слова. Тихан воспользовался этим моментом, чтобы повернуться к Аалийе и указать на чистую полоску пергамента и чернильницу на столе.
– Вижу, ты уже подготовилась, как я и просил?
Она изо всех сил старалась взять себя в руки после подобного потрясения. Прежде чем исчезнуть в рулевой рубке, Тихан попросил ее приготовиться написать некое послание – ноту, как он выразился, – которую почтовая ворона доставит в Кисалимри.
– И что писать? – спросила она.
Глаза Тихана засияли еще ярче.
– Всего лишь самые важные слова, которые тебе только когда-либо доводилось наносить на пергамент. Те, что способны спасти весь мир.
– И что от меня требуется?
– Объявить себя императрицей Южного Клаша.
Глава 72
– Неужто Аалийя сошла с ума? – вопросил принц Мариш. – Или же ее тоже чем-то опоили – как, по слухам, нашего отца?
Джубайр лишь покачал головой, не в силах поспеть за быстро сменяющими друг друга событиями прошедшей ночи. Он слушал, как над городом звенят рассветные колокола, воспользовавшись этим моментом, чтобы хоть немного успокоиться, попытаться понять цель и смысл послания Аалийи, недавно принесенного почтовой вороной.
Джубайр сидел во главе стола в стратегическом зале – там, где обычно восседал его отец. Места за столом почти не осталось. Все не сводили с него глаз – Щит Ангелон, Крыло Драэр, Парус Гаррин, дюжина командиров имперских сил не столь высокого ранга, а также половина чааенов его отца и трое его собственных.
И все они ждали от принца каких-то указаний.
Но сильней всего горели глаза у его брата. Принц Мариш сидел по другую сторону стола, на прежнем месте Джубайра. Вчера Мариш вернулся на борту «Соколиного крыла» с победой, успешно уничтожив острова Щита. Но общего ликования по этому поводу не было, и у него не было брата, которого можно было бы оплакивать.
«А теперь еще и это…»
Парус Гаррин, командующий имперским военно-морским флотом, прочистил горло:
– Не могли ли твою сестру одурманить тем же халендийским ядом, что вызвал немощь у императора Маккара? Не ударил ли он ей в голову?
– Вполне, – твердо согласился с ним Ангелон. – В Клаше не было императрицы вот уже больше семи столетий.
– Хотя до того это не было такой уж редкостью, – добавил чааен Граш. Будучи старейшим из приближенных нынешнего императора и ближайшим советником его отца, он пользовался большим уважением, и все прислушивались к его словам. – А что же касается того, писала ли она это под влиянием какого-то яда или дурмана, то я знаю ее манеру письма и почерк. Написано твердо, выбор слов убедителен, и в них отчетливо звучит тон Аалийи. По-моему, писано все это в здравом уме, и я знаю, что император Маккар высоко ценил свою дочь не только за ее уравновешенность и красоту, но и за ее ум.
Джубайр уставился на пергаментный свиток, который держал в руках. Почтовые вороны на вершине башни продолжали орать и каркать, словно насмехаясь над его колебаниями. Птицы прилетали всю ночь, постепенно пополняя историю о том, что произошло в Казене. Совет был уже в курсе дела. Все знали и о благополучном возвращении из плена Аалийи и Рами, и о поимке принца-предателя Канте, и о нападении бунтовщиков и низкорожденных. В послании Аалийи сообщалось, что рядом с императором Маккаром взорвалась газовая бомба, убив охраняющих его паладинов. И хотя ее отец выжил, вдыхание смертоносных паров нанесло ему неизгладимый ущерб.
В результате же абсолютно все в минувшие дни оказалось совсем не таким, каким представлялось. В своем письме Аалийя описывала совершенно иной ход событий. С помощью принца Канте Рами и Аалийя раскрыли заговор против империи, который затевался в Казене. Поначалу они не знали, кому доверять, поэтому под покровом ночи бежали из Кисалимри на юг, чтобы все как следует расследовать. Они никому не могли ничего рассказать, опасаясь, что члены ближайшего окружения императора заодно с неприятелем. И, по правде говоря, никакого похищения вовсе и не было. Даже сожжение библиотеки Дреш’ри в некотором роде было частью все того же гнусного заговора.
И в конце концов Аалийя и Рами оказались правы относительно грозящей в Казене опасности, но не успели остановить заговорщиков. Она и все остальные, включая императора, едва сумели спастись. Поспешно бежали, избегая лишний раз попадаться на глаза даже оставшимся имперским гвардейцам, опасаясь, что кто-то из них мог участвовать в этом заговоре. Оракл и его целители позаботились об их с Рами отце, буквально вытащив его с того света. Достопочтенный прорицатель отправился вместе с ними.
Одно его присутствие придавало больше веса и достоверности этой истории, наряду с показаниями гвардейцев на причальных площадках, в один голос засвидетельствовавших тот факт, что император Маккар был явно не в себе.
Но вот то, что Аалийя написала в конце своего послания, совершенно потрясло всех присутствующих в зале. Хотя что касается Джубайра, то он невольно испытал и некоторое облегчение. Это прозвучало совершенно правдиво для его слуха и сердца.
Прежде чем поддаться действию сильнейшего яда – зная, что он может умереть или остаться немощным на долгие годы, – император Маккар передал свой венец Аалийе, провозгласив ее императрицей Южного Клаша вместо себя. Она отказалась, отвергнув просьбу, которая могла стать последней для их отца. Но Маккар объяснил ей свои доводы, сказав, что Джубайр – замечательный сын, одаренный во многих отношениях, но все же он больше подходит на роль лишь временного правителя, а не на долгосрочную перспективу. В это время войн и раздоров Южному Клашу требовалась какая-то воистину блестящая фигура, милосердная и мудрая, чтобы вести их всех вперед, и такой фигурой может быть лишь Просветленная Роза – личность, которую клашанцы всегда обожали и почитали.
И все же его сестра отказала отцу.
Пока Оракл еще больше не подкрепил слова Маккара, заявив, что боги показали ему следующее столетие Клаша – с коронованной Аалийей, ведущей империю к еще большей славе. И лишь тогда она неохотно приняла императорский венец, хотя и отказалась его надевать. До тех пор, пока не обратится к мудрости имперского совета. Если они сочтут ее недостойной или решат наказать как самозванку, Аалийя с радостью примет любое наказание. Она и вправду не хочет носить эту корону и с радостью передала бы ее кому-нибудь другому.
Джубайр слишком хорошо понимал это последнее чувство.
«И, наверное, эта скромность делает ее достойней любого из нас».
Крыло Драэр настаивал на ответе.
– И как ты предлагаешь нам всем поступить? Как мы должны реагировать?
Джубайр встал. Когда он это сделал, застежка тяжеленного императорского плаща сдавила ему шею, но он сдержался, подтверждая полномочия, данные ему отцом перед отъездом. Он намеревался использовать их на благо империи.
– Моя сестра предложила устроить эту встречу, в которой могут принять участие все члены совета, которые только пожелают на ней присутствовать, в приморском городке Экс’Ор. Оракл считает, что именно там – среди целебных купален тамошнего святилища – у моего отца больше всего шансов на выздоровление. Аалийя появится там без войска, оставляя себя беззащитной перед нашей волей и решением. Я считаю, что мы должны принять эстафету, которую она положила к нашим ногам. Встретиться с ней, воочию увидеть, каково состояние императора. А затем решить будущее империи.
Его суждение не было встречено громкими кликами согласия – ответом ему стал лишь пробежавший по столу ропот и перешептывания. Лицо у Джубайра вспыхнуло, когда он подумал, не принял ли неверное решение.
Однако чааен Граш подступил ближе и слегка кивнул ему. Джубайр с благодарностью принял эту небольшую похвалу.
Сидевший по другую сторону стола Мариш держал свои собственные мысли при себе. Глаза у него по-прежнему горели, хотя и превратились в едва тлеющие угольки – на данный момент.
Младший брат Джубайра всегда отличался вспыльчивостью. Горе от потери Пактана лишь усилило эту неустойчивость его натуры. Эти двое были ближе, чем просто братья, – оба воины в облаках. Это была связь, которой Джубайр всегда завидовал.
А еще Мариш придавал большое значение рутине и порядку. Всегда. Даже ребенком он прослыл редкостным аккуратистом. Все в его комнате должно было находиться на своих местах. Мог даже расплакаться, если это было не так. Наверное, как раз из-за такой щепетильности он и преуспел в имперских войсках с их строгой субординацией.
Так что это внезапное изменение иерархии явно пришлось Маришу не по вкусу.
В то время как Джубайр – бо́льшую часть времени заключенный в цитадель вместе со своим отцом – своими глазами видел, как Аалийя расцветала, превращаясь в ту Розу, которой она стала сейчас, Мариш не был свидетелем ее превращения из ребенка в блестящую молодую женщину. Вместо этого он витал в облаках вместе с Пактаном, оставив двух других своих братьев на земле.
Джубайр сосредоточил свое внимание на Марише.
– Мы отправимся в полдень. И будем судить обо всем сами. Это понятно?
По залу разнесся согласный ропот, лишь усиливаясь по мере своего распространения. Но Джубайр ждал ответа еще от одного из присутствующих.
После долгого вдоха Мариш медленно кивнул – хотя выглядело это так, словно у него сломана шея.
Джубайр выпрямился – застежка тяжелого плаща сдавила ему горло еще сильней.
– Решено, – объявил он. – Мы отправляемся в Экс’Ор.
Глава 73
Канте смотрел, как последние участки туманной Майрской чащобы исчезают под килем стрелокрыла. Он помнил, как страстно желал скрыться под ее темным пологом, сложить с себя государственные обязанности и жить простой жизнью следопыта. Этому не суждено было сбыться. Эти леса и надежды остались позади.
Теперь перед ним расстилалось обширное лоскутное одеяло из зеленых полей, пастбищ, ферм, виноградников и фруктовых садов. Открытые пространства простирались до самого горизонта и казались бесконечными. Обширные участки земли разделяли пересекающиеся между собой каналы. Их воды отражали слабый свет зари, превращая их в серебристые прожилки.
– М’вен, – произнес Рами, который сидел напротив Канте у того же окошка. Голос у него был угрюмым. – Щедрость этого края утоляет безграничный голод Вечного города.
Мрачное расположение духа Канте полностью соответствовало настроению клашанского принца. «Совсем не так ты желал бы показать мне эти земли…»
Казалось, целую вечность назад, на балконе у Рами, его друг выразил желание взять Канте с собой в этот самый М’вен, чтобы вместе с ним полюбоваться на цветущие поля табака.
«Теперь все изменилось».
Он бросил взгляд на Аалийю, которая устроилась рядом с Тазаром, положив голову ему на плечо. Тот обнял ее одной рукой, словно пытаясь защитить от бури событий.
– Из Аалийи вышла бы великая императрица, – сказал Рами. – Если разрешат.
– И все же она не выглядела особо радостной, когда Тихан предложил ей корону. Насколько я помню, у нее и Тазара были амбиции покончить с жестокой тиранией императоров – только вот теперь она должна сама взять на себя эту роль.
– Венец может натирать ей голову, но у нее появится возможность многое изменить, разорвать цепи, попытаться остановить развал империи, приходящей в упадок.
Канте кивнул:
– Я не сомневаюсь в ее добрых намерениях. Легко желать такой цели – даже бороться за нее, – но как только бразды правления оказываются в твоих руках, возвышенные мечты сразу же обременяются суровой реальностью.
– Например, в виде необходимости встретиться лицом к лицу с моими братьями и имперским советом.
Канте прочел на лице у Рами явную тревогу.
– Как твои братья воспримут такое заявление?
– Не возьмусь сказать. Хитрая затея Оракла может закончиться тем, что всех нас просто убьют. Это если мы вообще можем ему доверять. Он отягощен секретами не меньше, чем вся эта бронза.
Канте медленно кивнул и уставился на дверь рулевой рубки. Тихан исчез за ней сразу же после того, как Аалийя закончила свое длинное послание. Потребовалось несколько свитков пергамента, чтобы изложить суть ее предложения. Хотя Канте сомневался, что даже всего пергамента в мире хватило бы, чтобы воплотить его в жизнь. Любой успех сейчас зависел от повредившегося умом императора и кукловода, который дергал его за ниточки.
Тихан отнес свернутое и запечатанное послание Аалийи в рулевую рубку, где прикрепил его к почтовой вороне и выпустил ту через окно в сторону Кисалимри. А после этого остался там, внутри, оставив по эту сторону двери целое множество вопросов.
Сидящие позади Канте Фрелль с Пратиком обсуждали и обдумывали сотни тем, касающихся Спящего из Мальгарда, то и дело вступая в спор. Для Канте их разговор сливался в какой-то неразборчивый бубнеж. В какой-то момент они попытались втянуть в свою дискуссию и его, но он лишь отмахнулся от них. Для него все это было не более чем сотрясением воздуха и пустопорожними гаданиями. Любые верные ответы были запечатаны в бронзе в передней части корабля.
Канте предпочитал брать пример с Ллиры, которая безмятежно ковыряла под ногтями кончиком большого ножа. Шут и Мёд дремали неподалеку. Рисийки тоже прекратили свою игру с кинжалами и с задумчивым видом притихли.
– Как там твой отец? – спросил Канте у Рами, слегка поморщившись и зная, что это больной вопрос для принца.
Рами выгнул шею, чтобы посмотреть в сторону кормовой каюты.
– Когда я уходил от него, он уже заснул. Но я должен…
Дверь позади них с треском распахнулась, и из-за нее вырвался император Маккар, обалделый и взъерошенный. Судя по влажному пятну в промежности, он обмочился. Выбежал император с яростным криком. В спешке он споткнулся о стол и с грохотом растянулся на полу головой вперед.
Рами бросился к нему:
– Отец!
Маккар откатился в сторону, подняв руки:
– Кто вы все такие? Где я?
Он явно пребывал в замешательстве, но слова эти прозвучали повелительно и твердо – призрак той власти, которой он недавно обладал.
– Это Рами… твой сын.
Его сестра поспешила к нему, увлекая за собой и Тазара.
– Отец, это Аалийя! Я тоже здесь!
Маккар все качал головой, тяжело дыша и по-прежнему никого не узнавая.
Дверь рулевой рубки за спиной у Канте со стуком распахнулась, и прежде чем он успел повернуться, в разделяющем их пространстве молнией промелькнул Тихан, демонстрируя завидную скорость та’вина. Оракл протолкался сквозь остальных.
– Позвольте-ка мне, – сказал он, останавливаясь и опускаясь на колено рядом с Маккаром.
Бронзовые пальцы коснулись лба императора. От их прикосновения тот рухнул на палубу, испустив легкий вздох облегчения.
– Простите, – сказал Тихан, вставая лицом к остальным и поднимая руку. – Я отвлекся.
Все попятились, опасаясь такого же прикосновения.
Он опустил руку.
– Мне нужна была минутка тишины, чтобы поразмыслить над переменными, которые ждут нас впереди. За последнее время так много всего изменилось, и я хотел убедиться, что мои расчеты и предположения не отклонились от курса.
Рами остался рядом с отцом:
– Что ты с ним сделал?
Аалийя кивнула:
– Ты должен дать нам кое-какие объяснения.
Канте быть с этим явно согласен, хотя и сосредоточился на более насущном вопросе:
– Ты можешь сделать такое с кем-нибудь из нас?
Тихан покачал головой:
– Нет. Мне потребовалось пять десятилетий кропотливых манипуляций, чтобы постепенно добиться такой власти над императором. Закрывая один путь в его сознании… Открывая другой… Меняя местами еще несколько… Мне пришлось внести в его мозг миллион крошечных изменений, чтобы суметь подчинить своей воле.
– При помощи чего-то вроде обуздывающего напева? – спросил Фрелль.
Тихан поднял к глазам свои бронзовые пальцы:
– У Корней этот дар довольно слаб. Оси в этом смысле гораздо сильней. А у Крестов он просто пугающий. Каждая каста наделена своими собственными уникальными навыками, чтобы отвечать нашим общим потребностям. Пусть Шийя и лучше владеет обуздывающим напевом, но она не может расплавить свою форму так, как это могу я.
– Каждый на своем месте, каждый в своей чести, – произнесла Аалийя, цитируя старую клашанскую пословицу об их строгой кастовой системе. – Та’вины мало чем в этом смысле отличаются.
– Полагаю, так оно и есть, – признал Тихан. – В то время как мои навыки мысленного общения весьма сильны, мой синмельд – или дар обуздывающего напева, как вы это называете, – довольно слаб. Я едва могу испускать сияние кончиками пальцев. Вот потому-то у меня и ушло целых пятьдесят лет, чтобы хоть как-то обуздать Маккара.
– Но зачем это понадобилось? – спросил Канте.
– Я предвидел будущее, в котором власть над императором послужила бы моему делу.
– Выходит, ты и в самом деле прорицатель, – сказала Аалийя, нахмурив брови.
– Вовсе нет.
– Тогда я не понимаю. – Она скрестила руки на груди, явно недовольная тем, что остается в неведении – ни в этом вопросе, ни, вероятно, во множестве других.
– Я не верю в пророчества, – совершенно обыденным тоном заявил Тихан.
Такие слова предсказателя ошеломили присутствующих, тем более что все полагались на его руководство.
Тихан продолжал:
– Пары́, которые я якобы вдыхаю, слегка галлюциногенны – хотя не то чтобы они оказывали на меня хоть какое-либо воздействие. Но я заметил, что эти испарения заставляют других падать в обморок от восторга, как будто сами боги улыбаются им. Нетрудно предположить, что такие чувства и вправду вызываются появлением богов, готовых поделиться своей божественной мудростью. Время и вера позаботились обо всем остальном. Я построил храм, затем деревню, а теперь и город вокруг таких вот своих притязаний.
Фрелль шагнул вперед.
– Но когда я внимательно изучил пророческие заявления, сделанные в Казене на протяжении многих веков – твои собственные, насколько я понимаю, – они оказались сверхъестественно точными.
Канте кивнул, припомнив, как Фрелль и раньше утверждал то же самое.
Тихан вздохнул:
– Это было нетрудно. Я жил в Венце задолго до того, как накинул на себя мантию Оракла. Я видел, как история пишет сама себя. Я наблюдал за жизнью неисчислимых миллионов людей. И сохранил все это в памяти. Может, я и не сумею предсказать исход падения одной-единственной монеты, но знаю, что после тысяч подбрасываний обе стороны в конечном итоге должны выпасть равное число раз. Время подобно этому, только в более широком масштабе. Здесь тоже существуют свои приливы и отливы, при которых совокупность прошлых тенденций указывает на грядущие события. Мне остается лишь просто пересказать то, что вроде как предсказывает история.
– Но некоторые детали твоих пророчеств слишком уж точны, – не отставал Фрелль. – Касательно жизни конкретных людей и того, что у них на сердце.
– А-а, с этим еще проще. У меня повсюду есть глаза и уши, которые помогают мне. Часто мои откровения – это просто повторение того, что мне было кем-то сказано. К тому же спустя столько тысячелетий я способен читать и растолковывать тончайшие изменения в выражениях лиц и тем самым предугадывать ответы, которые втайне желанны. Например, когда жена подозревает мужа в супружеской измене и ищет повод отравить его. Или кто-то считает своего соперника негодяем и надеется, что я оправдаю его позор и разорение… – Тихан пожал плечами: – Чаще всего «пророчество» – это когда я просто говорю кому-то то, что он хочет услышать. А прочие мои предсказания – это просто набор слов, но сформулированных таким расплывчатым образом, что они подходят практически к любой ситуации.
Пратик был явно удручен и едва мог говорить.
– Значит, ничто из того, что ты сказал, не было подарено богами? Все это обман или экстраполяция?
Тихан не потрудился ответить.
– Тогда почему мы следуем за тобой? – воскликнул Рами. – Мы рискуем всем из-за слов какого-то шарлатана!
Тихан не выказал никакой обиды.
– Очень древнего шарлатана. Я учитывал все переменные и закономерности за многие тысячелетия, указывая на неизбежность грядущей войны. Обладая достаточными знаниями, я все-таки могу предсказать вероятные результаты. Это и позволило мне править империями и свергать королей, и все это привело к настоящему моменту. К необходимости подготовить Венец, насколько это в моих силах, к грядущей сумятице. Если изучить историю во всех ее красноречивых подробностях, такое пророчество – это просто неизбежность.
Канте вспомнил, как Тихан использовал те же слова, описывая видение Никс.
– Ты играешь в опасную игру, – мрачно сказал Рами, подхватывая отца на руки. – Всеми нашими жизнями.
После того как Канте помог Рами отнести императора Маккара обратно в каюту, то там и остался. Ему требовалось время, чтобы обдумать все услышанное. Он также помог Рами осторожно вымыть и переодеть его отца – непростая задача для любого сына. Рами почти ничего не говорил, пока они этим занимались, но после этого коротко и искренне обнял Канте в знак благодарности.
Закончив, Канте оставил Рами с его отцом и вернулся в центральный салон стрелокрыла. Теперь он чувствовал себя более уверенно, особенно после того, как наконец вытащил занозу, которая беспокоила его в истории Тихана. Хотя была вскользь упомянута одна деталь, которая по-прежнему не давала ему покоя.
В нескольких шагах от него Фрелль и Пратик загнали Тихана в угол – вероятно, пытаясь вытянуть побольше сведений из этого бронзового сейфа, но, судя по их разочарованным лицам, ничего у них не получалось. Аалийя тоже вернулась на свой диванчик вместе с Тазаром и Алтеей, и теперь они о чем-то шептались, склонив головы друг к другу.
Канте подошел к Тихану, прервав расспросы Фрелля об аркаде и хрустальных книгах, найденных разбитыми в хранилище под Северным монументом.
– Есть вопрос, – без всяких предисловий вмешался Канте, повернувшись лицом к Тихану. – Недавно ты заявил, что в обуздывающем напеве не силен – в отличие от каких-то «навыков мысленного общения». Это было то самое выражение, которое ты употребил. Что ты хотел этим сказать?
Тихан выглядел слегка раздраженным, как будто это была тема, которую он предпочел бы не затрагивать. И все же в конце концов смягчился.
– Та’вины – даже Корни вроде меня – обладают способностью разговаривать друг с другом издалека, на очень большом расстоянии. Очень полезный навык для координации и облегчения нашей работы.
Фрелль быстро понял цель такого рода расспросов.
– Значит ли это, что ты можешь общаться с Шийей?
– Могу, – признался Тихан.
Фрелль, Пратик и Канте обменялись полными надежды взглядами.
Тихан разбил их чаяния вдребезги:
– Но я не стану этого делать.
– Да почему же? – взмолился Канте.
– Как я уже сказал, мы можем общаться, но если я это сделаю, мое местоположение станет известно всем та’винам. Возможно, они не смогут уловить содержание такой беседы, но сразу поймут, откуда она исходит.
– Таким образом, это выставит тебя напоказ врагу, – заключил Пратик.
Тихан кивнул:
– Они все еще где-то там, невидимые и в неизвестном количестве. Я пережил их первую атаку, но вряд ли мне это удастся еще раз. С тех пор как я покинул свой эйран, я подавлял все свои эманации, чтобы не выдать себя. Даже мой синмельд слишком слаб, чтобы кто-то мог засечь его, если только не находится со мной в одной комнате.
В животе у Канте все сжалось от пугающего осознания. Он представил, как Шийя и Никс налево и направо разбрасываются своим обуздывающим напевом.
Фрелль тоже осознал опасность.
– Шийя… Она не хранила молчание.
– Нет. Выйдя из своего эйрана, она была практически новорожденным младенцем. И засечь можно не только ее синмельд. Какая-то часть ее постоянно взывает к остальным. Она движется по Урту, словно протекающее сито. Я уже слышал, как Шийя пересекает Венец и выходит в Пустоши. Она оставляет за собой светящийся след. Именно так силы Халендии и выслеживают твоих друзей. – Бронзовые брови Тихана хмуро сошлись на лбу. – Хотя я точно не знаю, как именно им удается осуществлять такую сложную задачу. Это вызывает беспокойство и затрагивает то, чего я боялся веками.
Канте почувствовал, что Тихан уходит от темы, но не был готов оставить это без внимания.
– Если Шийя протекает как сито, как ты выразился, и ты можешь отследить ее, то где она сейчас? Она и все остальные уже добрались до того места в Пустошах?
Тихан помолчал, словно сомневаясь, стоит ли что-либо открывать.
– Что такое? – спросил Фрелль.
– Там, куда они направляются… – в конце концов произнес предсказатель. – Я знаю, что там находится.
– И что же? – спросил Канте.
– Одна из великих машин наших создателей, которую построили для них та’вины.
Фрелль кивнул, как будто это имело для него хоть какой-то смысл.
– Но что она из себя представляет?
Тихан покачал головой:
– Я не знаю. Это знание либо отобрали у меня, либо, будучи Корнем, я обладал недостаточно высоким статусом, чтобы быть посвященным в него.
Канте вернулся к своему предыдущему вопросу:
– Так Шийя и остальные уже добрались туда?
– Они уже близко, но то, где они обосновались в данный момент, сбивает с толку. Там много помех. И там происходит что-то странное.
– Если это так, то есть еще больше причин связаться с ними. – В поисках поддержки Канте посмотрел на Фрелля и Пратика. Оба согласно кивнули. – Если Шийя все это время была на виду и так и не привлекла врагов, то отправить ей коротенькое сообщение – это не такой уж большой риск, тем более что он стократно окупится.
– Не могу с этим не согласиться, – сказал Фрелль.
Тихан пожал плечами:
– Я не стану этого делать.
Канте сжал кулаки – хотя и знал, что если ударит по этой массе бронзы, то лишь разобьет себе костяшки.
– Я не понимаю почему…
– Слишком многое поставлено на карту в предстоящие дни, – отрезал Тихан. – Я не только не могу рисковать, предупреждая кого-либо из когорты Элигора, – я уже сообщил вам о том, что халендийцы нашли какой-то способ выслеживать та’винов. Если я попытаюсь хотя бы коротко связаться с ней, в королевстве сразу же узнают, что проснулся еще один Спящий. Такая новая переменная нанесет удар по всем моим планам. Все тенденции и прогнозы, которые привели к этому единственному моменту, могут пойти прахом. После этого ничто уже нельзя будет предсказать.
Фрелль кивнул:
– Он прав. Если Исповедник Врит заподозрит, что есть еще один Спящий, он нацелит на нас все силы Халендии.
Тихан кивнул:
– На данный момент ситуация остается слишком зыбкой. Мы уже бросили свой жребий. И ничего уже не вернуть назад.
Канте лишь что-то раздраженно буркнул. Тихан попытался успокоить его:
– Как только мы захватим империю, а все остальные успешно доберутся до той великой машины, тогда я нарушу свое молчание. – Он пристально посмотрел на Канте: – Но только совсем ненадолго.
Принц нахмурился.
«Слишком уж много всяких “если”».
Но приходилось довольствоваться и этим.
Фрелль воспользовался затишьем в разговоре, чтобы затронуть проблему, которая беспокоила его с тех самых пор, как его затащили в библиотеку Кодекса Бездны.
– Ты заявил, будто не веришь в пророчества, но как насчет Вик дайр Ра? Предсказанное появление такой темной фигуры, похоже, напрямую связано с та’винами.
– Естественно, мне знакомо это имя. Уже тысячелетиями я слышу шепотки и слухи, в которых оно упоминается. Но не знаю, являются ли такие истории мифами, легендами, пророчествами или же это просто пугало, рожденное необходимостью. Еще одна неизбежность.
– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Пратик.
– В божественном пантеоне каждой культуры есть свой темный уголок. В Халендии – Гадисс. У Ифлеленов – Дрейк. В Южном Клаше – никогда не ограничивающем своих богов в численности – целых четыре своих темных божества. Может, это говорит о слабости в каждом из нас, о необходимости дать какое-то название тьме, заложенной в саму нашу натуру, о попытках возложить на кого-то вину за наши худшие стороны – вместо того чтобы принять их и назвать все своими именами.
Канте сглотнул.
– И, может быть, мы, та’вины, ничем не лучше. Наверное, нам тоже требовалось какое-то темное божество, которое можно было бы обвинить во всех бедах и напастях.
На миг наступило молчание. Канте обменялся обеспокоенным взглядом с Фреллем и Пратиком.
Наконец Тихан пожал плечами:
– Опять же – будучи Корнем, я не могу больше ничего предложить по этому вопросу. Возможно, когда-то и существовал та’вин – куда более искусный, чем я, – который предвидел появление такого существа. Одно лишь время покажет правду.
Канте был уже сыт по горло подобными тайнами. От них у него разболелась голова. Раздраженно вздохнув, он направился к своему креслу и тяжело опустился на него.
Судя по виду за окном, стрелокрыл наконец-то пересек бескрайние просторы М’вена и достиг южного берега залива Благословенных. Раскинувшийся на востоке Кисалимри вздымался сверкающими белыми ярусами – нагромождениями стен, каждая из которых была древнее предыдущей, посреди которых высилась цитадель, венчающая Вечный город.
Стрелокрыл, накренившись, отклонился от него.
Клашанская столица не была пунктом их назначения.
«Пока что».
Тихан полагал, что было бы ненужной поспешностью вдруг свалиться на Кисалимри с новоиспеченной императрицей на борту. В Вечном городе привыкли к тому, что любые перемены здесь происходят постепенно, и это приходилось принимать во внимание. С этой целью Оракл остановился на городке Экс’Ор, расположенном на северном побережье залива. Это было настоящее святилище целительства, известное всему Венцу сотнями своих каскадных купален, в которых бурлили живительные эликсиры, целебные масла и тонизирующие бальзамы.
А теперь там могла решиться судьба империи.
Канте блаженно вздохнул, представив себе, как будет долго отмокать в горячей воде.
«По крайней мере, наши тела будут чистыми, когда нас убьют».