Кровавые купальни Экс’Ора
Задолго до того, как были высечены Каменные боги, курящиеся источники и пузырящиеся ванны Экс’Ора уже были благословлены свыше. Ежели хочется вам чуда, то вы найдете его здесь.
Глава 82
Канте неспешно прогуливался среди садов и бассейнов Экс’Ора. Легкий утренний ветерок с залива Благословенных шевелил цветущие деревья, тревожа розовые и белые лепестки, парящие в воздухе вокруг него. Маленькие хрустальные колокольчики, развешанные на колышущихся под этим ветерком ветках, перезванивались так тихо и вкрадчиво, что их нотки казались перешептыванием влюбленных, тесно склонивших головы друг к другу.
– Тут так красиво… – отметил Фрелль.
Управляющая этих купален, настоятельница Шайр, улыбнулась и слегка кивнула в знак благодарности. Как представительница класса имри, облачена она была в красивый белый балахон, хотя и без каких-либо украшений. И все же эта чистейшая белизна смотрелась столь же блистательно, как и любой изысканный наряд. Единственными цветными пятнышками были несколько прилипших к нему розовых лепестков, что лишь добавляло настоятельнице скромного шарма.
На лице у нее не было морщин, хотя волосы, заплетенные в уложенные вокруг головы косы, были такими же белыми, как и ее одеяние. Она выглядела неподвластной времени, как будто вечно была здесь.
Настоятельница подняла руку, чтобы обвести ею рощу.
– Купальни Экс’Ора были местом исцеления и утешения на протяжении вот уже более двух тысячелетий. Эти талниссовые деревья, что сейчас окружают нас, росли здесь еще задолго до основания города.
Канте завороженно смотрел на зеленый полог над головой, испещренный яркими пятнышками солнечного света. Казалось, что перекрывающие друг друга многочисленные слои его безостановочно поднимаются в небо. Обхватить один-единственный ствол талнисса удалось бы разве что вдесятером, сцепившись вытянутыми руками.
Рядом с ним шагал Рами. Как и его спутники, одет он был в сандалии и простую серую рубашку, ниспадавшую до колен и подпоясанную малиновым поясом.
– Говорят, что и сам воздух Экс’Ора обладает целебными свойствами.
Канте глубоко вдохнул, наслаждаясь пряным ароматом деревьев.
Целебным был тот или нет, но принц и вправду чувствовал себя намного спокойнее, особенно после всех этих ужасов и кровопролития. Они прибыли сюда на стрелокрыле из Казена днем ранее, когда прозвенел последний из послеполуденных колоколов. Аалийе уже сообщили по вороньей почте, что члены совета прибудут в Экс’Ор уже нынешним утром, чтобы навестить императора и обсудить ее притязания на пост будущей императрицы. Они хотели заявиться сюда еще вчера вечером, но она ответила им, что ее отец очень устал и нуждается в отдыхе.
Тем не менее после нападения в Казене совет направил в Экс’Ор две сотни гвардейцев для охраны личного павильона императора. Небо над головой утюжила дюжина быстроходников. Да и сам по себе Экс’Ор был достаточно хорошо защищен – в первую очередь благодаря своему местоположению. К северу от него простиралась непроходимая Нисейская трясина с ее засасывающей грязью и кишащими гадюками водами, в то время как остальная часть береговой линии представляла собой высокие неприступные скалы.
В некотором смысле Канте и его спутники заключили себя в благоухающую тюрьму.
Словно чтобы лишний раз подчеркнуть этот факт, настоятельница Шайр провела их мимо смотровой площадки с видом на море. Суша обрывалась грядой высоких утесов, с которых открывался вид на россыпь Каменных Богов. Крошечные островки, превращенные в скульптурные изображения всех тридцати трех представителей клашанского пантеона, были видны отсюда как на ладони. Между ними белели паруса кораблей и прогулочных барж.
Канте вспомнил свою собственную водную прогулку по тем местам.
«Как будто я прошел по кругу и вернулся на то же место, с которого начал».
Рами указал на одну из скульптур, возвышающуюся над морем. Это была женщина в мантии, которая протягивала к берегу каменную чашу. В чаше поблескивала дождевая вода, как будто это была еще одна купальня.
– Богиня Экс’Ор, – представил ее Рами, подтверждая связь между богиней и городом. – Та, что исцеляет хворых и увечных и утешает тех, у кого тяжело на сердце.
Они двинулись дальше, поднимаясь по арочному каменному мостику, одному из десятков, – перекинутому через серебристый ручей, который длинным водопадом низвергался с края утеса. Выше по течению его виднелась цепочка бассейнов, каскадами поднимавшихся вдоль горного склона по всему Экс’Ору – некоторые из них бурлили и исходили паром.
В ближайшем бассейне обосновалось с полдюжины купальщиков. Судя по царящему там оживлению, похотливым стонам и беззастенчивому мельканию голой кожи, понятия «исцеление» и «утешение» трактовались в этих купальнях довольно широко.
Канте отвернулся, но Рами подтолкнул его локтем и, приподняв бровь, многозначительно мотнул подбородком в ту сторону.
– Мы пришли посмотреть, как исцеляются другие, – напомнил своему другу Канте, указывая вперед.
Рами пожал плечами, оглядываясь назад:
– Думаю, все-таки стоит найти время на то, чтобы и самим испытать это на себе.
Канте заподозрил, что речь идет не просто об оценке целительного действия различных ванн.
Шедшая впереди них настоятельница Шайр указала на следующий мост:
– А впереди – наши знаменитые кровавые ванны.
Они последовали за ней к багровому ручью. Отклонившись от края утеса, она повела своих подопечных вверх по тропинке, змеящейся между деревьями вдоль его темных вод. По мере их продвижения деревья становились все выше и толще.
– Это самая древняя из наших талниссовых рощ, – сообщила им настоятельница Шайр. – Она охраняет наши священные купальни.
Немного дальше ручей разделялся в семи направлениях, вытекая из больших черных бассейнов, малиновая вода в которых источала пар. Это и были те знаменитые источники, что питали кровавые купальни. Некоторые из них располагались прямо под древесным пологом, и поверхность воды в них была усеяна опавшими лепестками. Другие прятались внутри мраморных павильонов – от простых до богато украшенных.
Настоятельница Шайр провела их к павильону, который представлял собой довольно примитивное сооружение из мраморных плит, покрытых слоями мха и лишайника. Он выглядел самым старым из всех.
Она первой нырнула под низкую притолоку дверного проема. Все трое последовали за ней. Внутри было душно и тепло, но воздух, хоть влажный и густой, казался странно легким. Пряный аромат, витавший в воздухе, был здесь более резким – настолько сильным, что ощущался даже на языке.
Бассейн внутри был выложен мрамором, ступенями спускаясь в темные воды, где отмокал одинокий соискатель милости богини Экс’Ор. Другой, как видно, уже получил свое – он сидел на краю, болтая ногами в воде.
– Эй! – поперхнулся Мёд, поспешно опуская свои голые телеса в воду. – Хоть предупреждайте, когда входит дама!
Сидящий в бассейне Шут ухмыльнулся, хотя и несколько натянуто.
– Не обращайте на него внимания. Мой братец надеялся, что сюда забредет какая-нибудь молодая девица, пока он торчит там, выставив свой товар напоказ, будто какой-нибудь лавочник.
Мёд погрузился еще глубже, словно желая утонуть.
– Как нога? – спросил Канте.
– Сам посмотри.
Шут поднял из воды свою культю. Конец ее был покрыт чем-то вроде тонкой сетки. Извивающаяся пиявка в черно-малиновую полоску упала с нее обратно в воду.
– Держи конечность под водой, – предупредила настоятельница Шайр, неодобрительно нахмурившись. – Пусть вульнусы делают свое дело.
– Если я буду мочить свои булки в этой красной воде еще дольше, они сморщатся, как две волосатые…
– Еще четыре дня, – твердо сказала женщина. – Если ты хочешь, чтобы к одной из половинок твоей задницы была приделана и остальная часть ноги.
Шут что-то проворчал, но опустил культю обратно.
Настоятельница повернулась к ним:
– Как вы можете видеть, один из наших пациентов несколько раздражен, но чувствует себя хорошо. Вульнусы и эти воды помогут ему полностью излечиться. С их помощью такие раны заживают вдвое быстрей.
– Поразительно! – произнес Фрелль. – Как это действует?
– Это одной только богине известно. И вульнусы, и эти воды существуют здесь дольше самого Клаша. Однако алхимики изучали и то и другое. Вульнусы удаляют омертвевшие ткани, способствуя здоровому росту. Вдобавок считается, что вода и выделения этих пиявок еще больше способствуют заживлению тканей.
– А что с моим отцом? – спросил Рами, и его прежний беззаботный тон теперь был отягощен беспокойством.
Настоятельница Шайр глубоко вздохнула:
– Некоторые раны не под силу даже вульнусам, и наши воды тоже неспособны их исцелить. Я отведу тебя к нему.
Она вывела их обратно. Канте обменялся встревоженным взглядом с Фреллем. Тихан пытался заверить Рами, что обуздание Маккара не нанесет долгосрочного ущерба. Тем не менее клашанский принц не желал верить Тихану на слово – особенно учитывая тот факт, что эта фигура веками фальсифицировала свое присутствие. Даже у Канте имелись свои сомнения.
Настоятельница повела их по другой тропинке к самому богато украшенному павильону – с изваяниями богов и богинь, увенчанных золотыми коронами. Мрамор здесь был отполирован до первозданного блеска. В тени древней рощи он почти светился.
А еще окружающие этот павильон садовые тропинки так и сверкали доспехами десятков имперских патрулей. Сопровождаемой принцем Рами группе было позволено беспрепятственно пройти к нему.
Когда они подошли к высоким золотым дверям, два стоящих перед ними паладина без слов расступились, давая им пройти. Канте невольно опустил глаза, представив себе участь императорских паладинов на вилле Оракла.
Настоятельница Шайр с поклоном впустила их внутрь, позволив Рами побыть наедине со своим отцом. Фрелль поклонился ей в ответ.
– Спасибо вам, мать-настоятельница! Думаю, мы сумеем вернуться в императорские покои без вашей помощи. – Он мотнул головой на стражников. – Тем более что у нас достаточно сопровождающих.
Шайр улыбнулась, хотя улыбка эта стала немного грустной, когда она заглянула внутрь.
– Жаль, что мы больше ничем не можем помочь.
Канте охватило чувство вины. Настоятельница и ее сестры проявили исключительную доброту, а их группа ответила на такое сострадание бессовестной ложью.
Он поспешил скрыться в павильоне вслед за Фреллем и Рами.
Помещение внутри сверкало золотом и выглядело так, будто его отделали буквально вчера. Вдоль стен горели фонари. Император сидел в большой круглой чаше, погрузившись в нее по пояс. Его нагота была скрыта под плащом, который ниспадал в малиновую воду и распростерся по мрамору по соседству с ним. Тем не менее это не добавляло пациенту никакого величия. Подбородок Маккара уперся ему в ключицу, с губ стекали две струйки слюны. Волосы у него намокли от пара и прилипли к черепу.
Единственная сиделка, приставленная к императору, опустилась на колени рядом с красной чашей, помахивая маленьким серебряным кадилом в форме крошечной лодочки, в котором курились целебные благовония.
Канте знал, что ее усилия окажутся тщетными. Источник недомогания императора стоял прямо у того за спиной. Тихан предпочел не рисковать, готовый в любой момент подправить свои обуздывающие чары, чтобы и дальше держать императора в подчинении и под своим полным контролем. Он кивнул им, когда они вошли.
Рядом с ним с мрачным видом стоял Пратик.
Рами пересек комнату и опустился на колени. Намочив в чаше руку, осторожно вытер с губ отца струйки слюны.
Тихан торжественно прошептал сиделке:
– Сестра Лассан, не могли бы вы оставить Рами с отцом наедине? Я дам вам знать, если нам понадобится ваша помощь.
Она поднялась, подхватила свое кадило, поклонилась принцу и тихо покинула павильон, закрыв за собой тяжелые двери.
Когда сиделка ушла, Рами хмуро посмотрел на Тихана:
– Сколько нам еще поддерживать этот бессовестный обман? Ты сам сказал, что потребовалось пять десятилетий, чтобы добиться такого обуздания. Ты не можешь с какой-либо уверенностью сказать, какой ущерб это наносит или какими возможными последствиями чревато подобное обращение.
Фрелль нахмурился – но не из-за брошенных Рами обвинений.
– Стены здесь из толстого мрамора, и вода отсюда уходит через глубокий сток, прежде чем слиться с ручьем снаружи, но все-таки лучше говорить потише.
Тихан с уязвленным видом обратился к Рами:
– Твой отец не первый, кого я обуздываю! Даю тебе честное слово: как бы все это ни выглядело, я действовал как можно более мягко. Однако я не могу полностью сбросить со счетов твои слова. Обуздание всегда сопряжено с некоторым риском. Увы, но это так.
Рами закрыл глаза, явно изо всех сил пытаясь смириться с необходимостью подобного поступка.
Тихан поспешил отойти от этой щекотливой темы.
– Нам предстоит трудный путь. Рискует пострадать не только император. Чтобы оставалась хоть какая-то надежда смягчить последствия грядущей войны – не позволить Венцу развалиться на части, – мы должны вернуться на тот путь, на который изначально указывали мои расчеты и который предполагал наилучший возможный исход.
– И на какой же? – спросил Канте. – Сейчас мы пытаемся усадить Аалийю на императорский трон. Что еще мы можем сделать?
– Это еще не весь мой план, – огрызнулся Тихан, явно все еще раздраженный тем, что его тщательно спланированные манипуляции пошли прахом из-за некоего Принца-в-чулане.
– Тогда в чем же он? – надавил на него Фрелль.
Тихан посмотрел на Канте:
– Как я в свое время и пытался устроить, императрица Аалийя и принц Канте должны сочетаться браком.
Канте покачал головой:
– Но зачем? Почему это так важно?
– Королевству и империи надлежит объединиться, иначе все может рухнуть. Все прогнозы уверенно говорят о том, что это единственно верный путь, который позволит добиться поставленной цели.
– Тогда вдохни еще этих мальгардских испарений, – буркнул Канте. – Я не понимаю, почему это так важно и чем мой брак с Аалийей может что-то изменить.
– Это и вправду важно, и это очень многое изменит. Просто поверь мне на слово. – Глаза Тихана так и светились сквозь линзы, которые придавали его глазам густо-фиолетовый цвет. – Ты критически относишься абсолютно ко всему.
Прозвенел третий утренний колокол, едва слышимый сквозь толстый мрамор.
Фрелль нахмурился:
– Разговоры о таких союзах могут подождать. Надо подготовить императора Маккара к визиту имперского совета. Если мы потерпим с ними неудачу, то ничего из этого не будет иметь значения.
Тихан кивнул:
– Не волнуйся, скоро все прояснится.
Канте лишь нахмурился при этих словах, произнесенных со зловещей таинственностью, присущей всем оракулам. И все же одно оставалось ясным: «Теперь уже слишком поздно идти на попятный».
Глава 83
Аалийя дожидалась, пока по всему Экс’Ору не прозвенят третьи утренние колокола. От дребезжания того маленького, золотого, что висел в башенке императорского павильона, у нее заныли зубы. Когда он наконец умолк, она с облегчением выдохнула.
– У нас совсем мало времени, – сказала Аалийя, перекатываясь под спутанными простынями на бок. – Через колокол я должна быть готова принять представителей имперского совета.
Тазар приподнялся на локте. Волосы у него были взъерошены, губы изрядно опухли. Потянувшись к ее груди, он нежно поводил большим пальцем вокруг соска, надавливая на него все сильнее.
– Я могу многое успеть и за куда меньшее время…
Она оттолкнула его сильней, чем намеревалась, – тревога держала ее в напряжении. Прошлой ночью Тазар прокрался в ее спальню, переодевшись в балахон биор-га. Хотя не то чтобы им приходилось особо тихариться. К настоящему моменту слуги уже знали о его присутствии, равно как и большинство стражников. Никто не стал бы винить Просветленную Розу в том, что она нуждается в обществе, особенно сейчас. В прошлом Аалийя частенько делила свою постель как с мужчинами, так и с женщинами. И хотя ей приходилось хранить свою девственность, что регулярно проверялось придворными целителями, у нее оставалось достаточно возможностей для поиска удовольствий и без нарушения подобных правил.
– Мне нужно принять ванну и подготовиться, – сказала Аалийя. – Эти люди прицепятся даже к волоску, оказавшемуся не на месте, чтобы отвергнуть мои притязания.
Тазар скользнул ладонью вниз по ее ноге, так действуя пальцами, чтобы побудить ее смягчиться.
– Есть области, которые они не станут инспектировать…
Она с явным сожалением оттолкнула его руку:
– Я бы не была так в этом уверена.
Он улыбнулся, признавая свое поражение, и откатился в сторону. Потом подошел к куче своей одежды, повернувшись так, чтобы показать всю твердость своего разочарования, которое было поистине выдающимся в своем проявлении. Стал облачаться в свой балахон, скрывая рельефные мускулы и матовый блеск кожи.
Когда Тазар уже натягивал головной убор биор-га, чтобы закрыть лицо, Аалийя выскользнула из постели и подошла к нему. Приподнялась на цыпочки и крепко поцеловала в и без того опухшие от поцелуев и укусов губы – словно ставя на нем хозяйское клеймо. Потом со вздохом отстранилась:
– Если все пойдет хорошо, увидимся в Кисалимри к концу дня.
– Я сделаю все возможное, чтобы к тому времени как следует подготовиться.
Она наклонилась и схватила его.
– По-моему, ты и так уже вполне готов.
Тазар издал стон.
– Из тебя получится очень нечестивая императрица.
Отпустив его, Аалийя опустила вуаль головного убора на его красивое лицо.
– Собери всех Шайн’ра, как мы и договаривались, и тогда я покажу тебе, насколько нечестивой могу быть. А сейчас иди. Ллира наверняка скоро дыру протрет в палубе стрелокрыла, расхаживая взад и вперед.
– Истинная правда.
Оказавшись в Кисалимри, Тазару и Ллире предстояло заняться своими собственными делами. Предводительница воровской гильдии должна была созвать под их знамена преступную армию, которую она за последний год набрала в низкопробных кабаках, борделях и темных притонах города, а Тазар – сколотить своих Шайн’ра в более крупный и крепкий кулак.
От предстоящих дней многое зависело.
Зная это, Тазар без лишних слов повернулся и направился к балконной двери. Напоследок обернувшись, перепрыгнул через перила снаружи и был таков. Впрочем, драматизм его ухода был скорее данью традиции, чем объяснялся соображениями секретности. В тайных амурных делах иногда все-таки приходится сохранять хоть какую-то видимость приличий, разыгрывая подобные спектакли.
Однако Аалийя хорошо понимала: для того, что ей предстояло осуществить в течение следующего колокола, одной только видимости будет явно недостаточно.
Она уставилась в зеркало, висящее на стене. Обнаженная и ничуть этого не смущаясь, расправила плечи и словно стала выше ростом.
«Я все-таки стану императрицей!»
Джубайр устроился вместе с остальными в маленьком обеденном зале императорского павильона. Он бывал здесь достаточно часто, чтобы понять: помещение заранее подготовили для столь ответственного собрания. Большой стол передвинули так, чтобы он был обращен к балкону, с которого открывался вид на территорию виллы и на залив Благословенных, над гладью которого возвышались Каменные Боги, отбрасывая на воду свои величественные тени. С одной стороны стола, лицом к этом виду, стояли пять одинаковых кресел.
Прислугу явно поставили в известность, сколько высокопоставленных персон будет присутствовать на встрече. Впрочем, имелся еще и шестой участник – чааен Граш. Но этот человек официально не входил в состав имперского совета, так что ему предстояло стоять. Тем не менее Джубайр попросил Граша тоже присутствовать. Если кто и знал императора Маккара лучше всех, так это самый обожаемый и почитаемый друг и советник его отца. Поскольку собравшимся предстояло оценить здравомыслие императора и его душевный настрой, мнение Граша могло оказаться весьма полезным.
Пока они дожидались Аалийю, Джубайр силился уловить настроение в зале.
Крыло Драэр и принц Мариш, оба из воздушного флота, стояли в сторонке с одинаково нахмуренными лицами. Оба, похоже, были одинаково настроены против Аалийи, отказываясь расцепить упрямо сложенные на груди руки даже для того, чтобы сделать глоток вина или угоститься сдобной лепешкой с соленым угрем.
Стоящие поодаль Щит Ангелон и Парус Гаррин, склонив головы, негромко спорили, наверняка обсуждая достоинства и недостатки столь радикального курса. Судя по всему, Гаррин склонялся в сторону Аалийи, а Ангелон – против. И все же ни один, ни другой так и не пришли к окончательному мнению, колеблясь и мечась во все стороны, как паруса во время бури.
Единственным, кто вроде соблюдал нейтралитет, был чааен Граш, который выглядел задумчивым и обеспокоенным – хотя и не по поводу решения, которое предстояло принять этим утром, а из-за императора, которого он нежно любил.
Наконец откуда-то пропел маленький рожок. Смотритель павильона – худощавый мужчина в серой рубахе до пят, затянутой малиновым поясом, – попросил всех занять свои места. Ворвавшаяся в зал толпа слуг уже убрала со стола тарелки, подносы и прочие остатки легкой утренней трапезы, сервированной для участников собрания. Каждую крошку, каждую капельку пролитого вина тщательно вытерли, оставив стол в той же степени девственно-чистым, в какой он был бесценным.
Столешница его была вырублена из опавшей сухой ветви талнисса – а ветви у этих гигантских деревьев опадали так редко, что это и само по себе считалось подарком богов. Ее черную поверхность пронизывали яркие серебряные прожилки. Дерево было таким темным, что казалось, будто стол сделан из одних этих сверкающих нитей. Древесина талнисса ценилась превыше всего на свете, стоя в сто раз дороже своего веса в золоте. Одного только этого стола хватило бы для финансирования постройки целого военного корабля.
Направляясь к своему месту, Джубайр провел ладонью по его гладкой поверхности. Свой императорский плащ он оставил застегнутым на шее, но перед тем, как усесться, перекинул его полы через низкую спинку кресла. Вышитый на нем ястреб Хэшанов с бриллиантовыми глазами и золотыми когтями ярко сверкал у него со спины, словно пытаясь соперничать с богатым столом.
Остальные устроились по обе стороны от него – Крыло и Мариш слева, а Щит и Парус справа. Граш встал за плечом у Джубайра, готовый предложить ему совет и поддержку. И все же, сидя в центре стола, принц ощущал все тяжесть возложенной на него ответственности. Отец оставил ему этот плащ и руководство империей на время своего отсутствия. Джубайр почитал это отцовское благословение и не стал бы без веской причины отказываться от него.
Снова прозвучал рожок. В зале воцарилась выжидательная тишина.
Из мраморного коридора послышались приближающиеся шаги. Все взгляды обратились к двери. Когда в зал вошла Аалийя, у всех сидящих за столом пресеклось дыхание. Кто-то приглушенно ахнул. Возможно, ахнул даже сам Джубайр, но он был слишком потрясен, чтобы знать это наверняка.
Аалийя вступила в зал совершенно обнаженной. Ее блестящая, умащенная темным маслом кожа приобрела примерно тот же оттенок, что и драгоценный стол. Усиливал этот эффект сложный узор из серебристых линий, окутывающих все ее тело и образующих на животе сияющий силуэт ястреба – герб династии Хэшанов. Длинные волосы Аалийи были расплетены и, гладко расчесанные, волнами ниспадали на плечи.
В руках она несла серебряное блюдо, на котором покоился императорский венец из темного железа. Ярко-синие сапфиры на нем перекликались своим сиянием с водами залива позади нее. Пока Аалийя шла к собравшимся за столом, Каменные Боги возвышались прямо у нее за плечами.
По бокам от нее шагали два принца – Рами слева, Канте справа. На полпути они остановились, позволив Аалийи идти вперед одной, во всех смыслах открытой всем взглядам. Она смотрела прямо перед собой – смиренно, но не опуская высоко поднятой головы.
Подойдя к столу, Аалийя поставила блюдо с железным обручем перед Джубайром.
– Ни одна рука не прикасалась к сему венцу с тех пор, как мой отец навязал его мне. И вот теперь я вручаю его вам, чтобы вы решили его судьбу.
Она на четыре шага отступила, и в этот момент оба принца шагнули вперед, распахнув между собой роскошную мантию. Внутри та была матово-золотистой, а снаружи усыпана изображениями лепестков всех оттенков красного. Они накинули мантию ей на плечи, прикрыв ее наготу и одним движением превратив Аалийю в Просветленную Розу империи.
Она вновь сделала шаг вперед, утверждаясь на прежнем месте.
– У меня нет никакого желания быть императрицей. Я явилась сюда лишь для того, чтобы повторить перед всеми вами пожелания моего отца, высказанные прямо перед тем, как умоисступление полностью завладело им. Оставляю на ваше усмотрение: оставить их без внимания или же уважить.
Джубайр поймал себя на том, что затаил дыхание, и медленно выдохнул, поглядывая направо и налево. Ни у кого не хватило духу заговорить – все были по-прежнему ошеломлены. Хотя Мариш едва обратил внимание на Аалийю – его взгляд был прикован к венцу. Он выглядел готовым броситься и схватить его, и вполне мог бы это сделать, если б не Щит, Крыло и Парус. Чтобы надеяться когда-либо надеть эту корону, требовалось получить одобрение всех троих.
Джубайр тоже глянул на железный изукрашенный обруч, но, в отличие от Мариша, практически не задержал на нем взгляд. Если что, то при виде него он ощутил укол страха – то ли представив себе жесткого и сурового человека, который недавно носил этот венец, то ли из-за собственного нежелания когда-либо возложить на себя его бремя.
Первые слова в ответ на речь Аалийи прозвучали не из-за стола, а из-за плеча Джубайра.
– А что там с императором Маккаром? – спросил чааен Граш. – Как его самочувствие?
Аалийя прикрыла глаза, подбородок у нее упал на грудь:
– Сейчас ты сам это увидишь.
После этих ее слов в дверях появилась еще одна троица. И на сей раз все действительно ахнули.
Джубайр вскочил, путаясь в плаще.
– Отец…
В зал нетвердой походкой вошел император Маккар, тяжело опираясь на руку Оракла из Казена. По другую сторону от его отца семенила настоятельница Шайр, правительница Экс’Ора и одна из самых почитаемых целительниц Клаша. Император был одет с обычным великолепием и пышностью – в белоснежное одеяние «геригуд», дополненное начищенными сапогами из змеиной кожи и золотой шапочкой. Только вот это богатое одеяние казалось насмешкой над человеком, надевшим его. Отец Джубайра смотрел во все стороны и при этом в никуда. Из рта у него стекала слюна. Правая щека дергалась при каждом шаге.
Чааен Граш бросился вокруг стола.
– Маккар! – выпалил он, забыв от потрясения добавить любой надлежащий титул или почетное обращение. Лишь подбежав к императору, чааен наконец взял себя в руки. – Ваша Блистательность, это я… Чааен Граш!
Маккар посмотрел на своего самого близкого друга, не узнавая его. Тем не менее явно силился что-то вспомнить, как будто искреннее горе Граша сильней его слов рассеяло туман, клубящийся в голове у императора. Джубайр заметил, как по щеке отца сползла одинокая слезинка.
А потом увидел, как Рами заламывает руки, наблюдая за этой церемонией представления, с выражением ярости и бессильной тоски на лице.
«Я чувствую то же самое, дорогой брат…»
– Что вызвало это недомогание? – спросил Граш.
Оракл кивнул настоятельнице, чтобы та ответила.
– Насколько можно судить по мышечным тикам и временным просветлениям, есть все основания подозревать отравление ядом капюшонового аспида. Ползучего гада, обитающего в Саванах Далаледы.
– Другими словами, – усмехнулся Щит Ангелон, бросая на принца Канте обвиняющий взгляд, – ядом с высокогорий Халендии.
Канте изо всех сил старался сохранить каменное выражение лица, когда его охватило чувство вины. То, что поразило императора, не было халендийским ядом, но он и все остальные все равно приложили к этому руку.
Аалийя выступила в его защиту:
– Если б не заговор, раскрытый принцем Канте, нашим самым верным другом, нам с принцем Рами не удалось бы спасти нашего отца. Жаль только, что мы раньше не знали, кому можно доверять. Впрочем, мы и до сих пор остаемся настороже, так до конца и не зная, на кого можно положиться.
Она повернулась к фигуре справа от себя:
– За исключением высокочтимого Оракла, который в самый последний момент спас моего отца от неминуемой смерти, а также всячески наставлял и направлял нас в ходе последующих суровых испытаний.
– Разрешите мне? – спросил Тихан, склонив голову.
Джубайр откинулся на спинку стула и махнул рукой, позволяя ему продолжить.
– Хотя состояние Его Блистательности может показаться удручающим, надежда все-таки есть. У него действительно бывают моменты просветления. Вроде того, когда он убеждал свою дочь возложить на себя тяжелую мантию императорской власти.
Канте отметил, что Тихан адресовал эти свои слова принцу Джубайру, который теребил застежку плаща у себя на шее.
– По правде говоря, я не был удивлен этим предложением. У меня часто бывали видения императорского трона с восседающей на нем женщиной. Но она была намного старше, мудрее и очень почиталась своими детьми и империей в целом. И лишь услышав мольбу императора Маккара, обращенную к его дочери, я наконец понял, кем была эта досточтимая женщина… – Широким взмахом руки он указал на Аалийю: – Вон она стоит.
Над столом пронесся ропот.
Мариш заговорил резко, слегка насмешливым тоном:
– Это ты так говоришь, дорогой Оракл. Но это остается лишь твоим словом и словом моей сестры. Возможно, вы оба много чего приобретете от таких утверждений. Вроде самой империи.
Крыло Драэр согласно буркнул, хотя и без особого пыла.
Тихан поднес палец к губам, изображая глубокое раздумье над этими словами.
– Как я уже говорил, у императора Маккара и вправду бывают моменты просветления. И похоже, больше всего пробуждает у него интерес к жизни как раз этот венец. Возможно, из-за каких-либо свойств метеоритного железа или же просто из-за того, насколько он непреклонен в том, кто должен его носить. Мы держали венец подальше от его глаз, так как вид его сильно возбуждает императора, а потом вновь погружает в беспамятство. Но если хотите, то можете сами посмотреть, как он отреагирует. Где-то в самой глубине души император, вероятно, все-таки узнаёт всех присутствующих. Я видел слезу у него на щеке, когда чааен Граш в столь сердечной манере обратился к нему.
Джубайр слегка кивнул.
– Так что в присутствии всех его дражайших советников нам, может, и удастся добиться некоторого просветления и наставления от императора Маккара. Если бы принц Джубайр соблаговолил вынести венец сюда, тогда…
Мариш быстро протянул руку и цапнул железный обруч с подноса.
– Дайте-ка лучше я.
Он встал и обошел вокруг стола, небрежно держа венец, словно какую-то детскую игрушку, после чего двинулся к своему отцу. Но всего через пару шагов его уверенность заметно пошатнулась. Канте еще раз убедился, что Маккар правил своими сыновьями железной рукой. Мариш замедлил шаг, плечи у него слегка опустились. Теперь он держал обруч с куда бо́льшим почтением, признавая выдающееся положение того, кто когда-то носил его.
– Отец, – тихо спросил Мариш, – как бы ты хотел, чтобы мы поступили?
Тихан подтолкнул императора вперед, нежно погладив его по затылку, прежде чем отпустить его. Маккар запнулся, раскинув руки. Взял венец из рук сына и покрутил его вправо-влево – сапфиры так и блестели на свету. А затем протянул руку, словно предлагая венец Маришу. Тот потянулся было, чтобы взять его, но Маккар, спотыкаясь, прошел мимо него, оттеснив принца плечом в сторону. Подошел к Аалийе, опустился на колени и протянул ей обруч. Губы его выдавили лишь два слова:
– Прошу тебя…
Канте подозревал, что эта просьба не имела никакого отношения к венцу, а император просто умолял освободить его от обуздывающих чар. Аалийя взяла его, и на лице у нее отразилась печаль, которая явно не была притворной. На глаза у нее навернулись слезы. Рами больше не мог этого выносить и отвернулся.
Тихан и настоятельница подхватили Маккара, который пошатнулся и едва не упал. Теперь он едва держался на ногах.
Тихан виновато посмотрел в сторону стола.
– Как я и предупреждал, эти моменты просветления не только редки, но еще и крайне изнурительны. – Он повернулся к настоятельнице: – Не затруднит ли вас отвести императора обратно в его покои отдохнуть? Я проверю, как он, когда мы закончим.
Она кивнула.
– И не могли бы вы попросить послушницу Лисс привести сестру Аймис? – добавил Тихан.
– Конечно.
Когда настоятельница повела Маккара к дверям, Канте посмотрел на Аалийю и Рами, которые вроде были столь же озадачены этим следующим прибавлением к общей компании, как и он сам.
Чааен Граш проследил, как Маккар выходит из зала.
– И долго еще император будет так страдать?
Тихан вздохнул:
– Наверняка годы, а может, и дольше – не исключено, что и до скончания своих дней.
В наступившей тишине заговорил Парус Гаррин:
– Принимая во внимание этот вердикт, мы должны подумать о благе империи. Слух о болезни императора наверняка быстро распространится – как внутри наших границ, так и за их пределами. Люди будут ждать от нас указаний. Мы не должны выглядеть нерешительными.
Щит Ангелон кивнул.
– Согласен. В это время раздоров мы должны быстро укрепить моральный дух людей. – Его следующие слова были произнесены неохотно: – А в этой связи никто не пользуется бо́льшим почитанием, чем дочь императора. Народ сплотится вокруг нее.
Канте ожидал, что такое суждение заденет принца Джубайра, старшего сына, но тот просто провел ладонью по поверхности стола, словно проверяя его на наличие изъянов. Принц Мариш, сидевший рядом с ним, уже достаточно пришел в себя, чтобы вприщур смотреть, как венец возвращают на стол.
Вскоре из коридора послышались шаги, и в зал вошла молодая женщина под руку с пожилой послушницей. Обе были одеты в серое. Смуглое лицо молодой женщины выдавало в ней клашанку, а та, что постарше, была почти такой же серой, как и ее одеяние, – и заплетенные в косу волосы, и кожа.
Все переглянулись, ожидая объяснений.
Тихан кивнул этой паре, затем повернулся к столу:
– Я рассказал вам о своем видении славного будущего империи с любимой всеми императрицей на троне, но умолчал о том, кто сидел рядом с ней, – отце ее детей. Он тоже был старше, и на нем была королевская корона.
Послышались недоуменные шепотки.
Канте ничуть не был озадачен.
– На нем была халендийская корона, – объяснил Тихан, поворачиваясь к Канте. – Все вы знали о желании императора Маккара, чтобы принц Канте женился на его дочери в день зимнего солнцестояния.
Канте постарался не застонать.
«Я и вправду замкнул круг…»
Аалийю эти слова тоже явно не обрадовали, хотя и не удивили. Тихан наверняка уже поставил ее в известность – возможно, пообещав, что этот брак будет исключительно номинальным.
Но тот еще не закончил.
– То, чем император ни с кем не делился, но о чем знал более десяти лет… – Он указал на Канте: – Вот кто истинный наследник халендийской короны – а не его брат-близнец, гнусный палач нашего любимого принца Пактана!
Мариш вскочил на ноги:
– Это еще что за новые штучки?
Канте даже запнулся, соглашаясь с принцем:
– Да это… это же полный абсурд!
Мариш махнул рукой на Канте, словно говоря Тихану: «Видишь, даже этот выродок с тобой не согласен».
Щит Ангелон тоже явно пребывал в сомнениях.
– Все мы тут слышали подобные шепотки и слухи… Такое происходит при каждом рождении близнецов.
Тихан повернулся к старухе:
– Вынужденная долгие годы скрываться от всех и вести тайную жизнь, четырнадцать лет назад сестра Аймис приехала в Экс’Ор в поисках убежища – и нашла его под нежным крылом настоятельницы Шайр. Тогда она носила иное имя, нежели сейчас. – Он обвел взглядом нацеленные на него лица. – Знакомьтесь: Фей хи Перша, придворная повитуха халендийского клана Массиф.
Мариш так и осел. Желудок у Канте – тоже.
– Будь добра, поведай нам, о чем ты рассказала настоятельнице и чем она поделилась с императором.
Женщина с облегчением кивнула и бросила на Канте печальный взгляд.
– В ночь рождения близнецов, среди всей этой крови и суматохи, я была прямо между ног у королевы. И видела, кто первым издал крик на весь мир. Это был не яркий ребенок с кудрявыми локонами, а более тихий младенец – с темными волосами и кожей как топленое молоко.
Канте сглотнул, ноги у него ослабли.
Естественно, это не могло быть правдой. Наверняка это очередные происки вероломного Оракла из Казена, человека с тысячей лиц. Канте оглядел остальных, ожидая, что они опровергнут это утверждение.
Вид у Аалийи и Рами был одинаково ошеломленный.
Тихан едва заметно кивнул старухе:
– Покажи ему.
С помощью юной послушницы сестра Аймис подошла к Канте и достала из кармана сложенный лоскут шелка. Развернула его и показала всем золотое кольцо-печатку с малиновым гранатом. На драгоценном камне был выгравирован крылатый конь – символ Дома Гипериев.
– Это кольцо твоей матери, – подтвердила сестра Аймис, словно читая мысли Канте. – Узнав, что тебя отодвинули в сторону как первенца, королева справедливо опасалась, что твой отец заставит замолчать любого, кто узнает правду. Поэтому она отдала мне свое кольцо, чтобы я смогла оплатить свое бегство. Но я так и не нашла в себе сил расстаться с ним, поскольку всем сердцем любила твою мать. Я сохранила это кольцо, надеясь однажды, – она сделала еще один шаг вперед и протянула его Канте, – передать его законному наследнику.
Канте принял кольцо, слишком ошеломленный, чтобы поступить иначе. Уставился на гранат, на выгравированный на нем символ. Он почти не помнил свою мать – в памяти остались лишь какие-то смутные проблески, полные тепла. Принц почувствовал, как к глазам подступают непрошеные слезы.
«Это частичка моей матушки…»
– Подлинность кольца уже проверена, – сказал Тихан. – И хотя некоторые все еще могут отмахиваться от таких фактов, все мы здесь знаем правду, равно как и император Маккар. Принц Канте, помолвленный с Просветленной Розой, и вправду является истинным первенцем короля Торанта.
Канте стало трудно дышать. Весь его мир перевернулся с ног на голову. Он одновременно и верил, и не верил, надеялся и боялся, лишь отрешенно качая головой. Рами подошел к нему и обнял, словно ощутив его смятение.
– Я буду тебе более верным братом, чем те, каких ты когда-либо знал, – прошептал он ему на ухо. – Клянусь тебе в этом!
Канте обнял его в ответ, повиснув на нем и на миг потеряв самообладание.
По коридору прогремели тяжелые сапоги. В зал ворвался сияющий доспехами паладин. Он оглядел собравшихся, неловко переминаясь и даже не зная, куда смотреть.
Аалийя впервые проявила себя как будущая императрица.
– Выкладывай! – рявкнула она. – Почему ты нас тревожишь?
Все еще не переводя дыхания, паладин словно по команде выпрямился.
– Весть из Кисалимри! – объявил он, еще пару раз судорожно сглотнув. – Халендийцы выдвигаются вновь! Готовят военные корабли. Включая их новый флагман.
Канте знал о «Гиперии». Полгода назад, прямо перед тем, как его сочли предателем короны, этот летучий корабль все еще достраивался. Он вспомнил, как рассматривал набор его корпуса из деревянных брусьев и железа. «Гиперий» почти втрое превышал размерами обычный халендийский линейный корабль и был в два раза больше самого крупного в клашанском флоте.
После этого объявления на короткое время воцарился хаос, поскольку все пытались говорить одновременно. Аалийя одним словом заставила всех замолчать:
– Хватит!
Все взгляды обратились к ней.
Она посмотрела на собравшихся сверху вниз, не сгибая спины.
– Империя не переживет распри тысячи голосов, и даже тех пятерых, что находятся здесь! Кто-то должен повести всех за собой. Будете ли вы чтить моего отца или же сбросите его мнение со счетов? Я подчинюсь любому вашему решению, но проволочек не потерплю! Либо согласны вы все, либо никто!
Парус Гаррин не колеблясь отреагировал на твердость в ее голосе. С явным облегчением услышав эти слова, он склонил голову и поднес кулак ко лбу:
– Императрица!
Щит Ангелон затаил дыхание, бросив короткий взгляд на принца Джубайра. Приметив колебания у того на лице, глава сухопутных сил склонил голову и тоже поднял кулак.
Крыло Драэр последовал его примеру, хотя выглядело это так, словно при этом он гнул железо.
Джубайр встал и потянулся было к шее, чтобы расстегнуть застежку плаща.
– Нет, – остановила его Аалийя, делая шаг вперед и опуская его руку. – Эту мантию возложил тебе на плечи наш отец. Я уважаю его решение. Ты провел всю свою жизнь под его опекой, и я всегда буду обращаться к тебе за советом. Ты всегда будешь рядом со мной.
Она повернулась к Маришу:
– Я знаю, что ты не согласен, дорогой брат. Ты никогда не принадлежал к тем, кто скрывает устремления своего сердца, и я всегда любила тебя за это. – Аалийя положила руку на венец. – Из уважения к твоим сомнениям я не стану надевать его. По крайней мере, до тех пор, пока не минует опасность, грозящая империи. Но сейчас можешь ли ты… готов ли ты быть моим воином в облаках, пока не настанет такое время?
Мариш уставился на венец, затем на свою сестру. Крыло Драэр положил руку ему на плечо. Наконец принц кивнул и приложил кулак ко лбу:
– Я согласен. Но, как ты и сказала, только на данный момент.
– Спасибо тебе, Мариш.
Аалийя повернулась к собравшимся:
– Я отправлюсь в Кисалимри вместе с членами совета. Принц Канте, а тебя и твоего алхимика я попрошу остаться здесь. Враждебность по отношению к халендийцам уже накалилась до предела. Тебе лучше побыть тут, пока эти грозовые тучи не рассеются.
Канте склонил голову и приложил кулак ко лбу. В той же руке он сжимал кольцо с печаткой. Спорить с принцессой не приходилось.
«Здесь и без того достаточно штормит».
Глава 84
Микейн шагал по причальным полям легиона навстречу величию «Гиперия». Это было зрелище, способное повергнуть сердца в изумление и вселить ужас во врага.
На постройку корабля ушло два десятилетия. Целые леса были вырублены, чтобы раскрепить его корпус и настелить палубы. Сотни швей стерли себе пальцы до костей, пока сшивали и вощили ткань для его гигантских летучих пузырей. В отличие от прочих военных кораблей, над этим гигантом нависли целых три огромных летучих пузыря, натягивая железные тросы – каждый толщиной со ствол столетнего дерева. Из бортов его торчали три ряда пушек; вдоль средней палубы выстроились тройные ряды баллист, один поверх другого. Сама открытая палуба была вдвое больше турнирного поля.
Сердце Микейна дрогнуло при виде этой картины. Он прибавил шагу. Ему не терпелось поскорей оказаться на борту и взять на себя командование могучим флагманом. Торин держался рядом с ним, сопровождаемый фалангой своих Сребростражей. Все они были одеты в тяжелые доспехи, которые сияли в лучах утреннего солнца. Эти люди были сверкающей стрелой королевства, готовой пронзить империю в самое сердце.
В кои-то веки его отец проявил воистину королевскую твердость. Врагу не будет пощады за поджог островов Щита, за тысячи убитых, за превращение этих островов в выжженные скалы, где веками ничего не будет расти.
Микейн полностью одобрял такой план действий. Он уставился на массивную тушу «Гиперия», представляя себе упрятанный внутри гигантский стальной барабан, вдвое больше любого Котла. Одна только мысль о Молоте Мадисса и разрушениях, которые тот принесет, укрепляла его дух и будоражила его.
«Его громоподобный взрыв, подобный землетрясению, заставит империю содрогнуться!»
Принц направился к большому трапу, ведущему в нижнюю часть корабля. Ему до боли захотелось положить ладони на стальные бока Молота. Впереди, у подножия трапа, его уже поджидали король Торант и верховный военачальник Реддак. Как и в предыдущей миссии, кому-то предстояло присматривать за Микейном, заглядывая ему через плечо и подвергая сомнению каждое его решение. И все же он был готов терпеть такое унизительное положение – все, что угодно, только чтобы получить возможность командовать «Гиперием» в его первом боевом вылете.
Подойдя к трапу, Микейн быстро поклонился своему отцу и коротко отсалютовал военачальнику.
– Я готов исполнить твою волю, отец! Мы повалим империю на колени и больше не позволим ей подняться!
Торант согласно кивнул:
– Все мы знаем, что это предприятие имеет решающее значение в утверждении нашего господства. Сегодня мы отправляем на врага шестую часть крылатых сил легиона. Поэтому любые ошибки и промахи, способные выставить нас слабыми и беспомощными, категорически недопустимы.
Микейн приложил кулак к своему нагруднику в знак признания этих слов.
– По этой причине, – продолжал Торант, – я назначаю капитаном «Гиперия» верховного военачальника Реддака, полностью возлагая на него командование данной миссией.
Микейн отступил на шаг, потрясенный не меньше, чем если б его отец влепил ему по физиономии на глазах у всего легиона – что, по правде говоря, он и сделал.
– Никакие колебания в командовании недопустимы, – закончил Торант. – Равно как и любые опрометчивые или неосмотрительные решения.
Шагнув вперед, отец хлопнул Микейна по плечу. Тому потребовались все усилия, чтобы не сбросить его руку.
– Я знаю, это ранит тебя, сын мой. Но ты все еще слишком молод. Тебе есть чему поучиться у Реддака. Воспользуйся этой возможностью. Принеси славу королевству, и ничто больше не будет удерживаться от тебя.
Король переместил руку, чтобы обхватить Микейна за шею. Голос его понизился до искреннего полушепота:
– Я строг к тебе, потому что верю в тебя. Ты еще принесешь славу роду Массиф! В этом я ничуть не сомневаюсь. Тебе просто нужно укротить этот огонь внутри себя. Пламя, которое достойней всего послужит королевству, должно быть пламенем горна, закаляющего сталь, а не диким пожаром разрушения.
– Я понимаю, Ваше Величество, – натянуто произнес Микейн.
Отец потрепал его по затылку:
– Я так и знал, что ты поймешь.
Король отпустил Микейна, чтобы он мог подняться на борт. Тот сделал это быстро, взбежав по трапу в сопровождении своих Сребростражей. Оказавшись в трюме, принц поднялся на высоту десятка этажей – на самый верх полубака. Желание отдать дань уважения Молоту Мадисса в трюме напрочь пропало. Вместо этого Микейн направился к двери, украшенной золотым солнцем и короной, символом клана Массиф, – двери капитанской каюты. Остановился перед ней, дрожа от унижения.
Торин подступил ближе, но знал, что лучше не прикасаться к нему.
– Спрячь свою ярость и жди своего часа, мой принц, – посоветовал предводитель Сребростражи. – Не позволяй никому увидеть твою боль. Стань столь же твердым, как маска, которую ты носишь и которую мы тоже нанесли на наши лица, чтобы соответствовать ей. Всему свое время. Клянусь тебе в этом.
Микейн кивнул. И, убедившись, что в коридоре больше никого нет, одарил дверь увесистым плевком. Посмотрел, как слюна стекает с золота на доски. И лишь тогда отвернулся и направился к выходу на открытую палубу. Он еще прославится в этом вылете, и, как мудро посоветовал Торин…
«Я подожду своего часа».
Пока что.
Быстро пройдя через полубак, Микейн выскочил на открытую палубу. Ветер охладил его разгоряченное лицо. Огромные летучие пузыри отбрасывали тень на его искаженные от злости черты. Он подошел к поручням правого борта, пройдя между рядами гигантских баллист.
Окруженный рыцарями, прикрывающими ему спину, принц посмотрел через причальные поля на высящуюся вдалеке громаду Вышнего Оплота. Стены замка образовывали шестиконечное солнце клана Массиф. Его род веками правил этим королевством, уже восемнадцать поколений сменились на его троне.
«Я буду девятнадцатым».
Представив себе лица своих сына и дочери, Микейн еще крепче ухватился за поручень, полный решимости и уверенности в одном – в неотвратимости судьбы.
«А мой сын Отан будет двадцатым».
Тут его внимание привлекло какое-то движение. Сквозь серебряную стену позади него проскользнула фигура в черном плаще. Подошедший опустился перед ним на колено.
– Принц мой, – произнес он, – мы окончательно выяснили местонахождение твоего брата.
Микейн шагнул вперед:
– Говори потише. Даже у здешних ветров есть уши.
Мужчина послушно склонил голову.
– Принц Канте по-прежнему в Южном Клаше, как все и подозревали. Но пребывает не в Кисалимри.
– Тогда где? – резко спросил Микейн, пренебрегая своим собственным требованием, которое только что озвучил.
– Он обосновался в Экс’Оре.
Принц бросил взгляд на Торина. Покрытое малиновой татуировкой лицо вирлианского рыцаря оставалось каменным, оставляя решение за ним.
«Как и должно быть».
Микейн повернулся лицом к шпиону:
– Задействуй своих братьев. Они знают, что надо сделать.
Мужчина опять поклонился и быстро удалился выполнять полученный приказ.
Принц окинул взглядом палубу, на которой кипела работа по подготовке к первому торжественному запуску «Гиперия» в небо и предстоящей славной миссии. Теперь, когда его отстранили от командования, успех или неудача этого предприятия Микейна уже нисколько не заботили.
«Прежде чем этот день закончится, я одержу свою собственную победу».
Врит потерпел сокрушительное поражение, и это жгло его всю дорогу до подземного нутра Цитадели Исповедников. Он уже давно пытался выбить себе пропуск на борт «Гиперия». Не только для того, чтобы оказаться поближе к принцу Микейну – в том, что почти наверняка окажется еще одной тщетной попыткой оживить связь между ними, – но и поскольку это был первый боевой вылет флагмана королевства, Врит просто был обязан при этом присутствовать.
Отсутствие кого-то из Ифлеленов – или любого из Исповедников – подрывало авторитет их ордена. Оно было бы замечено многими, и подобное пренебрежение наверняка восприняли бы как впадение в немилость – чем это на самом деле и было. Врит даже не потрудился подкатить с этим вопросом к Микейну или его комнатным собачкам с малиновыми мордочками. Но и король Торант, и военачальник Реддак недвусмысленно попросили его подвинуться в сторонку. После того как Врит не сумел обуздать Микейна во время его последней вылазки, он был наказан.
Злой и взвинченный, Врит ворвался во внутреннее святилище Ифлеленов, нуждаясь в небольшой передышке, чтобы восстановить самообладание. Он уже прикидывал, как отполировать это оскорбление мерами по сохранению лица. И едва оказался внутри, как громкий крик заставил его споткнуться – еще одно указание на то, в насколько растрепанных чувствах он пребывал.
– Что, Феник наконец-то нашел тебя? – окликнул его Керес.
Врит глубоко вздохнул и обратился через обсидиановый купол к сердцу великого инструмента Ифлеленов:
– Ты вообще о чем, Керес? Я не видел Феника.
Керес крикнул в ответ, не поднимая глаз и сосредоточенно над чем-то трудясь:
– Еще одно сообщение от Скеррена! Они все еще продолжают поступать.
Сердце у Врита забилось сильнее, переполненное надеждой, что этот день еще можно спасти. Если б он смог донести до короля весть о возвращении бронзового артефакта, то засиял бы в его глазах гораздо ярче, чем любая победа в Южном Клаше. В последнем сообщении от Скеррена говорилось, что его войска по-прежнему осаждают то скрытое море.
Затаив дыхание в предвкушении новостей, Врит устремился в недра инструмента, то пролезая боком, то низко пригибая голову, преследуемый шипящими вздохами мехов четырех кровожитниц. Наконец добравшись до Кереса, навис у него над плечом и впился взглядом в засветку, обозначающую боевую баржу Скеррена. Красная точка продолжала безостановочно мигать – на первый взгляд совершенно беспорядочно, но на самом деле в соответствии со сложным обусловленным кодом. Керес старательно записывал последовательности этих миганий, пока точка не засветилась ровным негаснущим светом, показывая, что передача закончилась.
В ожидании расшифровки принятого сообщения Врит засунул руки в широкие рукава своей рясы и схватил себя за локти, крепко сжав их. Попытался отогнать от себя тревогу и возбуждение, но напрасно.
– Что там говорится? – наконец не выдержал он, поскольку мрачное выражение лица Кереса не предвещало ничего хорошего.
Не отрываясь от работы, тот объяснил:
– Скеррен потерял оба быстроходника.
– Что?!
– И почти все силы, которые он отправил вниз, в это парящее море.
– Как такое возможно?
Керес прервал свою работу, чтобы повернуться к нему:
– На боевую баржу вернулся только военачальник Грисс с последними из своих людей. Он едва спасся.
– От чего?
– Я расшифровал это дважды, хотя в этом нет никакого смысла.
– Так от чего? – надавил на него Врит.
– От летучих мышей! Ледяных летучих мышей. Они напали и на его людей, и на деревню. Там были хаос и резня.
Врит покачал головой, не в силах поверить в заявление Скеррена. Это казалось чем-то фантастическим. Тем не менее все это не имело значения.
– А как насчет бронзового артефакта? Он так и не определил его местонахождение?
– Мне нужно еще немного времени, чтобы закончить расшифровку остального.
Врит опять принялся расхаживать взад-вперед, еще более нетерпеливый и встревоженный. При виде бронзового бюста, который мягко светился, погрузившись в мирную дрему, ему захотелось вырвать его из сердца инструмента и швырнуть через весь зал.
Керес наконец прокашлялся – глаза у него расширились, сияя надеждой.
– Артефакт не потерян! Он говорит, что из тумана вынырнул быстроходник, объятый пламенем, и умчался на запад. Это были наши враги.
– Они снова в бегах?
– Скеррен не говорит, но они, скорей всего, наконец-то починили свой корабль настолько, чтобы спастись от летучих мышей и сбежать. Может, как раз эти адские создания и согнали их с места.
– А что Скеррен?
– Он отправился в погоню. Следует сейчас за ними на почтительном расстоянии, стараясь как можно дольше скрывать свое присутствие.
– И каков его план?
– Противник явно куда-то направляется. Причем быстро. Скеррен намерен следовать за ними не только для того, чтобы завладеть артефактом, но и дабы определить, что же заставило их выбрать столь странный курс.
Врит кивнул, не менее заинтересованный в ответе на этот вопрос.
Керес тем временем продолжал:
– Скеррен говорит, что как только они замедлят ход или доберутся до своего места назначения, он не будет сдерживаться. И выпустит, как он здесь заявляет, «средство поражения, которым вы меня снабдили».
Керес покосился на Врита, ожидая каких-либо разъяснений. Даже он ничего не знал об этом оружии. Лишь горстка людей в Цитадели Исповедников была в курсе касательно этого детища Врита – порождения темнейшей алхимии.
– Продолжай, – не отставал Врит. – Что он еще сказал?
Керес нахмурился, дочитав сообщение Скеррена до конца.
– Все, что здесь говорится, это что «устрашающая Каликс уже наготове».
Врит опять покачал головой – только на сей раз не недоверчиво, а с полной уверенностью.
«Никто не готов к появлению Каликс».