Павшая луна: комплект из 2 книг — страница 36 из 38

Корень всей боли

Мученье может быть самым лучшим учителем, а боль – это истинный источник мудрости. Но для начала тебе следует выжить. Мертвецу уже не извлечь никаких уроков.

Из «Раскаяния завзятого грешника» Анагорака хи Дамоа

Глава 90

Никс и все остальные собрались вокруг хрустального кокона. На внутренних стенах купола по-прежнему бушевал изумрудный огонь. Еле слышно напевая, Никс выпустила несколько светящихся прядей, прощупывая эти потоки энергии – пытаясь отыскать путь в пламени, чтобы добраться до Шийи.

Рааш’ке у них над головами кричали и в ужасе били крыльями, уворачиваясь от сверкающих волн изумрудного огня, который некогда поработил их. Даал метался среди них, всеми силами пытаясь успокоить и ободрить их. И понемногу добивался некоторого успеха, полагаясь на свою собственную врожденную способность мысленно общаться с другими, сочувствовать и утешать.

Перед Никс же стояла ее собственная непростая задача.

Дождавшись, пока не пройдет очередная такая огненная волна, она метнула свою нить прямо к стеклу кокона и сумела меньше чем на мгновение прикоснуться к нему. И в этот момент перед ней промелькнул образ Шийи – но не изображение, видимое глазом. Шийя была золотым ореолом обуздывающего напева, по которому хлестал злобный огонь. Что-то очень похожее происходило тогда и с Баашалийей в Пасти. Паук силился сломить ее, обуздать своей фальшивой, испорченной песней. Хотя Никс ощущала не только ярость врага, но и его ужас перед Шийей.

Никс убеждала бронзовую женщину держаться. И хотя Шийя была намного сильнее Баашалийи, паук использовал против нее всю мощь этого купола.

«Он все-таки сломает Шийю…»

И тут вспышка зеленого огня с треском ударила по пряди Никс. Отвращение оказалось настолько сильным, что ее отбросило на несколько шагов назад. Сила удара была просто невероятной. Она потерла жгучий укус в середине груди.

– Что же нам делать? – взмолился Райф. – Нельзя ведь просто оставить ее там!

– Она сильная, – сказал Грейлин.

Никс покачала головой, уверенная в том, что уже почувствовала.

– Недостаточно сильная.

– А как насчет Даала? – продолжал упрашивать Райф. – Может, с его дополнительной силой ты смогла бы прорваться…

Никс уставилась вверх. Даал продолжал описывать круги среди беспорядочно мечущейся стаи рааш’ке. Обратила она внимание и на своего скакуна Метила, который остался на полу. Тот тоже был на грани паники, низко пригибая голову всякий раз, когда над головой проносилась волна зеленого огня, и писком выражая свое отчаяние.

– Нет, – ответила она Райфу. – Даал нужен рааш’ке. Если мы потеряем эти крылья, то никогда отсюда не выберемся. И даже если добавить силу Даала к моей, я не думаю, что это поможет – только не против всей мощи этого купола.

– Тогда как насчет грубой силы? – спросил Джейс, поднимая свою гулд’гульскую секиру.

Дарант и его люди кивнули, признавая мудрость такого решения. Хотя Викас была настроена явно скептически, и не без веских оснований.

Никс уставилась на кокон, подмечая сквозь зеленые вспышки, как Шийя бьется в конвульсиях внутри.

– Пока что рано. Этот кокон – замо́к, а Шийя – ключ к тому, что мы должны здесь сделать. Повреди либо то, либо другое – и мы уже проиграли.

Крайш, который держался поодаль, изучая нависшую над бездонной дырой гигантскую хрустальную сферу, вдруг крикнул:

– Здесь что-то происходит!

Все обернулись.

До сих пор огненная буря, бушующая под куполом, вроде бы никак на нее не повлияла. Запертая в бронзу сфера все столь же непоколебимо и безмолвно покоилась в своей колыбели – хрустальный глаз, смотрящий на них пульсирующим золотым зрачком. Но теперь хрусталь задрожал. Это была всего лишь небольшая вибрация, однако для столь массивного объекта и она была способна лишить самообладания. Золотое море внутри заплескалось, подстегиваемое невидимой бурей. Бронзовая колыбель застонала. Растяжки, на которых висел этот огромный дрожащий шар, заскрипели от напряжения.

– Что это вызвало? – спросил Джейс.

Никс снова посмотрела на кокон, представив себе бронзовую женщину, неистово бьющуюся в своей хрустальной тюрьме.

– Это Шийя. Сфера реагирует на ее натиск.

– Тогда мы должны освободить ее, – с тревогой произнес Джейс. – Надо рискнуть и все-таки взломать кокон.

Все взгляды обратились к Никс, но ответ пришел с другой стороны.

– Слишком поздно, – произнес чей-то свистящий, скрипучий голос, как будто это была первая попытка говорящего высказаться вслух. В нем не было ни насмешки, ни удовлетворения – лишь холодная констатация факта. – Дело сделано и не может быть обращено вспять.

Все обернулись к изогнутой стене купола неподалеку. Из темной глубины одного из огромных ответвлений выступила бронзовая фигура. Это был паук, который наконец вышел из своего укрытия.

Обогнув гигантский кабель, уходивший под пол, он продолжил путь к сфере. Как и в отношении качества его речи, в поведении паука не чувствовалось никакой враждебности или угрозы, лишь смутное безразличие – может, разве что с оттенком некоторого любопытства.

Никс мельком увидела его чудовищную фигуру в Пасти, но это зрелище длилось меньше вдоха. И вот теперь, когда паук полностью открылся, от его вида сводило желудок. Его бронза расплавилась в шлак, а внешность лишь отдаленно напоминала человеческую. Ходил он на двух ногах, у него были две руки и голова. Но на этом сходство и заканчивалось. Его рот представлял собой прямую щель и выглядел только что сформировавшимся. Металлические губы казались более гладкими и новыми, как будто их только что выплавили и придали им форму только для этого разговора с теми, кто осмелился вторгнуться в его владения.

Однако его глаза – стеклянно-голубые – были под стать глазам Шийи. Именно в этих глазах и проявилась хоть какая-то реакция существа на их вторжение. За круглыми стекляшками сверкал огонь, но обжигали они морозным холодом. Сияние их было ледяным и коварным, почти столь же враждебным, как и весь его облик. Это было так, как если бы паук стремился сорвать с себя последние остатки всего человеческого – как по форме, так и по духу.

Когда существо приблизилось, собравшиеся настороженно попятились, подняв оружие. Все они знали силу и скорость Шийи.

Никс не двинулась с места.

Когда паук заметил ее позу, его враждебность вспыхнула еще ярче, на сей раз демонстрируя такую чисто человеческую черту, как способность ненавидеть. Даже его бронза потеплела от еле сдерживаемой ярости.

– Это ты разбила мою власть над рааш’ке, это ты притащила Ось в мои владения!

Никс, которая впитывала его слова, вновь споткнулась об этот странный термин.

– Ось? Что это? Что я притащила?

Он бросил взгляд на Шийю.

– Будучи Корнем, я не питал особой надежды поймать и заточить в неволю та’вина столь могущественного, как она. – Струйка эмоций опять просочилась сквозь бронзу – на сей раз холодного удовлетворения. – Только ради этого стоило бы покончить с миром.

Никс вся сжалась.

– Что ты имеешь в виду?

Бронзовая фигура указала на сферу. Теперь ее колыбель содрогалась еще сильнее, сотрясая землю под ногами. Его следующие слова прозвучали ужасающе буднично и были произнесены с непоколебимой уверенностью:

– Эта турубья скоро разорвет мир пополам. – Паук попытался улыбнуться своей щелью рта, как будто камень вдруг научился насмехаться. – Ирония в том, что это сделает Ось. Мне даже не надо подчинять ее своей воле. Мне была нужна просто она сама.

Никс уставилась на Шийю в коконе.

– Тебе был нужен ключ.

Он обдумал ее слова, а затем кивнул:

– Я никогда не сумел бы добиться этого в одиночку. Только не будучи Корнем. Мне нужна была Ось. И ты привела ее ко мне.

Никс попыталась подавить накатившее на нее чувство вины, отказываясь позволить ему повергнуть ее в ступор.

– Это должно быть сделано, – мрачно произнес тот, кто назвался Корнем. – Турубья – это проклятие для всех, кроме Раб’альмата. Никто другой не может владеть ею. Ни ты, ни твоя Ось. Дело уже сделано.

В его голосе послышалось нечто вроде взволнованного придыхания – нотка восхищения, смешанного с ужасом.

Никс наблюдала, как бронза струится и переливается по всему его телу. Его рот растекся и сформировался заново – только для того, чтобы снова исчезнуть. В черепе проявились было ноздри, которые тут же опять затянулись. Она в ужасе попятилась.

– А эта сфера и вправду способна разрушить мир? – прошептал ей Грейлин.

Ответил ему Крайш:

– Мы пришли сюда, чтобы найти способ заставить мир вращаться. Если такая сила и существовала в Пустошах, но теперь извращена, я бы ему поверил.

– Тогда как же нам его остановить? – подал голос Джейс. – Еще в Приюте Шийя упомянула, что сильный жар способен ее расплавить. Может, попросим кого-нибудь из рааш’ке вынести этого монстра из купола и сбросить его в одно из тех огненных ущелий снаружи? Вдруг, если уничтожить его, это освободит Шийю?

Крайш кивнул:

– Это стоит попробовать.

Увы, но этот план был услышан, и рот сформировался заново.

– Такое разрушение приведет к немедленному и катастрофическому выходу турубьи из строя.

И вновь это заявление было произнесено с ледяной убежденностью, без малейшего намека на притворство или ложь.

Райф скривился:

– Нам это явно ни к чему.

Никс повернулась к пауку – или Корню, как он себя называл.

– Когда? – надавила она на него. – Когда эта «турубья» вызовет подобный катаклизм, если вовремя не вмешаться?

Корень расплавил свою бронзу настолько, чтобы повернуть лицо к возвышающейся сфере. Его взгляд скользнул по дуге дрожащего хрусталя, по вибрирующим бронзовым подвесам, по шатающимся толстым аркам. Его ноги поглощали дрожь пола, которая рябью бежала по его бронзе. Он перевел на нее взгляд, полный холодной убежденности, и произнес:

– Меньше чем через четверть дня.

Никс похолодела.

«У нас нет времени даже до утра».

Она придвинулась к нему ближе, тщетно подыскивая слова, способные разубедить его.

– Дело сделано, – объявил Корень с окончательностью в голосе. – И никакая сила не способна это изменить. Одна лишь Ось обладает знаниями, необходимыми для того, чтобы привести меня в бездействующее состояние и остановить неизбежное, но эта угроза уже устранена.

Никс взглянула на Шийю.

«И мы позволили ей угодить прямо в эту ловушку…»

Отчаявшись, она снова повернулась к Корню. Его глаза были по-прежнему прикованы к хрустальному шару турубьи, больше не оценивая, а просто ожидая. Это ощущение усилилось, когда из его ступней по меди протянулись бронзовые щупальца, словно оправдывая его статус – укореняя его на месте до конца света.

Она попятилась, и Джейс потянулся за ней.

– Если конец и вправду неизбежен, – сказал он, – тогда, может, тебе стоит использовать против него свой обуздывающий напев. Ты ведь уже помешала ему тогда, в Пасти. Может, ты нащупаешь… Ну, я не знаю – что-то.

Все взгляды обратились к ней.

Никс все смотрела на содрогающуюся сферу, ощущая дрожь под ногами.

«Джейс прав».

Наконец подавив свой трепет, она кивнула. Отошла от остальных и подала знак Даалу спуститься. К этому времени он уже несколько успокоил рааш’ке – хотя все они держались на опасливом расстоянии от расплавленного паука, кружа под самым куполом.

Даал принял ее сигнал и описал низкую дугу. Никс проследила за его траекторией. Он собирался посадить Нифку неподалеку от Метила – вероятно, хотел, чтобы два этих рааш’ке были рядом, поддерживали друг друга во время изумрудной бури.

Она направилась ему навстречу. И в этот момент еще раз оглянулась на текучую бронзу Корня. Ее беспокоила одна деталь. Это существо могло бы и дальше прятаться в подземном лабиринте за пределами купола. Ему не требовалось раскрывать себя. В его действиях не было никакого смысла.

«Неужели он вышел позлорадствовать? Или отыграться? Посмотреть, как мы будем бороться в самом конце?»

Никс нахмурилась, понимая, что не ощутила в нем подобной мелочности.

Она взглянула на Шийю, которая хоть часто и была холодной и отстраненной, но все-таки проявляла моменты нежности, сострадания и даже юмора. Если этот Корень был той же породы, то где-то глубоко внутри него должно было по-прежнему сохраняться ядро человечности, как бы он ни старался растопить его. Никс пару раз улавливала намеки на это во время их разговора – хотя не то чтобы этих едва заметных проявлений было достаточно, чтобы отвлечь его от его возвышенного плана.

«Для этого он уже слишком далеко зашел».

Тем не менее подобное предположение могло бы объяснить, почему паук вышел из своего убежища. Никс посмотрела на своих товарищей, объединенных одним общим делом, поддерживающих друг друга. Потом подняла взгляд на взмахи крыльев над головой. Она вспомнила, чем тогда поделилась с разумом орды. Никс показала им то, что они потеряли – то почти неописуемое, бессловесное чувство связи, целостности, которое можно найти только в другом сердце, ту общность, которая выходит за рамки любви, приводя к чему-то еще более глубокому и значимому.

«Все мы стремимся к этому, – подумала она. – Ждем от тех, кто нас окружает, от связей, которые мы формируем, от жизней, которые мы разделяем. Это основа нашей человечности».

Никс вновь посмотрела на Корня.

«Ты не мог растопить это полностью».

Возможно, именно эта потребность и заставляла Корня – в одиночку на протяжении тысячелетий – поддерживать свое упорное порабощение рааш’ке. Это проделывалось не только для защиты его логова. Где-то в глубине души он наверняка желал какой-то степени связи с кем-то другим, какой бы испорченной она ни была.

Никс вприщур глянула на него. После того как она разорвала его связь с рааш’ке, он снова оказался в изоляции. И вот теперь, зная, что смерть близка, наверняка не хотел под конец оставаться один.

Никс ощутила укол печали по этому одинокому часовому, брошенному на века охранять это место. И все же жалость не помешала бы ей найти способ остановить его.

Впереди под взмах крыльев своего рааш’ке приземлился Даал. Она поспешила к нему, зная, что ей понадобится весь его источник силы без остатка. Сейчас нельзя было сдерживаться. Для любого шанса на успех следовало действовать по принципу «все или ничего».

* * *

Даал прошел вместе с Никс к текучей бронзовой фигуре. Ее остекленевшие глаза оставались устрашающе открытыми – немигающими, но сияющими осознанием происходящего. Никс уже вкратце рассказала Даалу о том, что произошло, и о грозящей миру гибельной участи.

– Этот Корень… – прошептал он, когда они подошли к бронзовой фигуре – словно опасаясь, что она их услышит, хотя у нее и не было ушей. – Он говорит, что только Шийя может остановить его. Даже с помощью обуздывающего напева, как мы заставим его повиноваться нам? Он явно слишком силен, чтобы поддаться твоему обузданию, даже с моей силой.

– Я не знаю. Но Корень наверняка потратил немало энергии на подготовку и приведение в действие этой ловушки. Это должно было на нем сказаться.

Даал обвел взглядом остальных, что собрались позади них с напряженными лицами. Корень высился перед ними недвижимой статуей, впаянной в медь. За плечом у него Шийя по-прежнему оставалась запертой в коконе из хрусталя и изумрудного огня – беспомощно билась внутри, каким-то образом перенося свое неистовство на сферу турубьи в центре купола.

Никс встала рядом с Даалом.

– Чего ты от меня хочешь? – прошептал он.

Она протянула ему руку.

– Того же, что и всегда. Ты будешь моим быстропламенем. А я – твоей горелкой.

Даал закрыл глаза и взял ее за руку. Едва только их ладони соприкоснулись, как с неистовым жаром вспыхнул уже знакомый обоим огонь. Даал растворился в ней. Это больше не казалось чем-то противоестественным – скорее желанным. Его пламя изливалось из него, перекачиваемое его собственным сердцем, с каждым вдохом разгораясь все жарче.

Даал почувствовал, как у него леденеет кожа, но держался твердо.

Он был вознагражден, когда стоящая рядом Никс наконец тихо затянула мелодию без слов, подпитываемую его пламенем. Даал ощутил вибрацию ее горла, как если б оно было его собственным. Ее напев все нарастал, омывая обоих. Она вытягивала из него все больше и больше, отчего он уже начал задыхаться, хватая воздух ртом.

Песня хлынула бурным потоком, заполняя их обоих, пока в них больше не осталось места. Даал вспомнил, как тонул в море Сновидцев – живой, но с отягощенными водой легкими, вспомнил эту тяжесть без паники. Это было очень похоже.

А напев все нарастал.

По мере того как Никс вытягивала из него все больше огня, холод в нем сменился полным оцепенением. Он ощутил, как окружающий мир померк. И все же, как и прежде, ее желание было его желанием. Даал чувствовал ее боль, ее стремление к большему. Она была черной бездной, которую никогда нельзя насытить.

И все же отдал ей всего себя.

Зачем сдерживаться, если близится конец света?

«Если мне суждено умереть, то позволь мне умереть внутри тебя».

Никс услышала его. Слившись воедино, они уже не могли хранить никаких секретов друг от друга. Она ответила ему своими светящимися нитями и песней.

«Оставайся со мной…»

Даал хотел отказаться, отдать ей всего себя без остатка, но золотистые пряди напева обвились вокруг него, прижимая еще крепче. Он отбросил ей назад ее собственные слова, сказанные мгновение назад, – слова, которые все еще звучали внутри нее и которые он сумел прочесть.

«Все или ничего».

Сейчас нельзя было сдерживаться.

Но Никс отказалась принять эти крайности, предложив альтернативу.

«Все – это и есть ничего».

Он не понял.

«Оставайся со мной…»

Она обуздала его, крепко притянула к себе, используя его собственную энергию. Даал прочитал причины. Смесь страха, одиночества, нужды и даже желания.

Он перестал сопротивляться и полностью доверился ей.

* * *

С согласия Даала, опираясь на его доверие, Никс позволила своей песне вырваться из сердца и горла. Золотой поток хлынул из нее, подпитываемый быстропламенем Даала и сформированный ее горелкой – но она направила свою силу туда, куда никто не ожидал.

«Всего одна попытка…»

Никс вылила этот свой поток вниз, на медный пол. И сразу же последовала за ним, связанная с Даалом. Она была слишком напугана, чтобы попытаться сделать это в одиночку, рискнуть совершить невозможное без посторонней помощи. Ей требовалась точка опоры.

«Ты нужен мне!»

Никс чувствовала, что его взгляд – это ее взгляд, его рука – это ее рука, его воспоминания – ее воспоминания.

Как и в случае с дверью купола, она ударилась в медь – и нырнула в ее пустоту.

Даал выдохнул ей в ухо – наверное, ее же собственными легкими. Они слишком тесно переплелись между собой, чтобы отличить себя друг от друга.

Никс хлынула сквозь эти пустые пространства между затвердевших пылинок, вращаемых неведомой энергией. И показала ему двойственность, которая все еще не поддавалась ее пониманию.

Все из цельной меди, но внутри ничего нет.

«Все – это и есть ничего».

Она струилась сквозь толщу пола, пока не ощутила тень, укоренившуюся наверху. Тьму бронзы. И нырнула еще глубже в медь – прямо под основание влипшего в пол Корня.

Никс поделилась с Даалом воспоминанием о том, как медный пол вибрировал и поднимался рябью вверх по ногам Корня. Показала ему бронзовые побеги, щупальцами раскинувшиеся по меди – и утончающиеся к концам.

Оказавшись в этой тени, она собрала весь свой свет и огонь Даала. Взяв и то и другое, выковала золотое копье и рванулась вверх, двигаясь вместе с ним. Пронзила тонкую бронзу у основания Корня – и ворвалась в самую его сердцевину.

Пустота бронзы взорвалась жидким огнем и невероятной энергией. Тысячи солнц мгновенно рождались и умирали вокруг нее. Или же так просто казалось, так чувствовалось. Никс цеплялась за Даала, разрываемая и раздираемая силами и притяжениями, для которых у нее не было слов. Она стала одновременно и мимолетной бурей, и неподвластной времени скалой. Каждый следующий миг угрожал безумием.

И тут Никс заметила это – или же вызвала силой воли, поскольку знала, что это должно быть здесь.

Над ней висел идеальный хрустальный куб, пульсирующий золотым огнем.

Таким же, как и сфера.

Такой же, как в Шийе.

Никс устремилась было к нему, но тут же остановилась, не осмеливаясь разрушить его, иначе это могло бы привести к концу света. Она висела там, в этой дикой буре, в самой сердцевине Корня, пытаясь понять, как погасить огонь куба – обезвредить этот источник энергии, не разрушая его.

Никс протянула к нему несколько вопросительных прядей.

«Могу ли я вскрыть этот замок, как я вскрыла дверь купола?»

Прикоснувшись ими к кубу, она в мгновение ока получила ответ:

«Я могу это сделать».

Но даже этот короткий миг оказался слишком долгим.

Весь мир с оглушительным грохотом взорвался вокруг нее.

Ее сразу же отбросило прочь – из этой бури, из этой бронзы, обратно в ее собственное тело. С такой силой, что она завалилась на спину, крепко ударившись о медный пол. Волна изумрудного огня на миг опалила ее и унеслась прочь.

Никс изо всех сил пыталась обрести дыхание – вспомнить, как это делается. Наконец хватила воздух ртом, закашлялась и задышала вновь. В полном замешательстве приподнялась над полом и кое-как села. Перед глазами все плыло, в ушах глухо звенело. Окружающая обстановка превратилась в бессвязные обрывки бредовых видений.

Еще один громоподобный удар заставил ее вздрогнуть.

Корень перед ней вскинулся, затвердевая всеми своими поверхностями, и метнулся к стене купола – так быстро, что было не уследить глазом. Сунул руку в путаницу хрусталя и трубок, погружая пальцы все глубже. К руке его тут же устремились зазубренные стрелы зеленого огня, слетаясь со всей поверхности купола и проносясь по всему его телу – превращая его бронзу в громоотвод для этих инфернальных энергий.

Никс в отчаянии поняла, что теперь Корень непроницаем.

Даал рядом с ней изо всех сил пытался приподняться на локте, истощенный и дрожащий, бледный как мертвец.

Подлетевшие к ним Грейлин с Крайшем силились поставить обоих на ноги. Мир закрутился еще пуще. Алхимик что-то крикнул Грейлину, но звон в ушах у Никс заглушил его слова. Тем не менее при этом он лихорадочно указывал куда-то в сторону.

Она машинально повернула туда голову, реагируя на ужас Крайша.

Шар турубьи громко дребезжал в своей бронзовой колыбели. Металл гнулся и скрежетал так, что закладывало уши. Золотое море за хрустальными стенками бурлило и билось. Медный пол под ногами неистово содрогался.

Никс поняла, что происходит.

Ее вторжение не только провалилось, но и принесло гибель на их порог. У них больше не было четверти дня. Скорее всего, уже оставалось всего несколько мгновений…

Еще один взрыв сотряс все вокруг, звенящим эхом отдаваясь от стен.

Хрустальная паутина на внутренних поверхностях купола треснула, сверкающим каскадом осыпаясь вниз.

Никс озиралась по сторонам, широко раскрыв глаза.

«Что тут происходит?»

* * *

Грейлин подхватил Никс под мышку, чувствуя, как ее все сильней охватывает паника, как у нее перехватывает дыхание от ужаса и замешательства. Он еще крепче прижал ее к себе, словно пытаясь втиснуть в нее всю свою силу. Крайш кое-как поволок за собой Даала, безвольно обвисшего у него на руках.

На всех сыпалось стекло. Грейлин тянул их за собой к дальней стене – подальше от зеленого факела в форме Корня и дребезжащей хрустальной сферы, которая грозила вырваться из своей колыбели. Нацелился он на зияющий впереди темный зев одного из туннелей, протянувшихся вдоль медных отростков сооружения.

Еще один взрыв оглушил его, заставив низко нагнуться над Никс, чтобы защитить ее. Крайш уронил Даала, когда, оглянувшись через плечо, вытянул шею в направлении источника взрывов.

Самый первый из них, прогремевший всего лишь несколько мгновений назад, вроде разбудил Корня. На бронзе его вспыхнул изумрудный огонь – и Никс с Даалом были тут же отброшены обратно в свои тела. Однако этот взрыв сотряс и массивную хрустальную турубью, раскачав ее так, что она едва не сорвалась с креплений.

Но в данный момент ничто из этого не имело значения.

Грейлин помог Крайшу поднять Даала и вновь заставить его двигаться.

Подняв взгляд, он увидел, как еще один пушечный выстрел пробил в корпусе «Пустельги» здоровенную дыру. Горящие доски дождем посыпались сквозь теплый туман, нависший над круглым проемом купола. Еще одно подобное повреждение, и ей пришел бы конец. Глейс выиграла им столько времени, сколько смогла, охраняя вход, но от отважного корабля уже осталось одно название.

Мощные горелки плюнули огнем, и «Пустельга» скользнула вбок, задев килем по внешней поверхности купола, после чего стрелой унеслась в ледяную ночь. Корабли поменьше бросились за ней в погоню, распустив огненные хвосты. На месте «Пустельги» возник корабль в три раза больше нее, полностью перекрыв проем на макушке купола.

Халендийская боевая баржа.

Прежде чем массивный корабль окончательно запечатал вход, из-за его громады вынырнули шесть летучих шлюпок, которые устремились под купол, описывая широкие круги. За ними последовала стайка одноместных стрелокрылов. Потом боевая баржа выпалила из всех своих пушек куда-то в ночь, отбивая у «Пустельги» охоту возвращаться и громко заявляя, что отныне это место принадлежит королю и королевству.

Дарант уже успел собрать своих людей. Викас волокла за шиворот Джейса. Они спешили к тому же высокому туннелю, ведущему в медное ответвление. Все они были слишком на виду, слишком незащищены. Хотя не то чтобы у их маленького отряда оставалась хоть какая-то надежда бросить вызов вторгшимся халендийским налетчикам.

Но Грейлин рассчитывал не только на их группу.

У них были и союзники – в небе.

Рааш’ке бушевали по всему куполу – настоящая буря черных крыльев. Когда «Пустельга» подверглась нападению, немногие оставшиеся на борту корабля рааш’ке хлынули в открытый проем купола, ища убежища внутри.

Разгневанные и испуганные, огромные летучие мыши обрушились на приближающиеся корабли. Когти разрывали летучие пузыри в клочья. Взмахи могучих крыльев разламывали корпуса и опрокидывали стрелокрылы, которые кувырком падали вниз.

– Бегом! – крикнул остальным Грейлин, когда сбитые летучие суденышки посыпались им на головы.

Щепки разлетались во все стороны. Огненными шарами взрывались горелки, не выдержав столкновения с медным полом. Высоко взметнулся дым. Над головами у них, бешено вихляясь в воздухе, пронесся стрелокрыл, за которым спиралью завивались языки пламени. Когда он врезался в стену купола, вокруг него на миг завис сверкающий ореол из осколков разбитого хрусталя.

Увы, но халендийцы уже имели дело с рааш’ке и заранее подготовились. Рулевые, похоже, были совершенно невосприимчивы к коварному вою зверей, который, усиленный куполом, уже окончательно вымотал Грейлину душу. Этот гаденыш, маршал Грисс, наверняка вернулся на свою боевую баржу со знанием о защитных свойствах магнетита.

Хуже того – из открытых кормовых частей шлюпок вырывались струи пламени, обжигая крылья. Полетели ручные бомбы. Одна из них попала в подвернувшегося под нее рааш’ке, пробив у него в груди дыру, пролившуюся дождем костей и крови.

– Нет! – застонал Даал, словно почувствовав боль и ужас стаи. Душевная боль заставила его вырваться из объятий Крайша.

Прежде чем алхимик успел остановить его, Даал бросился к паре рааш’ке, которые скорчились на полу, тесно прижавшись друг к другу. Он отказался бросить их с Никс скакунов на произвол судьбы. На бегу Даал поднял взгляд, как будто сам намеревался подняться в воздух, чтобы сплотить рааш’ке для более обдуманной атаки вместо этого панического хаоса.

И эта мысль пришла в голову не только ему.

Оттолкнув Грейлина, Никс помчалась вслед за Даалом. Рыцарь бросился было за ней, но она крикнула через плечо, напоминая ему, что халендийцы представляли собой наименьшую из их проблем:

– Охраняй Шийю! Помоги Райфу!

Грейлин резко остановился, проехавшись по полу, и тут же развернулся, осознав, что в спешке совершенно забыл про эту пару. Обернувшись, он увидел Райфа, который присел на корточки возле кокона с Шийей, отказываясь покидать бронзовую женщину. Грейлин знал, что Никс совершенно права.

Ничто уже не будет иметь значения, если они потеряют Шийю. Она оставалась ключом ко всему.

Тем не менее рыцарь в отчаянии крикнул Никс:

– А ты?..

Она крикнула, не оборачиваясь:

– Я попробую позвать на помощь!

Глава 91

Никс бежала сквозь пелену дыма, вздымавшегося над пылающими обломками летучей шлюпки, вокруг которых валялись изломанные и горящие тела. На бегу отпрянув от них, она устремилась за более темной тенью Даала. Никс не понимала, как это он, настолько опустошенный, все еще держится на ногах.

Бегущий впереди Даал первым добрался до их двух скакунов. Те зашипели и попятились от него, ослепленные паникой, оглушенные взрывами. Даал низко наклонился к ним, выставив перед собой поднятые ладони. Она услышала, как он поет им – точно так же, как в свое время пел Неффе. И хотя напев исходил из него лишь тоненькой струйкой – все, что у него осталось, – ему больше и не требовалось. Излучаемые им сострадание и забота светились куда ярче любого обуздывающего напева. Вот в чем был его истинный дар.

Нифка жалобно мяукнула и выплеснула на него свой страх, отреагировав первой. Метил еще колебался, но Никс уже стояла плечом к плечу с Даалом, подстраиваясь к нему, добавляя к его усилиям смесь напева и оставшегося у нее огня.

Оба зверя достаточно успокоились, чтобы принять их приветствия и позволить погладить себя по шее. Никс продолжала напевать, давая им понять, что обоим нужно еще раз проявить храбрость.

Даал кивнул ей и засунул ногу в стремя Нифки, инстинктивно чувствуя, что нужно делать. Эти двое были все еще связаны между собой безо всякой магии. Можно было не сомневаться, что он сумеет сплотить рааш’ке, превратив их панику в целеустремленность – как для защиты, так и для нападения.

Никс взобралась на Метила, но низко пригнулась в седле, погрузив пальцы обеих рук в жар своего скакуна, и позволила своей песне засиять еще ярче, сжигая последние остатки огня Даала. Чтобы установить связь с одним-единственным рааш’ке, ей требовалось располагаться к нему как можно ближе.

Они нуждались в помощи. Даал не справился бы в одиночку.

Она закрыла глаза и обратилась к последнему оставшемуся у них союзнику – тому, кто мог бы по-настоящему успокоить и направить рааш’ке, чтобы превратить эту небольшую стаю в сильную армию. Шийя нуждалась в защите – не только на земле, но и с воздуха. И пока Даал будет вести свою войну по всему куполу, Никс предстояло стоять на страже Шийи. Для этого ей требовалась иная сила, и она обратилась с мольбой к разуму орды рааш’ке.

«Помоги нам!»

Никс ожидала, что для того, чтобы достучаться до далекого разума орды, потребуются огромные усилия. Но стоило ей воззвать к нему, как он тут же возник перед ней, словно только и ждущий ее зова.

У Никс даже перехватило в горле от его безмерности, его глубокой древности, так открыто обнажившихся перед ней. То, что возникло перед ее мысленным взором, больше не было неким холодным безмолвным присутствием. Это была черная стена гнева, вздымающаяся волна ярости и жажды мщения.

И в этот момент Никс увидела, что он тоже нуждается в ней. Расстояния были слишком велики для одного только разума орды. Ему нужно было, чтобы Никс протянулась к нему, преодолела разрыв, чтоб он мог пройти сквозь нее, как сквозь открытый канал, и достичь купола.

Его намерение наполнило Никс – не выраженное словами, но ясно сложившееся у нее в голове.

Я вижу его.

Эта темная волна нахлынула на нее и пронеслась сквозь нее, пригвоздив к седлу. Без всяких понуканий со стороны Никс ее скакун сорвался с медного пола. Его огромные крылья разгоняли дым и раздували пылающее вокруг пламя.

Задохнувшись, Никс вцепилась в мех Метила, чтобы удержаться в седле. Она попыталась петь своему скакуну, но он уже исчез, смытый в разум орды, поглощенный им. Сейчас она мчалась верхом не на одном рааш’ке, а на всех одновременно.

В стороне от нее из клубов дыма вырвался Даал, сидящий на спине у Нифки. Не зная о том, что происходит, он развернулся и ринулся в бой, кипящий под сводом купола.

Разум орды повлек Никс в другом направлении – к изгибу стены, следуя за узором зеленого огня к его источнику. Со спины Метила она увидела Корня, словно впаянного в переплетение хрусталя, покрывающего стену, – все тот же пылающий факел изумрудного пламени, такой же неприступный, как и всегда.

С другой стороны от себя, внизу, она заметила Грейлина и всех остальных, охранявших Шийю. Одна или две шлюпки, как видно, благополучно приземлились и выгрузили вооруженных воинов. Темные тени, сверкающие более яркими искрами доспехов, надвигались на ее товарищей сквозь дым – все они нацелились на кокон, как будто каким-то образом ощутили присутствие Шийи и притягивались туда, как железо к магнетиту.

Рааш’ке позади нее с новой решимостью разразились криками, когда Даал собрал их под куполом, намереваясь не позволить никаким другим захватчикам прорвать его оборону.

Но ни одна из этих битв не была ее.

Разум орды настолько наполнил ее своим стремлением к мести, что у нее крепко сжались челюсти. Метил метнулся вниз, к влипшему в стену Корню. Это существо мучило и порабощало рааш’ке на протяжении тысячелетий, вынуждало их совершать зверства, которые ранили их глубоко, до самой их сущности. Это была рана, которая никогда не заживет, оскорбление, которое ничем не загладить, муки совести, которым не будет конца. Рааш’ке никогда уже не могли вернуться к своей прежней чистоте – к тому, кем они некогда были. Корень навсегда лишил их этого, оставив открытым лишь последний и единственный путь.

Возмездие.

Пока Метил подлетал к Корню, разум орды собрал всю свою боль, ярость и вину – и вплел их в свой обуздывающий напев. Но, как и в случае со скакуном Никс, это была не одна песня, а множество – всех рааш’ке, которые когда-либо жили в Приюте, всех тех, кого терзали на протяжении тысячелетий.

И в конце концов разум орды выпустил все это в неистовом крике ярости. Заложенная в нем сила прорвалась сквозь канал, который открыла Никс, наполнив и ее, и Метила, но ни у одного из них не было никакой надежды удержать эту силу в себе.

Ее скакун взревел. Она завизжала.

Эта песня-крик вырвалась из обоих, увлекая за собой Никс, и ударила в Корня. Должно быть, он ощутил неумолимое приближение этого потока, поскольку утвердил свою бронзу и вспыхнул щитом изумрудного огня, намереваясь оставаться нерушимой скалой даже при таком мощном приливе.

Никс боялась, что ничего у них не получится, помня категоричное заявление Корня о том, что лишь Ось способна подобрать к нему ключ. Совсем недавно Никс почти преуспела в этом, нанеся удар, когда он на миг открылся, но Корень явно извлек урок из случившегося и превратил себя в бронзовую крепость вокруг своего уязвимого ядра.

Поток обрушился на него с такой силой, что хрусталь вокруг него треснул. Никс съежилась, несясь вместе с этим приливом и ожидая, что вот-вот разобьется о неприступную крепость Корня.

Но вместо этого его бронза словно взорвалась, разорванная мощью этого потока. Расплавленный металл брызнул во все стороны, расплескиваясь по полу и обнажая его ослепительное сердце.

Он стоял перед ней, пригвожденный к стене, не в силах пошевелиться.

Никс увидела ужас и замешательство на руинах его лица. Прочла вопрос, светящийся у него в глазах. Сама она была столь же ошарашена.

«Как? Как это было сделано?»

И в тот же миг разум орды дал ей ответ.

Я вижу его.

И сразу же показал ей. Каскад веков пронесся сквозь нее – бесконечный поток жестокости. Но на протяжении всех этих бесконечных лет холодное вечное око всегда смотрело в ответ на своего мучителя. Никс испытала примерно то же самое после освобождения рааш’ке, пригвожденная к месту этим древним взглядом, наблюдавшим за ней откуда-то издалека. И Корень в этом смысле не был исключением.

Пока эпохи сменяли друг друга, разум орды терпеливо выжидал, безмолвно наблюдая за всем происходящим – делая именно то, ради чего его создали древние. Выполняя свое основное предназначение – быть вечным стражем. И сосредоточил свой проницательный взор на своем заклятом враге. На протяжении прошедших тысячелетий он изучал и анализировал, раскрывая секреты по крупице за раз, что стало еще проще благодаря тому, что эти двое были тесно связаны обуздывающим напевом – каким бы испорченным тот ни был.

Никс все поняла.

Разум орды все это время наблюдал за Корнем, получая знания о нем – возможно, более обширные, чем даже у любой Оси. И за многие тысячелетия все секреты Корня были постепенно раскрыты – столь же верно, как сейчас было раскрыто его сердце.

Разум орды уже сформировал огненный кулак обуздывающего напева, намереваясь раздавить хрустальный куб своим пульсирующим золотым сиянием.

Никс бросилась вперед, выбрасывая предостережение и требование.

Нет!

Прозвучало это достаточно твердо, чтобы заставить разум орды приостановиться, но она знала, что это продлится всего мгновение. Вырвавшись вперед потока, Никс метнула перед собой клубок сияющих прядей своего напева. Она уже изучила этот куб, вызнала секрет замка. Так что на этот раз не остановилась даже на миг, зная, что подобная нерешительность уже раз предала ее.

С помощью золотого огня Никс быстро вскрыла хрустальный замок и затаила дыхание.

Куб мигнул, вспыхнул ярче – а затем потемнел.

Она ждала, надеясь и молясь.

Сияние в глазах у Корня погасло, что выглядело почти как облегчение. Остатки его тела медленно сползли по стене, увлекая за собой изумрудный огонь, смывая порчу со стен наверху. Над грудой того, что от него осталось, еще мгновение горел зеленый погребальный костер – а затем погас.

Как только это произошло, откуда-то сбоку донесся громкий хрустальный звон. Бросив взгляд в ту сторону, Никс увидела, как Шийя вываливается из кокона и падает в объятия Райфа и остальных.

«Но успели ли мы вовремя?»

Все еще сидя верхом на Метиле, Никс обернулась и увидела, как огромная сфера яростно дребезжит, готовая в любой момент сорваться. Сердце у нее сжалось. Она не знала, хватит ли у Шийи сил остановить то, что начал Корень, – и тут где-то над головой у нее вдруг раздался жуткий крик.

Никс даже пригнулась, содрогнувшись от того, что услышала в нем. Это был крик, полный безумия, силы и ярости. И она поняла, что исходит он не от рааш’ке.

Никс обернулась, когда сквозь отверстие в куполе вниз скользнула огромная тень. Черные крылья широко расправились, задевая медь с обеих сторон. Это было воплощение тьмы и ненависти. На черепе чудовища красовался стальной шлем. Зазубренные огненные разряды загоняли его вниз под купол, вырываясь из баржи над головой. Энергия била в стальной шлем, растекаясь по сотням медных игл, вбитых сквозь кость прямо в мозг, создавая ореол изумрудного огня.

Опускаясь ниже, монстр вбирал в себя и остатки зеленого огня, все еще мечущегося по внутренним стенам купола. Притянутая шлемом дурная энергия молниями неслась к нему по воздуху со всех сторон, еще больше разжигая его огонь.

Крылатый зверь взвизгнул, зависнув в воздухе. Обрамленный огнем и увенчанный враждебным нимбом.

В этом его свирепом крике разум орды обнаружил глубоко спрятанное имя и выкрикнул его в предостережение всем.

Каликс!

* * *

Райф съежился рядом с Шийей, когда чудовищная летучая мышь пронзительно взвизгнула у них над головами. Лязг стали в дыму неподалеку затих, когда сражающиеся отступили друг от друга – вероятно, все смотрели вверх.

Райф так и не поднял лица к куполу. Верхняя часть туловища Шийи лежала у него на коленях. Бронза тяжело придавила его, выжимая огонь из его пронзенного шипом бедра. Однако он держал ее, пока она содрогалась и мелко дрожала всем телом. Похоже, Шийя так и не могла полностью избавиться от мучительных ужасов кокона. Райф сжал ее руку, не ощущая тепла – только холодный металл. Глаза ее были открыты, но выглядели холодными.

Крайш присел на корточки с другой стороны от нее.

– Надо вернуть ее обратно в кокон.

Алхимик с беспокойством уставился на гигантскую хрустальную турубью. В то время как дрожь Шийи постепенно утихала, дребезжание шара лишь усиливалось. Райф ощущал дрожь в полу, в своих костях, даже в черепе. Он вполне понимал тревогу Крайша.

– Даже если б мы захотели, – сказал Райф, – она слишком тяжелая, чтобы сдвинуть ее даже вдвоем.

Крайш переключился на бой в дыму, когда тот вновь возобновился. Грейлин вместе с Викас и людьми Даранта продолжал охранять кокон. Они использовали дым и короткие перебежки, чтобы заманить халендийцев в сторону, и теперь вели ожесточенную битву у входа в ближайший туннель. Но все это не имело бы значения, если б Шийя не смогла остановить те зловещие процессы, которые привел в действие Корень.

Крайш схватил Шийю за плечи и попытался приподнять ее, но она не сдвинулась с места. Райф оттолкнул его.

– Так не делается. К даме следует относиться с почтением.

Несмотря на его легкомысленный тон, сердце так и сжалось у него в груди. Он боялся того, что должен был сделать дальше, – хотя не то чтобы это могло быть хоть чем-то для нее чревато. Если у него ничего не выйдет, это лишь подтвердит то, чего он втайне боялся: что у Шийи на самом деле нет никакой связи с ним, что как бы ему ни казалось, будто она заботится о нем, это не соответствовало действительности – просто это его желания отражались в ее бронзе.

«Если мне суждено умереть, оставь мне хотя бы эту иллюзию».

И все же Райф предпочел бы не умирать. Так что он поднял руки и положил ладони на ее обнаженную грудь: туда, где, по его представлениям, должно было находиться ее сердце – где он хотел, чтобы оно было.

Райф был далеко не столь уж силен в обуздывающем напеве, но припомнил одну мелодию, уже знакомую Шийе – в том числе и в его исполнении. Он шепотом затянул ее, едва не задыхаясь от страха, и с каждым новым словом позволял своему голосу усиливаться и крепнуть, извлекая из прошлого колыбельную своей матери и предлагая ее Шийе. Это была песня утешения и обещания любви, которая никогда не угаснет.

«Услышь меня, Шийя…»

Он делал нечто подобное полгода назад, наткнувшись на нее, сломленную и умирающую, в лесах Приоблачья. Тогда потребовалась вся сила Шан – его прабабушки – и четырех других кефра’кай, чтобы оживить Шийю. Он тоже присоединился к ним, предлагая ту малость, на которую только был способен.

«Но теперь здесь только я, Шийя…»

Его руки слабо светились, и даже несколько робких прядок выбились из пальцев, растревоженные колыбельной. Райф позволил им осесть и согреть эту самую нежную точку у нее на теле.

Тогда, в Приоблачье, он практически не знал ее. Они были едва знакомы. С тех пор они провели вместе полгода, большей частью на борту «Пустельги». Райф находил утешение в ее обществе: в тихих разговорах, в молчаливых трапезах, в прикосновениях – которые, возможно, были более значимыми для него, чем для нее. И все же Шийе, казалось, тоже было уютно и покойно с ним. Ее улыбки стали шире, прикосновения – более продолжительными. Она часто искала его первой, а не наоборот, как будто тоже нуждалась в нем.

«Но только ли во мне, Шийя? Неужели я обманывал себя?»

Райф продолжал петь, и его руки светились еще ярче, когда он вспоминал такие моменты. Он посмотрел Шийе в глаза и предложил ей в дар то единственное, что у него сейчас оставалось.

«Это просто я сам…»

Ладони у него вдруг потеплели, привлекая его взгляд. От груди Шийи тоже робко поднимались золотистые пряди, рассеиваясь в туман на концах. Они опустились ему на руки, на миг удерживая его. До Райфа донесся ее собственный напев – успокаивая, делясь тем, что она о нем думает.

«Тебя всегда достаточно…»

Ее бронза согрелась от его ладоней – и от источника силы, который он всколыхнул. Рябь, пробегавшая по ней от ее судорожных содроганий, понемногу разгладилась. Огонь вернул ее глазам лазурный блеск.

– Надо поспешить! – настаивал Крайш.

Шийя стал приподниматься – сначала неуверенно, затем более быстро. Сев, она посмотрела по сторонам: на дымную битву, на войну крыльев, на неистовство бури, заключенной в хрусталь.

А потом встала и повернулась к медному щиту – к открытому хрустальному кокону. Сделала шаг, потом другой, движимая уже не прежним внутренним принуждением, а лишь необходимостью этого момента. И все же перед самым последним шагом заколебалась. Райф прочел тревогу в легком прищуре ее глаз, в том, как сжались ее губы.

Но вовсе не страх перед мучениями сковал ее, а то самое опасение, которое совсем недавно заморозило его самого. Он ответил на это, взяв ее за руку и заверив ее:

– Тебя тоже всегда достаточно.

* * *

Даал пронесся под крылатым демоном, в криках которого сквозили ярость и безумие. Гигантская летучая мышь билась и корчилась, рассекая воздух неистовыми ударами крыльев. На черепе ее сверкнуло серебро, вспыхнув зловещим предупреждением.

Он знал, что такая узда скоро не выдержит. Зверь вырвется на свободу, став еще сильней благодаря полыханию изумрудного пожара вокруг.

Даал огляделся по сторонам. Рааш’ке уже спаслись бегством вниз, опасливо кружа над самым полом. По крайней мере, в небе купола не осталось ни единого летучего корабля, за исключением громоздкого наблюдателя над входом. Остальные шлюпки и стрелокрылы либо разбились, либо опустились на пол.

Опустив взгляд, Даал увидел, как Шийя входит в кокон и хрустальные створки закрываются за ней. Чуть в стороне, у входа в черный туннель, бушевала битва, почти потерявшаяся в дыму, но иногда высвечиваемая вспышками стали. Затаив дыхание, Даал продолжал осматриваться, пока наконец не заметил Никс, которая делала широкий разворот, низко пригнувшись в седле. Ее лицо превратилось в маску ужаса, взгляд был устремлен вверх.

Он понимал ее беспокойство. От этого зрелища у него тоже заколотилось сердце. Чудище и вправду внушало тревогу, почти вдвое превосходя размерами их скакунов, но оно было в меньшинстве. Дюжина рааш’ке все еще парила в воздухе.

Тем не менее Никс устремилась к кружащим в отдалении рааш’ке. Подняла руку и махнула ею вниз, потом еще и еще, словно пытаясь заставить их отступить от чудовища наверху. Даал никак не мог понять, почему она не использует разум орды, чтобы заставить их повиноваться.

Обеспокоенный и недоумевающий, он наклонился вперед и надавил коленом, направляя Нифку к Никс. Она заметила, как Даал ныряет к ней, и попыталась отмахнуться от него, отчаянно жестикулируя.

«Что случилось?»

И тут купол взорвался криком, который буквально пронзил ему череп. Даал хотел заткнуть уши, но ему требовались обе руки, чтобы удержаться в седле. От этого звука у него сузилось зрение, заложило уши.

Он понял, что именно слышит. Это было похоже на парализующие крики рааш’ке, но отличалось от них. Вопли чудища вызывали ужас, способный остановить сердце. Даал изо всех сил постарался подтянуть плечи к ушам – но намеченной целью был не он. Вовсе не он был тем, для нападения на кого был создан монстр, бьющийся наверху.

Это была добыча с гораздо более чувствительными ушами.

«О нет…»

Даал едва ли не в отвесном падении направил Нифку к полу. Теперь он понимал, почему Никс хотела, чтобы в воздухе никого не осталось.

Нифка под ним напряглась, выгнув шею, чтобы избежать этого крика, но тот был повсюду, отражаясь от стен и эхом доносясь со всех сторон. Издав последний сдавленный писк, она обмякла под ним.

Даал крепко вцепился в седло, понимая, что не сумеет разбудить своего скакуна – если только Нифка уже не мертва. Все еще расправив крылья, трепещущие на ветру во время их спуска, она по спирали круто нырнула к полу.

Даал напрягся, изо всех сил стараясь понять:

«Где же был разум орды во время всего этого?»

* * *

Никс участвовала в сотне сражений – и проиграла их все до единого.

С первым же криком чудища она поняла, что все обречено. Связанная с разумом орды, Никс почувствовала, как этот вопль безумия прорвался сквозь древность, которую она несла в себе. И разбил разум орды вдребезги. Хрупкий после освобождения и ослабленный своей атакой на Корня, тот остался крайне уязвимым. А может, и без того не выдержал бы столь яростного натиска.

Эта сила, казалось, была создана специально для данной цели – пылающее копье, заточенное и подпитываемое лишь для того, чтобы уничтожить разум орды.

Еще раз глянув вверх, Никс вдруг осознала, что это чудище – Каликс – вовсе не рааш’ке. По высоким ушам, гладкому меху и длинному хвосту она поняла, что видит перед собой. Миррскую летучую мышь, только чудовищных размеров.

Еще более ужасающим было то, что Никс узнала и этот стальной шлем, и торчащие из него медные иглы, вспомнив двух своих братьев, в таких же шлемах и подвергаемых таким же мучениям – столь же порабощенных и готовых слепо выполнить любой приказ своего хозяина.

Она подняла взгляд еще выше. Зазубренные молнии, бьющие в сталь и медь, исходили от боевой баржи халендийцев. Тот, кто управлял этим оружием, прятался там, наверху, хотя Никс была готова поспорить, что это был не его создатель. Крылатый монстр наверняка был детищем Ифлеленов – извращенного ума Исповедника Врита. Она ничуть в этом не сомневалась. Перед тем как их группа покинула Венец, Врит все еще находился в Азантийи – где, несомненно, и остался. Коварный ублюдок никогда не покинул бы свою крепость и не рискнул отправиться в Пустоши.

Так что послал кого-то другого выполнить его приказ.

Отправив с ним оружие.

Призванное помешать ей.

Отраву для ее сада.

Никс поняла все это еще до того, как умолк первый крик Каликс – а после этого началась битва за то, чтобы не позволить разуму орды рааш’ке окончательно рассеяться в пространстве. Тот раскололся на сотни разрозненных частей. Она всеми силами старалась собрать их вместе своим обуздывающим напевом – стать их маяком в этом безумии.

Ей удалось удержать лишь малую толику, самое большее пятую часть. Никс проиграла сотни таких сражений, бессильно наблюдая, как память и разум растворяются прямо у нее на глазах. Или, что еще хуже, как их охватывает огненное безумие, привнесенное ядом атаки. Пламя этих отравленных обрывков перекидывалось на другие, выжигая целые участки, оставляя бессловесный мрак или пустой диссонирующий тон на своем пути.

Никс пыталась спасти все, что могла, но с каждым воплем огромной летучей мыши теряла все больше.

К несчастью, ей приходилось защищать не только разум орды.

С первым своим сводящим с ума криком Каликс разорвала связи рааш’ке внутри купола с разумом орды, пытающимся защитить их. Но Никс знала, что это ненадолго. Опасаясь худшего, она хотела, чтобы они укрылись в каком-нибудь безопасном месте, прежде чем их разум тоже подвергнется нападению.

Оглядевшись по сторонам, Никс поняла, что и здесь потерпела неудачу. Рааш’ке падали по всему куполу, дико раскачиваясь на кончиках крыльев и сминаясь при жестких падениях.

Метил под ней держался из последних сил, пока что поддерживаемый щитом обуздывающего напева. Она заметила, как Даал потерял Нифку – видела, как та падает вместе с ним к полу, бессильно вращаясь в воздухе. Никс рискнула всем, только чтобы спасти его, побудив своего скакуна нырнуть следом, чтобы попытаться подхватить Даала со спины Нифки.

Но безумные крики были не единственным оружием Каликс.

Налетевшая тень была единственным предупреждением. Каликс бросилась на единственную угрозу, все еще витавшую в воздухе. Никс инстинктивно отреагировала, резко повернув Метила движением колена. Но опять потерпела неудачу.

Когти чудища зацепили взметнувшееся вверх крыло ее скакуна и глубоко вонзились ему в бок, разрывая кожу и ломая кости. Вылетев из седла, Никс закувыркалась в воздухе. В поле зрения замелькали обрывки окружающей обстановки: простор затянутого дымом пола, осколки хрусталя, изгиб содрогающейся бронзы… Она заметила, как Метил кубарем падает вниз, разбрызгивая кровь. А через миг перед глазами у нее сверкнула выпуклая поверхность хрусталя, затянутого в мистическую бронзу.

«Нет, нет, нет…»

Ударившись о бок шара турубьи, Никс заскользила на животе вниз – судорожно цепляясь пальцами, но не находя опоры. Соскальзывая с края сферы, она мельком увидела налетающую на нее одну из бронзовых растяжек, удерживающих огромный шар, Никс выбросила перед собой руки, пытаясь ухватиться за нее.

И проиграла и эту битву тоже.

Свалившись в шахту под сферой, она полетела куда-то в бесконечную тьму.

Глава 92

Канте очнулся, на миг ослепленный ярким светом и отплевываясь от брызг ледяной воды. Что-то едкое опять обожгло ему ноздри. Он закашлялся и помотал головой, с трудом расставаясь с утешительным забвением темноты.

Громкие громовые раскаты, следовавшие один за другим, гулко отзывались в груди.

– Поднимите его, – потребовал резкий голос. – Он уже достаточно долго проспал.

Еще один окат холодной водой окончательно встряхнул его. Он сидел на досках корабельной палубы – судя по всему, «Гиперия». Канте заморгал, возвращая свою память и зрение в фокус. Растущая боль обострила его чувства, но он никак не мог избавиться от тумана в голове. Язык казался толстым и неповоротливым.

– Сколько макового молочка ты ему дал?

– Ты хотел, чтобы он был способен двигаться, принц мой. Вообще-то я просто нанес замораживающий бальзам, чтобы не пришлось использовать более сильное зелье. Голова у него скоро должна проясниться.

– Лучше бы так… У нас есть лишь короткая передышка, прежде чем мы нападем на Кисалимри.

Канте заморгал, и перед ним четко проявилось лицо брата.

«Я-то думал, что мне все это просто приснилось…»

Он посмотрел за плечо Микейна. Небо было сплошь затянуто дымом. Языки пламени висели в воздухе, как фонари, отмечая пылающие обломки боевых кораблей всех типов и размеров. Один из них падал совсем неподалеку, оставляя за собой шлейф пламени – двигаясь медленно, словно для того, чтобы показать огненное разрушение во всей его красе. Сразу перед тем, как он пропал из виду, Канте углядел развевающийся на нем клашанский флаг.

«Я все еще сплю и вижу сон?»

По мере того как он приходил в себя, громовые раскаты становились все громче, упруго отдаваясь в груди. Пушечная пальба. И близко. Канте перевел взгляд в сторону и увидел раскинувшийся вдалеке Вечный город Кисалимри, поднимающийся над заливом Благословенных. Там все еще бороздил небеса оборонительный кордон клашанских кораблей, горелки которых сверкали сквозь дым – густо, как рой огненных стрел.

Совсем рядом проплыли два халендийских линейных корабля, один чуть дальше другого, похожие на мрачных близнецов.

Его собственный брат-близнец склонился к его лицу.

– Вставай, – приказал Микейн, больно шлепнув его по щеке. – Ты уже достаточно очухался.

Чьи-то руки вздернули его на ноги. Кто-то схватил его за левую руку, вызвав вспышку боли. Он отдернулся и уставился на нее – только вот руки там не было.

Или, по крайней мере, половины ее.

Канте опять отпрянул, но уже не от боли, а от невероятности происходящего. Ему казалось, что его конечность все еще цела. Болела она так, словно по-прежнему оставалась на месте. Шок окончательно пробудил его. Воспоминания повалились друг на друга – поначалу в полном беспорядке, а затем сложились в некое подобие смысла.

Похищение, поединок, жестокое завершение его…

Культя, оставшаяся от отсеченной чуть ниже локтя руки, была обожжена. Она распухла и почернела, на плече красовался синяк. Из нее по-прежнему медленно сочилась кровь, капая на палубу.

Канте еще на шаг отступил, наткнувшись на необъятную тушу капитана Торина. Вирлианский рыцарь схватил его за здоровую руку и сильно сжал. Склонившись к уху Канте, он прошептал ему с усталой печалью:

– Выше нос, принц мой! Скоро все закончится. Ты не проснешься, когда он получит другую твою руку. Клянусь тебе в этом. Некоторый избыток макового молочка, и ты обретешь покой.

Вложив в онемевшие пальцы Канте секиру с длинной рукоятью, Торин повел его вперед, все в тот же круг гвардейцев с багровыми лицами, и напоследок сжал ему руку, закрепляя это обещание освобождения.

Микейн протолкался сквозь своих охранников напротив них. Прикинул в руке такую же секиру и поднял ее повыше.

– Вполне уместно, что наш второй поединок должен состояться именно с таким оружием. С тем, что украл мое лицо из-за трусливого поступка. Давайте-ка посмотрим, чем закончится честный бой.

С кружащейся головой, путающимися мыслями и пульсирующей болью в отсутствующей руке, Канте передразнил его:

– Честный? Вот этот? И кто же теперь трус?

Микейн указал секирой на залив.

– Мы отбываем в Кисалимри со следующим ударом колокола. Я хочу посмотреть, как наш Молот упадет и сокрушит город. Полюбоваться, как он горит, как горели наши острова Щита. А вслед за этим мы сбросим еще два Котла, чтобы окончательно стереть его с лица земли.

Канте посмотрел за окружающую его стену из малиновых лиц и сверкающего серебра. Беломраморные башни Кисалимри вдалеке ярко сияли сквозь дым, достаточно отчетливо, чтобы различить более темную завесу, затеняющую самые высокие шпили – императорского дворца.

Он нахмурился, представив себе Аалийю и Рами.

«Успел ли какой-нибудь халендийский корабль прорваться сквозь эту блокаду?»

Он также отметил, что Микейн упомянул только о двух Котлах. Канте знал из донесений, что у королевских войск их оставалось три. Клашанский корабль «Крыло сокола», как видно, уничтожил один из них. Тем не менее два только что виденных халендийских корабля все-таки преодолели Тайтинскую чащобу и достигли залива Благословенных, открыв дорогу «Гиперию».

До его похищения Аалийя была уверена в шансах клашанцев удержать врага на подступах к лесу. Канте посмотрел на завитки дыма над дворцовыми башнями, на корабли над заливом Благословенных.

«Что-то пошло не так – только вот что?»

Микейн указал своей секирой на Канте.

– В следующий раз, когда мы разбудим тебя, ты сможешь увидеть разрушения, которые мы причинили, и узнать цену измены. – Микейн опустил бровь. – И тогда мы сыграем еще разок.

Сбоку от него громоздился Торин, лицо его было мрачным и угрюмым.

Канте поднял секиру, но та выскользнула у него из рук и со звоном упала на палубу. Микейн рассмеялся, как будто в жизни не видел ничего уморительней.

Больше никто не последовал его примеру.

Еще один вирлианский рыцарь с багровым лицом вышел из строя и подобрал секиру. А потом подался к Канте – оставалось надеяться, чтобы предложить другой путь к быстрой смерти. Всегда хорошо иметь хоть какой-то выбор.

– По-моему, ты уже вполне оправился, – проворчал незнакомец.

Канте нахмурился.

– Так что будь готов бежать.

Пока Канте в замешательстве смотрел на него, лицо мужчины расплавилось, обретая новые черты. Все еще выкрашенные в красный цвет, но знакомые.

«Тихан…»

Спящий из Мальгарда с поразительной прытью сорвался с места. Одна его рука, вмиг превратившись в когтистую лапу, разорвала кому-то горло. Пальцы другой вытянулись в длинный кинжал, который воткнулся в чей-то глаз. Тихан протанцевал через кольцо рыцарей, неся смерть быстрее, чем можно было уследить глазом.

Канте, спотыкаясь, поспешно заковылял прочь от места побоища.

Кто-то из Сребростражей ткнул Тихана мечом – только лишь для того, чтобы его клинок соскользнул с металла. Бронзовые пальцы перехватили его, переломили пополам и вонзили отломанный конец в изумленно разинутый рот противника.

Но все-таки даже у бронзы есть свои пределы.

Кто-то швырнул ручную бомбу, которая оглушительно взорвалась на груди у Тихана, далеко отбросив его в языках пламени. Вперед выбежали еще двое рыцарей, замахиваясь бомбами.

Канте шагнул было к ним – но только для того, чтобы чья-то рука схватила его за здоровое плечо и развернула к себе. К нему подступила закутанная в черное фигура, поднося к губам длинную трубку. Хотя лицо у нее было прикрыто, он сразу понял, кто это.

«Касста…»

Она дважды резко дунула в трубку. Люди с ручными бомбами сделали еще два шага, затем упали. Одна из бомб взорвалась, высоко подбросив их уже бесчувственные тела.

Касста подтолкнула Канте к открытому дверному проему. Тихан успел подняться на ноги и, когда они почти добрались до цели, уже присоединился к ним.

Канте обернулся, оглядывая палубу. Торин ретировался на середину корабля, увлекая за собой Микейна. Встретившись взглядом с предводителем Сребростражи, Канте кивнул ему – как в знак благодарности, так и подтверждая, что это еще не конец. Капитан наклонил подбородок в знак признания того и другого.

Касста протащила Канте через дверной проем и вниз по крутым ступеням. Тихан обогнал их, насупленно глянув на нее.

– Что ты здесь делаешь? Ты ведь должна быть внизу, вместе с остальными!

Ответ ее прозвучал совершенно спокойно, как будто они просто прогуливались:

– Я же рисийка, так что давно поняла, что иногда бывает полезно оказаться там, где меня не ждут.

Тихан потер обожженную вмятину на своем нагруднике.

– Это мудрость, которую я вполне могу оценить.

* * *

Фрелль держал в руке миниатюрную версию «букашки». Похожий на жука механизм был размером с его кулак. Три сестры-рисийки несли такие же – хотя они уже и скрылись из виду, направившись к противоположным точкам массивного барабана. Фрелль лишь разинул рот при виде невероятных габаритов Молота Мадисса. Изготовленный из железного дерева и обитый сталью, тот вздымался на высоту семи этажей, а в ширину был лишь вдвое меньше.

Пока Фрелль работал, ладони у него покрылись скользким потом.

Пристроившись на узеньких, вроде строительных лесов, мостках на середине высоты Молота, он приложил ладонь к боку гигантского цилиндра, представляя себе упрятанную внутри него адскую черную алхимию, секреты которой тщательно охранялись горсткой Исповедников в глубоких подземельях Цитадели. Все, что знал Фрелль, – это что методы возгонки ингредиентов взрывчатой смеси были почерпнуты в древних фолиантах, датируемых Забытым веком.

Он терпеть не мог, когда знания использовались в темных целях, но тем не менее любопытство так и теребило его изнутри. Хотя, конечно, это не помешало бы ему уничтожить Молот со всеми его секретами.

Сверившись с путеводом, которым снабдил его Тихан, Фрелль приложил маленького стального жука к стенке гигантской бочки и нажал кнопку у него на спинке. Из брюшка механического насекомого тут же выскочили шесть маленьких железных ножек, крепко прижавшись к стали. Из кончиков их выдавились какие-то едкие алхимические вещества, расплавляя металл и позволяя шарнирным ножкам надежно закрепиться в железном дереве, покрытом стальной обшивкой.

Фрелль отступил в сторону.

Маленькие крылышки на спинке жука раскрылись, обнажив хрустальную сердцевину, в которой клубилась смесь масла – такого черного, что оно выглядело как щепотка пустоты между звездами, и серебра – настолько яркого, что на него было больно смотреть. С каждым оборотом этой смеси черный цвет становился все гуще, а серебристый тускнел. Тихан сказал ему, что когда она станет совершенно черной, то взорвется с силой дюжины пушек. Этот жук и три других – каким-то таинственным образом координируясь между собой – одновременно произведут взрыв достаточной силы, чтобы воспламенить Молот.

Фрелль подался ближе, пытаясь понять суть этого та’винского изобретения – еще одного образца технического искусства из прошлого Тихана, из Забытого века. А потом уставился на гигантский барабан, припомнив, что Молот Мадисса уходит своими корнями в ту же эпоху.

«Почему история сохраняет лишь то, что было наиболее разрушительным?»

– Ты! – гаркнул голос у него за спиной. – Кто ты такой и что ты здесь делаешь?

Вздрогнув, Фрелль резко обернулся. Предполагалось, что рисийки уже очистили этот трюм. Какой-то член экипажа «Гиперия» – судя по его заляпанному маслом фартуку и пепельному лицу, матрос-чернорабочий – выступил вперед с огромным железным гаечным ключом в руке: инструментом, предназначенным для закручивания больших болтов такелажа летучих пузырей.

Фрелль выпрямился:

– Корабельный алхимик второго разряда. Завершаю заключительную проверку. А что?

– А, ну тогда всё в порядке.

Фрелль кивнул, ожидая, пока мужчина пройдет мимо.

Тот высоко задрал нос.

– Слышал, что полколокола назад отчекрыжили руку этому принцу-предателю…

Фрелль вздрогнул:

– Что?!

– Ты еще не слышал? – Работяга изобразил пантомиму с гаечным ключом, наигранно ударив себя по левой руке. – А потом прижгли ее дочерна. Так ему и надо, вот что я тебе скажу!

Фрелль испуганно уставился вверх, делая шаг вперед:

– Он все еще жив?

Его собеседник пожал плечами, а затем наклонился вбок, глядя куда-то мимо Фрелля.

– Надо же, а это еще что?

Все еще беспокоясь за Канте, Фрелль шагнул вперед, чтобы преградить путь растущему любопытству матроса. Он уже слышал шорох мягких сандалий по дереву – это возвращались рисийки. Фрелль оттолкнул мужчину с ключом назад, опасаясь, что остальные убьют этого простого, ни в чем не повинного человека, – хотя не то чтобы тот непонятно не погибнет, если они добьются здесь успеха, причем вместе со многими другими. И все же, наверное, это помогло бы смягчить чувство вины Фрелля, если б он помог этому человеку пожить еще немного.

– Это черная алхимия, – зловеще предупредил Фрелль. – Тебя не должно здесь быть. Вот почему трюм пуст.

– Понял… – Работяга обеспокоенно огляделся. – Тогда я лучше пойду.

Фрелль повел его прочь, обратно к темному дверному проему. Когда три сестры вернулись, мужчина уже исчез.

– С кем это ты разговаривал? – спросила одна из них.

– Ни с кем, – промямлил Фрелль. – Просто наладил отсюда какого-то парня, пока он не подошел ближе.

Рисийка с подозрением глянула на него, направляясь к двери, но другая махнула ей, призывая поспешить, когда сверху донесся звон корабельного колокола.

– Тихан уже наверняка возвращается на «букашку». Нельзя терять времени.

Вторая сестра неохотно кивнула.

Они отправились на свой корабль. Фрелль оглядел мостки, в несколько уровней опоясывающие Молот до самого корабельного днища.

– Вам удалось заклинить эти люки? – спросил он.

Одна из сестер бросила на него укоризненный взгляд – за то, что он усомнился в их компетентности.

Фрелль поднял взгляд выше, представляя себе многие сотни людей, которые сделали этот летучий город своим домом. И все же он понимал необходимость.

«Лучше пусть погибнут эти сотни, чем тысячи, если эта бомба рухнет на Кисалимри».

Они поспешили покинуть обширный трюм и спуститься в безлюдное междудонное пространство. Заслышав их приближение, откуда-то вынырнула Сёкл. Отбросив покрышку фонаря, она провела их по последнему отрезку пути к небольшому отверстию, прорезанному в корпусе кольцом зазубренных зубов «букашки». Его острые края выступали в трюм – как и суставчатые ножки, которые крепили корабль к днищу «Гиперия».

– Залезайте уже! – прошипела Сёкл, реагируя на топот сапог с другой стороны.

Пригнувшись, Фрелль протиснулся в дыру размером с крышку винной бочки. Край его мантии зацепился за один из этих острых зубов. Представив, как они кружатся, прорезая эту дыру, он рывком высвободился.

Сестры пробрались внутрь с гораздо большим изяществом и сноровкой. Сёкл поприветствовала остальных, подошедших снаружи.

– Давайте побыстрей!

– Помоги нам затащить его внутрь, – попросил Тихан.

В отверстие просунулись голова и туловище Канте. Лицо его было искажено от боли, его лихорадило, темные волосы прилипли к бледной коже. Сестры помогли ему – как и Касста, которая забралась следом за ним. Тихан и Сёкл пролезли следом и сразу же перебрались на передние сиденья. Одна из сестер закрыла дыру дверью на петлях.

– Всем приготовиться! – крикнула назад Сёкл.

За окном рубки мимо носа «Гиперия» пролетел еще один пылающий корабль.

Канте застонал, когда его пристегнули ремнями к одному из кресел. Фрелль поморщился при виде ужасной раны, покрытой волдырями, почерневшей и сочащейся кровью. Тот работяга не ошибся насчет жестокого ущерба, нанесенного принцу.

Канте смутно заметил внимание Фрелля.

– Похоже, мы с братом полны решимости нарезать друг друга на куски… – Он бессильно откинул голову на спинку сиденья. – Я забрал у него лицо, а он взял мою руку. Пока не уверен, кому досталось больше.

И тут они стартовали.

Железные лапы «букашки» втянулись внутрь, и крошечное суденышко отвалилось от нижней части корпуса «Гиперия». Мгновение спустя вспыхнула горелка, и они отлетели от гигантского корабля. Сёкл направила их в сторону северной части Тайтинской чащобы. Путь к Кисалимри оставался слишком опасным: его охраняли два халендийских военных корабля, а дальше – клашанское оцепление.

Они мчались так быстро, как только позволяло их маленькое суденышко.

– Уведи нас как можно дальше, – предупредил Тихан. – Никто еще не был свидетелем силы Молота Мадисса такого размера. Когда «Гиперий» взорвется, нам лучше находиться где-нибудь как можно дальше от него.

Канте поднял голову, и глаза у него сузились от замешательства и тревоги.

– Что?.. Корабль сейчас взорвется?

Фрелль объяснил:

– Мы подожгли фитиль на Молоте и заперли его в трюме.

– Что?! – Канте повернулся, глядя в крошечное окошко в задней части кораблика. – Но мой брат…

Фрелль увидел, как лицо его исказила боль. Даже после всего случившегося принц все никак не мог расстаться со своими иллюзиями в отношении Микейна – с надеждой на какое-то будущее искупление, когда совершенные ошибки будут чистосердечно признаны, а братья вновь станут братьями.

– Сочувствую, – сказал Фрелль. – Но либо он… либо мы потеряем бо́льшую часть Кисалимри.

* * *

Микейн метался по широкой палубе, не обращая внимания на семь тел своих Сребростражей, разорванных каким-то демоном или колдовством, связанными с его братом. Ужас все еще пронзал его, что лишь приводило принца в еще большую ярость.

Торин расхаживал рядом с ним, пока он обходил место побоища.

Среди тел стоял верховный военачальник Реддак. Его вытащили из рулевой рубки «Гиперия», и он пришел посмотреть, правда ли то, что ему сказали.

– Куда они делись? – бросил он своему заместителю.

– Мы всё еще ведем поиски, – решительно ответил мастер Кетилл. – Хотя кто-то заметил странный корабль, удаляющийся от нашего правого борта. Он исчез в дыму. Это вполне могли быть они.

Микейн придвинулся ближе:

– Тогда надо догнать их!

Реддак проигнорировал его, отгородившись плечом и продолжая обращаться к своему заместителю:

– Не важно, мастер Кетилл. Мы сохраняем прежний курс. Передай на «Возмездие» и «Призрак», чтобы прибавили ходу. Скоро мы прорвем клашанское оцепление и взыщем возмездие на их берегах. – Он двинулся прочь. – А потом отправимся домой.

Микейн погнался за ним, стряхнув удерживающую его руку Торина.

– Предоставь мне корабль, и я отправлюсь в погоню за своим братом!

– Дурацкая затея, – проворчал Реддак. – Мы даже не знаем, находится ли принц Канте на борту этого неизвестного корабля. И даже если это так, то теперь их уже ищи-свищи. Я позволил тебе твою мелкую злобную забаву, но не более того. Нам нужно закончить битву.

Микейн сжал кулаки, готовый доказывать свою правоту. Но прежде чем он успел это сделать, к ним подбежали трое матросов с дикими глазами и раскрасневшимися лицами.

– Что такое? – резко спросил мастер Кетилл.

От паники все заикались, пока один из них не обрел голос.

– Один рабочий, сир… Показал кое-что оружейной бригаде… Какая-то странная алхимия приделана к Молоту! Четыре штуки, все светящиеся и мерзкие.

Мастер Кетилл повернулся к Реддаку:

– Диверсия?

– Это предназначено, чтобы взорвать Молот, – заявил другой матрос. – Так говорит ведущий оружейник. Их ни снять, ни разбить. Иначе все сразу же взорвется.

Третий отчаянно закивал.

– И двери отсека заклинены! Чтобы запереть Молот в ловушку вместе с нами. Бригадир приказал принести туда топоры.

Микейн отпрянул назад, наткнувшись на Торина.

Не колеблясь, Реддак повернулся к своему заместителю.

– Мастер Кетилл, в рулевую рубку! Задействуй все горелки до единой. Отправь нас прямо наверх.

– В каком это…

Реддак подтолкнул одного из матросов.

– Отведи меня туда. – Он указал на двух других. – Соберите всех, у кого есть топоры, и бегом за нами.

Торин оттащил Микейна назад.

– Надо срочно найти тот корабль!

Принц уставился на палубу, представляя, как тот демон подменяет одного из его Сребростражей и убивает остальных вокруг себя. Ощутив истину, он высказал ее, пробормотав:

– У нас уже нет времени.

* * *

Канте обвис на ремнях, прижав подбородок к груди. Его левую руку – и то, что там было, и то, чего не было, – пронзали острия боли. Очевидно, действие макового молочка и обезболивающего бальзама уже начало выдыхаться.

Их маленький кораблик достиг северного побережья залива и теперь летел над самыми верхушками деревьев Тайтинской чащобы.

Фрелль пошевелился на своем сиденье.

– С «Гиперием» что-то происходит!

Канте повернулся к дугообразному кормовому окну.

Дым скрывал бо́льшую часть вида на воду, но «Гиперий» сверкал во мраке, как яркое солнце в его пелене, – и это солнце неуклонно поднималось.

Десятки его массивных горелок бушевали, создавая под ним огненный шторм и поднимая его вверх. Дым рассеялся настолько, что королевский флагман показался во всей своей величественной красе, демонстрируя три огромных летучих пузыря, облаком нависших над громоздким, но обтекаемым корпусом, блеск пушек и баллист. Скульптурный жеребец на носу встал на дыбы и широко раскинул крылья, словно пытаясь поскорей вырваться из этих вод.

Ни один из остальных халендийских кораблей не последовал за своим флагманом, оставаясь на прежней высоте над заливом. Какое-то движение привлекло внимание Канте обратно к «Гиперию» – к его днищу.

– По-моему, они открыли двери отсека, – сказал Фрелль.

Это предположение подтвердилось, когда массивный флагманский корабль изверг из своего чрева огромный барабан. Пламя горелок «Гиперия» отразилось от его стальных боков, освещая его падение с огромной высоты. Железный бак крутился и кувыркался в воздухе.

Тихан крикнул спереди, тоже это заметив:

– Кто-то там оказался более сообразительным, чем я думал!

Бак ударился о воду залива, подняв огромную волну. Далеко наверху «Гиперий» продолжал подниматься. Канте зажмурился, ожидая взрыва Молота. Но корона из вспененной воды обрушилась, растекаясь по сторонам, и море быстро затянуло темную воронку, оставленную упавшим в залив цилиндром.

Фрелль нахмурился:

– Неужели они смогли обезвредить его после того, как…

И тут залив Благословенных засветился, словно яркий фонарь, – так ярко, что защипало глаза. Вода на месте падения Молота встала дыбом, как будто из глубины поднимался какой-то огромный морской зверь. Последовавший за этим взрыв был громом гнева всех богов до единого, слившимся в один могучий раскат. Сияние вспыхнуло еще ярче по мере того, как залив стал осушаться во всех направлениях, пустея в центре – вплоть до камней и песка морского дна. Мощный прилив хлынул оттуда наружу, превратившись в огромную волну, которая становилась все выше и выше – выше скал, выше деревьев, выше высоты полета их крошечного кораблика.

Увидев, что происходит, Сёкл резко задрала нос суденышка, балансируя на пламени горелки.

– Держитесь как следует!

Она выстрелила ими вверх в тот самый момент, когда стремительно накатила взрывная волна. Корабль получил сильный удар, как будто его пнули те же самые грозные боги, и беспорядочно закрутился в воздухе.

Происходящее по сторонам Канте видел лишь отрывочно.

По лесу внизу прокатилась огромная морская волна, с корнями вырывая деревья, ломая стволы и толкая перед собой ощеренную пену из древесины и камней.

Их кораблик снова крутнулся, показывая, как Каменные Боги срываются со своих пьедесталов, опрокидываются и тонут в море.

На следующем витке Канте увидел, как огромный халендийский линейный корабль получил удар в корму и врезался в своего близнеца перед ним. Носовая часть его смялась в лепешку, железные тросы полопались, в небо взметнулись обрывки летучего пузыря. Падая, он зацепился за гребень проносящейся под ним волны и был сорван с неба силой воды.

Другой корабль угодил в переднюю часть волны и некоторое время катился по ее склону к Кисалимри, а затем опрокинулся набок, и его бешено закрутило с борта на борт вокруг лоскутьев лопнувшего летучего пузыря.

Клашанские корабли впереди удирали с пути этого неистового прилива, получив достаточное предупреждение и подброшенные взрывной волной выше в небо.

Еще один оборот, и Канте мельком увидел высоко наверху «Гиперий», все еще раскачивающийся после взрыва под ним. Взрывная волна достала его уже на излете, и теперь он скользил к северу, направляясь в Халендию.

Новый взрыв сотряс кувыркающуюся «букашку» и озарил небеса. Последний оборот показал его источник. Подхваченный волной линейный корабль врезался в причалы, и, очевидно, от удара сработал Котел у него на борту. Огонь, камни и целые участки пирса с все еще привязанными к ним лодками взлетели высоко в небо – а затем остальная часть волны смыла все это на берег. Волна накатила на город, но была остановлена первой высокой стеной. Разбившись о нее, она отхлынула назад.

Сёкл наконец-то обрела власть над своим маленьким корабликом, выровняв их полет, и сделала круг, чтобы оценить последствия нашествия огромной массы воды.

Залив еще несколько раз качнуло взад-вперед, пока Сёкл направляла их к Кисалимри, пролетая над многочисленными обломками.

Канте пришел в отчаяние из-за потерянных жизней, но он понимал, что если б Молот обрушился на Вечный город, разрушения были бы в тысячу раз сильнее. Пусть даже вода в заливе и оказалась смертельно опасной, она еще и помогла притушить силу взрыва.

Хоть какое-то благо.

«Я приму даже это».

* * *

Аалийя стояла у окна стратегического зала Кровавой башни.

Этой ночью шпиль полностью оправдал свое название.

Пережив нападение Мариша – предательство, которое все еще ранило ее, – она собрала все силы, какие только могла. Поскольку империя все еще находилась под угрозой, у нее не было времени оплакивать своего брата Джубайра. Она похоронит его вместе с плащом их отца. Это было все, что Аалийя смогла решить этой ночью.

Она потеряла своих командующих воздушными и наземными силами, известных как Крыло и Щит, – еще двоих мужчин ей предстояло оплакивать. Единственным светлым пятном на фоне всех этих бедствий было то, что Парус Гаррин выжил. Этой долгой ночью он стал ее твердой опорой. Вместе с Тазаром, Ллирой, Рами и всеми остальными, кто был готов помочь ей советом. Аалийя прислушивалась ко всем без исключения, зная, что они смогут выжить, только действуя сообща.

Чуть раньше этой ночью их силам удалось уничтожить один из халендийских линейных кораблей, но предательство Мариша и то, что он склонил часть Крыла на свою сторону, ослабило их оборону. Рубеж Тайтинской чащобы прорвали еще три халендийских корабля, ведомые флагманом королевства.

И все же, полная решимости бороться, Аалийя основала перед городом прочную линию обороны.

А затем произошло нечто – одновременно и чудесное, и трагическое.

Она посмотрела вниз, на руины самого нижнего яруса города. Залив все еще раскачивался, даже сейчас омывая окраины, но худшее было уже позади.

Как раз из этого окна Аалийя наблюдала, как огромная бомба упала в залив. Она не понимала, почему «Гиперий» разрядил свое оружие подобным образом.

«Произошла какая-то накладка? Боги решили вмешаться в самый последний момент?»

После этого флагманский корабль халендийцев позорно бежал, даже не воспользовавшись плодами оставленных опустошений. У причалов на берегу залива взорвался Котел еще одного линейного корабля. И все же, каким бы разрушительным ни был этот взрыв, мощная волна с моря нанесла гораздо более смертоносный удар. Взрыв Котла лишь немного потревожил то, что уже было разрушено.

Аалийя уставилась вниз, на обломки. Попыталась найти в себе ярость, но чувствовала одну лишь печаль.

«Гнев придет позже».

Она закрыла глаза, понимая, что скоро не сможет его сдерживать. Глубоко вздохнула и перевела взгляд дальше, на залив. Половина, если не больше, Каменных Богов была опрокинута или разбита. Аалийя заметила поднятую руку одного из них, криво высунутую из воды, как будто он тонул и молил о помощи.

Поморщившись, она переключила свое внимание на север, на город Экс’Ор. Волна поднялась на высоту ограничивающих его с моря утесов и даже захлестнула их, но не очень сильно. Фонари все еще светили с этих высот, вселяя некоторую надежду на выживших. Еще до того, как первая волна полностью отступила, Аалийя успела отправить туда почтовых ворон.

Какая-то суматоха вновь привлекла ее внимание к залу. После долгой ночи тот пребывал в полнейшем беспорядке. Парус Гаррин стоял, опершись о стол и низко опустив голову. Тазар держался в стороне, давая ей возможность побыть одной – достаточно уважая ее, чтобы не вмешиваться. Все остальные перешептывались, сбившись в кучки и все еще переживая произошедшее.

В зал ворвался Рами в сопровождении Ллиры. Глаза у него ярко блестели, и он тяжело дышал – причем не только из-за быстрого подъема.

– Известие от паладинов, с воздушного причала дворца!

Аалийя крепко сжала кулачки, не оставляя надежды.

– Принц Канте и Оракл… Они только что прибыли.

Она перевела дыхание и улыбнулась, хотя улыбка вышла натянутой. А потом опять посмотрела в окно, гадая, есть ли у этих двоих объяснение тому, что там произошло.

Аалийя почувствовала облегчение, что оба в безопасности, но это была не та надежда, которая была ближе всего к ее сердцу.

С другой стороны зала послышались шаги – неуверенные и нерешительные, словно кто-то сомневался, стоит ли переступать порог.

Она обернулась и увидела чааена Граша, который стоял в дверном проеме, ведущем в гнездо почтовых ворон над ними. Плечи его балахона были испачканы птичьим пометом. В руке он держал только что полученное послание, крепко прижимая его к груди.

Чааен прочел вопрос, так и горевший на лице Аалийи.

– От настоятельницы Шайр, – подтвердил он.

– Значит, она жива! – Аалийя молитвенно сжала руки. – А что с моим отцом?

Граш опустил взгляд.

– Его переносили из купален в павильон… когда… когда…

Чааен поднял лицо. Его слезы завершили то, что он собирался сказать.

Аалийя отвернулась и отошла к окну, расставшись со своей последней надеждой.

Часть XIX