В 1988 году, когда сын Дан пошел в школу, жена Горенштейна Инна поступила на работу и материально семье стало легче.
Начиная с 1990 года все стало еще лучше – больше стали гонорары, в том числе и за сценарии, а за «Тамерлана» для итальянского проекта Али Хамраева Горенштейн получил в 1990 году аж 50 000 долларов, хотя фильм, к сожалению, не запустился.
Далее были авансы на сценарии «Унгерна» для Ларса фон Триера и для фильма о Марке Шагале, который должен был снимать Александр Зельдович. Оба сценария были написаны, но картины по разным причинам не возникли.
В 1992 году распалась семья Горенштейна, и с того момента жил один.
В 1995-м киностудия «Ленфильм» заказала Горенштейну для режиссера Семена Арановича сценарий фильма о Фанни Каплан. Горенштейн не успел начать писать, как выяснилось, что Аранович неизлечимо болен, и проект был закрыт (Аранович умер в 1996 году). Горенштейн был очень удручен, так как увлекся этой работой.
Денег все равно часто не хватало, и только в 1997 году пришло важное подспорье – немецкая пенсия, как расово преследовавшемуся во время войны, на основе подтверждения через Красный Крест бегства Горенштейна с мамой из Бердичева в июле 1941 года.
Из интервью Горенштейна Савве Кулишу:
Ф.Г. Мама, к счастью, записала тогда нас, зарегистрировала. Тогда записывали всех – был приказ Сталина (так говорили) переписывать всех, кто находился в бегах, ехал в эвакуацию, был ли на вражеской территории и так далее… И это мне здесь, в Германии, очень сильно помогло. Русский Красный Крест выдал в 1997 году соответствующую справку, на основе которой я признан в Германии расово преследуемым со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Увидеть свои книги
Главным делом для Горенштейна на Западе, помимо писания книг, было издание уже написанного. С этим все обстояло неплохо. Не менее важным стало профессиональное писательское признание. Горенштейн называл его словом «престиж». Началось оно с публикации Ефимом Эткиндом, еще до отъезда Горенштейна на Запад, статьи о Горенштейне «Рождение мастера» (журнал «Время и мы» № 42, Тель-Авив, 1979. В том же номере был опубликован отрывок из «Искупления»).
Еще в Вене Горенштейн познакомился с Эткиндом лично. И они подружились. К многочисленным заслугам перед русской литературой этого удивительно смелого человека (в 1974 году из-за контактов с Солженицыным, хранения копии «Архипелага ГУЛАГа», поддержки Бродского во время суда над поэтом, квалифицированных как антисоветская деятельность, oн был уволен из педагогического института, где до этого 25 лет преподавал французскую литературу, исключен из Союза писателей, лишен научной степени, звания и должности и, не имея возможности устроиться на работу, принял решение выехать из СССР. Книги Эткинда были изъяты из магазинов и библиотек на 20 лет) следует причислить и его деятельное участие в судьбе Горенштейна на Западе, в частности, во Франции.
Ефим Эткинд
Рождение мастера
…Не говоря ничего по существу романа, он расспрашивал меня о том, кто я таков и откуда взялся, давно ли
лишу и почему обо мне ничего не было слышно раньше, и даже задал, с моей точки зрения, совсем идиотский вопрос: кто это меня надоумил сочинить роман на такую странную тему?
Булгаков, «Мастер и Маргарита»
О прозе Фридриха Горенштейна
У советских писателей репутации обычно фальшивые. Есть множество знаменитостей, чьих сочинений никто «ни при какой погоде» не читал; они увенчаны почетными званиями, увешаны орденами, выступают на мировых конгрессах – кто, однако же, может похвалиться, что знает книги Берды Кербабаева, Анатолия Софронова или Георгия Маркова? Имена их гремят: ведь это они ведают Союзом писателей и вообще литературной политикой в Советском Союзе. Имена гремят, но не имеют литературного обеспечения. Несколько лет подряд Союзом писателей в Ленинграде руководил Олег Шестинский, теперь его же возглавляет Анатолий Чепуров. Кто они такие, чем прославили русскую словесность? Ничем.
Это искусственные фигуры, подставленные начальством для симуляции литературы. И Шестинский, и Чепуров продуцируют рифмованные строки, приносящие лишь один вид пользы: гонорар авторам и гонорары всем тем шарлатанам в квадрате, которые эти подделки переводят на многочисленные языки народов СССР и социалистических стран. Создается имитация литературной и общественной жизни: выходят сотни книг, их раскупают библиотеки (полмиллиона библиотек!), восхваляют критики, экранизируют кинематографисты, композиторы кладут на музыку… А все это – обман. Фальшивка.
Есть немало писателей, ведущих двойную жизнь, существующих одновременно – в разных мирах. Так, еще недавно советская публика знала Александра Галича как автора популярных пьес и киносценариев; тот же Александр Галич был блестящим автором (и исполнителем) нелегальных (но всем известных) песен, поднявших его на одно из первых мест в современной русской литературе; два Галича – и каких разных!
Василий Гроссман – видный и вполне официально признанный советский прозаик, но главные его произведения вышли (или еще готовятся к выходу) на Западе: грандиозный роман «Люди и судьбы» («Жизнь и судьба» – Ю.В.), непримиримо-разоблачительная повесть «Все течет»; два Гроссмана!
Анне Ахматовой присвоен в СССР ранг классика, но ее трагический «Реквием», посвященный жертвам великого террора, издан только за границей; без «Реквиема» и запрещенных советской цензурой стихотворений Ахматова – другая.
Почти все – другие. Даже официальный основоположник советской литературы Максим Горький – другой; его «Несвоевременные мысли» да и еще многое русскому читателю неизвестны. Другой – Булгаков. Другой – Есенин. Другой – Сельвинский. Другой – Мандельштам. Все другое. Вся литература другая. Искаженная. Фальсифицированная. Есть в этой фантасмагорической стране возможности для чудес. Например, может вдруг родиться на свет зрелый писатель – совсем готовый, как вооруженная Афина из Зевесовой головы. Внезапное появление искушенного мастера так же удивительно, как рождение взрослого человека, минующего детство, годы учения и становления. Так возник Александр Солженицын; когда в 1962 году в «Новом мире» появился «Один день Ивана Денисовича», читатели журнала были ошеломлены: неужели этот опытнейший художник – начинающий писатель, рязанский учитель математики? Читатели не знали, что Солженицын (говоря словами Пушкина о Дельвиге) «гений свой воспитывал в тиши» и что он до «Ивана Денисовича» уже написал несколько томов, хранившихся в глубоком подполье – среди них «В круге первом», стихи, пьесы да и часть «Архипелага ГУЛАГ». Вот как у нас рождаются.
Возникновение из пустоты писателя Фридриха Горенштейна – тоже событие фантасмагорическое. Я впервые прочел его прозу в журнале «Континент» № 17, 1978 – повесть «Зима 53-го» – и прямо-таки ахнул: откуда взялся такой зрелый, строгий, уверенный в своих силах, скромный мастер? Автор, который позволяет себе со спокойным достоинством повествовать о шахтерах и шахтах, не боясь наскучить читателю техническими подробностями и замедленными описаниями; который видит жизненную значительность в ничтожных, казалось бы, деталях, наряду с событиями исторического масштаба; который малые страдания тела умеет сопрягать с порывами духа – такой автор сразу занимает почетное место в современной русской литературе, и его вчера еще неведомое имя становится в один ряд с громкими. Как же это его даже в самиздате не было? В том же «Континенте» я прочел крохотную биографическую справку: родился в 1932 году в Киеве, окончил сценарные курсы, опубликовал в журнале «Юность» (1964) рассказ «Дом с башенкой» – значит, семнадцать лет назад, и за эти семнадцать лет ничего больше не печатал. Позднее узнал я, что по его сценарию Андрей Тарковский поставил известный фильм «Солярис»(1972), а еще позднее – что его перу принадлежат сценарии восьми поставленных фильмов (из них три телевизионных). Это, так сказать, официальное лицо Ф.Горенштейна, знакомое властям; впрочем, им знакома еще и пьеса «Волемир», которую собирался ставить театр «Современник», да спектакль был запрещен.
Но есть у Горенштейна другое лицо – писателя, который тоже «гений свой воспитывал в тиши» и в Советском Союзе даже не пытался печатать свои книги. А книги составляют уже солидное собрание сочинений: рассказ «Старушки» (1964), повести «Зима 53-го» (1965), «Ступени» (1966), «Искупление» (1967), пьеса «Споры о Достоевском» (1973) да еще два огромных по размеру романа, которые я пока не имею права называть. Вот теперь кое-что из этого списка начинает появляться.
Ну не чудеса ли? В стране, где нельзя писать друг другу писем – их читают агенты полиции. Где нельзя писать дневников – в любой час придут с обыском и заберут, а неосторожного автора посадят. Где нельзя спорить с друзьями – микрофоны в стенах и потолке. В этой самой стране неутомимо и безнадежно, роман за романом, пишет неизвестный автор, пишет в убежденности, что его проза людям нужна и если не сегодня, так завтра до них дойдет. По моим приблизительным подсчетам, Ф.Горенштейн за пятнадцать лет написал не менее ста авторских листов (в «Войне и мире» листов – восемьдесят). И в каких условиях! Когда зарабатываешь на жизнь семьи иным способом, не этим нелегальным пером… Когда свое писание надо тщательно скрывать от всех и даже говорить о нем вслух нельзя… Когда проводишь целую писательскую жизнь в литературе, не участвуя в ее процессе, не слыша критики – ни доброжелательной, ни даже обозленной… Когда постоянно ведешь полемику – философскую, политическую, художественную, – и все это словно во сне: твоего голоса никто не слышит – тебя нет, ты бесплотный призрак… Когда тебе самому кажется, что ты нашел важные ответы на сомнения и вопросы современников, и ответы эти ты сформулировал как мог полнее и отчетливее, – и кто же их услышал? Два-три твоих самых близких, самых надежно-молчаливых собеседника? Теперь молчанию конец. Фридрих Горенштейн входит в литературу, и я хочу сказать читателю, что это – торжественный момент: мастера рождаются редко.