– Так он ведь и сейчас здесь живет, Борис-то Васильич, – словоохотливо объяснила в ответ на его вопросы кругленькая женщина с не по годам свежим румяным лицом. – А вы кто ему будете?
– Сын, – ответил Руслан и понял, как внутри его поднимается и растекается теплая спокойная волна от одного только этого произнесенного вслух слова.
– Сы-ын? – протянула собеседница, округлив глаза, большие и ярко-голубые, как у куклы. – Откуда ж нарисовался?! Что ж отца-то не навещаешь? Отродясь тебя тут не видала. Иди, конечно, скорее к нему, адрес сейчас продиктую. Сдает ведь отец-то твой, годы берут свое… А какой учитель был! Ребятишки в нем души не чаяли. Он их всех по имени помнит, кого выучил за столько лет. Да и они… Есть чем адрес записать-то?
Руслан слушал, кивал и глупо улыбался. Отец жив. Он сейчас его увидит. Записал адрес в смартфоне. Улица Лесная, дом семнадцать.
– Спасибо… Спасибо большое, – он улыбался, бормотал и пятился.
Так, взять себя в руки. А то подумают, что он псих какой-то…
Дом оказался небольшой, старенький, но опрятный, покрашенный синим. Краска слегка облупилась. Крышу, похоже, не так давно чинили, заметно, где залатано. Калитка заперта изнутри на крючок, но лишь для того, чтобы не болталась. Просунь руку сквозь редкие доски штакетника, снимай крючок и входи. Старая деревенская привычка.
Во дворе никого не видно и тихо, собаки явно нет. Руслан поднялся на крыльцо, поискал глазами звонок – не нашел. Постучал. Подождал, постучал снова. Никто не ответил. Тогда он решился и потянул на себя дверь. Не заперто.
Прошел в сенцы. Еще одна дверь. Так тихо… Только слышно, как голосит неподалеку чей-то дурной петух. Вроде же петухи рано утром должны петь? А этому вдруг в полдень поорать вздумалось…
За другой дверью комната, чистые половички на полу. И пол тоже чистый, деревянный, крашеный. Внутреннее убранство дома под стать его внешности – старенько, но опрятно.
– Есть кто? – неуверенно спросил Руслан, неожиданно оробев. Точно он не взрослый мужчина, а мальчик, который входит к кому-то большому, от которого зависит его судьба. Собственно, ведь так оно и было…
Он очень боялся той картины, что успел сам себе нарисовать в воображении: отец лежит в постели, слабый, немощный, укрыт ветхим одеялом до подбородка и не может встать, рядом табуретка, сплошь заставленная лекарствами… Но лекарствами не пахло. Зато в соседней комнате, где не было двери, а висела полосатая занавеска, послышались шаги. Не быстрые, но и не шаркающие.
Когда он вошел, сердце Руса отчетливо стукнуло. Это был тот самый старик с картинки – с грустным и мудрым взглядом. Без очков. Очки он держал в руке. Очки в толстой немодной оправе…
Несколько секунд отец и сын молча смотрели друг на друга.
– Руслан, – наконец произнес Борис. Это прозвучало утвердительно, но взгляд был вопросительным, словно отец боялся поверить самому себе.
Сын, все так же молча, кивнул в ответ. «Папа». «Отец». Как часто он произносил эти слова про себя, когда был совсем маленьким, да и потом, когда подрос. Но сейчас они застряли у него в горле, и стоило немалого труда выпустить их оттуда.
– Папа, – наконец произнес он и не узнал своего голоса.
Сделал несколько шагов вперед, взял отца за руку, отпустил. Тот помедлил, потрогал сына за плечо, неуверенно улыбнувшись.
– Русик, – тоном необычайного удивления снова сказал отец. – Давай сядем. Ноги не держат. Вот ведь как, а…
Они сели к круглому столу на два скрипучих венских стула.
– Ты здесь… как? По делу? – робко улыбнувшись, спросил отец.
По делу. Конечно, по делу. Его делом был – отец… Невероятно. У него есть отец.
– Папа, я к тебе. Именно к тебе. Можно ведь?..
Почему он не узнает своего голоса?..
– Чайник, – сказал папа, вдруг засуетившись и сразу став каким-то беззащитным. – Надо чайник поставить…
Встал, но руки его затряслись, и ноги, видимо, тоже не слушались, потому что он снова опустился на стул.
– Сейчас! – чуть не крикнул Руслан и опрометью выскочил за дверь.
«Вот дурак, – подумал, – надо было сразу пакет с собой взять. Отца напугал своими прыжками… Сейчас!»
Добежал до машины, схватил пакет, вернулся обратно в дом.
– Папа, – повторял он.
Сообща им как-то удалось и поставить на газовую плиту красный чайник в горошек, и кое-как сервировать для чая стол – разномастные чашки, тарелки…
– Ты голодный, Русь? – спросил отец.
Как это прекрасно прозвучало! Имя, как целая страна. Вдруг вспомнилось, что папа именно так и обращался к нему в детстве. А больше никто и никогда так Руслана не называл.
И он засмеялся счастливо:
– Да! Уж и забыл даже, что голоден. С утра не завтракал, а пока сюда доехал, пока в школу, пока туда-сюда…
Говорил, а сам выгружал на стол гостинцы. Ох и поломал же он голову, выбирая их! Что любит отец, он, конечно, не помнил, да и не мог помнить, ориентировался на соображения, что можно пожилому человеку, а что нельзя. От задумки купить торт отказался, но печенье и темный шоколад привез. Как и несколько сортов сыра, и окорок, и хрустящий багет, и фрукты…
– Нам ведь сюда недавно газ провели, – с гордостью сказал отец, снимая с плиты закипевший чайник. – Так удобно стало – теперь с привозными баллонами возиться не надо.
«О господи… – думал Руслан. – Он же тут совсем один… Как же справляется с хозяйством в деревенском-то доме? А зимой? Тут ведь, может, и отопления-то нет…» То, что Борис Васильевич не обзавелся новой семьей, ясно было без слов: в прихожей обувь только мужская, одежда тоже, быт истинно холостяцкий. Но зато повсюду книги – на стеллажах, полках, подоконниках, даже стопками на полу. И даже допотопный компьютер стоит на письменном столе.
– А вообще, ты не думай, я не пропадаю, – продолжал отец, словно прочитав его мысли. – Надо мной тут шефство взяли. Из школы, опять же. Добрые души. Ну и сельсовет или как это теперь называется. Раз в неделю девчушки приходят, порядок наводят, полы перемоют, половики постирают… Мне аж неудобно.
«Неудобно», – с горечью повторил про себя Руслан.
Он распаковал мясо и сыр, нарезал багет, помыл и быстро настрогал помидоры и огурцы, соорудил сэндвичи.
– Царская еда какая-то, надо же, – смущенно заметил отец. – Я ведь ем-то мало…
«Ох, – снова подумал Руслан, даже сердце защемило. – Сэндвич – „царская еда“…»
– Папа, – сказал он. – Как же я рад тебя видеть.
– Русь, – отец смотрел на него, не отрываясь – удивленно, радостно и грустно одновременно. – Вот смотрю я на тебя… Сын. Мой сын, надо же… Мой взрослый сын.
Он прокашлялся:
– Давай, правда, кусанем чего-нибудь. А то я сейчас…
Махнул рукой. Принялись за еду.
Еда – и вправду замечательный способ и успокоиться, и сблизиться задушевно. Чай – обычный, черный, крепкий и сладкий. Просто как запивка к бутербродам. Потом Рус заварил зеленого, а отец достал какие-то голые розовые конфеты, облепленные сахарным песком.
– Как в детстве, надо же, – хмыкнул Рус. – Я такие любил, когда маленький был…
– Помню…
Разговор перетек в немного опасное русло, в воспоминания. Конечно, Руслан рассказал, что встретился с Володей и его родителями, но замолчал, нерешительно поглядывая на отца.
– Папа. А правда… Ты же не бросал меня, правда?! – это вырвалось у него само собой и прозвучало почти умоляюще.
– Руська! – отец даже руками всплеснул. – Русь… Ну вот как я мог тебя бросить?.. Как… Нет конечно. На пустом же месте рассорились. На пустом… Но понимаешь… Я ведь во многом сам виноват. Я… я уж потом столько раз пожалел…
И он умолк на полуслове, встревоженно и вопросительно глядя на сына, опасаясь, что сболтнул лишнее. На глазах у него выступили слезы, скатились по морщинистым щекам, и Руслан не на шутку испугался: а ну как бате сейчас станет плохо? Пожилой ведь человек – а тут такое потрясение. Нет уж, лучше все разговоры о прошлом и выяснения, что и как, отложить на потом.
– Прости меня, сынок, – продолжал тем временем Борис Васильевич. – Если бы я знал, что так все сложится… Я бы все-таки нашел способ, помирился бы с Галей… Ради тебя. Тебя-то я как любил так и… до сих пор. Если б знал! Но думал-то, что хоть и расстанусь с Галей, но с тобой-то буду видеться… А оно вон как обернулось… А ты ж совсем маленький еще был… Вот я и уехал на Север… Подальше от проблемы, которую так и не сумел решить… Да и потом тоже… Можно ведь было разыскать тебя, когда ты уже подрос. Поговорить, хотя бы попробовать все объяснить… Сколько лет я собирался… Да так и не собрался. Смалодушничал. Боялся…
– Кого? – не понял Руслан. – Маму?
– Нет конечно, – лицо отца осветила улыбка – робкая, чуть вымученная, но удивительно добрая и красившая его. – Не Галю, что ты… И вообще не «кого», а «чего». Боялся, что ты меня оттолкнешь. Скажешь, как тогда, маленьким, что знать меня не хочешь. Всякое ведь могло быть… А я бы тогда… Вот честно – не знаю, как бы я пережил такое, Русь. Потому и прятался от тебя все годы…
Воспользовавшись паузой, Руслан прервал эту сбивчивую речь, в которой не понял и половины. Да и не хотел понимать – во всяком случае, пока.
– Пап, давай не сейчас об этом, – попросил он. – Я ж вижу, что тебе тяжело вспоминать. Да и мне, честно говоря, не хочется сейчас слушать неприятные вещи. У меня ведь такая радость – я тебя нашел.
Борис Васильевич хотел что-то ответить, да не смог – по щекам вновь потекли слезы. Так что вместо слов отец и сын просто обнялись – так тепло и нежно, что сразу стало ясно: пусть это и первое их объятие за столько лет, но далеко, далеко не последнее.
У отца Руслан просидел до самого вечера, слушал его рассказы о том, как вскоре после развода Борису предложили поработать на Севере и он принял предложение. В первую очередь потому, что надеялся: за время его отсутствия страсти улягутся, Галя успокоится и разрешит ему видеться с сыном. Он был уверен, что едет года на два, максимум на три, но ошибся. Сначала пришлось задержаться – в северных школах не хватало учителей, замены не нашлось, и остаться Бориса Васильевича упрашивали все: и коллеги, и ученики, и их родители. Потом началась перестройка, все в стране стало разваливаться, поток приезжающих, раньше привлекаемый северными надбавками, иссяк. Но кто-то все равно оставался, и Борис Васильевич не мог их бросить. Тем более что в Москве его никто не ждал. Галя на его письма не отвечала, а когда он пытался звонить, бросала трубку. Так что в итоге Борис вернулся в родные края только тогда, когда на этом настоял врач, категорически заявивший, что пациенту нужно срочно сменить климат на более теплый и комфортный. Конечно, вернувшись в Москву, Борис Васильевич мечтал разыскать сына, несколько раз приезжал к школе, которую Рус на тот момент оканчивал, бывал на его