И неторопливо начал рассказ. А Рус слушал мягкий, хорошо поставленный голос отца – сказывался многолетний учительский опыт, и перед мысленным взором постепенно возникала, прорисовывалась, проявлялась, как старая фотография, простая, типичная и грустная история. История женщины, которая произвела его на свет и вырастила, которую он любил, но к которой у него до сих пор был длиннющий список претензий. И которая любила его так сильно, что ему нередко становилось тесно и душно от этой любви.
Галина Николаевна родилась в трудные военные годы в небольшом рабочем поселке. Мать сказала ей, что ее отец погиб на фронте, но так это было или нет, Галя так никогда и не узнала. Детство у нее было тяжелое. Конечно, можно сказать: у кого оно было легким-то, сразу после войны? Но маленькой Гале пришлось горше, чем многим другим. Материнской любви и ласки она не видела, да и некогда было ее увидеть. Росла Галя не дома, а в «круглосуточном» – сначала ясли-интернат, потом детский сад – интернат, потом школа-интернат. Навещала ее мать крайне редко. Галя была нелюдимой, но училась хорошо, имея неплохую хватку и быстрый ясный ум. Только в средней школе мать забрала дочку домой, но этот переезд не был радостным. Мать целыми днями отсутствовала, Галя топила печь, убирала избу, готовила, стирала. А мать возвращалась домой поздно, усталая, злая и почти всегда пьяная. Пила она и дома, и в компании, и одна без собутыльников, а опьянев, принималась учить дочь нехитрым житейским мудростям: «Не верь никогда и никому», «Учись, соображай все сама, никто тебе не поможет», «Не отставай – затопчут», «Дают – бери, бьют – беги», «Клювом не щелкай». Все это и тому подобное вколачивалось в девочку не только в переносном, но и в прямом смысле. А если добавить к этому еще и вечное пьяное внимание материных собутыльников, неудивительно, что, едва получив свидетельство об окончании семилетки, Галя сбежала из дома и поехала в Москву – «зайцем» на электричках с пересадками, потому что не было даже денег на билет.
Это было все, что знал Борис о первых годах ее жизни. Вспоминать детство Галя терпеть не могла, а Борис, естественно, и не думал настаивать, понимал, что жене пришлось в сотни раз тяжелей, чем ему. Его родные тоже жили совсем не богато и не всегда благополучно, поскольку отец-инвалид тоже любил выпить, – но, по крайней мере, его семья была интеллигентной и в ней стремились поддерживать теплые отношения и заботиться друг о друге. О Гале же никто никогда не заботился. Она страстно мечтала о «красивой жизни» – в том виде, какой ее могла представлять себе провинциальная советская девочка, – и очень рано уяснила, что добиться чего-то может только сама. Да, она была сильной, стойкой, жесткой – иначе просто не выжила бы в тех условиях, в которых росла. Но все же – что, наверное, и привлекло отца в ней более всего – в Гале имелся огромный, как выразился Борис Васильевич, «потенциал любви». Она жаждала излить на кого-то весь накопившийся запас тепла, нежности и заботы и одновременно отчаянно боялась привязаться к кому-то. Боялась, потому что уже обожглась, и даже не раз.
В столице Галя работала «по лимиту» – маляром на стройке, жила в общежитии. Как оказалось, Борис Васильевич был ее третьим мужем. В первый же свой московский год Галина влюбилась в парня с работы – слесаря-сантехника, красавчика и зубоскала, – но уже через несколько месяцев после свадьбы застала его в постели с другой. Галя покричала, поплакала, но простила, потому что любила – или думала, что любит. Но с тех пор измены стали повторяться вновь и вновь, и в конце концов муж ушел к одной из своих очередных пассий. Через несколько лет Галина снова вышла замуж за другого коллегу, и молодой семье даже дали отдельную комнату, поскольку они «ждали прибавления». Галя была счастлива и уже всей душой любила ребенка, которому еще только предстояло родиться. Но долгожданная радость обернулась трагедией – девочка родилась мертвой.
Общее горе или сближает людей или вбивает между ними клин, заставляя отдалиться. Кто-то пытается справиться с несчастьем вместе и поддержать другого, а кто-то, напротив, замыкается в своих переживаниях, уходит в себя или, того хуже, начинает обвинять в случившемся других и в конце концов превращает недавних близких людей во врагов. Именно так вышло после трагедии и у Галины во втором браке. Она изо всех сил пыталась сохранить семью, но муж вбил себе в голову, что в смерти ребенка виновата она – мол, курила и выпивала в начале беременности. И сколько Галя ни пыталась втолковать ему, что завязала и с тем и с другим, как только узнала о своем положении, супруг и слушать не хотел.
После второго развода Галя переключилась на карьеру – устроилась в ЖЭК, сначала простым маляром, но быстро доросла до бригадира. Ее профессиональные качества и пробивная способность открывали ей дорогу и дальше, но для руководящих должностей требовалось получить хоть какое-то образование. И Галя поступила в техникум, где и встретила Бориса.
Эту часть истории Руслан уже знал – от Вележевых, родителей Володи. Так что фактически отец ничего нового ему не сообщил, но с точки зрения эмоций картина расцветилась совсем другими красками. Рус и подумать не мог, что в отношениях его родителей была такая любовь и такая нежность. И что у его матери, такой уверенной в себе, такой стойкой, энергичной и непробиваемой, оказывается, было столько комплексов и психологических проблем.
– Мы как раз ждали тебя, когда Галя узнала, что ее мать умерла, – рассказывал Борис Васильевич. – И это Галю очень подкосило. Она и так была сама не своя во время беременности, страшно боялась, что ты тоже умрешь, как и ее первый ребенок. Берегла тебя, как хрустальную вазу, постоянно бегала к врачам, в женской консультации уж даже ругались на нее, чтобы не приходила так часто. Бывало, ночью проснется и в ужасе будит меня: «Боря, он не шевелится!» Я вскакиваю, обнимаю ее, начинаю успокаивать – а душа-то и у самого дрожит, как заячий хвост… Но Гале я, конечно, этого не показываю, жду вместе с ней, уговариваю, а про себя только что не молюсь… Но вот дожидаемся – оба чувствуем, что ты зашевелился, значит, все в порядке. Отлегло. Смеемся от радости – а у Гали все равно слезы на глазах… Слушай, я бы еще чайку выпил, в горле что-то пересохло.
– Конечно. – Руслан торопливо поднялся, вновь согрел чайник, наполнил отцовскую кружку и терпеливо подождал, когда батя утолит жажду. Хотя это ожидание далось и не без труда – хотелось как можно скорее узнать, что же было дальше.
– На чем, бишь, я остановился-то? – спросил наконец Борис Васильевич, отставляя кружку. – Что-то меня, сынок, знаешь ли, память стала подводить. Что давно было – все хорошо помню. И по работе тоже. Ночью меня разбуди – все тебе расскажу из программы любого класса. А вот то, что вчера было, или то, о чем только что говорили, могу сразу забыть, уж извини.
– Не за что извиняться, папа, – Руслан положил ему руку на плечо. – Ты рассказывал о смерти своей тещи, маминой мамы.
– А, ну да, конечно, – закивал отец. – Не знаю уж, кто Гале эту новость сообщил так не вовремя… Сама-то Галя с матерью не общалась, даже открыток по праздникам не слала. И меня так и не познакомила… Но только узнала Галя, что умерла ее мать в одиночестве, всеми забытая. Несколько дней теща лежала мертвая, пока дверь не вскрыли. Так уж вышло. Никто к ней не приходил, не дружила она ни с кем…
– Видно, такой человек «хороший» была, – буркнул Руслан. – Раз никто с ней знаться не хотел. Это ж надо – сдать ребенка в интернат и даже не навещать!
– Вот и Галя точно так же говорила, – вздохнул Борис Васильевич, – пока мать была жива. А как узнала о ее смерти, ни с того ни с сего за себя испугалась. «А вдруг, – говорит, – и со мной будет так же? Вдруг и меня все бросят и умру я всеми забытая, никому не нужная?» Я, конечно, переубеждал ее, уверял, что никогда не брошу, что бы ни случилось… Но, похоже, эта мысль с тех пор все же втемяшилась ей в голову и засела там крепко.
– Да, так и было, – кивнул Руслан. – Она и мне вечно говорила, что я ее брошу. И когда я женился на Оле, сочла, что ее предсказания сбылись. Сколько я ни возился с ней, сколько ни разрывался между ней и собственной семьей, как ни заботился, пока она болела, – ничего ее не переубедило.
– Но твоей вины, сынок, в этом уж точно нет, – заверил его отец. – И хватит о грустном. Давай-ка с тобой посмотрим кое-что.
Открыв противно скрипнувшую дверцу в нижнем отделении древнего серванта, Борис Васильевич извлек оттуда большую коробку из-под обуви. В коробке прятались настоящие сокровища – для Руслана, конечно, – старые черно-белые фотографии, аккуратно разложенные одинаковыми стопками по крафтовым конвертам от фотобумаги. Снимков оказалось на удивление много, и Рус долго рассматривал каждый из них.
Свадебные фото. Отец и мама такие молодые, красивые, счастливые. Вот они на ВДНХ, у фонтана «Каменный цветок», у мамы в руках эскимо, отец держит на руках маленького Руса. И все трое счастливо смеются, прямо-таки хохочут…
Неужели когда-то было именно так?!
Вот они с Володькой, ну надо же! В их старом дворе в песочнице сидят, обоим года по два-три. Толстощекие, сосредоточенные, трамбуют лопатками кулич. А вот нагружают песком самосвал. Руслан даже вспомнил этот большущий Володькин самосвал. Красный он был и долго у Володи продержался. Они в него и во дворе играли, и дома даже, только дома им его давали, когда Володина бабушка отмоет хорошенько колеса…
Вот снова он сам, совсем еще кроха, несколько месяцев, на руках у матери. Мама какая молодая, стройная… Оказывается, она в молодости косу носила. Вот она рядом с коляской – в коляске, надо полагать, тоже он, Руслан. А вот она беременная. Надо же, какая улыбка – счастливая, лучистая, мама просто так вся и светится… Руслан никогда и не видел, чтобы она так улыбалась. Ну и дурацкая же тогда была мода… Или это мама просто одеваться не умела?.. Но она была действительно красива, ее даже эти тряпки испортить не могли…