. Великий поэт не смог приехать из Рима, но отправил суду письмо, которое мы здесь приводим:
Я прочитал «Шпану», и могу утверждать, что это одна из лучших книг художественной прозы, вышедшая в Италии в последние годы. […] Я подтвердил эту мою убежденность тем, что я выдвинул роман вначале на премию Стрега, а потом на премию Виареджо, и объявил публичные дебаты в нашем обществе Литературной критики, председателем которого я являюсь. Дискуссия, которую вел профессор Стаффи, закончилась всеобщим признанием того, что книга целомудренна. Слова, вложенные в уста этих ребят, это те самые слова, что они употребляют в жизни, и заставить их говорить языком образованной молодежи значило бы пойти против истины. Писатель вправе изображать действительность такой, какова она есть. Писателя, который сознает свой долг, нельзя заставлять прятаться от жизни или лицемерить перед лицом социального бедствия, тем более когда он пишет о детях и подростках, ибо они страдают сильнее остальных. Пазолини не только испытал душевный порыв описать все это, но и смог поднять свое повествование до высочайшего поэтического уровня. Пьер Паоло Пазолини – самый талантливый писатель из ныне живущих в Италии. Любое его произведение – роман, критика, эссе, стихотворение, – может служит доказательством серьезнейшего дарования и сделало бы честь любому творцу{Цит. по Naldini 1989, стр. 191.}.
Критик-католик заявил на суде: «Книга имеет большое религиозное значение, поскольку несет в себя милосердие по отношению к бедным и обездоленным. Я не нашел в романе никаких непристойностей. Диалоги представляют собой диалоги мальчишек, которые не умеют правильно выразить свою мысль; автор счел необходимым представить их такими, каковы они на самом деле»{Там же, стр. 191–192.}. К этим словам Унгаретто и Бо можно добавить, что экспрессивное насилие в романе представляется не только составляющей точной миметической стратегии, но фундаментальной основой для изображения насилия морального, характерного для социальной среды, в которой действуют персонажи. Без этого роман не смог бы достичь такого уровня гармоничности и эстетической изобразительности.
Исход судебного разбирательства был благоприятен для Пазолини и его издателя. По окончании прений тот же самый прокурор потребовал оправдательного приговора «поскольку в деле не было признаков преступления». В результате обвиняемые были полностью оправданы, с книги снят запрет на продажу.
Тем не менее печать непристойного писателя, развратителя молодежи, оставшаяся на Пазолини еще с предыдущего процесса, никогда не будет снята и будет преследовать его всю жизнь.
Структура, сюжет, стиль «Жестокой жизни» (1959) более линейны (из-за сокращения разрыва между языком рассказчика и языком персонажей) по сравнению со «Шпаной». Напомним, что в 1955 году вышел роман Васко Пратолини «Метелло»107, который по мнению критиков, ознаменовал конец периода неореализма. Тем не менее, «Жестокая жизнь», опубликованная четырьмя годами позднее, имела не одну точку соприкосновения с историей Метелло Салани, флорентийского каменщика, овладевавшего классовым сознанием в начале XX века: главный герой «Жестокой жизни», Томмазо Пуццили, тоже обретает политическое самосознание, постепенно сближаясь с основными партиями первых послевоенных лет. Вначале он попадает в Итальянское социальное движение108, потом в среду социал-демократов и, наконец, приходит к Коммунистической партии. И именно благодаря приверженности коммунистическим идеалам солидарности – как хочет показать нам между строк автор – парень, уже подцепивший туберкулез, будет тем не менее готов рисковать своей жизнью, чтобы спасти проститутку во время наводнения реки Аньене.
На самом деле роман состоит из двух частей, и если первая часть имеет структуру, похожую на структуру «Шпаны» (в ней присутствует нечто, что можно назвать хором рассказчиков, события в жизни Томмазо тесно связаны с событиями в жизни его близких, персонажи не имеют слишком ярких индивидуальных черт), то во второй части главный герой подчеркнуто выделяется на фоне остальных.
Недаром в первой части присутствует почти эпическая сцена, описанная в главе под названием «Битва при Пьетралата». В ней рассказывается о районном восстании в защиту Кагона, одного из парней, арестованных служителями закона. Народная ярость выливается на двух местных полицейских (толпа считает их чуть ли не предателями их пролетарских корней – они ведь стали прислужниками буржуазной власти) и вынуждает их отступить, в то время как Кагон умудряется запросто сбежать из-под ареста. Женщины тоже поддерживают протестующих против власти, «поскольку у них у всех сыновья или уже в тюрьме, или в розыске, не имеют работы, и голод управляет ими»{R1, стр. 940.}. Однако ночью в район прибывает целый отряд карабинеров и проводит настоящую карательную операцию, арестовывая нескольких жителей пригорода. В результате как-то так получается, что местные полицейские неким образом воссоединяются с пролетариями, когда, как описывает Пазолини, на восходе солнца «на почве остаются следы машинных колес и ног этих негодяев, что катались всю ночь туда-сюда»{Там же, стр. 953.}.
Постепенно Томмазо выходит на первый план. Главный герой совершает вместе с приятелями из местной банды разные набеги криминального свойства, но в один прекрасный момент встречает Ирене, девушку, которая открывает ему перспективу другой, более достойной жизни. К сожалению, именно в ту ночь, когда он поет серенаду подруге (исполненная в народном костюме, эта песня означает предложение руки и сердца), Томмазо умудряется ввязаться в драку и наносит удар ножом другому парню. Cцена заканчивается в тюрьме.
Вторая часть романа начинается сценой освобождения Томмазо из тюрьмы (его тюремный опыт опущен, но сквозит во всех его действиях), в лоно семьи, которая, пока он сидел, получила по страховке новый дом, с электричеством и водоснабжением, существенно отличающийся от лачуги, в которой они жили раньше. Перед героем открываются новые перспективы вполне мелкобуржуазной жизни, и это толкает его на визит к местному священнику: он хочет узнать, может ли он жениться, поскольку не может забыть Ирене. Жизнь Томмазо стремительно обуржуазивается.
Совместная воскресная прогулка пары выглядит весьма характерно: «Ирене двигалась рядом, чуть позади, просунув руку под его согнутый левый локоть засунутой глубоко в карман брюк руки, и на ее лице читалось льстивое уважение к его серьезности. Томмазо, красный и надутый как петух, сплевывал вправо, важно ведя свою женщину»{Там же, стр. 1036.}. И еще: «Томмазо, в глубине души, был очень рад тому, что девушка думала о нем как о человеке порядочном и уважаемом»{Там же, стр. 1037.}. Оказывается, что он изменился настолько, что, отправившись в кино, испытывает раздражение и осуждение по отношению к тем, кто ведет себя так же, как и он совсем недавно: «Солдаты и мальчишки […] показывали непристойные жесты, развалившись на креслах: Томмазо смотрел на них с бешенством, почти с ненавистью. Он ощущал себя выше этой публики, занятой подобными глупостями: если бы он был в маске, то давно выгнал бы их всех пинками на улицу»{Там же, стр. 1038.}.
Тем временем у Томмазо начинают проявляться первые признаки заболевания – туберкулеза, из-за которого он попадает в лечебницу. Именно в больнице Форланини и происходит его политическое прозрение. В атмосфере жестокого столкновения между пациентами и полицией во время забастовки медицинских работников парень становится членом коммунистической ячейки, действующей в лечебном учреждении. По возвращении в родной пригород он ощущает себя готовым вступить в КПИ. Следует отметить, что политические функционеры ячейки, в которую собирается вступить Томмазо, изображены скорее карикатурно: они подозрительные и даже не совсем честные приспособленцы. Но в конце концов Томмазо таки становится коммунистом: «Томмазо пришел на заседание […], его записали, он заплатил то, что был должен: наконец ему удалось получить заветный билет, который он положил в карман, готовый бороться за красный флаг»{Там же, стр. 112.}. Ирония и сарказм стоили Пазолини нападок коммунистической критики, которая обвинила его в создании негативного образа партии и пролетариата. Итало Кальвино назвал его «коммунистом-сладкоежкой» за презрение, которое он якобы испытывал к «бедным людям, которых […] очевидно не любил, даже тайно презирал, как презирал и партию, идеальным членом которой так хотел казаться среди уличной толпы»{Цит. по Naldini 2009, стр. 68.}.
Декларируя левые взгляды, стремясь к жизни, посвященной семье и работе, Томмазино тем не менее не перестает оставаться той самой «шпаной», что был вначале романа. ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■. Таким парадоксальным образом он пытается заработать деньги на покупку свадебного костюма. Еще и поэтому окончание романа кажется слегка искусственным: на первый план неожиданно выходят пренебрежение опасностью и благородство, порожденное новой идеологией. Аньене выходит из берегов (как это случается во время затяжных дождей), и Томмазо, одетый во все новое, внезапно предлагает свои услуги пожарным, призванным на помощь жителям затопленных лачуг. Не задумываясь, рискуя жизнью, он бросается на помощь женщине (проститутке), которую уносит река.
Люди, лишившиеся дома, спасаются в помещениях, занятых отделением коммунистической партии, – оно становится настоящим «народным домом». Финальная сцена была раскритикована в свое время за излишний пафос: «Нескольким мальчишкам […] удалось каким-то образом стащить флаг, и, пользуясь тем, что никто на них не обращал внимания, они начали играть в индейцев». Томмазо флаг отобрал и посмотрел на детей с явным осуждением их непочтительного поведения: «Ничего не случилось: затопленный дождем поселок, несколько утонувших лачуг, в них жили люди, видавшие в жизни и худшие времена. Но все плачут, чувствуют растерянность и отчаяние. Только в этом красном флаге, мокром и грязном, брошенном Томмазо в угол, посреди толпы несчастных, казалось, светилась еще капелька надежды»{R1, стр. 1178.}.