И еще: 28 мая 1974 года на площади Делла Лоджиа в Брешии взорвалось самодельное устройство, что привело к гибели восьми и ранению 102 человек; 4 августа 1974 года взрыв произошел в поезде Italicus, на пути из Рима в Бреннер, когда состав проезжал по склону Апеннин в районе Сан-Бенедетто-Валь-ди-Самбро, и привел к смерти 12 человек и ранению 48. После долгого следствия в обоих терактах были обвинены неофашисты. Процесс по делу о массовом убийстве в Брешии закончился в 2017 году обвинительным приговором.
Пазолини все понимал, но у него не было ни доказательств, ни свидетельств: «Я знаю, потому что я интеллектуал, писатель, старающийся следить за всем, что происходит, знать все, о чем пишут, воображать то, что еще неизвестно или о чем молчат; понимать, что связывает далекие друг от друга факты, что соединяет разрозненные фрагменты политической картины, восстанавливая логику там, где, кажется, царят произвол, безумие и тайна»{Там же, стр. 363.}.
Вот его удивительное определение того, кто такой, или, точнее, кем должен был бы быть интеллектуал: внимательный, участвующий в жизни общества (в социальном, человеческом, политическом плане) человек, ответственный и смелый, лишенный колебаний и ложной сдержанности. Но в Италии – полемизирует Пазолини – «интеллектуальная смелость говорить правду и реальная политика – вещи несовместимые»: от интеллектуалов требуют заниматься тем, что называется «высокой» культурой, то есть абстрактной, а любое посягательство на политическое поле считается почти предательством. Таким образом, их предназначение становится «псевдо-благородным, но в реальности рабским»{Там же, стр. 364.}, интеллектуал превращается в прислужника власти с ограниченным набором действий.
Однако, помимо Пазолини, в стране были и другие люди, знавшие, в отличие от него, о наличии доказательств или хотя бы указаний на них. Пазолини обратился к журналистам и политикам. В отношении последних, в особенности из оппозиционных партий и из самой главной, коммунистической, обвинение Пазолини прозвучало особенно жестко: в Италии оппозиция «такая обширная и сильная, что сама по себе уже власть»{Там же, стр. 365.}, поэтому «оппозиция идентифицируется с альтернативной властью: но это в любом случае власть». «Следовательно, члены такой политической оппозиции не могут не вести себя, как представители власти»{Там же, стр. 366.}. Коммунистическую партию он обвинил в соглашательстве, и, в результате, в сокрытии преступлений.
Вот его заключение:
Возможно, если американские власти позволят это – например, решив «дипломатично» разрешить другой демократии то же, что американская демократия разрешила самой себе по поводу Никсона , – эти имена рано или поздно будут названы. Но произнесут их люди, разделившие с ними власть: как менее ответственные против более ответственных (никто не говорит, как в американском случае, что они лучше). Тогда это будет настоящий государственный переворот{Там же, стр. 367.}.
Пазолини намекал на тесные политические и экономические связи между Италией и США, предполагая, что без одобрения состоятельных американцев имена ответственных за массовые убийства в стране никогда не будут названы. Ричард Никсон, политик-республиканец, избиравшийся президентом на два срока подряд, в 1968 и в 1974 годах, в год вторых выборов, то есть в 1974, был вынужден уйти в отставку в результате скандала с Уотергейтом. Республиканцы в 1972 году предприняли попытку взлома штаб-квартиры демократической партии в Вашингтоне. Последовавшие усилия скрыть результаты расследования, в которых Никсон принял активное участие, были разоблачены газетой Washington Post и дали начало скандалу, приведшему Никсона к отставке (два года спустя об этих событиях Аланом Дж. Пакулой был снят фильм «Вся президентская рать» с Дастином Хоффманом и Робертом Редфордом в главных ролях). Для Пазолини строгость американских политики и общества по отношению к Никсону стала примером правильного функционирования демократии, практически невозможного в Италии именно из-за подчинения правительства интересам тех же США.
Эта глава «Корсарских писем» чрезвычайно важна не только из-за своего содержания, но и из-за того, что она свидетельствует о тенденциях, существовавших в итальянских культуре и обществе, и о том, что Пазолини полностью осознавал их. Говоря словами Джулианы Бенвенуто, Пазолини «с болью предупреждал, что литература середины 70-х утратила гражданскую значимость […]. Веру в слово, безусловную веру в слово Пазолини тем не менее не утратил, будучи до самого конца убежден, что говорить правду – долг, литературный и человеческий»{Benvenuti 2017, стр. 63.}.
Что касается стратегии напряженности – к ней Пазолини уже обращался в начале 1971 года, когда сотрудничал с некоторыми борцами из новой левой политической организации «Борьба продолжается» над документальным фильмом «12 декабря», центральным эпизодом которого было массовое убийство на площади Фонтана. Комментировать кадры было доверено группе студентов и рабочих, чье мнение, по признанию писателя, не совпадало с его собственным. Тем не менее этот фильм стал свидетельством, и весьма надежным, идеологической, политической и социальной атмосферы тех лет.
■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■. Авторская честность побуждает его высказать собственные сомнения. В главе ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■. Это прекрасное, наводящее на размышления, поэтическое описание жизни до рождения, но подчеркнуть он хотел совсем другое. В призыве к легализации абортов он видел дополнительное подтверждение «антропологической революции», превращающей итальянский народ в общество потребителей: ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■. Они завладели понятиями свободы, либеральными и прогрессистскими, так сказать, и, сделав их своими, их опошлили, изменили их сущность». И объяснял: ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
Как написал Филиппо Милани, для Пазолини «демократические институции стратегически смещали проблему десакрализации сексуальности в сторону десакрализации самой жизни, поскольку ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■{Filippo Milani, Pasolini e la volontà del corpo negli “Scritti corsari”, в De Giusti-Felice 2019, стр. 109–121: 112.}.
Однако эта навязанная обществом потребления терпимость фальшива. Пазолини полагал, что в пользу его выводов свидетельствовала возраставшая ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■.
Но Пазолини был еще и поэтом, поэтому использовал в рассказе о переменах в итальянском обществе воображение и метафоры. Например, светлячков: этой метафоре суждено было стать знаменитой. В главе «21 февраля 1975 года. Статья о светлячках»181 он описывал важное, знаковое событие итальянской жизни, свидетельствовавшее о переменах и случившееся уже с десяток лет назад: исчезновение светлячков. Итальянское общество, пояснял Пазолини, представляло собой «демохристианский режим» послевоенных лет, переживший два разных периода, водоразделом между которыми стало исчезновение светлячков.
Первый период, до исчезновения светлячков, продолжался от Освобождения до середины 60-х и характеризовался «полной и абсолютной» преемственностью между «фашистским фашизмом и демохристианским фашизмом». Пазолини утверждал, что демократия, установленная «демохристианскими антифашистами», была «бесстыдно формальной»:
Она базировалась на абсолютном большинстве, полученном на всенародных выборах за счет колоссальных масс, составлявших средние слои и крестьянство, которыми манипулировал Ватикан. Подобная манипуляция была возможна только при опоре на тотально-репрессивный режим. В таком обществе значение имели те же «ценности», что и при фашизме: церковь, родина, семья, послушание, дисциплина, порядок, бережливость, мораль. Подобные ценности (впрочем, как и во времена фашизма) были «вполне реальными», поскольку являлись выражением тех особых и совершенно конкретных типов культуры, которые делали Италию архаичной, сельскохозяйственной и палеоиндустриальной страной. Но в тот момент, когда они были провозглашены национальными ценностями, они утратили (иначе и быть не могло) реальное содержание и сделали конформизм Государства еще более жестким, тупым и репрессивным – это был конформизм фашистской и демохристианской власти. Провинциализм, грубость, необразованность как элиты