гентства информации и внешней безопасности Италии SISMI к протоколам Кальи, ложа P2 была основана Эудженио Чефисом, и он руководил ею, пока работал президентом Montedison, вплоть до 1977 года; оставив пост, Чефис немедленно покинул и Италию, перебравшись в Швейцарию).
Пазолини мог догадываться, что Чефис убрал Маттеи для реорганизации системы власти в Италии без мощной государственной энергетической отрасли, непопулярной как в среде частного итальянского капитала, так и среди мультинациональных нефтяных корпораций. Писатель вполне мог понять, что массовые убийства в рамках «стратегии напряжения» были организованы чтобы превратить страну в авторитарное государство «типа Р2», где борьба с экстремизмом была бы упразднена, а власть оказалась бы в руках немногочисленной, но очень сплоченной группировки, мощной за счет контроля над информацией, партийной коррупции, отношений со спецслужбами, приматом экономической власти над политической.
В преддверии публикации моей предыдущей монографии о Пазолини{Carnero 2010a.} в марте 2010 года я попытался взять интервью у Дель’Утри, который был еще тогда на свободе (его арестовали в 2014 году, после недолгого пребывания за границей, по обвинению в наличии связей с мафией); однако его секретариат дал мне понять, в очень вежливых выражениях, что сенатору нечего было добавить к уже опубликованному.
Некоторые важные вопросы, тем не менее, остаются без ответов. Их уже задавал в газете Unità от 19 марта 2010 года Бруно Граваньоло: «Почему Делль’Утри повел себя подобным образом? Сказал и взял слова обратно, пообещал и не сдержал обещания, похвастался и ушел на попятный. Только для саморекламы, показать себя этаким оппозиционным deus ex machina, раскрывающим заговоры и тайны? Из чистого хвастовства, продемонстрировать этакий ревизионизм, как он уже пытался, выдавая фальшивые дневники Муссолини за настоящие? Или было что-то еще?»{Gravagnuolo 2010.}. Эти вопросы остались без ответа, как и многие другие в этой мутной истории.
Оставим наконец раз и навсегда Делль’Утри – у нас еще масса иных вопросов, касающихся Пазолини в куда как большей степени. Может быть, в процессе сбора материалов и подготовительной работы к созданию «Нефти» писатель узнал что-то лишнее? Узнал некие новые, а потому опасные факты, угрожавшие уже его собственной жизни? В одной из глав романа (той самой таинственной «Записи 21») он назвал имена заказчиков убийства Маттеи? Среди бумаг Пазолини, хранящихся в архиве научного Кабинета Вьессе во Флоренции, можно найти три речи Чефиса, произнесенные по разным поводам (среди них есть даже оригинал отчета с его собственноручными пометками на полях){Часть этих материалов воспроизведена в Benedetti-Giovannetti 2016.}. Там же хранится и фотокопия статьи «Это Чефис», полученная Пазолини летом 1974 года от миланского психоаналитика Эльвио Фачинелли, издателя и основателя внепарламентской левой газеты L’erba voglio{См. Antoniani 2016a.}.
Подобные гипотезы существования тайного зоговора уже выдвигались, и неоднократно. Однако в те времена, вероятно, не так уж много было нужно, чтобы плохо закончить. Как заметил Вальтер Вельтрони, бывший мэр Рима и секретарь Демократической партии, в газете Corriere della Sera от 22 марта 2010 года в открытом письме министру юстиции Анджелино Альфано, призывая возобновить расследование убийства Пазолини:
то были ублюдочные годы, […] годы, когда и справа, и слева совершались ужасные поступки, выдававшиеся за нормальные. […] Ублюдочные годы, когда достаточно было быть обычной женщиной, чтобы быть схваченной и изнасилованной, как это случилось с Франкой Раме198. Годы, когда можно было совершать убийства и строить заговоры. Не обязательно было быть «заговорщиком», чтобы задаться вопросом, какого черта бандиты из Банда делла Мальяна делали в Ватикане или в Банке Амброзиано и какое отношение имели к убийству Альдо Моро{Veltroni 2010. Последовал своевременный ответ министра Альфано, в котором он приветствовал обращение Велтрони и приказал прокуратуре Рима возобновить расследование. Однако и тут значимые результаты не были достигнуты.}.
Вельтрони вспоминает напряженный и опасный политико-идеологический климат, в котором агрессия занимала слишком большое место. В подобном контексте априори нельзя было исключать никаких событий. Актриса Инес Пеллегрини (Зумурруд в «Цветке тысячи и одной ночи») признавалась, что несколько недель спустя гибели Пазолини она была вынуждена сменить номер телефона из-за не прекращавшихся угроз.
Так кто же ей угрожал? Уличные хулиганы, мелкие местные жулики или более уважаемые персонажи, по чьей-то просьбе?
Несколько недель спустя публикации письма Вельтрони в Corriere della Sera, я взял у него интервью. Среди других вопросов, я спросил его правда ли он верил, что того, что писал и говорил Пазолини, тех выводов, к которым он пришел во время подготовки романа «Нефть» было достаточно для решения устранить его физически. Вот его ответ:
Мне это предположение не кажется невероятным. Сегодня нам трудно поверить в такое, но то были годы чудовищного насилия. Применялась стратегия нагнетания напряженности, взрывались бомбы. Существовали люди, устанавливавшие без малейших колебаний бомбы в банках, на площадях, в поездах, и они убивали десятки невинных людей. Пазолини написал статью в Corriere della Sera, обвинив внутренние политические силы в попустительстве кровавым деяниям. Его выводы были тревожными и очень мрачными, очень безнадежными, но сегодня мы можем утверждать, что такова была действительность, жестокая и настоящая, Италии того периода.
В 2013 году на экраны вышел фильм Федерико Бруно «Пазолини, скрытая правда», за ним последовали еще две ленты, посвященные загадке смерти писателя: в 2014 году «Пазолини» Абеля Феррары, а в 2016 году «Махинация» Давида Гриеко. Все три фильма исследуют, с разных сторон, гипотезу о заговоре с целью убийства.
Очень важную исследовательскую работу с документами, демонстрирующими политические следы, провели Карла Бенедетти и Джованни Джованетти. В книге с ярким и провокационным названием «Голубой и все» (2016){Benedetti-Giovannetti 2016.} они реконструировали двойные отвлекающие маневры вокруг убийства Пазолини: первый трюк был направлен на запутывание следствия, а второй – на сокрытие ключевых деталей в романе «Нефть». Это жестокое убийство, по их мнению, остается и по сей день одним из черных пятен на имени республики, позором итальянской культуры, которая столько лет придерживалась официальной версии преступления. Они убеждены, что Пазолини был убит по тем же причинам, что и журналист Мауро Де Мауро: как мы уже знаем, они слишком близко подошли к правде об убийстве Маттеи и собирались ее обнародовать, выдвинуть обвинение против Эудженио Чефиса, предполагаемого основателя мафиозной масонской ложи Р2, сменившего Маттеи на посту президента ENI. А Пазолини сделал Чефиса центральной фигурой «Нефти», образцовым воплощением «антропологической мутации» доминирующего класса и образования новой финансово-многонациональной силы, приведшей нас сегодня к глобализации. Писатель собирался вставить в самый центр романа практически без изменений некоторые речи Чефиса, в частности те три, что были обнаружены в его архивах – и рассказать таким образом, ничего не скрывая, о том, что творилось в Италии.
Откуда возник у Пазолини такой интерес к Чефису? Не только из-за смерти Маттеи, но и в связи с настоящим и будущим Италии (и всего мира): писатель, выражаясь словами Джанни Борна, «осознал ключевую роль Чефиса в организации авторитарного поворота, основанного уже не на убийствах, но на ограничении демократии и диктатуре глобальной и транснациональной экономики»{Borgna 2015, стр. 216.}; таковы – кто смог бы отрицать это? – основные проблемы, с которыми мы сталкиваемся на экономическом, социальном и гражданском уровнях и ныне.
Бенедетти и Джованнетти пишут:
Пазолини ушел от нас, когда писал что-то, и смерть прервала его работу. Если бы они убили судью или журналиста, проводивших расследования, всякий бы решил, что это не случайно, и что надо бы проверить, не сделал ли покойный что-то, что могло помешать кому-то очень влиятельному. Однако такая щепетильность не пришла в голову следователям во времена первых судебных процессов. Не пришла она и в голову многих критиков и литераторов в те годы, когда они изучали эту книгу – они весьма охотно интерпретировали ее как «документ», свидетельствовавший о «патологической» сексуальной ориентации автора{Benedetti-Giovannetti 2016, стр. 13.}.
Однако, столкнувшись с «неудачным расследованием» Пазолини{Выражение позаимствовано из заголовка эссе Симоны Дзекки / Simona Zecchi (Zecchi 2020).}, только совсем немногие – помимо некоторых интеллектуалов и близких друзей писателя – забили тревогу. Возможно, тому причиной было характерное для эпохи постмодерна недоверие к познавательной и гражданской ценности литературы, воспринимаемой исключительно как выдумка, плод воображения, фантазии. Именно такое недоверие сквозило в риторических вопросах Бруно Пискедда: «Свободного рейдера, такого как Пазолини, утверждавшего в статье “Роман о массовых убийствах”, что “все знает, потому что интеллектуал”, следовало бы спокойно поставить на место фразой: да что такое знает, положительно, этот интеллектуал от литературы? Откуда взялась эта его убежденность относительно материй, к литературе отношения не имеющих?»{Pischedda 2010.}.
Тем не менее романы, меняющие мир, существуют. Недавно стало известно о «Проекте Кассандра»: министерство обороны Германии пригласило группу ученых из Университета Тюбинга для анализа мировой литературы с целью выявления геополитических контекстов, угрожающих возникновением насильственных конфликтов. Нечто вроде «литературного сейсмографа, позволяющего избежать возможной войны, основанного на предположении, что художественное повествование приоткрывает будущее. Не только сами романы могут быть пророческими, но на их основе может строиться само будущее, поскольку они способствуют переменам в обществе»{Pizzati 2021.}. Филиппинский писатель Мигель Сихуко, профессор Нью-Йоркского университета в Абу-Даби и лауреат премии «Азиатский Букер» за роман «Просвещенные», разработал учебный курс под названием «Романы, изменившие мир» – чтобы показать влияние, которое художественные произведения могут оказывать на изменение социальной и исторической среды. Примеров тому множество от «Хижины дяди Тома» Гарриет Бичер Стоун до «Над пропастью во ржи» Харпер Ли, от «Тропика Рака» Генри Миллера до «Сатанинских стихов» Салмана Рушди.