– Дохи, я уеду до понедельника… – слышится откуда-то из-за спины голос Чонсока. Он выходит из своей комнаты с небольшим рюкзаком на одном плече и замирает на месте. Осекается, приспуская на шею большие наушники, из-за которых все это время ничего не слышал, и смотрит на профиль Дохёна, будто видит это существо в их гостиной впервые.
– Тогда позову в гости Гука, – не оборачиваясь бросает Дэн, продолжая подбирать комбинации нот.
Чонсок еще какое-то время стоит в легком недоумении, ведь уже и сам не помнит, когда в последний раз видел Дэна с гитарой. Наводил уборку в кладовой и случайно наткнулся на инструмент, и так и не найдя ему нового места жительства, оставил временно в коридоре. Даже не надеялся, что Дохён обратит на гитару внимание. Три дня она там простояла, а Дохёну и дела не было. А что теперь? Он сидит тут и пишет песню? Что за безумие?
– Наверное, свидание прошло на ура? – не сдерживая улыбки, предполагает Чонсок.
– Нет, свидание просто ужасное, – безразлично отвечает Дэн, не отрывая взгляда от грифа. – Пак Джуын просто ужасна. Я больше никогда ее не приглашу.
Чонсок слегка хмурится, сомневаясь в услышанном. Дохён может лукавить, сколько захочет, но вот музыка, которую он играет, вряд ли сможет соврать.
– Ты не обижайся, но это слишком красивая мелодия для такой ужасной девушки, – щурится Чонсок.
Не может такая живая, чистая и трепетная музыка черпать истоки из негативных чувств к нелюбимой женщине. И Дохён знает, кто виновница волны эмоций, что накрывает его сейчас с головой. Выплескивает все, что есть на душе, забытым, но привычным для себя способом – музыкой. С каждой нотой, с каждым аккордом чувствует, что это самое правильное, что он сделал – за сколько? За последний год или больше?
В этот самый момент, придя домой после бесполезного свидания, после горячего душа, где чуть кожу с себя мочалкой не содрал, сидя на любимом диване и держа в руках родной инструмент, он чувствует себя на своем месте. Словно все это время он бродил ночью по лесу, а когда зародилась заря, осознал, что выбрел на его окраину. Позади все так запутанно и сложно, а впереди – чистое поле возможностей, которые он больше не будет упускать.
Хватит вранья, хватит притворства. Пора закрыть занавес этого театра абсурда и наконец-то зажечь свет. Можно нанести грим, можно перемерить всю гардеробную фальшивых личностей, но истина всегда найдет путь к поверхности – игнорировать ее невозможно.
Это настолько невыносимо, что Дохён сидит здесь, зачеркивая очередную строчку – для Седжон это не подходит, ему стоит подумать над текстом еще. Стоит узнать ее ближе – стать для нее ближе. Это безумие, может, даже одержимость. Но Дохён нуждается в ней. Если бы это была очередная забава, то его бы тут сейчас точно не было.
Они молчат. Чонсок не знает, есть ли смысл что-то спрашивать – Дэн сам расскажет, если захочет. А Дохён находится в некоем трансе, боясь, что если отвлечется на секунду, то упустит и так едва уловимые образы, что пытаются сплестись в мелодию. И тишина трещит в ушах Нам Чонсока в унисон с грифелем, скачущим по листам «1984». Но когда Дохён, в очередной раз записывая новые строчки в книгу Оруэлла, произносит: «Это не про нее», стены их квартиры начинают дребезжать.
15. Маленькая надежда
Небольшая лапшичная, куда заходят лишь школьники после уроков да заблудившиеся туристы, расположена далеко не на главной улице. Отличное место – не привлекает к себе постороннего внимания. Когда Лим Седжон заходит внутрь, в нос тут же ударяет приятный запах пряного бульона. За дальним столиком сидит широкоплечий мужчина в черной рубашке. Он лишь поднимает пустой взгляд, когда Седжон подходит к его столику. Сокчоль погружен в свои мысли и не сразу узнает сестру друга.
– Давно ждешь? – улыбается Седжон, снимая плащ.
Взгляд Сокчоля проясняется, а в следующее мгновение он уже встает с места и помогает ей раздеться.
– Нет, совсем нет, – заверяет он, вешая плащ на крючок и усаживаясь. – Я только сделал заказ. Выбрал на свой вкус. Надеюсь, ты не против.
– У тебя хороший вкус, – улыбается она. – Я не против.
Они уже не первый год знакомы, и, несмотря на разницу в возрасте, Седжон может доверять Сокчолю не только выбор еды.
Хан Сокчоль дружит с ее братом еще со старшей школы. В те времена Седжон была малышкой. Джеджун, который привел к ним тогда в гости своего нового друга поиграть в приставку, совсем не похож на того человека, которого сейчас Седжон ненавидит больше всех на свете.
Чоль учился с Лим – тогда еще Ким – Джеджуном в университете. Они вместе проходили стажировку в фирме знакомого отца Сокчоля. И вместе ушли в армию, из которой Чоль вернулся со званием старшего офицера военно-морского флота, а Джеджун – с искалеченной психикой.
Сокчоль видел изменения в поведении друга, сложно было не заметить. Видел холод в глазах и то, как его каштановые волосы приобретают седоватый блеск, словно забирая всю жизнь из тела.
…И свет из сердца.
Это настораживало, но не пугало. До тех пор, пока Чоль не проснулся посреди ночи от звонка Седжон, которая плача рассказывала, что старший брат отправляет мать в лечебницу на другой конец света. Чоль помнит, как она всхлипывала, давясь слезами и шепча в трубку, что боится засыпать с ним в одном доме. Слышал, как на другом конце провода строгий голос Джеджуна велел ей положить трубку. А в следующее мгновение раздались неразборчивые громкие звуки и гудки.
…Леденящий пальцы страх.
В ту ночь Джеджун впервые поднял руку на младшую сестру. В ту ночь Чоль так и не смог уснуть, а на следующий день пришел в дом Лим. Высокие ворота закрыты, а на прутьях красуется табличка «Продается». На вопрос Сокчоля о том, почему Джеджун ничего не сказал о переезде, тот лишь безразлично ответил, что им двоим больше не нужен такой огромный особняк, а из высотки в центре Каннама намного удобнее добираться до офиса.
Отцовский офис Джеджун вскоре тоже продал вместе с его фирмой, а вырученные деньги вложил в крупный пакет акций, став одним из ведущих акционеров в стране. Имея отличное чутье и аналитический ум, он быстро стал совладельцем брокерской компании, которая ежегодно приносит семье Лим небывалый доход. Джеджун звал Сокчоля стать их партнером, ведь тот сам долгое время проработал в банке и знает все то, что необходимо в брокерском деле. Но Сокчоль отказался, выбрав для себя путь преподавателя в вузе, и теперь все студенты как огня боятся его за строгость и высокие требования.
Прогадал ли? Сокчоль не хочет об этом думать, как и иметь общий бизнес с Лим Джеджуном. Так спокойнее.
– Он сегодня возвращается? – уже без улыбки интересуется Чоль.
– Да, поздно вечером. Я успею вернуться. – Седжон старается казаться равнодушной.
– Он до сих пор тебя контролирует? – Чоль немного понижает голос, чтобы не смущать официантку, которая принесла их заказ.
Седжон лишь кивает в ответ и делает глоток воды. Работница отходит от их столика, а Седжон отставляет стакан в сторону и, слегка наклонившись и понизив голос, шепчет, словно их разговор может кто-то подслушать:
– Он заблокировал мои карты и отобрал ключи от машины.
– Если тебе нужны деньги, только скажи… – начинает Чоль, но Седжон его останавливает:
– Деньги я зарабатываю. Но этого все равно недостаточно, чтобы оплатить… – Она с опаской смотрит по сторонам и совсем тихо добавляет: – Сам знаешь что.
Он понимающе кивает и какое-то время молчит, размешивая палочками лапшу в глубокой тарелке с синими драконами, летящими вдоль белой каймы. Седжон тоже молчит. Достает из сумки резинку и убирает волосы в низкий хвост. Берет со стола палочки и неспешно приступает к обеду. Она успела порядком проголодаться, пока помогала Дохёну с пикником.
– Я могу оплатить, – спустя некоторое время нарушает тишину Чоль, поднимая взгляд. – Я сниму со своего счета деньги, возвращать ничего не нужно. Только скажи сколько?
Седжон застывает с набитым ртом и изумленно смотрит на него. Медленно дожевывает лапшу и запивает бульоном, обдумывая его слова.
– Я уже расплатилась. – Она ставит тарелку обратно на бамбуковую салфетку и скрещивает руки, опираясь локтями о столешницу. – Я перекинула себе файлы с рабочего компьютера Джуна. Там прогноз биржи на следующий месяц. Я не была уверена, что этого будет достаточно, но тот человек согласился принять это в качестве оплаты.
Внимательно слушая каждое слово, Сокчоль откладывает приборы в сторону. Не может понять, насколько серьезно сейчас говорит Седжон, но ощущение, что абсолютно.
– Ты сделала что? – наконец не выдерживает он. – Седжон, ты совсем страх потеряла? – По голосу слышно, что он злится. Слишком переживает за нее. – Если Джун узнает… – Чоль снимает очки, надавливает пальцами на переносицу и надевает их обратно, глядя в упор на Седжон. – Да я даже не хочу думать, что с тобой будет, если он об этом узнает!
– Он не узнает, – заверяет она. – Ты зря переживаешь.
– Зря переживаю? – надменно хмыкает он, откидываясь на спинку кресла и скрещивая руки на груди. Рукава рубашки закатаны до локтей, поэтому можно заметить, как выпирают вены под медовой кожей от напряжения. Сокчоль раздражен. – Если он что-то заподозрит, то изобьет тебя до полусмерти. Ты этого хочешь?
Все, чего она хочет, – свободы. А свободы нет без борьбы, для Лим Седжон так точно.
– Это его вина, что мне нужны деньги, – серьезно поясняет она. – Вот пусть и расплачивается. – Она больше не выдерживает зрительного контакта и возвращается к еде, отправляя в рот порцию кимчи из редьки.
– Ты ему точно так же ответишь? – хмыкает Чоль, даже не думая вернуться к остывающему рамёну.
– Совру что-то, если потребуется, – безразлично отвечает она, не отрывая взгляда от тарелки. – Но я уверена, что не потребуется.
Чолю не нравится услышанное: боится, что риск, на который пошла эта сумасшедшая, может сыграть с ней злую шутку и усугубить ситуацию. Он уже не раз предлагал ей помочь, хотя понятия не имел, что тут можно сделать. Седжон полностью зависима от старшего брата, который ее любит, только выражает это странным способом. Джеджун потерял отца за несколько дней до конца службы, когда нес вахту вместе с Чолем на судне в Тихом океане и при всем желании не смог бы успеть на похороны. Долгожданный день окончания воинской службы, что длилась почти два года, стал для Джеджуна кошмаром наяву.