…Расплачивается за свое счастье.
– Я забыла, прости, – шмыгает носом она, боясь посмотреть ему в глаза.
– Забыла, потому что трахалась с каким-то недомерком? – зло усмехается он.
– Прекрати его так называть! – не выдерживает она, все же поднимая на Джеджуна влажные глаза. – Он мой парень, не смей его оскорблять.
Усмешка на лице Джеджуна превращается в волчий оскал. От этого колени Седжон начинают дрожать, и ей кажется, что она сейчас и вовсе не узнает своего брата. Никакого сострадания, никакой пощады. Он срывается на ней, а Седжон не знает почему. Что она такого сделала, кроме как попыталась жить нормальной жизнью? Может, именно в этом была ее ошибка?
– Если ты залетишь от него, то никто на тебе не женится! Ты будешь мне бесполезна! – Джеджун наступает на нее, а Седжон некуда деваться, сзади уже диван под колени упирается. Она загнана в ловушку, а дверца захлопнулась.
…Уже давно захлопнулась.
Но полное и окончательное осознание приходит лишь сейчас.
– Ты завтра же бросишь этого выродка и пойдешь на свидание с тем, кого выбрал я, – приказывает он.
– Я не сделаю этого. – Она находит в себе остатки самообладания, но не чувствует удовлетворения. Понимает, что нарывается, и готова принять последствия, лишь бы не уступать Джеджуну хоть в чем-то.
…Не уступать ему свою жизнь.
– Что ты сказала? – со змеиным прищуром шипит он и требует уже громче: – Повтори!
– Я сказала, что не сделаю этого. – Седжон вскидывает подбородок с гордостью, если у нее она вообще осталась.
Резкая боль и звон в ушах дезориентируют. Она хватается руками за голову, не понимая, что произошло. Вся левая сторона полыхает адским пламенем, а мысль о том, что Джеджун дал ей пощечину, приходит с задержкой. Тело инстинктивно старается защититься, и Седжон прикрывает лицо руками, пытаясь предотвратить следующий удар. Но Джеджун хватает ее за локоть, вынуждая посмотреть на себя. А она плачет, больше не в силах сдерживать слезы: то ли из-за душевной боли, то ли от физической.
– Ты будешь делать то, что я скажу! – кричит он ей прямо в лицо, а затем швыряет на диван.
Перед глазами пелена, но Седжон снова поднимается на ноги, не оставляя жалкие попытки покинуть эту комнату. Но Джеджун намного проворнее и сильнее. Ему очень не нравится, что младшая сестренка решила взбунтоваться, и его крышу окончательно сносит, когда Седжон замахивается на него, пытаясь оттолкнуть в сторону. Он с силой толкает ее обратно на диван, и Седжон лишь рвано вскрикивает от неожиданности.
Слышит, как звякает бляшка на кожаном ремне. Слышит свист, что разрезает воздух, словно сабля фехтовальщика, нанося первый удар. Слышит собственный крик. Боль пронзает плечо, и Седжон еще раз вскрикивает, потому что не в силах сдерживаться, не в силах больше сопротивляться. Она принимает удар за ударом, зная, что завтра от них останутся яркие следы, которые будут еще не одну неделю напоминать о пережитом.
…Если она вообще сможет это пережить.
– Прошу, остановись, – молит она, пытаясь предотвратить удары, прикрывая колени руками. Но кожаный ремень больно полосует предплечье, отчего Седжон непроизвольно убирает руку. – Хватит, умоляю, – рыдает она и жмурится, захлебываясь слезами. Давится собственными криками.
Как же хочется, чтобы все это оказалось сном. Кошмаром, который развеется, как только она проснется. И Седжон пытается себя убедить, что это лишь сон: нужно проснуться, тогда боль утихнет.
Но очередной удар тяжелого ремня обрушивается на ноги, и она рвано кричит, понимая, что все ее мольбы так и останутся неуслышанными.
– Раз ты не слушаешь по-хорошему, то услышишь по-плохому, – холодно произносит Джеджун, продолжая хлестать ее по ногам, рукам и спине.
И Седжон сворачивается в комок, пытаясь прикрыть лицо и грудь. Но с каждым ударом, с каждым ее криком тело судорожно содрогается, а внутри ломаются не кости – крошится в труху ее душа. И начинает казаться, что если сейчас кто-то из них не умрет – не исчезнет в эту самую секунду, – то кошмар никогда не прекратится.
Это безумие остановится только тогда, когда кто-то из них исчезнет с лица земли. Когда перестанет чувствовать, дышать и существовать. Будто лишь смерть способна это все оборвать.
21. Расскажи мне все
Дохён не увольняется – так он может хоть иногда чувствовать себя полезным людям. По утрам в заведении постоянно выстраивается очередь из офисных работников, которые выскочили из дома, не успев перекусить. И Дохён всегда старается быть приветливым с клиентами, ведь многие из них приходят не потому, что здесь отличный кофе, хотя это тоже правда. Они приходят, желая получить заряд эндорфинов на весь день. Кофеин, конечно, тоже придает бодрости, но больше поднимает настроение улыбка симпатичного бариста.
Легко испоганить человеку весь оставшийся день одним лишь взглядом. Одно неловкое слово, тон чуть грубее обычного, и человек больше никогда не вернется. Но постоянное общение с людьми порядком выматывает – высасывает все соки. После того как Дэн бросил музыку, его эмоциональный диапазон уменьшился до размеров игольного ушка. Тогда он взял перерыв: и от мечты, и от учебы, и от кофе. Вернулся к подработке лишь в конце лета, решив, что одной смены в неделю будет достаточно для социализации и поддержания навыка кофеварения. А то к тому моменту Дэн успел совсем очерстветь и облениться – с этим нужно было что-то делать.
Сейчас исключением являются лишь дни, когда кому-то из его коллег требуется срочный отгул. Тогда Дохён скрепя сердце соглашается подменить напарника, но чаще – напарницу. Ли Мира – очень старательная девушка. Недавно окончила школу, а в универ не поступила. Дала обещание родителям взять передышку и попытать удачу в следующем году. Но Дохён уверен, учеба – это не ее.
Штат сотрудников часто обновляется: приходят школьники во время каникул, чтобы подкопить денег и не клянчить у родителей, приходят студенты, которым не хватает университетской стипендии на свои хотелки. Бывают даже те, кто устал от однообразия жизни офисного планктона и решил попробовать что-то новенькое. Неизменным остаются лишь Ким Дохён, который сейчас является самым «древним» работником заведения, и вечные отгулы Ли Миры, которая вроде последние два месяца исправно работала, но опять зачастила с внеплановыми выходными.
Дэн согласился выйти в понедельник вместо нее, но лишь в качестве исключения, по доброте душевной.
До экзаменов остается совсем мало времени, и то, что Дохёну придется пропустить занятие с Седжон, его совершенно не радует. Впрочем, предстоящие экзамены тут ни при чем. Кто ему потом компенсирует встречу с Седжон? Но каково же было удивление, когда она согласилась перенести их занятие на поздний вечер. Поэтому Дохён протирает столы, поглядывая на часы, ведь до закрытия осталось пятнадцать минут. Его сегодняшний напарник уже ушел домой, и заведение полностью на Дэне. Но ему это совсем не в тягость. Хоть для чего-то полезны его знания недофинансиста – пересчет денег в кассе.
Звон дверного колокольчика разносится по пустому залу, и Дохён отвлекается от своего занятия. Он молча кивает Седжон, намекая, чтобы та заперла стеклянную дверь на замок, и она тут же закрывает защелку. Молча проходит к одному из столиков, у которого Дохён специально не поднял стулья, и пока Дэн убирает пересчитанные деньги обратно в кассу, она готовится к занятию, вытаскивая из сумки планшет.
Не спрашивая, Дохён делает для нее лавандовый капучино, а себе достает из холодильника колу в стекле. Ставит напитки перед Седжон и уходит в подсобку за тетрадью. А когда возвращается, усаживаясь напротив, то она сразу же начинает занятие. Перечисляет, что Дохёну нужно повторить перед экзаменами. Открывает на планшете список, где галочками отмечены пройденные ими темы и те, что еще осталось изучить хотя бы поверхностно. Но Дохён, кажется, потерял нить разговора, как только услышал словосочетание «конечный предел».
Предел называют конечным, если он равен конкретному действительному числу. Дохён делает глоток колы из трубочки и растягивается вдоль столешницы, укладывая щеку на предплечье. Лим Седжон сидит в метре от него – живая и настоящая. Руку протяни и сможешь почувствовать ее тепло. Как в ту ночь, когда они убегали от шайки Бама, держась за руки. Значит, чисто гипотетически Седжон можно принять за действительное число, к которому стремится функция Ким Дохёна.
Все его аргументы – мысли, чувства, поступки – теперь стремятся к Лим Седжон. Он засыпает с мыслями о ней и представляет, как она смотрит на него своим фирменным бесчувственным взглядом, словно плевать хотела. А ему от этого так хорошо становится, словно он мазохист какой-то.
И просыпается с мыслями о ней по утрам. Сразу же проверяет сообщения в KakaoTalk[12], ведь она могла отправить ему ночью сообщение о том, что его домашка – полный шлак. Но он готов терпеть любые оскорбления в адрес своих умственных способностей, потому что Седжон имеет на это право. В его глазах Лим Седжон – сама произведение искусства. Даже когда на ногах у нее дурацкие угги, даже без макияжа и без укладки. Даже с опухшим от слез лицом. Она прекрасна, просто потому что она есть – одно существование делает ее особенной для него.
Они видятся почти каждый день, а когда этого не происходит, то Дэн продолжает думать о ней. И если у него уже больше нет сил на зубрежку ее конспектов по матанализу, то на музыку теперь силы есть всегда. Стоит взять в руки гитару, как пальцы сами начинают нотами рисовать ее образ. Но семи нот недостаточно, чтобы описать все то, что вызывает Лим Седжон в сердце Дохёна. Недостаточно, но он постарается приблизиться хоть немного, чтобы этот мнимый образ стал действительным.
Все переменилось, когда Дохён переписал песню. Когда он увидел сломленную и разбитую девушку, о существовании которой даже не смел ранее подумать. И эта действительность очень больно полоснула его сердце, рассыпая осколки сомнений. Точно ли Лим Седжон находится в его области определения функции? К той ли Лим Седжон он стремится? И что будет, если ему не суждено достичь этого предела?