Песик понемногу засыпает, и Седжон аккуратно поднимает его на руки, возвращая обратно в вольер на мягкую лежанку. Он пару раз скулит во сне, чуть дергая передними лапками – снится что-то, – но не просыпается. Совсем как маленький ребенок.
За последние недели Дохён видел Седжон абсолютно разной: отстраненной, холодной, в чем-то жесткой, но в чем-то мягкой.
…Сломленной.
Видел, какой она старается показывать себя окружающим и какая есть на самом деле. В какой-то степени это притворство не сильно отличает её от Джу, только разница в том, что Седжон знает, кем является, а Джуын – нет.
Сначала Дохён терпеть не мог ее прямолинейности, а сейчас глаз оторвать не может. Внимательно наблюдает, как она с серьезным видом проверяет его каракули. Делает пометки цветной ручкой на полях, периодически покачивая головой, а он уже знает, что это означает «ошибка из-за невнимательности». Но плевать он на ошибки хотел, плевать на экзамен.
…Плевать на последствия.
Его буквально с ума сводит, когда она проверяет его конспекты. Как двигает указательным пальцем по строчкам, как делает пометки и безмолвно шевелит губами, увлеченно проговаривая что-то про себя. Какая же она, черт возьми, сексуальная, когда кусает шариковую ручку, бегло просматривая очередную страницу бесконечных решений.
Все-таки от высшей математики есть какая-то польза. Она такая же сложная и непонятная, как и вся жизнь. В ней есть куча подводных камней, которые видны далеко не сразу, мешая найти правильное решение. Оглядываясь на свои действия в попытке понять, где прокололся, можно в упор не заметить то, что другому будет очевидно. Главное – вовремя заметить погрешности, которые впоследствии в корне могут изменить решение всей задачи.
И Дохён безмерно счастлив, что понял свои косяки. Что почти полностью прервал эту череду притворства и вранья, оставив напоследок самое важное и значимое. Он влюблен в Седжон так сильно и искренне, что стоит ей перевести на него взгляд, как сердце камнем в пятки летит, не оставляя никаких шансов. Дыхание спирает от такой близости, мысли путаются, во рту словно опрокинули грузовик с песком.
Что это, если не любовь?
Она говорит ему что-то – Дохён слышит, но не слушает. Не моргая смотрит в серые глаза, которые больше не кажутся ему ледяными. Интересно, может, они никогда не были полны холода? Может, Седжон никогда не была к нему такой равнодушной, какой пыталась казаться? Она снова что-то переспрашивает, тыча пальцем в лист тетради. И Дэн опускает взгляд, но не на ошибку, что совершил ранее. А на чуть приоткрытые губы – ошибку, которую он совершит прямо сейчас.
(G)I-DLE – DAHLIA
Для него секунды тянутся непостижимо медленно, а для нее это одно мгновение, за которое Седжон не успевает сообразить, что происходит. Поэтому лишь сидит, остолбенев от шока, не зная, как реагировать. Все кажется таким странным – таким чужеродным, что с толку сбивает. Она видит густые ресницы Дохёна, что трепещут, как крылья бабочки. Чувствует горячее дыхание, что опаляет ее кожу на щеке. Ощущает вкус травяного чая, который они пили весь вечер.
…Вкус его губ.
Такие мягкие и горячие, едва касаются ее собственных. Седжон кажется, будто ей все это мерещится. Дохён словно пробует ее на вкус, боясь, что будет нестерпимо горько. И горечь поднимается из самой глубины ее души. Терзающая боль, с которой Седжон, казалось, уже справилась и похоронила вместе с пустыми надеждами.
Если Седжон и заслужила за что-то наказание, то сейчас расплачивается сполна – брат был бы доволен.
Она чувствует настойчивые губы, а ответить на поцелуй не может. Словно по венам течет раскаленный металл, мгновенно твердея и приводя в оцепенение. Не должно быть так – неправильно это. Похоже на бред – фантазия, что взяла верх над здравым смыслом.
Дэн сам пришел и сказал, что влюблен в Джу. Что готов пойти на все, лишь бы завоевать ее сердце. Терпел все эти метаморфозы, строил из себя долбаного принца.
…Написал для нее песню, которую Седжон сама слышала.
Но если песня была про Джуын, то почему он сейчас целует не ее, а Седжон? Почему он так сбивчиво дышит и так осторожничает?
…Что этот болван вообще творит?
В памяти невольно всплывает их диалог в тот вечер, когда Дохён увидел синяки на ее руках. О чем тогда шла речь? Разве он не приглашал Седжон на свидание? Слезы и боль слишком сильно затуманили разум, полностью перекрыв остальные события того дня. Все обернулось непредсказуемым образом – окончательно вышло из-под контроля.
Как она могла забыть о его словах про свидание? Как могла жить все эти дни, не вспоминая об этом?
…Забыть об осторожности.
Он должен был стать ее спасением, но вместо этого разрушил то хрупкое равновесие, что ей удалось восстановить. Уничтожил стены, что выстраивались не один год. Заставил чувствовать себя счастливой и несчастной одновременно. Окрыленной и уничтоженной безответной любовью. А теперь мысль о том, что между ними могло быть что-то большее, превращается в руины, на которых уже ничего не построить. И как бы сильно Седжон ни хотела поцеловать его прежде, как бы сильно Дохён сейчас ни притягивал ее к себе за шею, запуская длинные пальцы в ее волосы на затылке, – это невозможно. И от безысходности хочется кричать и бить кулаками в грудь Ким Дохёна, пока его сердце не прекратит стучать.
Но вместо этого в ее собственной груди учащаются удары, а в висках стучит от напряжения. И на одну лишь секунду – на одно короткое мгновение – она дает волю чувствам, что так долго оставались неразделенными. Что утихли, словно исчезли вовсе, но сейчас возродились из пепла, взрываясь каскадом фейерверков.
Перед ней снова стоит выбор: сгореть самой или спалить все вокруг дотла. Погубить только себя или утащить Дохёна за собой в эту бездну.
…Хотя, может, он уже ждет ее на самом дне?
И это чувство просто ужасно. Ужасно настолько, что стоит Седжон прикрыть веки, стоит отдаться эмоциям, попытаться приоткрыть рот и почувствовать жар его языка, который проскальзывает внутрь, будоража все нервные окончания на своем пути, как она разрывает поцелуй, отстраняясь. Не должно быть этого, не так все должно закончиться.
…Не должно быть больно еще и ему.
Дохён тоже чуть отстраняется, медленно открывая глаза, а напротив его уже ждут чужие, безмолвно требующие объяснений.
Все еще сидя вплотную к ней, Дэн может коснуться Седжон кончиком носа. Его рука до сих пор поглаживает ее шею и затылок, играя с короткими каштановыми прядями, а дыхание сбивчивое от переизбытка чувств. Он всматривается в серые радужки, снова видя в них нестерпимый холод, – это больно колет куда-то под самые ребра. Будто иней оседает на его кожу, мышцы и кости.
– Что-то не так? – еле слышно произносит он, не прерывая зрительного контакта.
– Что ты творишь? – Сталь в ее голосе дает едва заметную трещину.
– Целую девушку, которая мне нравится, – просто отвечает Дохён, снова опуская взгляд на ее губы. Слова эти даются ему так легко, словно он уже тысячу раз в любви ей признавался.
Он едва успевает договорить и не может сдержаться, чтобы вновь не ощутить вкус своей влюбленности. Тянется за поцелуем, но чувствует сопротивление, а затем и холодные пальцы, которыми Седжон преграждает ему путь к желаемому. Она снова неприступна, и это невыносимо.
– Не смей, – отрезает она. – Не смей еще больше усложнять мне жизнь, умоляю, – произносит она на одном дыхании, боясь, что голос снова дрогнет.
Дохён повинуется. Осторожно убирает руку с ее шеи, а затем отстраняется полностью, растерянно глядя в пустоту. Не так он себе все представлял, не такой реакции ожидал. Так жаждал поцеловать ее, что не подумал о чувствах самой Седжон, и теперь ощущает себя отвратительно. Невольно облизывает губы, на которых еще остался шлейф их поцелуя, а сам не знает, что сказать в свое оправдание. Ведь оправданий ему никаких нет – виновен по всем статьям и готов признать это.
Но что плохого в его любви? Чем он заслужил такой холод?
…Разве он ее не заслужил?
Обида начинает свербеть где-то внутри солнечного сплетения. Седжон стала почти его и вдруг ускользает сквозь пальцы. Кажется, руку протяни – только этого недостаточно.
– Я сделаю вид, что ничего не произошло. – Голос Седжон возвращает в реальность. Дэн снова фокусирует на ней взгляд, в то время как она уже сосредоточенно смотрит в конспекты, будто между ними сейчас действительно ничего не произошло. – Джу и Сонги не должны об этом узнать.
– Я сказал ей, что у нас ничего не выйдет, – бесцветно произносит он. – Сказал, что хочу остаться друзьями. Она вроде не сильно расстроилась.
Седжон хмурится, но головы не поворачивает, продолжает сосредоточенно проверять уравнение, хотя лишь делает вид, что думает о математике. В голове все кругом идет.
– Ладно, – небрежно бросает она, что вовсе на нее не похоже. Скажи он ей такое при других обстоятельствах, она бы тут же в порошок стерла. Ведь не раз умоляла не разбивать подруге сердце. Требовала честности и искренности от него. А сейчас ей будто все равно. – Тогда не говори Сонги.
В первый раз Дэн как-то не обратил внимание на имя друга, но сейчас оно звучит как гром среди ясного неба. Хотя какое тут ясное небо, когда между ними почти электрические разряды пролетают.
– А Фугу тут при чем?
– Мы встречаемся, – обыденно произносит Седжон, шелестя страницами тетради. – Он разве не говорил? – Взгляда она не переводит, лишь вопросительно вскидывает бровь.
Дохён молчит, пытаясь переварить услышанное, что звучит как бред собачий.
– Это шутка такая? – в неверии переспрашивает он, хотя ситуация совсем к приколам не располагает.
– Нет, я же говорила, что у меня есть парень. Почему это тебя так удивляет? – Она наконец отрывается от тетради, глядя на удивленное лицо Дэна.
– Потому что это мой друг! – неконтролируемо повышает голос Дохён. – И я, черт возьми, ничего не знал! – Нестерпимая обида кроется в этих словах, будто его только что предали. – Почему ты скрывала это от меня?