– Я не скрывала. – Седжон спокойно ведет плечом, окидывая взглядом Дохёна. – Ты не спрашивал.
– Я думал, ты шутишь! – выпаливает он. Не у одной Седжон переполнилась чаша с эмоциями.
– Шучу? – Она опять вопросительно приподнимает бровь, тоже повышая тон. – Дохён, зачем мне это?
– Чтобы я ревновал.
Седжон злость берет. Да как он вообще смеет вот так говорить о своих чувствах после того, что устроил? Уговорил помогать ему с Джуын, морочил голову им обеим, потом решил, что ему все это не интересно, и теперь нашел новую игрушку? Он серьезно думает, что после всех этих выходок Седжон бросится к нему в распростертые объятия?
Она отчаялась, но не настолько, чтобы не знать себе цену. И если в случае с братом у нее нет выбора, то с Дэном выбор есть. И как бы сильно он ей ни нравился, какие бы чувства в ней ни вспыхнули во время поцелуя – уже ничего не изменить.
Дохён может распинаться сколько влезет. Но уже поздно. Слишком поздно что-то менять, и Седжон стоит остановить этот поезд, пока он не сошел с рельсов.
До экзаменов осталось меньше недели, а потом их пути должны разойтись. И Седжон не хочется уходить с тяжелым сердцем. Ей хочется оставить все как есть. Не усложнять то, что и так дается ей с огромным трудом. Поэтому она собирает всю оставшуюся волю в кулак, надевает самую безразличную маску, что еще осталась в запасе, и смотрит на него таким надменным взглядом, от которого Дэн готов на стенку залезть.
– Зачем мне пытаться вызвать ревность у парня, которому я помогаю сойтись с моей подругой? – Не слова, а стрелы, и бьют они точно в цель. В самое сердце – наповал.
Дохён молчит – ответить нечего. От услышанного становится до тошноты больно, потому что в этих словах чистая правда, которая способна возродить и уничтожить. В них настоящая власть, которая сейчас находится в руках Лим Седжон.
…Его поступку нет оправданий.
– Мы прошли все, что будет на экзамене, – безразлично произносит она, проставляя недостающие галочки в своем списке с темами. – Потрать оставшиеся дни на повторение. Если не будешь отвлекаться на ерунду, то все сдашь и не вылетишь из универа.
Седжон ставит последнюю отметку и с шумом кладет ручку на стол. Проверяет время на телефоне и тяжело вздыхает:
– Мы закончили.
Неприятно тянет под ложечкой, и Дохён неловко тянется к карману, где лежат восемьдесят тысяч вон. Но руки его не слушаются, потому что мысли путаются в клубок. Седжон складывает в одну кучу все конспекты и черновики, ударяя пару раз о стол ребром и формируя ровную стопку и подвигая ее к Дэну. А затем переводит на него тот самый безразличный взгляд, каким одарила его в самую первую встречу:
– Это было наше последнее занятие. Не нужно за него платить.
– Ты же в курсе, сколько сейчас времени? – недовольно бубнит Гук, пропуская Дэна в коридор.
Он снимает небольшую студию недалеко от университета. Здесь не так просторно, как в квартире Дохёна, но одинокому парню не так уж много и надо для удобства. Обеденный стол – он же рабочий, раскладной диван, который никогда не складывается, душевая, в которой можно мыться прямо сидя на унитазе, потому что места для раздельного санузла здесь не нашлось.
– Ты все равно не спишь, так что не ной. – Дэн по-хозяйски скидывает тяжелые кроссовки и направляется к небольшой кухонной зоне с узкой столешницей для готовки, на которую ставит пачку из шести банок пива.
– Что-то случилось? Выглядишь фигово. – Ынгук проходит следом и приваливается плечом к косяку.
– Чувак, мне и есть фигово, – тяжело произносит он, а в следующую секунду достает из кармана перочинный нож, ловко высвобождает лезвие и с шумом вскрывает полиэтилен, что держит банки вместе. – Вот скажи, почему я такой неудачник?
– По-моему, ты опять драматизируешь, – качает головой Гук, наблюдая, как Дохён щелкает замком на жестяной банке и тут же ловит губами бурлящую пену.
Ынгук видел его в разном расположении духа: и Дэна, который готов горы свернуть, идя к своей цели, и Дохёна, который похож на засохшую жвачку под поручнем в подъезде. После того как у Дохёна не сложилось с музыкой, он совсем сник. Ничем не интересовался, никуда не ходил. Мог целыми днями лежать, уткнувшись в телефон, и неделями не мыться. Жалкое зрелище. И ведь силком его было не заставить что-то делать.
Потом он переболел этим. Выстрадал и принял свою неудачу, попытавшись собраться снова. Вернулся в университет, нашел красивую девчонку, чтобы повеселиться, попытался закрыть долги с учебой. Старался жить дальше, словно и не было всех тех истерик. Словно не было той агрессии и ненависти к себе и ко всему миру. Постепенно, маленькими шагами он стал принимать облик того Дэна, с которым Ынгук когда-то познакомился на первом курсе, которым он восхищался. Но то, как он выглядит сейчас, возвращает Ынгука к тем тяжелым дням.
– С музыкой у меня не сложилось. С учебой вообще через одно место идет. И пока я гонялся за одной девушкой, вторую у меня из-под носа увел лучший друг. И в каком же месте я драматизирую?
– Погоди, о чем ты? – не понимает Ынгук. – Ты про Фугу? – Речь явно идет не про него самого, ведь вряд ли Дэн так убивается из-за безобидной фотосессии, на которую согласилась Седжон.
Гук бросает мимолетный взгляд на монитор своего ноутбука. На нем открыт фоторедактор, в котором Ынгук до поздней ночи обрабатывал фотографии Седжон, пока Дэн не заявился на его порог.
Как человек искусства, Чон Ынгук привык видеть в людях прекрасное. И стоит ему зацепиться за какую-то деталь, как его начинает одолевать нестерпимое желание запечатлеть это на пленку. Поэтому он всегда фотографирует друзей, за что огребает вагон и маленькую тележку бранных слов, особенно от Дэна. Именно с фотки началась эта история: с той самой, которую Ынгук сделал в кампусе. С той, на которую попала, черт бы ее побрал, Пак Джуын.
Потом Ынгук пересматривал тот снимок, пытаясь понять, чем она смогла зацепить Дохёна. Несмотря на солнечную погоду в тот злосчастный день, кадр выглядит безжизненным. И если с него вырезать Дэна, который нежится на солнце, позволяя лучам играть с его пшеничной шевелюрой, если оставить на нем только Джуын – то все тепло с него испарится.
В тот день, когда Ынгук решил, что хочет успеть запечатлеть осенний пейзаж, пока природа еще не растеряла свои краски, он написал Седжон. Небо было пасмурным, собирался дождь, а воздух был промозглый и сырой. Гук не думал, что она согласится, но спустя десять минут получил положительный ответ. Только с условием, что они поедут на гору Намсан.
Все прошло лучше некуда: даже несмотря на плохую погоду и порывы ветра, Седжон была прекрасна в тот день. Новая прическа, фирменный взгляд и непередаваемая атмосфера вокруг самой Седжон – все это отражается на снимках. Ынгук просто щелкал затвором камеры, а попутно они болтали о фотографии, книгах и фильмах. О планах Ынгука после университета и о том, как Пес плохо поддается дрессировке.
Ынгуку хотелось понять, что же такого особенного в Лим Седжон. Что в ней такого притягательного, что все сплетни в универе лишь о ней и ее подругах? Чувствовал себя на сафари, словно наблюдая за хищницей в дикой природе. И чем дольше он за ней следил, чем выше они поднимались на гору Намсан и чем больше он узнавал ее – тем тверже убеждался, что абсолютно все его представление о пчелиной королеве в корне неверно.
– Они, черт возьми, встречаются, – выпаливает Дохён, и Ынгук отрывает взгляд от ноутбука. – Долбаный Фугу встречается с Седжон, мать его!
– Чего? – Гук отстраняется от косяка, подходя ближе к Дэну, который уже протягивает ему банку пива.
– Этот ублюдок начал встречаться с ней за моей спиной, – распинается он, оттягивая пальцем ворот футболки. – Ни слова, сучара, мне не сказал!
– Так, погоди. – Ынгук машет свободной рукой у него перед лицом. – Я, конечно, тоже в шоке от такой новости. Ну, допустим, они встречаются. Ты-то чего так психуешь? – Он потирает пальцами переносицу и поднимает взгляд на друга, тут же жалея о своих словах. Зеленый огонь разгорается в глазах Дохёна, перемешиваясь с яростью.
– Ты до сих пор не понял? – Нервы Дэна натянуты до предела, поэтому он цедит слова сквозь зубы.
Ынгук лишь потерянно мотает головой. Что он должен был понять? Дохён с ним ничем не делился, кроме похабных мыслишек насчет Пак Джуын.
– Почему я, по-твоему, пустил ее на ночь? А собаку зачем купил? – Он почему-то думал, что кто-кто, а Ынгук-то уж должен был догадаться.
– Потому что вы стали друзьями?
Ведь они и правда много времени проводили вместе. Ынгуку кажется нормальным, что Дэн и Седжон успели сблизиться. Он и сам успел с ней подружиться за пару встреч. А Дэн же с ней несколько месяцев вместе провел.
– Потому что я втрескался в нее, тормоз!
– Гонишь!
Гук наконец вскрывает замок на пиве, нетерпеливо делая глоток. Что-то ему подсказывает, что этой пачки им будет сегодня маловато.
– Да пошел ты, – фыркает Дэн, припадая губами к банке.
– Он сам тебе сказал? – Ынгук встает рядом, опираясь поясницей о кухонный гарнитур.
– Нет, Седжон сказала. – Дэн с шумом выдыхает и делает глоток побольше. – После того как я ее поцеловал.
– Я в афиге!
– Я тоже.
– Подробности будут? – с надеждой спрашивает Ынгук, потому что такие турецкие страсти не каждый день в их жизни происходят. Два его лучших друга влюбились в одну девчонку и скрывали это ото всех. Да и в кого – в Лим Седжон, чтоб ее.
– Тебе правда хочется знать, как мы лизались? – гадко фыркает Дэн.
– Черт, да не об этом, – шипит Гук. – Ты же за ее подружкой-эстеткой ухлестывал. В какой момент все пошло в задницу?
Дохён с шумом выдыхает. Вскидывает брови и делает новый хмельной глоток. Действительно, в какой момент все пошло в задницу? С какого момента можно отсчитать начало той самой системы координат, где по оси икс отложены чувства Ким Дохёна, а по оси игрек