Дэн шипит от боли, но даже на полшага не отступает. С силой замахивается, делая очередной выпад, но промахивается. Сонги ловко уворачивается, перехватывая его запястье. Выкручивает руку, а Дохён стискивает зубы. Да, бороться с Фугу на одной стороне и против него – совсем разные вещи. Неважно, сколько времени прошло – он все еще остается тем парнем, который не проигрывал ни одной уличной потасовки. И сегодняшняя не исключение.
Вот только Дэн не собирается сдаваться. Может, он и в невыгодной позиции, но отступать не думает. Клялся, что больше никогда не отступит, даже если будет невыносимо трудно. Именно по этой причине он сейчас морщится от боли. Именно по этой причине он противостоит лучшему другу. Да и может ли он еще считать Сонги своим другом? Раньше он и помыслить не мог, что между ними может произойти что-то подобное. Что-то, что перечеркнет их многолетнее прошлое. Что-то, что разрушит их связь.
Дэн изворачивается и пяткой бьет Фугу под коленом, сбивая его с ног. Сонги чуть приседает, ослабляя хватку на запястье Дохёна, а из его груди вырывается глухой стон. Но Дэну большего и не надо: окончательно освобождается от захвата и безжалостно бьет его коленом в живот, заставляя скрючиться от боли. Фугу снова стонет, прикрывая руками пораженное место от очередного удара, но не падает. И Дэн не может сдержать победной злорадной ухмылки, вытирая рукавом олимпийки кровь с разбитой губы.
Но этой секунды самолюбования становится достаточно, чтобы Фугу успел взять разгон и со всей силы вбиться макушкой в живот Дохёна, заваливая на землю. Дэн больно ударяется плечом о покрытие баскетбольной площадки. А Фугу усаживается сверху, чтобы не дать противнику шанса передохнуть. Бьет кулаком в нос, а потом еще и еще, пока из него не брызгает кровь. Дэн шипит, заслоняя лицо руками, но стоит Фугу чуть запыхаться, как Дохён тут же хватает его за плечи, переворачивая. Теперь уже он нависает и бьет по лицу что есть силы. Костяшки кровоточат, лицо Сонги – тоже. Глухие стоны и звуки ударов разрывают тишину пустой баскетбольной площадки.
…Разрывают их связь.
Им повезло, что час поздний и никого нет, ведь застукай их сейчас кто-то, привода в полицию не миновать.
Обида движет Дохёном. Обида и злость на собственное бессилие. На то, что он по глупости упустил Седжон. Отвлекался на ненужные вещи. Не придавал значения ее словам. Вел себя как последний придурок, а теперь уже изменить ничего нельзя. И последнее, что он может сделать, – отметелить того, кто занял его место. Кто теперь рядом с Лим Седжон.
– Ненавижу! – кричит он. – Ненавижу! – плюется слюной, нанося очередной удар.
Но слова эти не Сонги предназначены и тем более не Седжон. Они предназначены самому Дэну. Тому Дэну, который снова проиграл.
Он заносит руку для очередного удара, но вместо лица Фугу вдалбливает кулак в его раскрытую ладонь. Это сбивает с толку, ведь он уже не ожидал сопротивления. Сонги тянет его вниз, а в следующее мгновение изворачивается, сбрасывая с себя. Доля секунды, и Фугу снова прижимает Дэна к холодному покрытию, смачно прикладывая кулак к его виску.
Фугу тоже есть на что злиться. Из-за лучшего друга теперь он не чувствует себя особенным. Гордился тем, что смог рассмотреть в Седжон тот огонек, что согревает его изо дня в день. Что когда Дэн таскался за пустышкой Пак Джуын, сам Сонги изворачивался, из кожи вон лез, чтобы Седжон наконец восприняла его всерьез. Столько усилий приложил, а теперь должен уступить, потому что …что?
Что Дохён сделал для того, чтобы покорить ее сердце? Он только хотел потешить эго, влюбив в себя одну из самых желанных девушек университета. Обманом заставил Седжон помогать ему, а теперь вдруг решил, что Джуын ему не интересна. Прозрел. Вот только поздно. Быть может, если бы Дэн сказал о своих чувствах раньше, все сложилось бы по-другому и Фугу бы не пытался сблизиться с Седжон. Но сейчас, когда они вместе – когда он любит ее, – это разбивает ему сердце.
…А взамен Фугу разбивает Дохёну лицо.
Jennie – Twin
Бьет до тех пор, пока у Дэна окончательно не пропадают силы сопротивляться – его тело тоже измождено. Фугу перекатывается на бок, обессиленно валясь рядом с другом. Они ведь еще могут называть себя друзьями или теперь все кончено? Лица окровавлены, костяшки разбиты, тело каждого пронзает болью, но они чувствуют ее лишь притупленно. В воздухе пахнет металлом, а до ушей доносится отдаленный шум автомобилей. Оба сдавленно дышат, ртами глотая воздух, и молчат. Что тут скажешь? Им стоит о многом подумать.
Сонги первый подает признаки жизни. Кряхтя поднимается сначала на колени, держась за ребра справа, а затем выпрямляется и не спеша ковыляет к баскетбольному мячу, который одиноко ждет своего хозяина. Мячу примерно столько же лет, сколько и их дружбе с Дохёном. Резина уже выцветшая, царапины говорят о том, что мяч многое повидал. Потрепанный, старый, но все еще ценный, потому что с ним связано много воспоминаний – как хороших, так и плохих.
Дэн с Фугу приходили на баскетбольную площадку и когда им было хорошо, и когда так паршиво, что хотелось повеситься на баскетбольном кольце. А теперь в этом самом месте они так расквасили друг другу лица, что даже говорить больно. Но больнее осознавать, как они вообще докатились до такого. Почему позволили кому-то встать между ними.
…Позволили любви их уничтожить.
Со сдавленным стоном Фугу наклоняется, чтобы поднять мяч с земли, а затем идет в сторону скамейки, на которой лежит его куртка. На секунду замирает у выхода с площадки, решая, следует ли сказать что-то или просто уйти. Прислушивается, но никакого движения за спиной не слышит, а чтобы обернуться – слишком гордый. Поэтому он просто закидывает куртку на плечо, покидая поле боя. Можно ли считать, что он выиграл эту битву? Но в чем выигрыш? Сегодня нет победителей и побежденных. Только две искалеченные души, которые хотели ранить противника, но уничтожили лишь себя.
Дохён не двигается, но дышит, выпуская из приоткрытого рта полупрозрачный пар. Его одежда перепачкана пылью и кровью, но разум чист. Такой же чистый, как сегодняшнее ночное небо, что даже посреди такого мегаполиса, как Сеул, можно разглядеть звезды. Их свет очень яркий – надо быть слепым, чтобы не заметить. Дохён как-то читал, что свет от Полярной звезды идет до Земли четыреста тридцать лет. Получается, глядя на звезды, можно видеть прошлое. Кто-то задумывается об этом? Они кажутся такими ослепительными, манящими и полными тайн. Многие грезят о них – точно так же, как Дохён грезил, думая, что Седжон все еще такая же, как в их первую встречу.
Но так же, как и со звездным светом – это мираж, отголоски прошлого. А то, что творится там сейчас, никто не может знать. Вот и Дохён не знал, что творится с Лим Седжон, пока не стал частью реальности, которая привела его в ужас. Пока не увидел зеленеющие пятна на теле Седжон, пока не увидел ее слезы и пока не услышал шокирующую правду. Да и Седжон на самом деле оказалась вовсе не такой, какой пыталась казаться для посторонних. Можно ли считать, что теперь Дохён для нее достаточно близкий, раз она смогла ему открыться? Он ей так же дорог, как Сонги? О ее чувствах к Фугу он вообще ничего не знает.
Все происходило у него прямо под носом, а он не замечал. И эти мысли снова и снова кружат у него в голове – словно пчелиный рой, – больно жаля и не давая покоя, и хочется кричать во все горло из последних сил. Чтобы каждый услышал его, чтобы каждый понял, как ему больно.
…И Дэн кричит.
Лежа на сыром покрытии, глядя на бесконечное звездное небо, кричит во все горло, надрывая голосовые связки. Больше ничего не может сделать, больше ни на что сил не осталось. Отчаянно впивается короткими ногтями в ладони, вкладывая в свой вопль все, что так давно желало вырваться наружу.
Похоже, что не только Дохён изменился за последние месяцы. С тех пор как он впервые увидел Седжон среди подруг в кампусе, когда ему вообще дела до нее не было, и до этого самого момента, когда она заполонила все его мысли. Седжон сама изменилась, по крайней мере в его глазах. И Фугу изменился.
Они уже не те, что были прежде, – их отношения не те, что прежде. И это не хорошо и не плохо, просто нестерпимо больно.
Дохён не знает, сколько времени он пролежал там. Не помнит, в какой момент нашел в себе остатки воли, чтобы подняться на ноги и добраться до дома. В прихожей он оставляет куртку, которую так и не надел, и не без труда стягивает пыльные кроссовки. Заглядывает в зеркало, морщась больше от собственного вида, чем от боли: губа разбита, бровь тоже, под носом засохшие струйки крови, а на скуле ссадина. Лопатка нестерпимо ноет – похоже, он хорошенько приложился к земле.
Стягивает со лба спортивную повязку, швыряя ее на пол, а следом летит и окровавленная олимпийка. Ему срочно нужно в душ, чтобы смыть с себя то, что возможно. Да завалиться спать, чтобы этот отвратительный вечер наконец закончился. Дэн уже собирается пройти вглубь квартиры, как до его ушей доносится девичий смех и собачий скулеж. И Дохён нервно вдыхает, прикрывая веки: было бы лучше, если бы в такой час в их доме никого не оказалось.
Но до ванной комнаты путь все равно лежит через гостиную и кухню. Дохёну придется показаться, кто бы там сейчас ни был. И, подходя еще ближе, он понимает, что в гостях у Чонсока Седжон. Сидит к нему спиной за барной стойкой и хохочет оттого, что Чонсок держит на руках ее песика, имитируя детский танец, а сам напевает под нос дурацкую песню.
Чонсок замечает движение в дверном проеме и отрывает взгляд от щенка, тут же замолкая и меняясь в лице. Седжон подмечает эти изменения и тоже оборачивается, в ужасе прикрывая рот ладонью. Пока Чонсок опускает Пса на пол, она молниеносно спрыгивает со стула, подбегая к Дохёну. А он застыл как вкопанный: то ли от удивления, то ли от стыда за свой внешний вид.
Она осторожно прикасается двумя пальцами к его щеке, как бы прося повернуть голову чуть в сторону, чтобы оценить масштабы бедствия. И проводит изучающим взглядом от раны к ране, а ее лица ни одна эмоция не касается.