– Чонсок, достань аптечку, – спокойно просит она, аккуратно дотрагиваясь до ссадины на скуле Дэна.
– Уже, – отвечает он, гремя ящиками на кухне.
Дохён смотрит за спину Седжон, где Чонсок ставит на высокую столешницу небольшой пластиковый контейнер и поднимает на Дэна взгляд. Они безмолвно смотрят друг на друга, пока Чонсок не отталкивается руками от барной стойки.
– Я пойду соберу для Пса вольер, – оповещает он, а в следующую секунду уже берет на руки щенка, который все это время крутится у него под ногами. – Аптечка на столе.
Напоследок он лишь едва заметно подмигивает Дохёну, как будто намекая, что сейчас самое время действовать, а не валять дурака. И не будь Дэн так сконцентрирован на едва ощутимых прикосновениях холодных пальцев к своей щеке, то мог бы заметить на лице Чонсока не только ухмылку, но и сожаление. Чонсок знает, что сегодня у Дохёна есть последний шанс что-то изменить. Есть возможность напрямую сказать о своих чувствах без глупых намеков, без бесцеремонных поцелуев и без утайки. Сказать о том, за что потом будет ужасно себя ругать, но хотя бы больше не будет сожалеть, что упустил очередной шанс.
…Последний шанс.
Седжон убирает руки от побитого лица и разворачивается в сторону кухни. Уверенным шагом подходит к барному острову, а в следующую секунду уже копошится в контейнере, выуживая из него баночки и тюбики. Дохён тоже медленно подходит к столу, усаживаясь на высокий стул.
– Сядь ближе к свету, – командует Седжон, проверяя срок годности на тюбике мази для ссадин.
Дохён покорно повинуется: встает с места и с грохотом тащит стул поближе к Седжон. Усаживается на него, меланхолично наблюдая за каждым ее действием, словно это спектакль. Он заплатил слишком большую сумму, чтобы оказаться в первом ряду.
Она откладывает тюбик мази в сторону, разворачиваясь к раковине. По-хозяйски достает из шкафчика кастрюлю, в которой парни обычно варят рамён, и ставит ее в раковину, наполняя прохладной водой. Снимает с крючка кухонное полотенце, забирает наполнившуюся кастрюлю и разворачивается к Дэну. Но не смотрит на него, а молча ставит импровизированный тазик на столешницу рядом с аптечкой, смачивая полотенце.
Когда она наконец обращает на Дохёна внимание, ему хочется поежиться. Он так усиленно пытался поймать ее взгляд, а теперь, когда она смотрит в упор, Дэн теряется, словно его врасплох застали. Седжон лишь на долю секунды удерживает этот контакт, почти сразу переключая внимание на запекшуюся кровь у него на лбу.
От прикосновений мокрого полотенца становится так плохо и хорошо одновременно, что он не может пошевелиться. Просто сидит и позволяет Седжон умыть ему лицо, промокая кровавые разводы влажной тканью. Она делает это так осторожно – почти любовно, – что складывается ощущение, словно она знает, что является причиной этих ран. Пытается извиниться за причиненную боль? Но Дохён не нуждается в извинениях. Все, что ему сейчас нужно, это чтобы она вот так смотрела на него, прикасалась к нему и была рядом, когда невыносимо больно. Он готов все стерпеть: любые унижения, любые раны, но только бы она была такой же спокойной, как сейчас. Пусть все ее невзгоды перейдут на него. Пусть он скрывает свои синяки под огромной толстовкой. Пусть это он кричит от отчаяния, а не она.
Да, он готов пойти на все это. Готов пожертвовать многим. И если это не сумасшествие и не помутнение рассудка, то остается лишь одно. То, что заставляет чувствовать себя окрыленным. То, отчего дыхание спирает, а мысли путаются, словно нитки, которые Дохён старательно наматывает на руку, бережно распутывая каждый узел.
…Странно осознавать это, но так приятно.
Седжон споласкивает полотенце, и вода в кастрюле окрашивается в бледно-розовый. Отжимает лишнюю влагу и еще раз проводит по лицу Дохёна, избавляясь от кровавых дорожек. Запах металла перебивает аромат самой Седжон: все такой же ненавязчивый и успокаивающий, но достаточно сильный, чтобы устранить все остальные. Он буквально окутывает их, словно заворачивая в лавандовое облако. Дохён непроизвольно морщится, когда она дотрагивается до его разбитой губы, но при этом чувствует такое спокойствие. Если бы он раньше знал, что Лим Седжон будет заботиться о нем, то затеял бы драку намного раньше.
Она убирает от его лица полотенце, и по влажной коже пробегает холодок. Дэн переводит взгляд на ее руки, которые сейчас смачивают ватный диск перекисью водорода, а затем позволяет ей обработать свои раны. Перекись начинает моментально шипеть, и теперь Дохён чувствует последствия сегодняшней встречи с Сонги.
The 1975 – fallingforyou
– Больно? – Седжон спешит отнять руку, но Дэн успевает перехватить ее запястье. Хватается за нее как за спасительную соломинку.
– Нет, – спокойно произносит он, хотя внутри все переворачивается. Разглядывает ее лицо, пока Седжон сосредоточенно осматривает его ссадину. Дохён уверен, что она специально избегает зрительного контакта, но его это устраивает.
Но как же хочется…
Она лишь кивает, снова прижимая ватный диск к ране, а Дохён прикрывает веки, потому что иначе не сможет сдержать слезу, что непроизвольно скапливается в уголке глаза от боли. Ведь не может же он признаться, что ему на самом деле больно, – никогда не признается. Поэтому Дэн стойко выдерживает все манипуляции, изредка прикусывая щеку изнутри.
Было ли между ними за последние месяцы что-то более интимное, чем этот момент? Нет, ничего интимнее с Дохёном вообще в жизни не происходило. Рядом с Седжон он такой, какой есть, и она принимает его. Не отворачивается, потому что трудно, ругает его характер, но остается рядом. Приятно знать, что на свете есть такой человек, для которого не нужно ничего из себя строить. Не нужно обдумывать каждое слово, не нужно одеваться так, как нравится ей, а не ему самому. Можно говорить и при этом знать, что тебя правильно поймут: не осудят и не обесценят. Просто выслушают и побудут рядом, например как сейчас.
Седжон не нужно подбирать слов, чтобы Дохёну стало легче. Ему достаточно, что она сейчас рядом. Не задает глупых вопросов, не читает морали – хотя это было бы в ее стиле. И, наверное, именно это он в ней и любит. Непосредственность, которая надежно спрятана за маской безразличия. Седжон открывается лишь тем, кто по-настоящему ей дорог. Он любит в ней каждую мелочь, каждый изъян и каждую надменную шутку, которую она бросила в его сторону за эти три месяца. Все эти испепеляющие взгляды, все ухмылки, смешки и слезы, что проливались в его присутствии. Дорожит каждым проведенным вместе моментом.
Единственное, о чем он жалеет, – что не заметил всего этого сразу. Что так поздно очнулся, потратив время впустую. Что с самого начала выбрал не ту девушку.
Ему и не нужно выбирать – ему нужна только она. Та Седжон, которую обсуждает весь университет, боясь перейти ей дорогу. И та Седжон, которая ругает его по поводу и без. Даже та, которая так настрадалась, что сил не осталось больше ни на что. Любая из них – все это она.
…Настоящая, живая, любимая.
«Я люблю тебя». – Это все, что сейчас крутится у него в голове, приятно покалывая язык. И Дохён уже собирается произнести эти слова вслух, придавая им силу, но Седжон убирает руки от его лица, отворачиваясь к аптечке. Портит такой важный момент, что Дэна даже злость немного берет от обиды.
– Даже не спросишь, что со мной? – не выдерживает он и сосредоточенно смотрит на нее, дожидаясь хоть какой-то реакции.
– Подрался, – пожимает плечами она и мельком бросает на него взгляд, снова возвращаясь к своему занятию.
– Ты ясновидящая, что ли? – нервно усмехается Дэн и тут же морщится от неприятного потягивания в районе разбитой губы.
– Ты открытая книга, Ким Дохён. – Седжон обновляет ватный диск, обильно смачивая его перекисью, и разворачивается всем корпусом к Дохёну, придерживая его голову за подбородок, чтобы было лучше видно масштабы предстоящей работы. Уже чуть жестче прижимает вату к его виску, словно пытается напомнить, что ни о какой нежности ему и мечтать не стоит.
Седжон так самоуверенно это произнесла, будто действительно хорошо успела изучить Дохёна. Тогда как она не смогла уловить изменения в его поведении? Как упустила из виду то, что он уже давно проявлял интерес к ней, напрочь забыв о Джуын? Может, она намеренно игнорировала все эти намеки? Может, думала, что так будет легче оставить Дохёна?
…Легче им обоим.
Но это проклятое самопожертвование не имело смысла. Этот альтруизм, который всегда выдает себя за благородство, а на деле уничтожает изнутри. Растаптывает истинные желания, подавляет чувства и притупляет эмоции на какое-то время. Но надолго ли? Потому что сейчас Седжон кажется, что ее сердце вот-вот разобьется вдребезги.
– Не спросишь с кем? – Дэн не знает, чего этим хочет добиться, но ему кажется, что, узнай Седжон о том, что он подрался с Сонги, это поможет ему подняться в ее глазах.
…Как же глупо.
– Мне все равно, – в своей холодной манере отвечает она, осторожно убирая светлые пряди с его лба, чтобы обработать еще одну ссадину.
– А если я скажу, что подрался из-за тебя? – Он идет ва-банк. На все уже готов, лишь бы только не получать безразличия.
И это работает. На долю секунды рука Седжон замирает, а во взгляде что-то меняется. Дохёну даже кажется, что она в этот момент вздохнула громче. И какую равнодушную и отстраненную маску она сейчас ни натянет – это бесполезно, ведь он уже знает, что она неравнодушна. И будет цепляться за эту ниточку до последнего. И как бы сильно его ни уносило течение, как бы волны ни пытались утащить его на дно, он будет хвататься за нее. За хрупкую и едва уловимую надежду.
– Тогда я тебе не поверю. – Она возвращается к своей привычной безразличной выдержке, что тренировалась годами.
– Почему? По-твоему, парни не могут подраться из-за девушки, которая им нравится?
– Но ты-то тут при чем? – Она чуть нависает над ним и отрывается от своего занятия, глядя теперь Дохёну прямо в глаза.