Трутни, захваченные в живой круг сестер, продолжали громко протестовать и распространять запах страха. Этот запах заставил живот Флоры туго сжаться от удовольствия, и, чувствуя прилив сил от аромата боевых желез своих сестер, она закричала в возбуждении.
– Благословение нашим братьям, – хором пели жрицы, пока пчелы продолжали танцевать. – Благословение их плоти…
– Сестры! – выкрикнул трутень в вихре танца. – Мы вас умоляем, обуздайте ваше безумие!
– Благословение Его Самости! – отозвалась жрица. – В миг Его смерти…
Она набросилась на трутня, раскрыв жвалы, и не успел он вскрикнуть, как запах его породы ярко вспыхнул и рассеялся в жарком воздухе. Зал Танцев превратился в кошмарное месиво, из которого отчаянно пытались вырваться трутни, а сестры втаскивали их обратно.
Сэр Тополь взревел и запустил мотор, когда его подняли в воздух многочисленные сестры, но они оторвали ему крылья и швырнули на пол.
– Ты оскорбляешь Пресвятую Мать…
– Расточаешь нашу пищу…
– Готов спариться с нами, словно мы королевы. Да как ты смеешь!
Это была сестра Жимолость, которую он оскорбил. Она встала, чтобы он мог видеть ее лицо.
– Только Королева может давать Жизнь! – произнесла она.
После чего вспорола его живот до самых гениталий, вырвала пенис и съела. Сестры возбужденно заголосили, когда его кровь брызнула им на лица.
– Только Королева может давать Жизнь! – прокричала Флора и продолжала повторять это снова и снова во всю силу, словно стремясь тем самым очиститься от своей вины и стыда, и, пока трутни вопили от ужаса и пытались улететь от обезумевших самок, она тоже стала ловить их и стаскивать назад в копошащуюся кучу.
Трутни кричали, а сестры жалили их и разрывали на куски. Пульсирующий сотовый пол стал скользким от крови. Переполняемые священным гневом за каждое оскорбление и унижение, за всю растраченную пищу и загаженные коридоры, пчелы яростно мстили никчемным баловням судьбы, священным сыновьям, которые не делали ничего, а только пили, ели и похвалялись своими сексуальными подвигами перед теми, кто должен был трудиться на них, не получая никакой любви.
Флора с сестрами вытаскивали в коридор одного трутня за другим, и повсюду в улье слышались крики, мольбы и распространялся удушливый запах крови, пока каждая сестра преследовала трутней, которые стремились спастись, прорываясь на взлетную доску. Пойманным самцам отрывали крылья, затем их выволакивали под яркое солнце, чтобы сбросить с края доски в траву, где их заживо пожирали Мириады. А тем, кому удавалось сохранить порванные крылья, приходилось улетать из улья на верную смерть.
Глава 28
Пульсация в сотах прекратилась, и колебания воздуха утихли. Все сестры в улье остановились, и их чувства вернулись в норму.
Флора, лежа на полу в приемной зоне, соединяющей зал Танцев и взлетную доску, услышала свое горячее дыхание. Под ней, зажатое между ног, лежало что-то большое, теплое и неподвижное. Голова трутня была вдавлена в воск, а ее жало было всунуто глубоко между его обручами. Флора вынула жало, но трутень не пошевелился. Она попятилась в ужасе. Это было невозможно, однако ее мех пропитался кровью и почернел.
Повсюду на полу виднелись темные разводы от окровавленных тел, которых тащили к взлетной доске. Другие сестры также поднимались на ноги, и повсюду лежали разорванные, искалеченные и обезглавленные трутни. Пчелы стояли, подавленные и ошарашенные, не смея взглянуть друг другу в глаза.
Плотная, неестественная тишина словно распространялась из зала Танцев, окутывая пчел и вынуждая их вернуться.
Там им открылось чудовищное зрелище. По всему полу растекались янтарные и бежевые лужи крови, валялись обрывки желтых кишок, из которых сочилась полупереваренная пыльца и мед, куски антенн, вырванные глаза, исцарапанные и покусанные пластины доспехов и хохолки в запекшейся крови. Больше всего останков было там, где любили танцевать полевки, и сестры принялись причитать и плакать от стыда.
Повинуясь тому же зову, в зал из всех частей улья ковыляли сестры, испачканные в крови. Некоторые дергались в конвульсиях, а одна натолкнулась на Флору и ухватилась за нее. Это была приемщица, и вид ее раскрытого, жадно дышащего рта вызвал у Флоры странный рефлекс. Внезапно ее зоб распух и потяжелел, словно она только что вернулась из долгого полета, однако в ней поднимался не нектар. Флора стала в ужасе задыхаться, видя, как забрызгала пол хлынувшая изо рта кровь.
Другие полевки также визжали и кричали, извергая ужасное содержимое своих зобов, кто-то рвал на себе корзины для пыльцы, пытаясь очистить их от скверны. По залу Танцев разносились звуки стонов и рыданий, но большинство сестер словно онемели от ужаса и только смотрели по сторонам невидящими глазами.
Аромат Служения смешался с запахом крови трутней. По мере того как аромат усиливался, сестры прекращали рыдать и выходили из оцепенения. Мощная волна прошла через хаос зала Танцев, поднимая каждую сестру на ноги, а затем раздался громкий крик радости, когда среди них появилась Королева.
– Отдохните, дочки мои, – сказала она голосом нежным, точно лепестки цветов. – Прилягте и дайте мне исцелить вас Материнской Любовью.
Королева распахнула свою мантию, аромат Служения усилился, и пчелы в благодарности опустились на колени. Через соты прошла мягкая вибрация, плавная волна ритмично прокатилась по залу Танцев, поднимая и качая сестер, словно Пресвятая Мать баюкала их у себя на руках. Королева прошла среди них с широко раскрытыми крыльями, и каждая сестра, вдыхая Материнскую Любовь, чувствовала, как ее касается покров всепрощения. Сестры принялись плакать, и горький дух мести оставлял их, высыхая вместе со слезами.
Флора лежала на гладких исхоженных сотах, на которых она столько раз танцевала. Запах крови трутней вливался в Любовь Королевы и усиливал ее аромат. Она видела нескончаемый золотисто-бежевый ковер своих сестер, лежащих крыло к крылу, и бледное мерцание умиротворяющей волны, движущейся по сотам пола. Ей хотелось присесть и впитать красоту Королевы, но когда волна приблизилась к ней и она вдохнула божественный аромат, то слилась с его ритмом и включилась в общий транс.
Королева расправила крылья, и каждая пчела вздохнула в блаженстве.
– Отдайте мне стыд ваш и грехи ваши, дочери мои, – сказала она, – и я омою их своей любовью. Отдайте мне всю скорбь вашу, вину вашу, тайны ваши, и я расскажу вам историю, которая поднимет крылья ваши и наполнит сердца ваши радостью.
Атриум наполнился мягким низким гудением, и Разум Улья соединил каждую сестру с Королевой. Пчелы лежали совершенно неподвижно под воздействием звука и запаха, а их сознание уносилось вдаль.
Во Время до начала Времени в этом самом улье молодая принцесса шагала по своим покоям. Она умертвила всех своих соперниц и очистила корону от крови, но ее триумф казался пустым, а ее душа жаждала приключения. Однако каждый раз, когда она пыталась покинуть свои покои, фрейлины препятствовали ей своими реверансами и милыми речами, и вот принцесса возненавидела свои богатые одежды, пища перестала доставлять ей радость, и ее одолела невообразимая тоска.
Однажды ее сила возросла. Когда ее фрейлины пришли с нектаром и притираниями, принцесса прорвалась через них и побежала по улью на запах дикого воздуха, которого так жаждала. Она неслась по улью все дальше и дальше, а фрейлины вовсе не пытались остановить ее, а бежали за ней, ликуя от радости, ибо пришел такой день.
Принцесса достигла взлетной доски и остановилась, потрясенная, ведь никто не говорил ей о небе и солнце. Ей захотелось убежать обратно, в безопасный улей, и вернуться сюда на другой день, но теперь фрейлины преграждали путь обратно и теснили ее к краю.
От такого обращения принцесса так рассердилась, что расправила крылья, и ее грудь наполнил грозный рев. И в следующий миг она уже была высоко в небе, ее дом остался далеко внизу, а ее тело теперь было сплошным светом и воздухом. Фрейлины сопровождали ее в полете, ликуя и напевая благословения.
Принцесса не знала, куда она летит, но странный новый аромат звал ее за собой. Она была бесстрашной, ее тело наполняла радостная сила. Фрейлины не могли поспеть за ней, и она услышала их крик, когда на них напали птицы, но продолжила полет. Впереди колыхались огромные зеленые кроны деревьев, и в том самом месте запах был сильнее всего, такой насыщенный и плотный.
И тогда принцесса увидела их, множество очаровательных кавалеров, паривших в воздухе, славословя ее и демонстрируя свою силу и доблесть. Одни просили, чтобы она выбрала их, и к тем она теряла интерес, но другие смело неслись к ней. Она мерилась с ними в скорости, гордо и свободно проносясь над ними, пока самый проворный, которого она даже не заметила, не слетел на нее сверху. Когда он прижал принцессу к себе, она поняла, что именно такой забавы жаждала.
Вместе они катались по ветру, пока она не ощутила в себе его сущность. Крепко удерживая в себе его естество, она вскрикнула и отпустила его, и кавалер закувыркался, устремляясь вниз, к земле. Но она еще не закончила свою забаву. Снова и снова она выбирала себе благородного трутня, чтобы отдаться ему в воздухе, и снова и снова посылала их кубарем на землю, высосав из них весь сок и забрав их орган.
И наконец, когда ее тело было насыщено благороднейшими самцами, голод утих. Она направила крылья в сторону дома, и никогда еще ее дворец не источал такой сладости. Фрейлины слизали с ее тела малейшие остатки трутневого сока и дрались между собой за все мужские органы, оставленные в ее теле в знак любви каждого трутня. Все пчелы в улье возликовали, ибо, вернувшись из своего брачного полета, их принцесса стала Королевой и матерью грядущих поколений.
Пребывая в трансе, Флора ощущала присутствие Королевы совсем рядом, и ей хотелось протянуть руку и коснуться ее, но тело не принадлежало ей, и она не могла пошевелиться. Королева снова расправила свои крылья, и прекрасный аромат опять разлился над всеми ее спящими дочерьми.