Манфрид сжал в одной руке свою булаву, в другой – валявшуюся неподалеку кирку брата. Затем он повернулся к шевалье Жану, как раз когда рыцарь ударил мечом наотмашь. Клинок разлетелся на части от встречного удара булавы Манфрида, металлические осколки застучали по латному нагруднику и впились в кожу Гроссбарта. Тем же движением Манфрид вогнал кирку в промежность рыцарю, так что железное острие пробило рваную дыру в гульфике и в том, что он призван был защищать.
Оказавшись вплотную к противнику, Манфрид не мог уклониться от обломка меча шевалье Жана, который устремился к посиневшему горлу Гроссбарта. Однако рыцарь почему-то выпустил оружие и неуклюже отвесил ему пощечину, так что сломанный клинок рассек прежде целое ухо одного из братьев и улетел за борт. Удар Родриго не смог пробить толстый железный наруч, но его хватило, чтобы обезоружить шевалье Жана и еще сильнее разъярить Манфрида.
Онемение в паху рыцаря сменилось обжигающей болью, когда Манфрид рывком высвободил кирку. Прежде чем шевалье Жан успел совладать с ней, Гроссбарт и Родриго повалили его на палубу. Латы прогибались там, где на них приходились удары булавы, оставляя кровоподтеки на коже и внутренних органах под ней. Клинок Родриго отхватил рыцарю кончик носа, наружу хлынули кровь и слизь, лишив его даже подобия почетной смерти. Жан прикрыл изуродованное лицо руками и стал ждать удара, который прервал бы разом и жизнь, и унижение.
– Держи его здесь, но, если убьешь, тебе конец, – прорычал Манфрид Родриго и бросился прочь, чтобы найти брата.
Мартин увидел Манфрида, который бегал по палубе и звал брата, но не подал голоса, только съежился на верхушке мачты и стал молиться. Потом Манфрид увидел лежавшего в трюме брата: белое лицо, неподвижное тело. Хриплое дыхание Гегеля замедлилось до неприметного свиста, но Манфрид подхватил его, перебросил через плечо и потащил наверх, будто брат просто напился до бесчувствия. Вернувшись к шевалье Жану и почему-то рыдающему Родриго, Манфрид бросил Гегеля сверху на рыцаря.
Тот приземлился лицом к лицу с французом, и тот отнял руки от собственного изуродованного носа, чтобы столкнуть с себя Гроссбарта. Не обращая внимания на попытки шевалье Жана, Манфрид подтянул безвольное тело брата повыше, чтобы оно закрыло рыцарю рот, а в жалких остатках носа накопилось слишком много крови, чтобы дышать. Манфрид надавил на спину Гегелю и душил рыцаря, пока тот не прекратил извиваться. Потом Гроссбарт позволил французу сделать один отчаянный глоток воздуха, прежде чем вновь нажать на спину Гегелю.
Изрыгая одно проклятье за другим, Манфрид продолжал ритмично нажимать грудью Гегеля на голову рыцаря, пока этот процесс мучительно и постепенно не оторвал Гегеля от Ее лона и не бросил прямо в объятья француза. Руки Гегеля задрожали и метнулись к источнику боли в груди. Пресвятая Дева вернула то, что отняли люди, и, распахнув веки, Гегель Гроссбарт одним движением выдавил глаза Жану.
– Чудо, – прошептал Манфрид.
– Чудо, – ахнул Мартин.
– Хр-р-р, – пробулькал задыхающийся рыцарь, из глазниц которого теперь тоже сочилась кровь.
– У-ух, – простонал Гегель.
– Чертово чудо! – завопил Манфрид. – Слава Деве Марии!
– Слава, – выдавил из себя Гегель. – Нам.
– Давай снимем, – проговорил Манфрид. – Понимаю, что ты потрясен Ее вмешательством, Риго, но хватит жевать глазами сопли, помоги мне снять с него петлю.
Родриго подчинился, но теперь, когда бой завершился победой, его раны заболели так, что юноша едва стоял на ногах. Они прислонили Гегеля к бизань-мачте и приложили к его губам бутылку. На палубе лежали Рафаэль, Лючано и шевалье Жан; все были так избиты, что не могли пошевелиться, поэтому Мартин спустился, чтобы присоединиться к победителям. Но стоило ему подойти, как Манфрид вскочил, схватил кардинала за грудки и швырнул на доски между ног Гегеля.
– Хочешь, я его зарежу, или ты сам, когда отдохнешь? – заботливо спросил Манфрид.
– Умоляю! – пискнул Мартин.
– Ты принимаешь Ее? – прохрипел Гегель.
– Да!
– Принимаешь Ее чудо? – продолжил Гегель.
– Да!
– Я умер, – сказал Гегель и подмигнул брату. – Я видел Ее.
– Ты – мученик, – прошептал, склонив голову, Манфрид.
– Она вернула меня к жизни, – натужно выдохнул Гегель.
– Истинное чудо! – согласился перепуганный кардинал.
– Тогда грех твой отпущен, – сказал Гегель и прикрыл глаза, пытаясь вспомнить, что видел на том свете, но образы уже поблекли, как листва в воде. – То же с остальными, брат.
– Что? – Манфрид не мог поверить своим обрезанным ушам.
– Всякий, кто примет истину, спасется, – прохрипел Гегель. – Кроме чванливого француза и подлого Зеппе. Их уже не спасти.
– Даже во сне ты сразил Джузеппе! – поспешил возликовать Мартин и совершил тактическую ошибку – Манфрид оплеухой напомнил ему о божественной природе произошедшего.
– В смерти, – исправился Мартин, – даже в смерти ты сокрушил этого Иуду.
– Этого богача, – сказал Гегель, указывая на шевалье Жана, – выньте из доспехов и повесьте там, где он повесил меня.
К этому времени Родриго исчез, и Манфриду пришлось самому исполнять это задание. Он оставил брата пить с кардиналом и снял с француза помятые латы. Тот почти не сопротивлялся, поскольку был целиком поглощен своим изуродованным лицом.
Затем Манфрид занялся Рафаэлем и Лючано. Оба пришли в себя, когда Гроссбарт окатил их дождевой водой из палубной бочки, но лица у обоих распухли и кровоточили, так что он не мог их различить, пока Рафаэль не заговорил на своем ломаном немецком. Быстро очертив положение дел, Манфрид настоял, чтобы Рафаэль перевел его слова Лючано, который охотно принял божественное вмешательство и даже попытался поцеловать ноги Манфриду.
– Катись к черту, – сплюнул тот. – Следи, чтобы этот ублюдок и ножа не получил, пока он на этой лодке.
– Почему ему не дать ножа? – спросил Рафаэль, осторожно прикоснулся к сломанному носу и поморщился.
– Потому что ему нельзя доверять! – огорченно покачал головой Манфрид.
– Да, так почему ему не дать ножа? – повторил Рафаэль и провел пальцем по горлу.
– Потому что Гегель ему грехи отпустил, а мы ведь не чертовы убийцы! – ответил Манфрид и постучал пальцем по лбу Рафаэля. – А теперь давай, живенько помоги мне распять этого француза.
– Хвала Пресвятой Деве! – сообщил о своем присутствии Аль-Гассур, который сумел проглотить горькое разочарование. – Благословенна Она и благословенны Ею вы, а также и я! Чудо!
Якобы чтобы помочь набрать веревок и поднять на рей шевалье Жана, Аль-Гассур подобрался ко всеми забытому капитану Баруссу. Он видел произошедшее с того места, где его бросили – между мачтами, и несколько раз служил препятствием, о которое спотыкались участники боя. Спокойный взгляд и безучастное лицо дрогнули при появлении араба. Улыбка рассекла опухшее лицо, а на глазах капитана заблестели слезы.
Обнаружив, что шевалье Жан выбросил в море все припасы, включая личные запасы братьев, которые лежали в мешках на их койках, Манфрид перерыл все сумки в кают-компании и обыскал другие койки в поисках заначек с сыром или сосисками. Он отыскал довольно еды, чтобы ему хватило на день, и вновь проклял их недавнюю беспечность. Нужно было припрятать провизию на такой идиотский случай! Приглядывая, чтобы никто не подошел к трапу, он чуть отпил из своего личного бурдюка, погонял воду во рту и прикрыл глаза. Затем наполнил ведро пивом из бочонка и возблагодарил Пресвятую Деву за то, что он не перевернулся, как бочка с водой.
XXVСкучное море
Гегель довольно быстро оправился настолько, чтобы командовать остальными, но игра солнечного света на парусах и мягкая качка отвлекли его. Рафаэль и Лючано использовали две петли, предназначавшиеся для Гроссбартов, чтобы закрепить руки мессера Жана, а Мартин попытался исповедать обезумевшего от боли рыцаря. Не в силах распознать слова в тошнотворных звуках и испытывая отвращение от одного вида несчастного, Мартин быстро перешел к соборованию. Если бы Гегель заметил, что́ делает кардинал, он выбросил бы его за борт, но Гроссбарт погрузился в глубокую задумчивость, которая казалась ему вполне подходящей для человека, недавно восставшего из мертвых.
Когда Рафаэль доложил Гегелю, что шевалье Жан готов к экзекуции, Гроссбарт приказал отдать морю трупы Джузеппе и Леоне – после тщательного обыска обоих на предмет ценностей. На палубе вновь появился Манфрид, притащивший для брата ведро пива. Он заметил, что Аль-Гассур перешептывается со связанным Баруссом, и помог брату подняться, чтобы посоветоваться с капитаном.
– Еще одно чудо, – провозгласил Гегель.
– Рад, что ты пришел в себя, – сказал Манфрид.
Капитан сказал что-то Аль-Гассуру по-итальянски, и оба захихикали, глядя снизу вверх на Гроссбартов.
– Ага, понятно, – нахмурился Гегель. – Ничего подобного.
– Мой брат говорит, что вы оба – посмешища, – растолковал Аль-Гассур.
Манфрид же растолковал Аль-Гассуру, что молчание – золото, отдубасив араба так, что рука заболела. При первом ударе Барусс залился лаем, будто пес, и натянул веревки, клацая изломанными зубами на Гроссбартов. Гегель в ответ залил ему в рот вина. Почувствовав вкус, капитан успокоился и выгнул шею, чтобы было удобнее глотать.
Отправив араба пинком в сторону лестницы, Манфрид приказал ему спускаться вниз:
– Пришли Риго, чтобы помог вернуть капитана в его каюту.
– Барусс, – позвал Гегель. – Ты теперь в порядке, капитан?
Алексий оторвал губы от бутылки и плюнул вином в лицо Гегелю.
– Она мертва, – прошептал тот, – мертва, как и все, кто хотел нас погубить. А теперь мы плывем в Гипет. Уповай на Марию, капитан, уповай на Нее!
Барусс обмочился, его глаза закатились, а между сцепленных зубов сочилась красноватая слюна. Гегель вздохнул, но вид некогда великого человека, павшего так низко, почему-то напомнил ему о собственном голоде. Манфрид вернулся, прогнав араба, услышал, как урчит в животе у брата, и открыл свой мешок. Они присели с подветренной стороны от капитана, чтобы перекусить, а Лючано и Рафаэль спустились вниз, чтобы не просить Гроссбартов поделиться. Вскоре они вернулись, еще более бледные, чем прежде.