– И что принесло просветление в твою невежественную задницу? – поинтересовался Манфрид.
– Один дурак выстрелил в меня из арбалета, а потом другой попытался меня зарезать. Это отрезвляет.
Родриго, как и Аль-Гассур, ждал пинка, но того не было.
– Убил этих свинорылов – вот и вся епитимья, какая тебе нужна, мальчик, так что объявляю тебя очищенным, – провозгласил Гегель.
– Еретики! – воскликнул Мартин, указывая на них. – Клянусь Целомудренным лоном Девы Марии, вы все – еретики!
– Шуметь прекрати, – сказал Гегель, – а то я тебя разжалую в епископы.
– Богохульник! – взвился Мартин. – Только Господь может меня судить!
– Он шфито́й! – Рафаэль указал культей на Гегеля, а затем перевел ее на Мартина. – Жнай шфое мешто, поп!
– То, что ты с нами скачешь, не значит, что мы тебя не казним к ядреной скатерти, – напомнил Мартину Гегель. – Ты в последнее время частенько оступаешься, но хоть и кощунствовал недавно, я верю, что ты ненавидишь демонов, ведьм и всех прочих тварей. Так что пойдешь, скорее всего, наверх, даже если я тебя прикончу, как драного пса. А если нет, это уж твоя вина. Что ты там говорил: все мы – орудия, и что воля Ее исполнится?
Все смотрели на кардинала Мартина, а он стоял на дрожащих ногах и разглядывал четверых мужчин, с которыми провел столько дней. Все было так невыносимо неправильно, что он не сказал ни слова, повернулся и ушел в ночь под звонкое улюлюканье Гроссбартов. Вместо того чтобы подойти к второму костру, священник побрел в открытую пустыню, где холодный ветер очистил его разум от Гроссбартовой пыли, покрывавшей его так долго, а здоровая рука сорвала с тела купленное убийством кардинальское облачение. Взобравшись на дюну, Мартин пошел по гряде и шагал, пока розоватая полная луна не скрылась вновь за облаками. Совершенно голый, пьяный и обезумевший от ясного осознания того, что он сотворил за последний год своей жизни, он оглянулся на два костра и заплакал.
Прикрыв глаза, вспомнил прошлое – настоящие события, а не историю, которую выдумал. Мысли его отвратились от вранья, в которое Мартин сам почти поверил, и перед глазами встала Элиза, такая, какой она прощалась с ним, прежде чем скрыться за воротами монастыря, где проживет остаток дней без него. Птичий Доктор явился за ними в саду, но, когда Мартин упал на колени в великом ужасе, она схватила его посох и ударами загнала демониака в огонь. А когда нечистый дух оставил свой сосуд и бросился на них, ее пламенный посох оградил их обоих от одержания. Затем демон вошел в злосчастного всадника и сбежал, а они вдвоем побрели на юг. Даже после того, как Элиза скрылась за воротами женского монастыря, Мартин не мог поверить в ее решение, и еще год миновал, прежде чем он вновь облачился в рясу, взял посох и отправился в путь, чтобы отомстить.
Сломленный монах не услышал шорох песка, когда по дюне у него за спиной взбиралось громадное создание, но различил мягкий, теплый перезвон голоса Элизы, от которого слезы побежали по его обветренным щекам. Мартин не почувствовал теплого дыхания, исходившего из дюжины пастей возникшего у него за спиной Магнуса, но сжал руку у нее на плече, когда она сказала, что им до́лжно расстаться и искать утешения в Боге, а не друг в друге. Огромная крысиная голова, которая заменяла Магнусу кисть левой руки, охватила увечную руку и часть груди Мартина, прежде чем пасть сомкнулась. Тело его вдруг повело себя странно, и грудь обожгло, но в монастыре своего разума Мартин наконец простил ее за то, что она его бросила. Но даже умирая, не мог простить самого себя. «Может, Бог простит», – подумал он, а потом все мысли кончились.
– Мартин, – проговорило голосом Генриха создание, поселившееся внутри крестьянина, который сидел на плечах Бреннена. – Монах, один из немногих, что ускользнули от меня в минувшие годы. Как можно сомневаться в существовании Судьбы, когда нам явлено такое подтверждение – счастливая встреча столько лет спустя?
Генриху нечего было предложить, кроме глухой решимости двигаться дальше, чтобы отыскать Гроссбартов прежде, чем сам он уснет вечным сном. Его обитатель лишь направил их общие глаза на два костра, пылавшие у подножия дюны, и слезы радости покатились по щекам и упали в пасти Бреннена. Иссохшие оболочки Паоло и Витторио тоже возникли в лунном свете, и – неотвратимые, как сама смерть, – все пятеро устремились вниз по склону, чтобы наброситься на Гроссбартов.
XXXСправедливое воздаяние
– Сим Мартин от своей должности отстраняется, – сказал Гегель, кивнув в темноту, где скрылся кардинал. – Так что теперь ты, выходит, первосвященник или прелат, братец.
– Эту честь я с радостью приму, – пробулькал Манфрид, не отрываясь от бутылки.
– Риго, Раф, вы теперь два епископа. Черт, да и ты тоже епископ, араб.
Гегель кивнул собственной мудрости и вернувшемуся Аль-Гассуру.
– А почему не кардинал, о, источник веков? – спросил тот.
– Это звание стухло, титул Папы тоже, – икнул Гегель. – По сути, не было на престоле законного Папы со времен Фрумоса.
– Жалко, что он взял и объеретичился, – вздохнул Манфрид. – Мартин был хороший парень, пока ему кардинальство в голову не ударило. А теперь такую гнусь понес, дескать, ты и не святой вовсе.
– Я умер страшной смертью, – согласился Гегель. – А то, что Она решила меня воскресить, показывает Ее решимость позлить небесного насильника и этих его – мучеников. Настоящий святой по доброй воле не пойдет ни на какое мученичество, точно говорю. Блюэ!
В конце этой речи Гегеля вдруг стошнило в костер, да так, что брат даже одобрительно покричал. Никогда прежде ведьмин глаз не находил на Гегеля с такой силой и скоростью, он вел настоящий бой со своим непослушным телом, чтобы предупредить Манфрида. Наконец ему удалось проглотить блевотину, он ахнул, хватая ртом воздух и обводя бешеными глазами небеса и песок вокруг.
– Мы в ловушке! Арабы!
Освобожденные рабы всей толпой ринулись к костру Гроссбартов, по опыту зная, что лучше поторопиться, если их призывает Гегель.
– Это как? – переспросил Манфрид, который уже вскочил и пригнулся, разглядывая чужеземных союзников, столпившихся вокруг их костра.
– Што джелать нашим шобштшным фершонам? – пропыхтел Рафаэль.
– Страдать! – раздался из темноты голос. – Только это я вам и оставил, Гроссбарты!
– Да какой хер… – начал Гегель.
– Кто, кроме вашей погибели?!
В световой круг костра неуклюже ввалился Генрих, которого с обеих сторон прикрывали Паоло и Витторио. Языки молодых итальянцев слишком распухли, чтобы говорить, но они ухмылялись и пускали слюни на свои папские балахоны, увидев добычу. Бесформенной рукой Генрих лениво протянул плетку по своему раздутому животу и груди, так что его грязная ряса и гниющая плоть сошли, точно кожура с жареной репы.
Из внезапно влажного воздуха на них обрушилась такая вонь, что даже Гроссбартов согнуло вдвое рвотными позывами. Рабы взвыли, умоляя ничего не понимавшего святого Гегеля изгнать демонов. Одни бросились бежать, другие начали молиться. Рафаэля и Родриго тошнило от зловония гноя и падали, а у Аль-Гассура в глазу лопнул сосудик от того, как он смотрел на заживо гниющих демониаков. Единственными светлыми пятнами на их почерневшей коже оставались мокрые пустулы, которые блестели гноем, точно луны.
– Генрих? – проговорил Гегель, который не чуял под собой ног от чумных испарений.
Манфрид прищурился:
– Кто?
– Да! – взвыл Генрих. – Это мы!
– Кто?! – повторил Манфрид, который отказывался в это поверить. – Вот и нет!
– Драный ты селюк! – процедил Гегель и шагнул к нему, занося кирку. – Ты что с собой сделал?!
– Мы объединились! – расхохотался Генрих. – С теми, кого вы унизили в горах, как унизили меня!
– Ведьмовство! – заорал Манфрид.
– Да! – согласился Генрих. – Она тоже с нами! Вы убили ее мужа, как убили мою жену, а теперь ее дети прикончат вас, как вы прикончили моих!
– Этот лунатик впустил в себя демона! – воскликнул Гегель, осознав, что значит чудовищная внешность Генриха. – Того, который порешил Эннио, и монахов, и всех остальных в том городе!
– А? – Родриго утер липкую рвоту с губ и обнажил меч. – Это он?
– Вот так, значит, да? – взорвался Гегель. – Кайся, пока мы тебя второй раз не сразили!
– Да! – взвыл Генрих. – Теперь смотрите, что вышло из чресел ведьмы, Гроссбарты, смотрите, что́ вызволили из самой Преисподней себе на погибель! Бреннен! Магнус!
– А ты по-прежнему дурак! – сказал Манфрид. – Кто там у тебя за спиной прячется в балахонах, а? Парочка недолупков из того городка, что мы сожгли на подходе к Венеции? Или взаправду папство подкатило?!
Гегель почувствовал, как его кишки пытаются сбежать на север и на юг одновременно, поскольку лишь он один понимал все тонкости ситуации. Как может взойти урожай, если не было посеяно семя? И, прежде чем он оправился, полдюжины рабов на краю светового круга исчезли: их отдернула к себе тьма, так что не раздалось ни единого крика, но их товарищи, которые увидели, что́ схватило несчастных, подняли вой до небес. Все собравшиеся ощутили дуновение горячего ветра, порывы которого тянули и толкали, точно приливные волны, ветра, рожденного десятками огромных пастей, которые дышали в унисон.
– Рисуйте вокруг себя круги! – закричал Манфрид, прежде чем увидел громадных чудовищ.
– Палите их огнем! – выкрикнул Гегель, резко развернулся и прыгнул на тень, заслонившую ему луну.
Только идиотская, безудержная ярость позволила Гроссбартам действовать. Все остальные одеревенели от ужаса. Генрих и его апостолы затянули песнопение по другую сторону костра, а гигантские близнецы ворвались в круг людей, пожирая по паре рабов одновременно пастями на ногах. Магнус вскинул левую руку навстречу Гегелю, так что крысиная пасть щелкнула у того над головой.
Кирка Гегеля вошла в пах Магнусу с глухим звуком, и, когда он отпрыгнул, в лицо ему брызнула кровь. Тогда чудище ударило ногой: пасть на пятке косматой лапы как раз подходила по размеру, чтобы откусить Гегелю голову. Под впечатлением от героической атаки Гроссбартов ос