. Женщины носили хлопковую набедренную повязку, пропитанную уруку, закрепленную на твердом поясе из коры; лента из белой размятой коры, более мягкой, проходила между бедрами. Их грудь была пересечена накрест плечевыми перевязями из искусно заплетенного хлопка. Этот наряд дополнялся хлопковыми повязками, туго затянутыми вокруг лодыжек, предплечий и запястий.
Мы делили хижину, приблизительно двенадцать на пять метров, с молчаливой и недружелюбной семьей колдуна и старой вдовой, о пропитании которой заботились ее родственники, живущие в соседних хижинах. Она, неопрятная, пела часами скорбную песню о пяти своих мужьях и о счастливом времени, когда у нее было вдоволь маниоки, маиса, дичи и рыбы.
Снаружи уже доносилось пение: низкие, громкие гортанные голоса и очень четкое произношение. Поют только мужчины, мелодии простые и тысячу раз повторенные; и их унисон, контраст между соло и хором, мужественный и трагический стиль, напоминают воинственные песнопения мужского союза германцев. Почему эти песни? Из-за ирара, объясняли мне. Мы принесли добычу, и перед употреблением нужно было совершить сложный обряд успокоения ее духа и освящения охоты.
Слишком измученный, чтобы быть в этот момент хорошим этнографом, я уснул с наступлением темноты беспокойным от усталости сном, под звуки песен, которые продлились до утра. Так, впрочем, будет до самого конца нашего пребывания: ночи были посвящены религиозной жизни, а спали индейцы с восхода солнца до середины дня.
Если не считать нескольких духовых инструментов, которые появились в определенный момент ритуала, музыкальное сопровождение голосов ограничивалось погремушками из бутылочной тыквы, наполненной мелким галечником, которые встряхивали заводилы. Я слушал их с восхищением: то повышающих голоса, то резко обрывающих пение, заполняя тишину треском инструмента, то нарастающим в темпе и силе звука, то затихающим; то, наконец, управляющих танцорами посредством чередования тишины и звука, чья продолжительность, интенсивность и качество были такими разнообразными, что дирижер наших больших оркестров не смог бы сделать это лучше. Ничего удивительного в том, что раньше туземцы и даже миссионеры считали, что в звучании погремушек слышны голоса демонов! Впрочем, если прежние заблуждения относительно так называемых «языков тамтамов» были развеяны, кажется вероятным, что, по крайней мере, у некоторых народов они основаны на настоящем кодировании языка, сокращенного до нескольких важных значений, выраженных символическим ритмическим рисунком.
С наступлением дня я собрался посетить деревню. У двери я наткнулся на жалких птиц: это домашние ары, которых приручают индейцы, чтобы ощипывать с них перья и мастерить головные уборы. Неспособные летать в таком состоянии, с клювом, который кажется шире из-за того, что объем их голого тела уменьшился наполовину, птицы напоминают цыплят, которых собираются зажарить на вертеле. Другие ары, уже восстановившие брачное оперение, с важным видом сидят на крышах, напоминая геральдические символы, раскрашенные в красные и лазурные цвета.
Я нахожусь среди поляны, на речном берегу, с трех сторон окруженной остатками леса, среди которых приютились огороды. Между деревьями просматривается основание холмов с крутыми склонами из красного песчаника. По периметру в один ряд расположены хижины, похожие на ту, в которой разместились мы. Их ровно двадцать шесть. В центре хижина, длиной приблизительно двадцать метров и шириной восемь, намного больше, чем другие. Это baitemannageo, мужской дом, где ночуют холостяки и где мужчины проводят время, когда не заняты рыбалкой, или охотой, или каким-нибудь публичным обрядом на площадке для танцев – на огороженном кольями участке овальной формы с западной стороны от мужского дома. Вход в мужской дом женщинам строго запрещен, они живут в периферийных домах, куда их мужья приходят по несколько раз в день по протоптанной сквозь кусты тропинке между клубом и семейной хижиной. С вершины дерева или крыши деревня бороро напоминает колесо телеги: семейные дома очерчивают круг, тропинки – спицы и мужской дом в центре – ступица.
Этот замечательный план был некогда присущ всем деревням, хотя их население намного превосходило нынешнюю среднюю величину (в Кежаре приблизительно сто пятьдесят человек). Тогда семейные хижины располагались на нескольких концентрических окружностях вместо одной. Бороро, впрочем, не единственные строят такие круговые поселения. С небольшими вариациями, они оказываются типичными для всех племен языковой группы жес, которые занимают Центральное Бразильское плато, между реками Арагуая и Сан-Франсиску, а бороро, вероятно, являются их самыми южными представителями. Но мы знаем, что их самые близкие с севера соседи, кайяпо, которые живут на правом берегу Риу-дос-Мортес и к которым проникли только лет десять назад, строят свои поселения подобно апинайе, шеренте и канела.
Круговое расположение хижин вокруг мужского дома имеет огромное значение и в социальной жизни и в культовых обрядах. Миссионеры-салезианцы, обосновавшиеся в районе реки Гарсас, быстро поняли, что самый верный способ обратить бороро в другую веру – заставить их покинуть свою деревню и поселиться в другой, где дома расположены параллельными рядами. Сбитые с толку относительно сторон света, лишенные привычного плана, основы их знания, туземцы быстро теряют представление о традициях. Словно их социальная и религиозная системы (мы вскоре увидим, что они неотделимы) слишком сложны, чтобы обойтись без схемы плана деревни, который будто направлял их поступки в повседневной жизни.
Рис. 22. План деревни Кежара
Скажем в оправдание салезианцев, что они хорошо потрудились, чтобы понять эту сложную структуру и сохранить память о ней в своих трудах. Перед путешествием к бороро я счел необходимым сначала изучить эти работы христианских миссионеров. Я ставил перед собой еще одну задачу – сопоставить их выводы с результатами наблюдений, полученными в области, куда они еще не проникли и где система сохранила свою жизнеспособность. Изучив уже опубликованные документы, я стремился получить от моих информантов дополнительные сведения для анализа принципов устройства и жизни деревни. Мы целыми днями ходили от дома к дому, проводя перепись жителей, устанавливая их гражданское состояние, и чертили палками на земле поляны воображаемые линии, разграничивая участки, с которыми были связаны запутанные клубки привилегий, традиций, иерархических ступеней, прав и обязанностей. Чтобы упростить мое изложение, я возьму на себя смелость изменить направления, так как стороны света, как о них думают туземцы, не соответствуют показаниям компаса.
Круглая деревня Кежары близка к левому берегу реки Вермелью, которая течет приблизительно в направлении с востока на запад. Диаметр деревни, теоретически параллельный реке, делит население на две группы: на севере живут чера (я записываю все слова в единственном числе), на юге – тугаре. Кажется – но это не точно, – что первый термин означает «слабый», а второй «сильный». Как бы там ни было, деление необходимо по двум причинам: во-первых, житель деревни принадлежит к той же половине, что его мать, а во-вторых, заключить брак он может только с представителем другой половины. Если моя мать чера, я тоже чера, а моя жена будет тугаре.
Женщины живут в домах, в которых родились, и наследуют их. В момент женитьбы местный мужчина пересекает поляну, переступает воображаемую черту, разделяющую половины, и начинает проживать с другой стороны. Мужской дом уравновешивает это переселение, поскольку в силу своего центрального положения находится на территории обеих половин. Но согласно правилам проживания в доме, дверь, которая выходит на территорию чера, называется дверью тугаре, и наоборот. В самом деле, их использование сохранено за мужчинами, и все те, кто проживает в одном секторе, являются уроженцами другого, и наоборот.
В семейной хижине женатый мужчина никогда не чувствует себя как дома. Его дом, где он родился и с которым связаны его детские воспоминания, находится с другой стороны: это дом его матери и его сестер, в котором теперь живут их мужья. Тем не менее он приходит туда, когда хочет, уверенный в том, что будет всегда хорошо принят. Когда его начинает тяготить обстановка в семейной хижине (например, если пришли его шурины), он может переночевать в мужском доме, который хранит его юношеские воспоминания, мужское товарищество и религиозную атмосферу, нисколько не исключающую связи с незамужними девушками.
Половины регулируют не только браки, но и другие стороны социальной жизни. Каждый раз, когда члену одной половины приходится исполнять какие-то обязанности, он делает это в пользу или с помощью другой половины. Так, погребение чера проводится тугаре, и наоборот. Две половины деревни являются партнерами, и любой социальный или религиозный акт предполагает содействие визави, назначенного в помощники. Но это сотрудничество не исключает соперничества: существуют гордость своей половиной и обоюдная зависть. Вообразим социальную жизнь на примере двух футбольных команд, которые, вместо того чтобы пытаться препятствовать противнику осуществлять свои планы, будут стараться всячески помогать одна другой, и победителем станет тот, кто проявит большее благородство.
Второй диаметр, перпендикулярный предыдущему, разделяет половины по оси с севера на юг. Все население, рожденное на востоке от оси, именуется «верхним», а рожденное на западе – «нижним». Теперь вместо двух половин мы имеем четыре секции, две из которых принадлежат соответственно чера и тугаре. К сожалению, ни одному исследователю так и не удалось понять точной роли этого второго деления, и даже его существование подвергается сомнению.
Рис. 23. Деревянные луки. Украшающие их кольца сообщают о принадлежности хозяина к определен ному клану
Кроме того, население распределено на кланы. Это семейные группы, родственные по женской линии, начиная с общего предка. Предок этот мифологической природы, иногда даже забытый. Скажем так, члены клана узнают друг друга по ношению одного имени. По всей вероятности, изначально было восемь кланов: четыре для чера и четыре для тугаре. Но с течением времени одни вымерли, другие разделились. Проверить это не представляется возможным, остается только предполагать. Как бы там ни было, правдой остается то, что члены одного клана – за исключением женатых мужчин – живут в одной хижине или в прилегающих. Каждый клан имеет свое место в круге домов: чера он или тугаре, верхний или нижний, окончательное деление определяется еще двумя перекрещивающимися осями.