После сказанного неудивительно, что погребальные обряды растягиваются на несколько недель. Прежде всего они проходят в двух плоскостях, о которых уже было сказано. Рассмотренная с индивидуальной точки зрения, каждая смерть – это удовлетворение взаимных претензий между природой и обществом. Враждебные силы, которые выступают первыми, наносят урон вторым, и этот урон должен быть возмещен: в этом состоит роль погребальной охоты. После того как охотники взяли за него плату, мертвый должен быть включен в общество душ. Такова функция roiakuriluo, торжественного погребального пения, при котором мне удалось присутствовать.
В распорядке жизни деревни бороро есть момент, который приобретает особое значение: это призыв вечера. Как только опускается ночь и зажигается большой огонь на площадке для танцев, где собираются вожди кланов, глашатай громко называет каждую группу: Badedjeba – «вожди», O Cera – «люди ибиса», Ki – «люди тапира», Bokodori – «люди гигантского броненосца», Bakoro (по имени героя Бакороро), Boro – «люди носогубных палочек», Ewaguddu – «люди пальм бурити», Arore – «люди гусеницы», Paiwe – «люди дикобраза»; Apibore (смысл неясен)[16]. По мере того как каждый подтверждает свое присутствие, участникам сообщают распорядок завтрашнего дня таким громким голосом, что слова доносятся до самых отдаленных хижин. Впрочем, в этот час хижины пустуют или почти пустуют. С заходом солнца, как только пропадают москиты, все мужчины выходят из семейных хижин, куда они вернулись приблизительно в 6 часов вечера. Каждый несет циновку, которую он постелет на утоптанной земле большой круглой площадки, на западной стороне мужского дома. Они ложатся спать, завернутые в хлопковые покрывала, которые от постоянных контактов с обмазанными уруку телами окрасились в оранжевый цвет, так что Служба защиты вряд ли узнала бы один из своих подарков. На самых больших циновках располагаются впятером или вшестером и почти не разговаривают. Ходить приходится между лежащими телами. По мере того как продолжается призыв, главы названных семей поднимаются, получают указания и укладываются снова, повернувшись лицом к звездам. Женщины выходят из хижин и собираются группами у порогов. Разговоры затихают, и постепенно, начатые сначала двумя или тремя служителями культа и подхваченные прибывшими, зазвучав сначала в глубине мужского дома, а потом и на самой площади, ширятся песни, речитативы и хоры, не смолкающие до утра.
Мертвый принадлежал половине чера, поэтому обряд совершали тугаре. В центре площадки ворох листвы изображал отсутствующую могилу, справа и слева от него были разложены пучки стрел, а перед ними поставлены миски с пищей. Жрецов и певцов было около дюжины, у большинства на голове были широкие диадемы из ярких перьев, у других перья свисали на ягодицы, поверх прямоугольного плетеного веера, покрывавшего плечи и удерживаемого шнурком, завязанным вокруг шеи. Одни были полностью голыми и разрисованными, сплошь или кольцами, в красный или в черный цвета, или покрыты полосками белого пуха; другие носили длинную соломенную юбку. Главный исполнитель, воплощавший молодую душу, показывался в двух разных нарядах соответственно моменту: то одетый в зеленую листву и с огромным убором на голове, который я уже описал, в накидке из шкуры ягуара, которую, на манер королевского двора, паж нес вслед за ним; то голый и раскрашенный в черный, с одним-единственным украшением в виде соломенного предмета, похожего на огромную оправу для очков, вокруг глаз. Этот предмет представляет особый интерес из-за сходства с тем, который отличает Тлалока, бога дождя в древней Мексике. Ключ к разгадке хранится у индейцев пуэбло Аризоны и Нью-Мексико, ведь именно у них души мертвых превращаются в богов дождя. Они верят в магические предметы, защищающие глаза и позволяющие их обладателю становиться невидимым. Я часто замечал, что очки вызывали живой интерес у южно-американских индейцев до такой степени, что, уезжая в свою последнюю экспедицию, захватил с собой весь запас оправ, который имел огромный успех у намбиквара, словно традиционные верования предписывали туземцам принимать в подарок такой необычный аксессуар. Для бороро же соломенные очки никогда не имели такого значения, но так как черная краска делает невидимым того, кто ею обмазан, вероятно, что очки выполняют ту же функцию, которая приписывается им в мифах пуэбло[17].
Наконец, butarico, духи, ответственные за дождь у бороро, согласно описаниям, выглядят устрашающе – с клыками и крючковатыми руками, как богиня воды у майя.
В течение первых ночей мы были свидетелями танцев разных кланов тугаре: танец клана пальмовых деревьев, танец клана дикобраза. В обоих случаях танцоры были покрыты листвой с головы до ног, а лица были изображены выше на уровне диадемы из перьев, которая возвышалась над одеянием, так что танцоры казались непомерно высокими. В руках они держали пальмовые ветки или палки, украшенные листьями. Было два вида танцев. Сначала танцоры выступали одни, распределившись на две группы, как при исполнении кадрили, на противоположных концах площадки, и двигались навстречу друг другу с криками «Хо! Хо!», кружась вокруг себя, пока не менялись позициями. Затем в танец вступали женщины, расположившись между танцорами мужского пола. Это была нескончаемая фарандола, которую исполняли, то двигаясь вперед, то топчась на месте под управлением обнаженных заводил, пятившихся и трясущих погремушками, пока другие мужчины пели, присев на корточки.
Спустя три дня обряды прервались. Теперь туземцы готовились ко второму действу: танцу мариддо (mariddo). Группы мужчин принесли из леса охапки зеленых пальмовых веток, с которых сначала оборвали листву, а затем каждый черенок разрезали на куски приблизительно по тридцать сантиметров. При помощи грубых веревок, скрученных из оборванных листьев, туземцы соединяли эти обрубленные палочки в нечто, напоминающее веревочную лестницу длиной в несколько метров. В итоге получились две разные «лестницы», которые смотали в круглые бобины и закрепили их концы. Высота большей бобины составила 1,5 метра, а меньшей – 1,3 метра. Боковые поверхности украсили листвой, поддерживаемой сетью веревочек из плетеных волос. Эти два объекта, соответственно мужской и женский, торжественно перенесли на середину площадки и установили один возле другого. Изготовление мариддо входит в обязанности клана пальм бурити.
К вечеру две группы, состоящие из пяти или шести мужчин, уходят одна на запад, другая на восток. Я присоединился к первой и присутствовал, в пятидесяти метрах от деревни, при их приготовлениях, скрытых от публики завесой деревьев. Они покрывали себя листвой и прикрепляли диадемы, как танцоры накануне. Но в этот раз тайное приготовление объяснялось их ролью: как и другая группа, они представляли души умерших, пришедших из деревень востока и запада, чтобы принять нового покойника. Когда все было готово, они направились, насвистывая, к площади, где группа с востока их опередила (как происходило бы и на самом деле, поскольку одни символически поднимались по реке, тогда как другие спускались по ней, идя быстрее).
Робкой и неуверенной походкой они в совершенстве выражали свою природу теней; я думал о Гомере, об Улиссе, вызвавшем духов погибших героев кровью жертвенных баранов. Но тот же час обряд оживился: мужчины хватали мариддо (тяжелые, потому что были сделаны из зеленой листвы), поднимали их на вытянутой руке и танцевали с этой ношей, пока, изнуренные, не позволяли сопернику у них ее вырвать. Сцена не имела больше изначального мистического характера: это была ярмарка, где молодежь демонстрировала свои мышцы среди пота, толчков и шуток. И тем не менее эта игра, похожие варианты которой известны у родственных племен – например, бега до падения у индейцев жес бразильского плоскогорья, – имеет здесь вполне религиозное значение: в веселом беспорядке туземцы чувствуют, что играют с мертвыми и заслуживают право остаться среди живых.
Это огромное противопоставление между мертвыми и живыми выражается, прежде всего, разделением жителей деревни во время обрядов на актеров и зрителей. Актеры – это преимущественно мужчины, которым покровительствует тайна общего дома. Таким образом, в плане деревни нужно признать значение еще более глубокое, чем то, которое нам представлено в социологическом отношении. В случае смерти каждая половина играет поочередно роль живых или мертвых одна по отношению к другой. Но это попеременное исполнение ролей отражает другое, где роли даны однажды для всех: мужчины, объединившись в братство, baitemannageo, символизируют общество душ, тогда как хижины в окружности – это собственность женщин, которые отстранены от участия в священных обрядах и могут только наблюдать со стороны – представляют общество живых с закрепленным за ними местом жительства.
Таким образом, сверхъестественный мир делится на владения жреца и колдуна. Последний является владыкой небесных и земных сил, начиная с десятого неба (бороро верят в множество расположенных друг над другом небес) до глубин земли; силы, которыми он управляет – и от которых зависит, – расположены согласно вертикальной оси, тогда как жрец, проводник душ, заведует горизонтальной осью, которая объединяет восток с западом, где находятся две деревни мертвых. Многочисленные свидетельства, которые неизменно подтверждают происхождение тугаре от бари, чера от проводника душ, наводят на мысль, что деление на половины также выражает эту двойственность. Поразительно, что во всех мифах бороро герои тугаре выступают как творцы и демиурги, а герои чера – как усмирители и распорядители. Первые ответственны за существование воды, рек, рыб, растительности и изготовленных предметов; вторые организовали порядок в мире; они избавили человечество от чудовищ и определили для каждого животного его особую пищу. Есть даже миф, который рассказывает, что верховная власть принадлежала некогда тугаре, которые отказались от нее в пользу чера, как будто местное мышление так объясняет переход от бушующей природы к обществу, приобщенному к культуре.