Таким образом, «патрон» зависел от транспортной кампании, а «клиент» – от «патрона». В 1938 году каучук стоил уже в 50 раз меньше, чем в период «большого бума»; несмотря на временное оживление производства во время последней мировой войны, положение сегодня отнюдь не блестящее. За это время производство каучука в Машаду колебалось от 200 до 1200 килограммов в год. В самый благоприятный период, в 1938 году, это позволяло приобрести ровно половину необходимых товаров: рис, черную фасоль, сухое мясо, пули для ружей, хлопчатобумажные ткани. Без этого просто было невозможно обойтись, остальное покрывалось за счет охоты. Но, с другой стороны, оставался еще и неоплаченный кредит: деньги были взяты давно, и сумма росла вплоть до самой смерти.
Целесообразно расписать далее месячный бюджет семьи из четырех человек по данным на 1938 год. Кто хочет, может сосчитать цену на рис в золотом эквиваленте.
Необходимо добавить, что в ежегодной бюджет входит еще покупка хлопчатобумажных тканей, небольшие отрезы в 1938 году стоили от 30 до 120 мильрейсов; а также обувь – 40–60 мильрейсов за пару, шляпа – 50–60 мильрейсов и, наконец, иголки, кнопки, нитки, медикаменты, потребление которых поражает. Например, таблетка хинина (каждому члену семьи нужно было принимать по одной в день) или аспирина стоила 1 мильрейс. Вспомним, что при этом в Машаду в самое благоприятное время года (хороший урожай каучука собирают с апреля по сентябрь, а в сезон дождей лес становился непроходимым) можно было заработать 2400 мильрейсов (в 1936 году в Манаусе fina продавали по 4 мильрейса за килограмм, половину прибыли получал производитель). Если у серингейро нет детей, если он ест только то, что добывает на охоте, сам делает в свободное от работы время муку из маниоки, получается, что он тратит на пищу минимум денег, и поэтому еще как-то может существовать.
Сколько бы ни было у него на счете, «патрон» боялся банкротства, грозящего ему в том случае, если его «клиенты» сбегут, не выплатив предоставленный кредит. Вооруженный бригадир должен был следить за рекой. Вскоре после того, как я уехал от племени тупи-кавахиб, на реке произошла одна странная встреча. Это было самое яркое впечатление от каучуковых зарослей. Далее я привожу отрывок из своего путевого дневника – запись сделана 3 декабря 1938 года:
Около 10 часов, пасмурно и влажно. Навстречу нашим пирогам шла маленькая моторная лодка, ее вел худой мужчина, с ним были его жена – дородная мулатка с вьющимися волосами и ребенок, примерно десяти лет. Они очень утомлены, женщина с трудом говорит, плачет. Семья возвращается домой после шестидневного путешествия к Машадиньу, им пришлось переправляться через одиннадцать водосбросов (а один из них, Джабуру, надо было обходить, перенося лодку на руках) в поисках сбежавшего с подругой должника: он взял пирогу, документы, немного денег у aviação, купил билет и заявил, что «товар стоит слишком дорого, и у него нет возможности платить по счетам». Рабочие, трудившиеся у compadre Гаэтано, были очень ответственными, эта ситуация их взволновала, и они отправились на поиски беглеца, чтобы догнать его и отдать в распоряжение «патрона». У них была двустволка.
Двустволкой местные жители называют карабин, как правило, это «винчестер» сорок четвертого калибра, его берут с собой на охоту, а также используют для других целей.
Несколько недель спустя неподалеку от устья двух рек – Машаду и Мадейра, на двери магазина «Calama Limitada» я заметил следующее объявление:
Кулинарный жир, масло и молоко будут проданы только в кредит по специальному распоряжению патрона.
Те, кого нет в специальном списке, могут произвести оплату деньгами или в обмен на соответствующие ценности.
Ниже было и другое объявление:
даже если они окрашены
Курчавые и вьющиеся волосы, даже если они окрашены, могут стать гладкими при продолжительном применении новейшего средства
«АЛИСАНТ»
Продается в заведении «Большая бутыль»
улица Уругваяна, Манаус.
На самом деле, болезнь и нищета у местных жителей уже вошли в привычку, однако жизнь в серингале не всегда была так ужасна. Хотя, без сомнения, давно прошли те времена, когда высокие цены на каучук позволяли строить в слиянии рек деревянные хижины, в которых размещались шумные игорные дома, где серингейро мог просадить за ночь все свое состояние, заработанное за несколько лет, а на следующий день все начать сначала – попросить в долг у aviação, или у сочувствующего патрона. Я видел одно из таких разрушенных заведений, некогда называвшееся «Ватикан», теперь от былого великолепия осталось одно название. Раньше туда приходили по воскресеньям сборщики каучука, надев шелковый полосатый костюм, шляпу, лакированные ботинки, слушали виртуозов, которые исполняли мелодию, стреляя из револьверов разного калибра. Но теперь в серингале никто не может купить себе роскошного полосатого костюма. Здешней жизни придают сомнительный шарм молодые женщины, которые занимают крайне ненадежное положение сожительниц серенгейрос. Такие отношения называют здесь «casar na igreja verde», что буквально переводится «вступать в брак в зеленой церкви». Этих женщин называют «женский народ» – «mulherada», в складчину они организуют танцы, вносят по пять мильрейсов, или немного кофе и сахара, или предоставляют свой барак, более просторный, чем другие, и огни в нем горят всю ночь. На праздник эти дамы надевают легкие платья, подкрашиваются, делают прически, и при входе целуют руку хозяевам дома. Они используют косметику, чтобы казаться не столько красивыми, сколько здоровыми. Под румянами и пудрой прячутся следы оспы, чахотки и малярии. Они живут со своими мужчинами в бараках серингейро. Обычно растрепанные, одетые в лохмотья, этим вечером они наряжаются. А ведь в бальном платье и в туфлях на высоком каблуке им нужно пройти несколько километров по грязным лесным тропинкам. Тем не менее ночью они прихорашиваются, умываются, подбирают одежду и отправляются в путь, мокнут, скользят по жутким лужам, дождь шел целый день. Какой поразительный контраст между этими робкими проявлениями цивилизации и ужасающей действительностью, ждущей за дверью барака!
Плохо скроенное платье выдает особенности строения индеанки: высокая грудь упирается в подмышки, сильно выдается живот, ткань в этом месте так натянута, что вот-вот порвется, маленькие руки, тонкие красивые ноги, изящные запястья. Мужчина в белых полотняных брюках, больших ботинках, полосатой пижамной куртке приглашает даму на танец. (Как говорилось выше, все эти женщины не замужем, это так называемые «com-panheiras» и «amasiadas», то есть «компаньонки для ведения домашнего хозяйства» или же «desocupadas» – «свободные, доступные»). Держась за руки, пара направляется к деревянной площадке (palanque), обитой соломой (babassu) и освещенной керосиновой лампой (farol). Они совсем не торопятся, ждут подходящего момента, когда начнется caracachâ, и вот музыкант берет коробку с гвоздями, встряхивает, и праздник начинается: раз-два-три; раз-два-три и так далее. Ноги сами скользят по дощатому полу, который громко скрипит.
Предпочтение отдается старинным танцам. Как правило, это desfeitera: он включает в себя не только танцевальные движения под аккомпанемент аккордеона (играют также на violão или cavaquinho), иногда музыка стихает, и кавалеры по очереди слагают шутливые или любовные двустишия, дамы должны им ответить в той же манере. А это не так-то просто, когда смущаешься, но одни краснеют, зато другие невнятной скороговоркой проговаривают стихотворный куплет, словно школьницы, отвечающие хорошо выученный урок. Вот одна из интересных стихотворных импровизаций, которую однажды вечером в Урупа сочинили в наш адрес:
Один – врач, другой – профессор, третий – инспектор музея, Выбери из трех того, кто станет твоим.
К счастью, бедная девушка, которой было посвящено это стихотворение, не нашлась, что ответить.
Если праздник длится несколько дней, женщины меняют платья каждый вечер.
После путешествия в каменный век, к индейцам намбиквара, посетив племена тупи-кавахиб, я оказался не то чтобы в XVI, но, бесспорно, в XVIII столетии, каким он представляется в небольших портах Антильских островов или на побережье… Я пересек целый континент. Но близкое окончание моего путешествия я почувствовал, вернувшись из глубины времен.
Девятая частьВОЗВРАЩЕНИЕ
XXXVII. Апофеоз императора Августа
Самая унылая остановка за время путешествия была в Кампус-Новус. Из-за эпидемии мои спутники отстали от меня на восемьдесят километров. Мне оставалось только одно – ждать их на переправе, где десятками умирали люди: от малярии, лейшманиоза, анкилостомоза, но в основном – от голода. Я попросил одну из местных жительниц постирать мне одежду, прежде чем приступить к работе, она попросила не только кусок мыла, но и немного еды: у нее совершенно не было сил, чтобы сделать что-то. И действительно, эти люди потеряли всякое желание жить. Они были настолько больны и слабы, что ничем не занимались, ни о чем не помышляли, пытались экономить свои силы, как можно меньше двигаться, впадая в оцепенение, которое несколько притупляло сознание жуткой нищеты.
В этой угнетающей атмосфере индейцы вели себя по-другому. В Кампус-Новус рядом друг с другом жили два враждебных племени, да и ко мне они были не расположены. Я должен был держаться на расстоянии, и этнографические исследования были не возможны. Полевые исследования и в нормальных условиях являются испытанием, нужно проделать изнурительную работу: вставать рано утром, постоянно быть настороже, а по ночам подолгу ждать, пока не заснет последний индеец, но и засыпая необходимо быть бдительным; стараться быть незаметным, осторожно наблюдать, приглядываться, обращать внимание на детали, с унизительной нескромностью расспрашивать сопливую детвору. Надо быть постоянно наготове – вдруг представится удобный момент, чтобы познакомиться с бытом индейцев поближе. Итак, в течение нескольких дней нужно было не просто скрывать свой интерес, но подавлять в себе малейшее любопытство, ожидая, что настроения в племени поменяются. Выполняя свой профессиональный долг, исследователь переступает через себя: ведь, ко всему прочему, пришлось отказаться от привычного образа жизни, от научной работы, оставить друзей и близких, потратить множество сил и денег, подорвать здоровье, и все только для того, чтобы своей работой испытывать терпение небольшой группы обреченных на скорое вымирание людей, занятых в основном вылавливанием друг у друга вшей или сном. От них зависит успех или провал его экспедиции. Если у местных жителей скверное настроение, как у индейцев, живущих в Кампус-Новус, положение исследователя становится невыносимым: они демонстративно отказывали мне во внимании, на несколько дней уходили в лес на охоту и сбор плодов. В надежде обрести добрососедские отношения, за которые заплачено столь дорогой ценой, приходится оставаться и терпеливо ждать, не продвигаясь вперед, перечитывая прежние заметки, переписывая их, выдвигая новые гипотезы, или же, насмехаясь над настоящей наукой, ставить перед собой странные цели: измерить расстояние между очагами, тщательно изучить строение веток, которые использовались при строительстве укрытий.