— Представляешь, лежу, воздуху не хватает, задыхаюсь, и одна мысль крутится — обидно-то как! Я же сейчас помру, и… всё. Ничего толком не успела, — она, не отрываясь, смотрела в тёмное окно. Снег плотной пеленой летел почти горизонтально. Ветер грохотал чем-то железным на крыше. Лицо Маша упрямо отворачивала. Отёк не сошёл полностью. Припухшие щёки и круги под глазами делали её похожей на измученную панду.
Иван Сергеевич сидел у её постели уже час, но так и не смог признаться, что лилии тайком принёс он. От неловкости и стыда он даже дышал с трудом, как будто и у него открылась аллергия. Взял Машину руку и поцеловал в ладонь.
— Ну, как не успела, — хрипло возразил он. Откашлялся. Продолжил через силу: — Дочку вырастила, вон уже внучка у тебя. Книг, наверное, перечитала море, точно больше меня. Я-то всё больше по профессии…
— Я не о том, — Маша погладила его по колючей от щетины щеке и улыбнулась. — Я родилась с душой тридцатилетней, понимаешь? У всех же душа свой возраст имеет. Так странно было. Казалось, что я уже всё видела и знаю. А в тридцать поняла — вот оно! То самое, моё время. Мужа встретила, дочку родила, работа любимая, друзья. Каждый день понимала — живу. И чувство такое, что в груди как струна дрожит. Только время будто кто-то скручивал. Понедельник, понедельник, понедельник… С мужем развелась — то ли прошла любовь, то ли придумала её себе. Дочка выросла, у неё своя семья. Друзья — кто умер, кто уехал. Пенсия мизерная, очереди в поликлинике, старухи детей ругают, мужей и правительство. А я не хочу никого ругать! Не хочу так жить…
Она смахнула тыльной стороной ладони побежавшую слезинку и посмотрела на Ивана в упор.
— Страшнее всего, когда душа не поспевает стареть за телом. Ведь ей теперь не больше сорока. Она пытается продолжать жить как ни в чём не бывало, но тело говорит — врё-ё-ёшь… Притормози-ка. Куда это ты собралась с больными коленками? С головной болью, от которой тошнит и подкашиваются ноги… Душа всё ещё помнит, о чём мечтала… Только время почти вышло. Иногда, Ванечка, я думаю, что ничего больше уже не будет.
Иван Сергеевич наклонился и взял в ладони её лицо:
— Не важно, что мы думаем в минуту отчаяния. Но если ты в это поверишь, то действительно всё закончится, поняла? Не смей! Не ты!
Свет ночника преломлялся в её глазах, и казалось, что голубоватая льдистая радужка подсвечена изнутри тёплой свечой. Иван подхватил Машин затылок и притянул её к себе.
— С ума сошёл, я зубы не чистила! — пискнула она, едва отдышавшись от поцелуя и бурно вырываясь из его рук. — Выключи свет, я старая и вообще… страшная!
— Дура ты страшная, — с чувством прошептал Иван, наотмашь, не глядя, хлопая по выключателю.
Всё было, как надо. Только полуторная кровать оказалась узкой для двоих. То Иван едва не срывался с края, то Маша прислонялась спиной к горячей батарее. Они прижимались друг к другу так, будто, расцепившись, умерли бы тут же.
После они лежали тихонько рядом. Маша, как кошка, поблёскивала глазами в темноте, которую растапливало через окно зарево ночного города. Ладонь Ивана скользила по её боку — вниз по рёбрам, в выемку талии, и снова вверх, на бедро. И обратно. Стоит убрать руку от теплого родного тела, и Маша закончится. Останется только богадельня, каша на завтрак, тяжёлые воспоминания и вся эта сволочная одинокая жизнь.
Ну не мог он так! Иван Сергеевич вздохнул поглубже и как всем телом о стенку ударился:
— Маш, это я лилии тебе в комнату поставил. Из-за меня ты…
Ничего не случилось. Ни слёз, ни истерики, ни обвинений. Она нашарила его руку и пристроила обратно на свой бок:
— Это были волшебные цветы! Успела увидеть, прежде чем их унесли. Удивительные. Самые лучшие. У меня таких никогда в жизни не было. Спасибо тебе, Ванечка!
Ивану показалось, что он вынырнул из тёмной глубины на поверхность океана. Некоторое время он приходил в себя, дышал и гладил её. Гладил и дышал. Вспомнил вдруг засевшие в мозгу слова и спросил, притормаживая бег ладони:
— О чём мечтала твоя душа, Машка? О принце, наверное? На белом мустанге?
— Всю жизнь хотела встретить Новый год под пальмами на берегу океана, — Иван не видел, но по голосу догадался, что она улыбается. — Терпеть не могу холод, а у нас зима по полгода. День часа по четыре, да и то сплошные сумерки. Идёшь на работу — ещё темно, идёшь с работы — уже темно. Такая тоска. И холодно, холодно всё время. А я же… теплолюбивая, как кактус, не могу без солнца.
— В чём же дело? — искренне удивился Иван Сергеевич и даже сел. — Ну, поехала бы… во Вьетнам, что ли.
— Ты зарплату библиотекаря хорошо себе представляешь, господин адвокат? А у меня дочка на руках, и ни одной бабушки. Мне её и пристроить-то было некуда, да и не оставила бы я её, — Маша вздохнула. — А на пенсии уж точно не до Бали и Мальдив. Мечтала я, Ваня, о маленьком домике на берегу тёплого моря и о вечном лете. Такая смешная была, вспомнить стыдно… А мустанг — это дикий конь или марка машины?
— По желанию, возможны варианты, — серьёзно ответил Иван и решился мгновенно. Наклонился к ней ближе, чтобы видеть лицо. — Как насчёт Нового года под пальмами? Мы как раз успеем. Поедешь к тёплому морю? Домик выберем вместе. Большой не обещаю, но…
— Да ну тебя, дурацкие шутки… — обиделась Маша и пихнула его в грудь весьма ощутимо. Помолчала, внимательно вглядываясь в его глаза. Спросила шёпотом, недоверчиво: — Или… ты не шутишь?
Иван молчал. Ждал. Мозг бешено просчитывал варианты. Он хочет? Да! Он сможет? Вполне. Только бы согласилась.
— Но как же… — спросила растеряно и жалобно. — Как это возможно? Бросить всё? Совсем уехать? Но тут же…
— Что у тебя тут, Машка? Дочка выросла, она во Франции, помнишь? Ты на пенсии. Даже срок оплаты комнаты истекает через неделю. Ничто тебя не держит, кроме привычек и страха. Ты ведь свободна, Маш. Не трусь, я буду рядом.
— Да что мы там будем делать? В чужой стране? Ты какую-то ерунду придумал… — она не сдавалась, но голос её дрожал.
— Лично я планирую искать сокровища. У меня даже карта есть, — солидно ответил Иван Сергеевич. — Но если серьезно… Да хоть экскурсии водить для туристов. У тебя три языка, Машка! Я тоже ещё что-то помню на двух, кроме родного. Доперестроечное высшее образование — это не кот накакал, как теперь говорят. Неужто мы не справимся? Или… что бы ты хотела делать? Лилии выращивать на продажу, видимо, не стоит.
— Книжку хотела написать, детскую, добрую, про приключения, чтобы было смешно и интересно, — тихо призналась Маша. — Когда в библиотеке работала, к нам приходили детишки. Стоит такой, смотрит снизу вверх и говорит: «Тётенька, а что ещё интересненького есть почитать?». Вдруг у меня получилось бы?
Вместо ответа Иван поцеловал её в висок. Потом в ухо. Потом в уголок губ.
— Погоди! — Маша легонько отпихнула его. — Если ты мог себе позволить… Мог уехать… Почему только сейчас?
— Куда бы мы ни подались, мы везём с собой себя. Дело не в декорациях, дело в компании, — Иван вздохнул. — Твоя компания мне нравится. С тобой я готов рискнуть. Почему-то я уверен, что мы сможем. Кстати, если замучает ностальгия, можно совместить тёплое море и новогоднюю ёлку. Я знаю, где живут пальмовые ёлочки.
— Какие ёлочки?! — захохотала Маша, хватая его за шею и опрокидывая на себя.
— На пальму надевают пластиковые кольца, в них вставляют искусственные лапы ели. Гирлянды, шарики, все дела. Дед Мороз в красной «шубе» на потное тело, на ногах — шлёпанцы-вьетнамки. Народ радуется. Самые любопытные и трезвые поднимают головы, а там — высоко-высоко — пальмовые листья на ветру шуршат, — Иван Сергеевич почувствовал, что теряет мысль и начинает проглатывать слова. Руки помимо его воли жили отдельной насыщенной жизнью.
— Где же ты был всё это время, принц? Почему так долго… — он чувствовал движение её губ у своего пылающего уха.
— Были проблемы. То конь хромал, то дракон под ногами путался, — выдохнул Иван, и некоторое время они не разговаривали.
Выслушав просьбу, Сашка в трубке молчал пару минут. Иван терпеливо ждал, пока партнёр переварит новость.
— Не горячился бы ты, Иван Сергеевич, — проворчал тот недовольно. — Что ты… как мальчик, ей-богу. Любовь нечаянно нагрянет… Подумал бы, а? Квартира на Мойке — это большие деньги. Да и мне по делу, бывает, ты тут нужен, а не чёрт те где.
— Подумал. Эта моя квартира, и мне нужны деньги, — терпеливо ответил Иван. — Я же не в казино их отнесу, Сань. Считай, инвестиции в недвижимость за рубежом. И потом, не последнее продаю. Если придётся вернуться, плацдарм есть. Мою двушку на Стачек ты продолжай сдавать, деньги перекинешь, реквизиты пришлю. Я же расчётливый хомяк, помнишь? По делу ничего не меняется. Давно изобрели скайп.
Сашка опять молчал, вздыхал, шуршал по привычке бумажками на рабочем столе. Иван так ясно представлял его себе — невысокого, с ёжиком седых волос, с физиономией французского бульдога — как будто сидел рядом в кабинете. Кабинет они делили на двоих почти десять лет, пока бизнес не набрал серьёзные обороты. Тогда только разъехались в собственные.
Сашку Иван Сергеевич знал как себя. Но и Сашка его знал.
— Не хомяк ты, а ишак, — безнадёжно ответил партнёр. — Как вобьёшь себе чего в голову… Хорошо. Сделаю всё, но сам понимаешь, это не за три дня.
Тяжёлая артиллерия подтянулась сразу после тихого часа.
Сын Ивана приехал один, здраво рассудив, что при разговоре с отцом жена и внуки только помешают. «Вот же зараза», — усмехнулся Иван Сергеевич. Сашка не был бы сам собой, если бы сдался так просто, не попытавшись использовать все возможные средства.
— Это правда? Дядя Саша позвонил, я подумал, он шутит, — Артём раздражённо бросил в кресло куртку. — Куда ты собрался? Почему вдруг?
— Устал от зимы, потянуло к морю. Съезжу, осмотрюсь. Может, потом осяду. Чаю будешь? — Иван оглянулся на сына.
— Да не буду я чаю! У меня в офисе дел по горло, а я тут… Сначала ты сюда переехал… мне стыдно друзьям в глаза смотреть, когда они меня спрашивают, почему отец в богадельне живет. А потому что он так решил! Теперь новая беда. Поезжай куда хочешь, но зачем нашу старую квартиру продавать?