— Вы, наверно, уже догадались, что я пришёл говорить не об экзамене, мой друг, — сказал он. — Я знаю, вы с моим сыном были близкими друзьями, и мне кажется, что вы должны что-то знать. В прошлый раз я искал вас, но вы, по-видимому, спрятались, из чего я делаю вывод, что вам известно нечто, чего не знает больше никто.
Элихио опустил голову. Это оказалось труднее, чем он думал. Он весь похолодел и ослабел. Лорд Дитмар сжал обе его руки, умоляюще глядя ему в глаза.
— Элихио… Друг мой, если вы что-то знаете, скажите мне, прошу вас! Мне важно это знать. Моего сына уже не вернуть, но я не успокоюсь, пока не узнаю правды!
— Я сам хотел с вами поговорить, — пробормотал Элихио. — Я… Я собирался зайти к вам завтра утром.
— Надобность в этом отпала, как видите, — сказал лорд Дитмар. — Я перед вами, говорите.
Перед Элихио вдруг встало мёртвое лицо Даллена, которое он видел, когда тело везли в морг. Нет, на нём не было успокоения, которое так часто бывает на лице умерших. Горло Элихио невыносимо сжалось, он зажмурился. Руки лорда Дитмара легли ему на плечи, сильные и тяжёлые.
— Говорите же, Элихио! Я жду.
У него бешено колотилось сердце, не хватало воздуха, щёки горели, а руки были холодны как лёд. Его трясло мелкой дрожью. Лорд Дитмар, не сводя с него напряжённого, пристального взгляда, полного боли и мольбы, сжимал его плечи. Он сам был бледен как мертвец, его глаза сверкали, а губы были сжаты. Он ждал.
— Милорд… — Элихио судорожно сглотнул, но в горле стояла мучительная сушь. — Я сам не был свидетелем, но Даллен мне рассказал… Перед тем, как он… В общем, перед тем, как он это сделал, его… Его изнасиловали.
Выпалив это, Элихио почувствовал, что дальше ему говорить будет ещё труднее: к горлу подступил невыносимо горький ком. Зажмурив глаза, чтобы не видеть страшного, побелевшего лица лорда Дитмара, он прошептал:
— Он сказал об этом только мне, милорд. И взял с меня слово никому не говорить, чтобы никто не знал его… его позор. Рассказав об этом вам, я нарушил данное ему слово… Но это слово было так тяжело держать! Я не знаю, как долго я бы смог…
— Кто? — перебил его лорд Дитмар. Его глаза сверкали на его мертвенно-бледном лице, и это «кто?» прозвучало глухо и страшно.
— Милорд, он назвал два имени, — пролепетал Элихио. — Но если они узнают, что я их вам выдал…
— Не бойся! — Лорд Дитмар до боли стиснул его плечи. — Ничего и никого не бойся, дитя моё. Даю тебе слово чести, об этом разговоре никто не узнает. Назови эти имена, для тебя не будет никаких последствий, я обещаю тебе это. Верь мне! И не бойся… Говори.
— Уго Макрехтайн и Крэй Эммаркот, — выдавил Элихио. — Это произошло в нежилом корпусе, который сейчас ремонтируют. Свидетелей не было, там было пусто… Подтвердить никто не сможет, а они сами будут всё отрицать. А улики… Не знаю, как там (Элихио имел в виду морг) могли не заметить следов насилия. Конечно, между изнасилованием и… и его смертью прошло некоторое время, кое-что могло просто успеть зажить… И вы сами понимаете, после криобальзамирования уже совсем ничего нельзя обнаружить. Теперь уже ничего не доказать. Вы, должно быть, презираете меня за моё бездействие… Я сам себя презираю. Но что я мог сделать? Убить их? Нет… Я не смог бы!
Элихио умолк и закрыл лицо руками. Его всё ещё трясло, но он, как ни странно, чувствовал настоящее облегчение. Руки лорда Дитмара соскользнули с его плеч: тот повернулся к Элихио спиной и медленно пошёл вдоль ряда столов. Миновав три стола, он круто развернулся. На его лице была холодная решимость. Таким Элихио добродушного лорда Дитмара ещё не видел, и ему стало не по себе. Взгляд его был страшен, но руки снова легли на плечи Элихио очень мягко.
— Этих ничтожеств ты можешь не бояться. Отныне бояться будут они.
Руки лорда Дитмара скользнули вниз, к локтям Элихио, сжали его пальцы. Элихио вдруг понял, что впервые находится так близко к лорду Дитмару, чувствуя пожатие его рук, и его сердце странно и сладко сжалось. Вся его влюблённость взыграла в нём, и он, закрыв глаза и внутренне трепеща, доверчиво потянулся к лорду Дитмару душой, сердцем и губами. Наверно, это было сейчас неуместно, но он ничего не мог поделать. И лорд Дитмар мягко поставил его на место — родительским поцелуем в лоб. Элихио понял, что ужасно сглупил, и готов был сквозь землю провалиться со стыда.
— Я благодарен тебе, дитя моё, — проговорил лорд Дитмар. — Всё, что ты мог сделать для Даллена, ты сделал, рассказав правду, поэтому не кори себя. Ты ни в коем случае не обязан был убивать этих подонков, не думай об этом. Ими займусь я. Ты был другом моего сына… Отныне располагай моей дружбой и полагайся на меня, как на собственного отца. — И с улыбкой добавил: — А эти занятия допоздна брось. От них никакой пользы, поверь. Ты и так уже всё знаешь… Лучше выспись хорошенько, тогда и голова будет работать лучше. Насчёт завтрашнего экзамена не беспокойся, всё будет хорошо. Ну, всё. — Лорд Дитмар ещё раз запечатлел на лбу Элихио отеческий поцелуй. — Иди спать.
Лорд Дитмар вышел из библиотеки, а Элихио ещё немного посидел, приходя в себя. Усталый господин Клэг проворчал:
— Ну, любезный, долго вы ещё будете сидеть?
— Я уже закончил, — сказал Элихио.
Он взял свой ноутбук и пошёл к себе в комнату. Там он лёг на кровать и долго лежал, глядя в потолок и ожидая, когда уляжется возбуждение. Руки ещё немного дрожали, щёки не совсем остыли, сердце колотилось так сильно, что пульсы чувствовались во всём теле. Готовиться он больше не смог — какая уж тут подготовка! Ничего не лезло в голову, он только больше запутывался и злился. В итоге он всё бросил и лёг спать. Сегодня с его души упал тяжёлый камень, и ему было, признаться, всё равно, что с ним сделают Макрехтайн и Эммаркот, если узнают.
На экзамен он пришёл вовремя, со свежей головой и на удивление спокойный. Как и всегда, Оффин выкликал имена, и названные студенты проходили в аудиторию. Элихио в первой десятке не назвали, и ему пришлось вместе со всеми ждать в коридоре.
Все, кто полагал, что лорд Дитмар будет мягок, жестоко ошиблись. Уже первая десятка делилась ужасными впечатлениями с остальными:
— Ребята, он всех заваливает! Он такой злой сегодня!
«Злой» — читай «более дотошный, чем обычно», ибо определение «злой» было к лорду Дитмару неприменимо, злым по отношению к студентам он не был никогда, а требовательным — часто. Среди студентов началась паника. И было отчего паниковать: некоторые подготовились неважно, понадеявшись, что лорд Дитмар не будет придираться. А он не только безжалостно срезал нерадивых, но и традиционно хороших студентов не отпускал так легко.
— Кошмар! — говорили те, кто «отмучился». — Какая муха его сегодня укусила?
Лорд Дитмар свирепствовал: из тридцати человек набралось восемь засыпавшихся. Они угрюмо бродили по коридору, ожидая решения комиссии. Оставалось ещё три группы, и Оффин выкликал их имена, как приговорённых к казни.
Элихио пошёл в четвёртой десятке. Все четыре вопроса в билете он знал, но всё же слегка нервничал под впечатлением от рассказов тех, кто уже покинул эту аудиторию. Однако он не показал виду, спокойно сел на своё место и начал готовиться. Лорд Дитмар не показался ему особенно злым или раздражённым: его затянутые в перчатки руки лежали на столе спокойно, взгляд был непроницаем, в голосе не слышалось ни одной угрожающей нотки. Но как только студент подходил к нему, начинался сущий кошмар. Сначала лорд Дитмар слушал невозмутимо, как будто даже благосклонно, и ничто не предвещало беды, а через минуту или две он внезапно останавливал говорящего и задавал вопрос. Вроде бы он не спрашивал ничего сверх программы, все его вопросы были по пройденному материалу, но перетрухнувшие студенты, особенно те, кто не удосужился всё хорошо выучить, становились в тупик, начинали мямлить, а к третьему — четвёртому такому вопросу сыпались окончательно. Слабым лорд Дитмар не давал ни малейшего шанса на спасение, «середнякам» и «хорошистам» тоже приходилось туго, а с честью выдержать испытание мог только сильный и знающий студент. О том, что студент засыпался, лорд Дитмар давал понять словами:
— Ну что ж, подождите в коридоре, друг мой.
Настала очередь Элихио. Он подошёл к лорду Дитмару с внешним спокойствием, но в душе всё-таки волнуясь, и затараторил, стараясь рассказать как можно больше, прежде чем его перебьют вопросом.
— Помедленнее, друг мой, — остановил его лорд Дитмар. — Мы не всё успеваем расслышать.
Конечно, и ему лорд Дитмар задавал вопросы, но Элихио не засыпался ни на одном. Он получил максимальную оценку в двадцать баллов. Профессор Амогар даже похвалил его:
— Приятно было вас слушать, господин Диердлинг. — И обратился к лорду Дитмару: — Не правда ли, милорд?
— Да, жаль, что не все так отвечают сегодня, — отозвался тот сдержанно.
Когда Элихио вышел из аудитории, его сразу обступили:
— Ну? Не сдал?
— Сдал, — ответил Элихио.
— Сколько?
— Двадцать.
— Сколько, сколько?!
— Говорю, двадцать.
— Не может быть! Как ты умудрился?!
Элихио не сразу пошёл к себе: ему хотелось узнать, как сдадут Эммаркот и Макрехтайн. Вот Оффин выкликнул имена предпоследней десятки, и среди них — их имена; они вошли, ещё не зная, что их преступление разоблачено, и экзаменовать их сейчас будет отец их жертвы, который всё знает; минута тянулась за минутой, прошёл час. Вышел первый из десятки, но не Эммаркот и не Макрехтайн.
— Фу, кажется, проскочил…
— Сколько?
— Шестнадцать…
Снова потянулись минуты. Вышел второй, но опять не тот. Эммаркот вышел третьим, и он не сдал.
— Чёртов Дитмар! Завалил меня, урод!
Он присоединился к унылой группе собратьев по несчастью, многие из которых уже по два раза за время ожидания успели сходить в столовую, прогуляться на свежем воздухе и сообщить родителям, что их приезд домой немного откладывается.