— Сынок, ну, не будь так жесток со мной! Не отталкивай меня… Ведь мы только и остались друг у друга в целой Вселенной!
Элихио молча расчищал дорожку. Он дошёл до крыльца и стал убирать снег со ступенек. Доктор Кройц отчаялся было, но в этот момент во дворе появился Йорн. Увидев незнакомого гостя, он почтительно стащил с головы шапку. Доктор Кройц, подумав секунду, подошёл к нему и что-то сказал ему вполголоса. Йорн кивнул. Элихио не слышал, что доктор Кройц сказал садовнику, но видел, как тот улыбнулся и кивнул в сторону Элихио. Доктор Кройц обратился к нему с просительным жестом, и Йорн, кивнув, ушёл. Элихио невозмутимо продолжал чистить крыльцо, а доктор Кройц, уперев руки в бока, расхаживал по уже расчищенному пространству. Элихио не знал, чего он ждал, но краем глаза наблюдал за ним. Вернулся Йорн, неся лопату. Взяв её у него, доктор Кройц сказал:
— Благодарю вас, любезный.
— Удачи, сударь, — усмехнулся Йорн.
Доктор Кройц, не говоря ни слова, принялся расчищать снег вместе с Элихио. Минут десять они работали молча; видя усилия, которые доктор Кройц прилагал к лопате, Элихио крикнул ему:
— Не набирайте слишком много снега — быстро устанете!
— Благодарю за совет! — отозвался доктор Кройц, отдуваясь. — Я в этом деле новичок, так что…
Он не успел договорить: дверь открылась, и на крыльцо вышел Эгмемон. Пару секунд он изумлённо смотрел на чистивших снег доктора Кройца и Элихио, а потом пробормотал:
— Кажется, у меня галлюцинации. Пора завязывать с глинетом по вечерам.
— Доктор Кройц, к вашим услугам, — отрекомендовался доктор Кройц, делая рукой приветственный жест.
— А! — сказал дворецкий с облегчением. — Фу ты, а я уж думал, что у меня двоится в глазах. Сударь, зачем же вы этим занимаетесь? Ещё один странный гость, которому нравится чистить снег!.. Бросьте заниматься ерундой, лучше проходите в дом, а я распоряжусь насчёт чая.
— Премного благодарен, любезнейший, — ответил доктор Кройц, налегая на лопату. — Но чай пока придётся отложить. У нас ещё много работы.
— Ну и дела, — пробормотал Эгмемон. — Скажите хотя бы, по какому вы поводу приехали, сударь? Милорда Дитмара сейчас нет, они всей семьёй уехали в гости и вернулся ещё нескоро.
— Я родитель вот этого юноши, — ответил доктор Кройц, кивая в сторону Элихио. — Пытаюсь, так сказать, найти с ним общий язык.
— А, ну тогда всё понятно, — сказал Эгмемон с усмешкой. — Теперь ясно, в кого он такой… Похоже, чистить снег — ваше любимое развлечение. Что ж, господа, в добрый час. Когда устанете и проголодаетесь — пожалуйте в дом.
И дворецкий с поклоном удалился, а Элихио и доктор Кройц продолжали усердно работать. Очистив крыльцо, они принялись за главную аллею, и им пришлось здорово попотеть: аллея была широкая, и приходилось носить снег к обочинам. Доктор Кройц скоро приноровился, и у него стало неплохо получаться. Снегопад прекратился, небо немного расчистилось, и даже проглянуло солнце.
— Давайте отдохнём, — предложил Элихио, выключая снегоочиститель.
Они ненадолго прервались. Стоя рядом, они делали вид, как будто им друг до друга не было никакого дела. Потом Элихио сказал:
— Продолжим.
И они продолжили. Чистка главной аллеи была завершена через сорок минут, и они перешли к боковым дорожкам. Через полтора часа Элихио сказал:
— Ладно… Хорошо поработали, на сегодня хватит. Отнесём инструменты Йорну.
Когда они вошли в дом, Эгмемон встретил их с ироничным выражением на лице. Он принял у них плащи и проводил в столовую, где на первозданной белизне скатерти стоял вчерашний ужин, искусно превращённый в сегодняшний обед, да так, что всё выглядело, как свежеприготовленное. Также на столе стоял солидный набор напитков, среди которых был глинет, вина разных сортов и несколько видов настоек. Виночерпием был сегодня Эннкетин; с усвоенным у Эгмемона чопорным видом он стоял возле напитков в безупречно сидящем на его стройной фигуре строгом сером с чёрными вставками костюме, взирая на стол с отстранённо-непроницаемым выражением на лице, которое он тоже перенял у Эгмемона.
— Чего желаете выпить, господа? — осведомился он. — У нас есть глинет — светлый, янтарный, мягкий и особый, вина — аминта, дарайвауш, арнкьелль; настойки — на лепестках игерии, на весенних почках тималуса, на ядрышках золотистого кегала и на двухдневных завязях сиракского буаркана.
— Я совершенно теряюсь, — засмеялся доктор Кройц. — В напитках я не более искушён, чем трёхлетний ребёнок. Вынужден обратиться к совету такого знающего специалиста, как вы, друг мой.
С невозмутимым видом Эннкетин сказал:
— В таком случае, учитывая вашу комплекцию, темперамент, возраст и некоторые другие параметры, я бы рекомендовал начать с бокала арнкьеллья, потом попробовать настойку на лепестках игерии и завершить рюмочкой мягкого глинета.
— У меня нет иного выбора, кроме как последовать вашей рекомендации, — проговорил доктор Кройц. — Где вы научились так тонко разбираться в напитках?
— Это мой ученик, сударь, — вставил присутствовавший в столовой Эгмемон. — Он только начинает постигать эту науку. От себя хотел бы заметить, что настойка на лепестках игерии хороша, но настойка на ядрышках кегала понравится вам гораздо больше. Впрочем, если вы желаете, то можете для сравнения попробовать и ту и другую.
Доктор Кройц был в восторге и от обеда, и от напитков. Особенно ему понравилась настойка на ядрышках кегала, и Эгмемон принёс ему бутылку из хозяйского погреба.
— Прошу вас, сударь, принять от нас в качестве небольшого подарка.
— О, благодарю вас, — сказал доктор Кройц с поклоном.
Элихио выпил за обедом бокал аминты и две полных рюмки янтарного глинета. В совокупности с усталостью после энергичной физической работы этого количества оказалось достаточным, чтобы он почувствовал лёгкую хмельную истому. Доктор Кройц тем временем выразил восхищение домом, и Эгмемон предложил совершить небольшую экскурсию. Он водил доктора Кройца по всему дому, и Элихио ничего не оставалось, как только следовать за ними. Он не сразу заметил руку доктора Кройца в своей, а когда заметил, не решился оттолкнуть.
Осмотр дома закончился комнатой Элихио. Доктор Кройц сказал:
— Что-то я немного устал… Не каждый день мне приходится расчищать снег.
— Тогда я вас оставляю, — сказал Эгмемон. — Если что-то понадобится — только позовите.
Они остались в комнате вдвоём. Элихио не знал, что делать или говорить, усталость и хмель сказывались всё сильнее. Доктор Кройц взял его за руки и смотрел на него с усталой нежностью, ничего не говоря; смотрел так долго, что Элихио стало немного не по себе, он не выдержал и опустил глаза. Доктор Кройц взял с тумбочки фотографию, и его губы вздрогнули.
— Ты так похож на него, — проговорил он тихо.
Он стал распускать косу Элихио. Зарывшись лицом в густой водопад его волос, он глубоко вздохнул, а потом прильнул своей щекой к щеке Элихио. Элихио стоял неподвижно, а в животе у него было тепло и щекотно.
— Конечно, моя квартира не может сравниться с этим дворцом, — проговорил наконец доктор Кройц, открыв глаза и посмотрев на Элихио с усталой болью. — И обед мне не подаёт дворецкий в белых перчатках… А сам я на работе с утра до вечера, с одним выходным и одним суточным дежурством в неделю, копаюсь в мёртвых телах и выдаю убитым горем родственникам заключения о причинах смерти. Когда имеешь дело со смертью каждый день, перестаёшь её бояться. К ней привыкаешь, как к любому другому явлению… Но когда видишь на прозекторском столе останки того, кто был тебе дорог… Это меняет всё.
Доктор Кройц закрыл глаза, и по его щеке скатилась слеза. Элихио, сам не зная, зачем, вытер её пальцами, и ему самому захотелось плакать. Он не сдерживал слёз, и они свободно потекли по его лицу, а доктор Кройц вытирал ему их.
— Какой же я был глупец, — сдавленно пробормотал он. — Только сейчас я понимаю, что я потерял… А ведь всё могло быть по-другому.
Он надолго умолк, всхлипывая и гладя волосы Элихио. Его тёплое дыхание щекотало шею Элихио и его ухо. Наконец он снова посмотрел Элихио в глаза с тоской и болью.
— Ты — всё, что осталось у меня от Ариана, — сказал он. — Я не уеду без тебя. Буду спать здесь на снегу, но дождусь…
Не договорив, он закрыл глаза, с измученным вздохом опустился в кресло и откинул голову на спинку. Он был очень бледен.
— Извини, — проговорил он чуть слышно. — Я после ночного дежурства. Да ещё эта уборка снега, обед и настойка… Смертельно устал. Если не возражаешь, я закрою глаза на минутку, иначе я просто упаду замертво…
Устало улыбаясь, он смотрел на Элихио из-под полуопущенных век, пока они совсем не закрылись. Он задремал, и на Элихио тоже навалилась непреодолимая усталость. Он прикорнул с краю кровати, закрыл глаза и сразу же куда-то поплыл вместе с кроватью и комнатой.
Когда он проснулся, доктор Кройц всё ещё спал, но уже не в кресле, а сидя на полу возле кровати и положив голову на край подушки. Одна его рука лежала на руке Элихио, а другая свисала на пол. На его бледном лбу проступила испарина, а губы были жалобно приоткрыты. Он выглядел очень утомлённым. В душе Элихио вдруг всколыхнулась жалость, и он, дотронувшись до его плеча, тихо позвал:
— Доктор Кройц…
Из-под приоткрывшихся век доктора Кройца на Элихио поднялся туманный и далёкий взгляд очень усталого человека, не понимающего, где он и зачем его разбудили.
— Доктор Кройц, ложитесь на кровать, — сказал Элихио. — На полу ведь неудобно.
Усталая и ласковая улыбка тронула губы доктора Кройца. Повинуясь рукам Элихио, он перебрался на кровать и тут же снова заснул. Элихио, чтобы не беспокоить его, вышел из комнаты и уединился в самом тихом уголке дома — в библиотеке. Хозяева ещё не вернулись из гостей, а между тем уже начало смеркаться. Элихио попытался читать, но все его мысли были о докторе Кройце. Превозмогая усталость после ночного дежурства, он ехал сюда, а потом почти без передышки убирал снег — последнее было весьма жестоко со стороны Элихио.