Господин Войтовский резко обернулся.
- Ты? Дорогая, не входи без стука.
- Почему? - удивилась женщина. - Я хотела сделать тебе сюрприз. Не ждал?
- Честно говоря, нет.
Она села на мягкий диван и заложила ногу на ногу. Леонард, не отрываясь, пожирал ее глазами. На женщине был облегающий атласный костюм кораллового цвета, тонкие чулки, - он знал, что на ней именно чулки, а не колготы, - ногти были покрашены коралловым лаком. Все в тон: длинный шелковый шарф, сумочка, перчатки, губная помада.
- Прекрасно выглядишь, - восхищенно произнес он, переводя взгляд с ее груди на ноги. - Чудесный русский обычай снимать обувь в квартире. Надо привить его в Канаде.
- Вряд ли получится.
- Да, приезжая к деду, я то и дело порывался снять туфли в прихожей. Еле он меня отучил.
- Удалось привыкнуть? - усмехнулась она.
- С трудом.
Господин Войтовский вспомнил, как увидел ее в первый раз. Фантастика! Более острого ощущения ему переживать не приходилось. Он просто глазам не верил. Поразил контраст между тем, что она представляла собой, и тем, что было с ней связано. Не так рисовал он эту встречу в своем воображении. Тогда они еще обращались друг к другу на «вы».
- Простите, вы, кажется, ошиблись, - произнес Леонард, когда она подошла к нему в условленном месте, у Исторического музея.
Вокруг было полно туристов и прогуливающихся москвичей, звучал разноязыкий говор, щелкали фотоаппараты. В Москве стояло лето - солнце в зените, на небе ни облачка, от брусчатки шел жар.
- Пилигрим? - прошептала дама одними губами.
Она сняла большие черные очки, закрывающие пол-лица, и Войтовский обомлел.
- Придите в себя, - грубовато сказала она. - На нас смотрят.
Он был шокирован и… заинтригован. Склонился в полупоклоне.
- Герцогиня?
Дама с облегчением вздохнула:
- Ну, наконец-то.
Так они познакомились. Войтовский был в смятении, он сразу почувствовал нарастающее желание, как только женщина сняла очки. Можно подумать, она разделась перед ним, оказалась в одном бикини! Что-то исходило от нее… даже не эротическое, а… как бы это правильно выразить… затаенно-сексуальное, замешанное на тяжелом, тлеющем темпераменте и необычной, откровенно вызывающей внешности. Она была похожа на… впрочем, Леонард не ожидал увидеть того, что предстало перед ним в ее облике.
- О-о! - вырвалось из его губ.
Сколько он ни подбирал подходящих слов, таковых не нашлось ни в одном языке, на которых он говорил.
Они по молчаливому соглашению в шутку продолжали называть друг друга Герцогиня и Пилигрим - для обоих за этими условными именами скрывалось что-то свое, глубоко запрятанное, придавая общению некий привкус тайны, полунамек на истинное положение вещей. Они играли, балансируя на невероятно тонкой грани между ложью и опасной правдой, между забытым прошлым и призрачным настоящим.
С женщиной постоянно происходили метаморфозы, которые держали Леонарда в напряжении. Она будто служила проводником, по которому шел мощный электрический ток, питавший его. Она менялась, как меняется погода в тропиках: ее чувства обрушивались грозой и ливнем, за которыми внезапно наступал полный штиль. Однако безмятежность сия была обманчива, полная мощных разрядов, она грозила в любой момент вызвать новую бурю, новое неистовство.
- Мне не терпится, - говорил он. - Я должен увидеть это.
- Не сейчас, - уклончиво отвечала она. - Слишком опасно.
- Кто-то еще знает?
- Мы можем навести на след.
Они стали любовниками через два месяца после первой встречи. Их знакомство долго было виртуальным и распалило воображение, жажду обладания друг другом, подстегиваемую жгучим ожиданием чуда, страшного и захватывающего приключения. Их интимная связь была странной… незавершенной, сдерживаемой… словно они боялись дать ей волю. Словно они понимали всю неосуществимость любви полной, безусловной и безраздельной.
- Я ощущаю себя как Синдбад-мореход, сошедший с корабля на зачарованный остров, - признавался господин Войтовский.
- Да, Леонард…
- Ты существуешь наяву или только в моих снах?
Она смеялась, выскальзывала из его объятий и отворачивалась, уходила в себя.
Ева стояла перед зеркалом уже одетая, когда зазвонил телефон.
- Славка! - крикнула она. - Возьми трубку, я опаздываю на занятия.
Она все еще давала уроки иностранного языка. Один-два клиента, желающие научиться говорить и читать по-испански, развлекали Еву, не давали потерять форму, попутно пополняя ее бюджет.
Сыщик сидел за кухонным столом в мрачных раздумьях. Поиски Марины Комлевой зашли в тупик - в принципе, нормальный ход событий. Он же сам отвергал легкие дела, где было заранее понятно, что к чему. Ему подавай интригу! Сложную загадку для недюжинного интеллекта! А кто ищет, тот, как поется в известной песенке, всегда найдет.
- Ты слышишь? - крикнула из прихожей Ева. - Телефон звонит!
Он нехотя поднялся, стряхнул оцепенение.
- Всеслав, это вы? - взволнованно спросил мужской голос.
- Стас? Что-то случилось?
Господин Киселев со свистом вдохнул в себя воздух.
- Ужас… кошмар! - выдохнул он. - Мы должны немедленно встретиться. Немедленно! Куда мне ехать?
- Погодите…
- Нет! - взвизгнул молодой человек. - Я не могу ждать! Это невозможно. Я вам звоню из машины.
- Где вы сейчас? - сдался Смирнов.
- На Шаболовской… я плохо соображаю. Веронику убили! Понимаете, что это значит? Следующий - я!
- Ка-ак? - опешил сыщик. - Не паникуйте, говорите спокойно. Кого убили?
- Вы что, оглохли? Грушину! Веронику! Ве-ро-ни-ку! Зарезали…
- Ева! - крикнул Всеслав, надеясь остановить ее. Но в ответ раздался хлопок двери. - Черт! Не успел. Это я не вам…
- Я… не знаю, куда мне бежать! - завопил Стас. - Сделайте же что-нибудь!
- Хорошо. Успокойтесь, остановите машину и посмотрите вокруг. Что вы видите?
В трубке раздавался шум, прерывистое дыхание.
- Светофор… - хрипло произнес Киселев.
- Отлично. Сверните с дороги в какой-нибудь переулок и ждите меня. Алло!
- Да… я понял.
Через минуту Киселев доложил, где он находится.
- Я выезжаю, - сказал сыщик. - Если не попаду в пробку…
- Лучше на метро, - умоляюще прошептал молодой человек. - Я просто… умираю от страха. Мне даже не стыдно признаваться в этом.
- Ладно.
Смирнов в мгновение ока оделся и выскочил из квартиры. Белое небо сливалось со снегом, которым замело город. В холодном воздухе клубились облака пара. По пути к метро сыщик позвонил Еве.
- Когда ты освободишься?
- Часа в три. Потом перекушу в кафе и поеду на «Щелковскую», надо расспросить, кто арендовал помещение. Это тепличное хозяйство не дает мне покоя, - сказала она.
- Будь осторожнее.
Он не стал сообщать Еве о смерти Вероники. Сначала следует самому выяснить, что произошло. Может быть, Киселев поднял ложную тревогу?
Но Киселев ничего не придумал. Он сидел в машине ни жив ни мертв - бледный, с трясущимися руками.
- Не знал, что у вас есть автомобиль, - улыбнулся Всеслав, наклоняясь к приоткрытому окошку.
Молодой человек вздрогнул, повернулся.
- Это папин. У вас есть сигареты? Дайте…
Смирнов сел на переднее сиденье, они закурили. Стас рассказал, как он узнал о смерти Вероники.
- Я ей вчера вечером звонил - поболтали о том о сем. Чувствую, Вероника никакая: вялая, безучастная, отвечает только из вежливости. А сегодня рано утром отец собрался уезжать на соревнования по плаванию, в Венгрию… там у них какой-то турнир, - и попросил проводить его. Это у нас вроде доброй приметы: если я везу отца в аэропорт, его пловцы обязательно вернутся с наградами. Я в банке заранее предупредил, что приду позже, и мы поехали.
- Когда отца нет в Москве, машиной пользуетесь вы?
- Да, - кивнул Киселев. - По доверенности. Я его в аэропорт доставил, попрощались… еду на работу, а Вероника из головы не выходит. Как она там? - думаю. Решил позвонить: набираю ее номер… длинные гудки. И так раз за разом. У меня, честно, сердце екнуло. Не дай бог, случилось что-нибудь! Мысли плохие забегали, все из рук валится. И понимаю, что она могла выйти в магазин, например, или прогуляться… а тревога не унимается. Едва дотерпел до одиннадцати, плюнул на все, оставил дела - меня будто магнитом потянуло туда, к ее общежитию. Забежал по дороге в аптеку, купил успокоительного, потом в супермаркет, за продуктами, - и к ней. Приехал часам к двенадцати, а там уже… милиция, «Скорая»… в общем, у меня волосы на голове зашевелились. Я сразу догадался: что-то с Вероникой. Увидел ее соседку… она бросилась ко мне, рыдает, трясется вся… «Веронику убили!» - бормочет.
Стас замолчал, сделал несколько глубоких затяжек - дым сизоватым облачком потянулся в приоткрытое окно.
- Кто вызвал милицию? - спросил сыщик.
- Соседка и вызвала. Она иногда заходила, хлеб приносила, молоко. Знаете, Марина и Вероника были очень друг к другу привязаны, больше, чем родные сестры. Они выросли в детском доме, а там люди умеют ценить родство - кровное или душевное, - потому что жизнь их лишила этого с самого детства. Когда Марина однажды не вернулась домой, Вероника восприняла ее исчезновение как глубокую личную трагедию, которая повергла ее в депрессию. К горю прибавился страх, ужасная смесь. Вероника затворилась в комнате, никого не хотела видеть… Нам с вами не понять.
- Ну почему же? - не согласился Смирнов. - Значит, соседка проведывала Грушину и носила ей продукты?
Стас выбросил окурок на улицу и повернулся к сыщику:
- Да. Кто-то должен был разговаривать с Вероникой, покупать ей лекарства, еду. Она почти перестала выходить из комнаты, а дверь постоянно запирала изнутри. Соседка - ее зовут Люба - заботилась о Веронике по моей просьбе. Она работает швеей, посменно, сегодня у нее выходной. Люба говорит, что долго стучала, пока не забеспокоилась. Она знала о снотворном, которое принимает Вероника… испугалась передозировки. Сама войти не решилась, побежала к дежурному, тот открыл дверь… а она… ну, Вероника… лежит… вся в крови, лицо изрезано…