- Мам, ты не знаешь, где Колька Драгин живет? Он не развелся еще с женой?
- Вроде нет. Коля пить начал, у них скандалы пошли… дерутся, но не расходятся. Куда ж разбегаться, когда дети малые? Двое у них!
- Да ну? - удивился Хромов. - Надо бы повидаться.
- Только они из Старицы уехали. Мне давеча пенсию Вера приносила, соседка ихняя: поболтали мы с ней, знакомых вспомнили… кто жив, кто умер, у кого внуки уже растут. Она мне про Драгиных и рассказала. Мол, Кольку жена в деревню увезла, чтобы от дружков-пьянчужек его отвадить, живут в бабкином доме, скотину держат, огород. Да и детишкам вольготнее на свежем воздухе.
- Что за деревня?
- Рыбное, на самом берегу Волги. Когда-то детский лагерь там был, не помнишь?
Хромов задумался. Летние лагеря были неотъемлемой частью его детства: отпуск учительский длинный, вот мама и подрабатывала воспитательницей в лагерях отдыха для школьников. Денег всегда не хватало, а так и сын присмотрен, и заработок дополнительный обеспечен.
Валерий невзлюбил лагеря - жизнь по расписанию, хождение строем, культмассовые мероприятия вызывали у него не меньшее отвращение, чем музеи и походы по историческим местам. Такой уж он уродился - замкнутый, предпочитающий тишину и одиночество шумным компаниям.
- Ты меня лучше дома оставь! - упрашивал он Зинаиду Васильевну.
Но та ни в какую. Боялась - без ее неустанной опеки вырастет хулиган, не сладишь потом.
- Зачем тебе Драгины? - спросила мать, возвращая его из детства в печальное и тревожное настоящее.
- Колькина жена приходится дальней родней Яне, - нехотя пояснил Хромов. - Может быть, они еще ничего не знают. Не мешает сообщить.
Зинаида Васильевна всплеснула руками.
- Ой, верно! А мне-то невдомек! Старею…
После обеда Хромов поехал в Рыбное.
Деревня зимой выглядела уныло, заброшенно. По грязному снегу тянулись колеи, из-за заборов лаяли дворовые собаки. Некоторые дома пустовали, стояли с заколоченными окнами. Перспектив тут для молодежи никаких не было - рыбное хозяйство захирело, ферма пришла в упадок, клуб стоял без отопления и электричества, разваливался, - люди жили за счет подсобных хозяйств, ловили рыбу, сдавали молоко. Кто побойчее подались в поселок неподалеку, в Старицу, в Тверь - налаживать житье-бытье. А кто, наоборот, как Драгины, сбежали от цивилизации в глухомань, бездорожье. Во всем своя прелесть и своя необходимость.
Дом Драгиных Валерий нашел легко: первый после поворота в сторону клуба, - так ему подсказали местные на автобусной остановке.
Во дворе мальчик лет шести стрелял из рогатки по воронам. Он резво подбежал к воротам.
- Ты к нам, дяденька?
- А ты Драгин? - улыбнулся Валерий.
- Да.
- Тогда к вам. Родители дома?
- Мамка скотине варит, - картавя, старательно выговорил мальчик. - А папаня спит.
В будке у сарая грохотал цепью и заливисто лаял огромный рыжий пес.
- Не съест меня твой волкодав?
Мальчик покраснел от удовольствия, засмеялся, показывая редкие зубы.
- Не! Он добрый.
- Ну, веди меня в дом.
В кухне у печи хлопотала располневшая, совсем не похожая на тоненькую, застенчивую невесту, какой запомнил ее Хромов, жена Николая Драгина, Настя.
- Ой! - растерялась она. - Ты кого привел, Ромка?
- Я Валерий, муж Яны.
Женщина, не понимая, уставилась на гостя.
- Яна Вербицкая, - сказал Хромов. - Мы с ней познакомились у вас на свадьбе.
- Валера? - узнала наконец хозяйка. - Каким ветром тебя принесло? Ты ко мне или…
Хромов поспешил ее успокоить:
- К тебе, к тебе.
За стеной в комнате заплакал маленький ребенок, и Настя побежала к нему. Было слышно, как она ходит, скрипит половицами, что-то напевает, укачивая ребенка.
«Наверное, приняла меня за Колькиного дружка-алкаша, испугалась», - подумал Хромов.
Ромка схватил со стола оладью, начал жевать, зыркая исподлобья на гостя. От печи шел жар, пахло вареной картошкой, буряками; в огромном казане что-то булькало.
- Иди во двор, - тихо сказала Настя сыну. - Братика разбудишь.
Мальчик беспрекословно подчинился: взял еще пару оладий и вышел.
- Строгая ты, - усмехнулся Валерий.
Хозяйке было не до пустой болтовни. Ее ждала тяжелая деревенская работа - стряпня, стирка, уход за скотиной, потом, возможно, бессонная ночь с ребенком. Она устало опустилась на табуретку.
- Муж спит. Ты чего приехал-то?
- Тебе Яна кем приходится? - спросил Хромов.
Настя склонила голову набок, поправила волосы.
- Мама Яны была двоюродной сестрой… мужа моей тетки, кажется. Очень дальняя родня. А что?
- Тетка и ее муж живы?
- Оба покойники… давненько уже. Мы у Вербицких обычно останавливались, когда в Москву приезжали, а после… как мама Яны умерла, перестали.
- Почему?
- Яна странная… мы с ней близко не сошлись, и вообще, некогда разъезжать стало. Я родила, Колька запил… ссоры пошли чуть не до драки. Его с работы выгнали, ребенка кормить нечем, одевать не во что. Хорошо, родители помогали. Уговорила мужа закодироваться, он послушался… два года водки в рот не брал, а потом опять сорвался. Всё дружки его проклятые! Из одного запоя пускался в другой, пока мое терпение не лопнуло…
Настя изливала свое горе, а Хромов ждал удобного момента сообщить печальную новость. Не дождавшись, он просто сказал:
- Яна умерла.
Драгина словно наткнулась на невидимую преграду, замолчала и уставилась на гостя.
- Ты не знала?
Она не сразу сообразила, о чем идет речь.
- Господи! Да ты что? Как это случилось?
- Когда ты видела ее в последний раз? - спросил Валерий.
- Я? Ну… сейчас и не припомню. Года два назад, наверное. Она приезжала сюда, в Рыбное! Тогда еще была жива бабуля. Осень была поздняя, теплая. Мы на лодке катались, рыбу ловили, уху варили ночью… на берегу. Ужас какой! Бедная Яна. Что ж нам о похоронах не сообщили?
- Так получилось. А зачем она приезжала? К кому?
Настя развела руками. Валерий обратил внимание, как они загрубели от работы, от возни в холодной воде. Деревня не город, здешние «удобства» не в доме, во дворе.
- Яна была на себя не похожа, - сказала вдруг Драгина. - Бродила по берегу часами одна, гуляла… думала о чем-то. Может, она чувствовала, что жить ей осталось недолго? А? Ночами не спала, шепталась с бабулей. У той бессонница, она и рада болтать до утра.
- О чем они говорили?
- Не знаю… о разном, наверное. О родственниках, о жизни. У Яны с моей бабушкой было много общего: в детстве она часто приезжала на лето в Рыбное - ходила купаться на Волгу, по вечерам плела кружева, вышивала. Бабушка Лукерья ее учила. В горнице стоял здоровенный сундук, набитый всякой всячиной, от клубков ниток до каких-то выцветших шалей, наволочек, старых пожелтелых вышивок и прочего хлама. Раньше было принято, чтобы девушка до венца готовила себе приданое - сорочки, постельное белье, полотенца, скатерти, - вот бабуля и старалась. Потом в сундуке хранили отслужившие свой век вещи. Мы его так и называли - «сундук с приданым».
- Никогда не видел Яну за вышивкой или вязанием, - удивился Хромов. - Она этого терпеть не могла.
- С возрастом все меняется. Разве я думала когда-то, что перееду в этот дом, стану скотину держать, продавать творог да молоко, белье полоскать на берегу, с мостков? - вздохнула Драгина. - А Яна, наверное, тосковала по прошлому. Она в тот последний приезд вместе с бабушкой Лукерьей перебирала вещи из сундука, даже прослезилась… украдкой, чтобы не заметил никто. Кое-что из вышивок даже взяла на память.
Валерий вспомнил - действительно, среди вещей Яны в шкафу валялось несколько измятых старых лоскутов с вышивкой. Он хотел выбросить их, но руки не дошли.
«Выходит, я ее совсем не знал, - в который уж раз подумалось Хромову. - Самое сокровенное она таила в себе, никому не открывала. Так и унесла с собой в могилу».
Настя разговорилась, она охотно отвечала на вопросы, но ничего существенного Валерий от нее не добился. Оказывается, Яна не откровенничала ни с кем, кроме бабули, а та отошла в мир иной.
- Что ты у меня все выпытываешь? - удивилась наконец Драгина. - Ты ведь муж Яны!
- Мы разошлись пять лет назад.
- А-а… значит, тебя мучает чувство вины. Со мной тоже такое было после смерти бабушки. Пройдет.
Напоследок Хромов попросил показать «сундук с приданым» - вдруг старые вещи помогут ему понять внутренний мир покойной жены? Но и это не принесло пользы. После смерти Лукерьи сундук вынесли из дома и сложили туда все ненужное старье. В холодном, затянутом паутиной сарае Валерий долго стоял, согнувшись, брал в руки и откладывал поломанные детали прялки, покрытые цвелью старые полотенца, неоконченные вышивки, остатки кружев, коклюшки, соломенных кукол, деревянные и глиняные детские игрушки, свистульки, самоварную трубу, ржавые дверные крючки, почерневший железный утюг - жалкие останки забытого прошлого.
Из деревни Валерий возвращался окончательно сбитый с толку. Оказывается, Яна приезжала в Рыбное, следовательно, побывала и в Старице, а к нему даже не заглянула. Интересно, что ее привело к родственникам, о которых она никогда не вспоминала? По крайней мере, при муже. Неужели предчувствие смерти? Она как бы прощалась с детством и всем, что довелось пережить…
Москва
Стас Киселев провел самые ужасные день и ночь в своей жизни, не расставаясь с бутылкой водки. Алкоголь притуплял мысли и ощущения, но не спасал от них. Стоило молодому человеку чуть протрезветь, как возвращался густой, вязкий страх, лишая здравого смысла и воли.
Разумеется, Стас, как и все, почитывал криминальные истории, смотрел фильмы ужасов, имел представление о черной и белой магии, разных там вампирах, падших ангелах и прочих представителях «темных сил», однако наряду с этим знанием всегда присутствовала отстраненность. Жуткие вещи происходят где-то и с кем-то, они не могут коснуться Стаса, его близких и знакомых. Они вообще, по большому счету, продукт вымысла, а если в них и есть реальная подоплека, то она имеет вполне разумное объяснение. Стас всегда ясно понимал, что в его жизни - тем более лично с ним - такого