Леопольд, положив оба локтя на сукно стола, сделал из кулаков «гнездо» и поместил туда пухлый подбородок, воззрившись на портрет государя.
– Предложения, господа?
– Можно я, ваше высокопревосходительство? – протянула руку Аксинья, ловко опередив соперницу Юлю. – Преемник – это новый император, – затараторила она, не дожидаясь ответа. – Но люди его еще не знают. Требуется послать съемочную группу в родную деревню преемника, чтобы жители рассказали, как мудр он был с детских лет, сердцем болел за народ, не чурался крестьянского труда, доя на рассвете захудалую коровенку…
– Мин херц, я уже это сделал, – небрежно ответил фон Браун, поддернув свисающий рукав кафтана. – Дело в том, что самой деревни нет – снесли во время медового бума и застроили небоскребами. Поэтому румяных бабушек в бусах и кокошниках, радующихся факту: наш следующий император плоть от плоти народной, буквально от сохи, в прямом эфире, увы, не будет.
– Да что вы в самом деле, барон? – вступил в разговор ведущий ток-шоу Андрей Малахитов. – Разве у нас в активе мало бабушек? Сенсация-то какая – царь мужицкий, с Пугачева такого не было: настала, наконец, народная власть в империи. Да все республиканцы от зависти кровью умоются. Мы у них лучшие козыри из рук выбьем. Брешете, что вокруг трона одни дворяне, аристократы да немчура из саксонских курфюрстов. А вот выкусите – крестьянин, рожь жал в поле, утирая с морщинистого лба соленый пот…
– Рихтиг, герр Малахитов, – проникся фон Браун. – У нас сельский павильон в Останкине есть? Замечательно. Хорошо бы вытащить преемника в поле ржи, где он томно стоит, переминает в натруженных пальцах зерна… скажем, что это архивная съемка. И смотрит в голубую даль, прочувственно эдак…
Сотрудники зачиркали ручками, фиксируя мысль. Аксинья открыла рот, но…
– Ваше высокопревосходительство, – ввинтилась в паузу карьеристка Юля. – Не следует забывать, преемник давно выучился на дантиста. Кто же у нас в империи не лечит зубы? Это тоже обязательно надо использовать.
– Натюрлих, фройляйн! – расплылся в улыбке Леопольд. – Премия в пятьсот золотых вам обеспечена. Разумеется, мы устроим интервью с благодарными пациентами… Аксинья, позаботьтесь, чтобы из массовки подобрали крестьян. Пусть расскажут, что он лечил зубы ласково, без боли, руки у него золотые, лежишь себе в зубоврачебном кресле, как на пляже. Не доктор, а кудесник.
Сокрушенная Аксинья, которую назначили прислуживать Юле, в припадке злости сломала под столом карандаш – впрочем, треск в шуме беседы никто не услышал. «Вот тварь, сделала меня как девочку», – негодовала Аксинья, глядя на ликующую врагиню. – Того гляди, в начальницы выбьется».
– Кудесник? – хмуро переспросил Малахитов. – Барон, я вас прямо не узнаю. Вы что, государя не знаете? Мы бросимся нового кесаря взахлеб хвалить, а он возьмет и передумает. И мы с вами будем улицы подметать, а то и на Кавказ отправят – местное телевидение организовывать. Оно вам надо?
– Найн, – мгновенно среагировал фон Браун. – Ладно, тогда сделаем по-другому. Снимем в сельском павильоне в окружении ржи – на первый раз достаточно. Ну, и одно коротенькое интервью с пожилой пациенткой дадим, пускай сдержанно похвалит за профессионализм. Кудесником и верно называть не следует: шут его знает, чего там государю на ум пришло.
Барон снял трубку, отдав несколько приказаний по телефону.
– Так, а что будем делать с Антиповым и Муравьевым? – спросил он, нажав на кнопку отбоя. – Юля и вы, Аксинья, у вас вроде источник есть в департаменте полиции… Можно у него что-то узнать по этому поводу?
На этот раз быстрее оказалась Аксинья. Ударив каблуком соперницу по ноге и заставив ее скривиться от боли, она тут же выдала ответ:
– Я не могу ему сейчас звонить, ваше высокопревосходительство, – развела руками Аксинья. – У них же прослушивают телефоны. В прошлый раз эти жандармы такой шухер навели в телестудии – можем ценного источника навсегда лишиться, лучше не рисковать. Зато этим утром он прислал мне с законспирированного e-mail фотографию мертвой Смелковой – вытащил из полицейского архива, ни у кого из прессы еще нет. Будем показывать?
– Гут, – кивнул фон Браун. – Делаем так, сухо сообщаем в эфире: ввиду четвертого убийства, совершенного имитатором Потрошителя, Муравьев и Антипов полетят с крыльца, дело берет на контроль новый премьер. Надо деликатненько добавить в репортаже – человек, который находит дупло среди тридцати двух зубов, в состоянии отыскать и иголку в стоге сена. Звучать должно веско, но без прямого намека. Что касается Смелковой, то, конечно, показываем – вам тоже премия в пятьсот золотых за эксклюзив. Разумеется, демонстрация такого фото не всем понравится, особенно родственникам Смелковой, но иногда приходится шокировать зрителя. Именно это и приносит рейтинг – скандал, криминал, народная медицина.
На этот раз уже Юля, проклиная в мыслях переменчивый характер барона, впечатала каблук в ногу неожиданно разбогатевшей противницы.
– Вот именно, – дальновидно поддержала она начальство, с радостью наблюдая брызнувшие из глаз Аксиньи слезы. – Нам, что ли, нравятся эти передачи с доктором Мусатовым смотреть, где он сиськи пациенток козьим сыром обмазывает и заговоренную картошку между глаз кладет? А ведь рейтинг какой – с ума сойти можно! Ну, любят у нас крестьяне и мастеровые народную медицину, чего тут поделаешь – такая специфическая публика. Да и столбовые дворяне эту программу тоже смотрят, просто не признаются.
– Правильно, – удовлетворенно заметил Леопольд. – На этом, господа, аллес – на время эфира давайте расходиться. Потом снова соберемся – требуется мозговой штурм: чую, именно нашему каналу поручат харизматическую раскрутку нового императора. Позвоните обер-прокурору святейшего Синода князю Алексееву, пусть подъедет кто-нибудь из церковных чинов, не ниже митрополита. И пространно объяснит в трехчасовом выпуске новостей – любая власть идет от Бога, каждый государь, вне зависимости от социального происхождения, помазанник Божий, и тому подобное.
– Сделаем, – обещала Юля, с ходу записав приказ в электронную книжку.
На выходе она столкнулась с соперницей. Обе стремительно обменялись молниями взглядов и сейчас же расплылись в приветливых улыбках.
– Сдохни, сучка, – прошептала Аксинья.
– Выпей яду, шлюха, – одними губами ответила ей Юля.
Персонал, устроив давку в дверях, выбежал на перекур, Леопольд фон Браун в тревожном волнении также покинул комнату. Секретарша вскочила при его виде, пугливо поправляя деловой сарафан от Валентино.
– Зитцен зи зих[34], – махнул он ей рукой. – Знаете, голубушка… срочно закажите мне в Интернете самый лучший справочник по стоматологии.
– Яволь, – козырнула секретарша и загрузила сайт онлайн-продаж.
Леопольд фон Браун был умным человеком. Именно это и позволило ему удержать свой пост, когда Главный канал был конфискован у купца Ивушкина. Надолго новый царь или нет, это неважно. Но на всякий случай следует подсуетиться, чтобы тот при встрече угадал в бароне родственную душу… Прошлый монарх любил играть в лапту – и сотни аристократов бегали с мячом, нынешний обожает городки – все тут же обзавелись тренерами по этой игре. Что предпочитает новый царь? Да без разницы, хоть игру в прятки – это сразу же станет экстремальной модой при дворе. Может, на всякий случай ненавязчиво бормашину в углу кабинета установить? Такую небольшую, но весьма современную и профессиональную, последнюю модель… Пожалуй, надо напомнить секретарше, чтобы она ее тоже заказала.
Вспышка № 3: Яд (12 апреля, 404 года назад)
Граф понимал, что жить ему осталось недолго. Можно тешить себя мыслью, что он ошибается, но это было бы наивно для человека его возраста и опыта. На своем веку он повидал достаточно отравленных и прекрасно знал, как действуют яды. Ноги отнялись, превратившись в тяжелые бревна, как он ни старался, не мог пошевелить даже мизинцем ступни. Руки, подобно неуклюжим крючьям, едва двигались – он не мог заставить себя встать и позвонить в колокол у стены, чтобы его звук услышали слуги наверху. Какое уж встать – даже сползти с постели и продвинуться пару локтей до низко висящего языка колокола его могучее тело не в состоянии. Что это за яд? Где и когда ему умудрились влить адскую смесь, которая сейчас неумолимо высасывает из него последние жизненные соки? Красное вино, что он пил за обедом? Может быть… странный, горьковатый привкус… или бок дикого кабана, запеченный в пикантном соусе из лесного чеснока: его «аромат», как известно, отбивает запах любого яда. Прошло больше часа с тех пор, как он проснулся от острых болей в груди и животе. Несмотря на его истошные крики, никто не пришел к нему на помощь. По телу разливался противный, липкий холод, левая рука, шевелившаяся еще минуту назад, легла на простыню немощной, хилой плетью.
Внушительный замковый подвал, сплошь заполненный книгами, давным-давно стал вторым домом графа – он проводил там все свободное время, напрочь забыв про семью. Его лицо стало землистым от постоянного недостатка свежего воздуха, глаза – подслеповатыми из-за сумрака, разгоняемого тусклым пламенем свечей. Меркнущий взгляд умирающего выхватывал из темноты ряды наспех сколоченных полок с потрепанными книгами, сундуки, наполненные древними рукописями и манускриптами, – они громоздились друг на друге, угрожая вот-вот обрушиться. Прямо на земляном полу сгрудились почерневшие римские доспехи с орлами, изъеденные ржавчиной короткие мечи центурионов, отдельно лежала гранитная голова Августа Клавдия, смотревшего в его сторону слепыми белками глаз[35]. К плачущей сыростью стене прислонился кусок белого камня, напоминавший большую стрелу, – обломок древнеегипетского обелиска, украшенного изображениями людей с головами шакалов. Немудрено, что вход в подвал замка был запрещен всем, кроме самых близких родственников: за одно изображение человека с шакальей пастью можно запросто угодить под пристрастное разбирательство в святейшей инквизиции. На заляпанном чернилами столе, сделанном из цельных стволов деревьев, валялись гусиные перья, покоились покрытые пылью увеличительные стекла, трепетали страницы, вырванные с «мясом» из словарей с давно мертвыми языками. И толстые кипы пожелтевших листов, исписанные латынью так, что он натер себе пером мозоль между большим и указательным пальцами.