выдает дочь за сына Светлого. Наверно, он тоже едва сдерживает улыбку, слушая изумленный шепот за спиной. Всесильный Ивор может себе позволить и не такое.
Уладу он узнал не сразу. Глухое красное платье, легкое, полупрозрачное покрывало, скрывавшее лицо. Згур отвернулся. Говорят, жениху нельзя смотреть на невесту. Он и не станет. Сейчас — Ивор…
Поклон, еще поклон. Ивор улыбнулся, медленно встал. «Яз, Згур, Навко Месника сэн…» — поспешил прошептать Лешко.
Слова ложились спокойно и ровно, словно говорил кто-то другой. Да, он, Згур, сын Навко Месника, просит сиятельного Ивора, сына Ивора… «Деля! Деля!» — тревожно просвистел за левым ухом Вашко, и Згур послушно повторил. Да, он просит Уладу в жены для Кея Велегоста, сына Светлого Кея Войчемира, и в том порука его слово и | его честь…Ответ Ивора Згур слушать не стал. Едва ли Палатин в последний миг передумает. Сейчас — главное.
«Главное» стояло чуть в глубине, слева от кресла наместника. Скамья, самая обычная, широкая, покрытая густой медвежьей шкурой. Все почти так же, как на скромных свадьбах в Коростене, на которых приходилось бывать. Там, правда, шкуру иногда стелили просто на печной лежанке…
Вашко легко тронул его за плечо, и Згур очнулся. Перед ним стоял Ивор, держа Уладу за руку.
— Бери! — шепнули справа, но Згур лишь дернул плечом. Теперь уже можно не подсказывать. Он помнит.
Протянутая рука повисла в воздухе. Улада стояла неподвижно, скрытое под покрывалом лицо глядело куда-то в сторону. Мгновения шли, Згур заметил, как начали переглядываться гости…
По лицу Палатина промелькнула еле заметная усмешка. Миг — и его широкая ладонь сжала запястье девушки. Згур услышал, как Улада негромко вскрикнула. Палатин вновь улыбнулся, на этот раз уже по-настоящему, и вложил ее ладонь в протянутую руку сына.
Пальцы Улады были холодны, словно Згур взял за руку мертвеца. Он едва сдержался, чтобы не повернуться, не броситься к выходу. Нет, поздно! Згур сцепил зубы и сделал шаг вперед, к скамье. Улада замешкалась, чуть не упала, какая-то женщина подскочила, поддержала под локти. И вот они у скамьи. Згур медленно повернулся, прикрыл глаза…
— Яз, Згур, Навко Месника сын…
В горнице стояла мертвая тишина. На мгновение Згур замешкался, вдохнул поглубже теплый горьковатый воздух…
— Поям тя, Улада…
— Прекратить!
Згур изумленно открыл глаза. Прямо в проходе стоял высокий худой человек в черном, подбитом медвежьим мехом плаще, из-под которого сверкала сполотская бронь.
— Внимание и повиновение! Именем Светлого Кея Войчемира!
Згур почувствовал, как дрогнула рука Улады. Он быстро оглянулся — гости, похоже, оцепенели от неожиданности. Ивор… Если он и был удивлен, то виду не подал, только чуть побелел старый шрам на правой щеке.
— Я тысячник Рух, выполняющий волю Светлого Кея, его рука и голос. Вот его тамга!
В поднятой руке блеснуло что-то небольшое, горящее ярким золотом. Згур заметил, как переглянулись гости, как словно ветром вымело стражу, заглянувшую в открытую дверь.
— Внимание и повиновение! Светлый Кей Войчемир, сын Жихослава, владыка Ории, повелевает: свадьбе не быть!
Внезапно Згуру показалось: это уже было. Свадебный стол, гости, бледная как смерть Улада. Да, было. Только свадьбу играли не в Валине, в маленьком, затерянном в лесах Злочеве, и посреди горницы стоял он сам со взведенным гочтаком в руке.
По горнице пронесся легкий шум. Пронесся — и стих. Тысячник быстро оглянулся: в горницу, чеканя шаг, входили кметы в тяжелой сполотской броне. На щитах гордо разевал клюв андский сокол. Рух дернул щекой, повернулся к Палатину:
— Ведомо тебе, Ивор, сын Ивора, что лишь по воле Светлого сын его жену себе взять может. Кею Велегосту, что ныне в Савмате пребывает, таковое дозволение отнюдь не дано было. А посему Светлый повелевает…
— Здесь мой дом, — голос Ивора звучал негромко и спокойно. — В своей дочери я волен, как и Кей Велегост — в своем слове. Вот обручник его, и обряд почти свершен…
— Не быть сему! — Рух нахмурился, вновь обернулся. Кметы с соколом на щите подняли копья. — Именем Светлого приказываю расходиться! А ты, парень, — тысячник с усмешкой взглянул на Згура, — ступай себе, пока плетей не отведал!
Послышался негромкий злой смешок — смеялась Улада. Згур почувствовал, как пересыхает от ненависти горло. Плетей? Эта сполотская сволочь смеет грозить ему, сыну Навко Месника!
— Иди! Иди! — ухмылка на лице тысячника стала еще шире. — Беги, парень, гнаться не будем!
Згур поглядел на отца. Губы Палатина беззвучно шевелились, словно всесильный Ивор не решался возразить. Наверно, так оно и было. Уже двадцать лет никто в Ории не смел нарушить волю Светлого. Згур глубоко вздохнул. На каком слове его перебили? «Улада»? Да, кажется…
— …Дойча Ивора, Иворова сэна, в женки… Рух взмахнул рукой. Тяжелый дротик ударил Згура в грудь, сбив с ног и отбросив назад, прямо на мягкий медвежий мех. Рука вцепилась в край скамьи. Удалось усидеть, не упасть. Краем глаза Згур заметил рядом Уладу. Наверно, оступившись, он потянул девушку с собой.
Кольчуга спасла, но боль на миг стала невыносимой. Згур закусил губу, вздохнул. Как там дальше? «Деля»?
— …Деля Кея Велегоста, сэна Светлаго Кея Воучейми-ра, и у тому богов и прэдков благословия пройшу…
Последние слова Згур выговорил с трудом — боль в груди билась толчками, мешая дышать. Наконец он открыл глаза. Все! Он и Улада на медвежьей шкуре, слова сказаны…
— Убейте! — вновь прокричал тысячник. Один из кметов поднял копье…
— Назад!
Ивор выхватил висевший при бедре короткий меч. В неровном свете масляных ламп тускло сверкнула сталь.
— Мои улебы! Сюда! Валин!
— Валин! Валин!
Крик всколыхнул людей. Между Згуром и сполотами выросла живая стена. Кметов окружили, кто-то навалился на ближайшего, вырывая из рук копье.
— Прочь, улебские собаки! — Рух отбросил в сторону тянущиеся к нему руки. — С тобой, Ивор, сын Ивора, с этого часа буду говорить не я, а войско Ории. А ты, — его рука протянулась к Згуру, — наглый сопляк, посмевший презреть волю Светлого, тебя я объявляю вне закона и обычая. Отныне каждый, кто верен Светлому, обязан убить тебя, как бешеного щенка! И да не найдешь ты ни земли, ни воды от Харпийских гор до Итля!
Згур знал, что означали эти слова. Но страха не было. Боль мешала ответить, и он лишь улыбнулся врагу — широко, весело, как улыбались его друзья, умирая на истоптанном грязном снегу Четырех Полей.
Улебы угрожающе зашумели, сверкнули обнаженные мечи.
— Не убивать! — Ивор расправил плечи. — Забрать оружие и выгнать вон! Славьте молодых, мужи улебские! На мгновение настала тишина, но вот прозвучало громкое: «Здравье! Здравье! — откликнулись десятки голосов. — Здравье на сто лят! Щастя Кею Велегосту та Уладе Иворовой!
Згур вновь прикрыл глаза. «Приказ выполнен» — когда-то он часто повторял эти слова. Только теперь этот приказ был его собственный. Но легче не стало. Кому это было нужно? Ему? Уладе? Велегосту? Перед глазами встало страшное изуродованное лицо, и Згур невольно вздохнул. Он не мог отказать тому, кто вел их в бой на Четырех Полях. И он сделал. Но, Мать Болот, как тяжело!
Внезапно ему показалось, что разом погасли все светильники. Тьма навалилась, закружила, Згур протянул руки, пытаясь не упасть. Последнее, что он слышал, был испуганный крик Уладьг: «Скорее! Скорее!»…
Голоса доносились глухо, словно издалека, хоть Згур и понимал, что люди совсем рядом. Кажется, он лежит. Рубашка расстегнута, на груди что-то холодное, мокрое…
— …Ничего страшного, сиятельный. Смею заметить, ребра целы, это ушиб, просто ушиб. Если бы удар не пришелся прямо против сердца…
— Хорошо, — голос Ивора звучал тихо, еле слышно. — Делай что надо! А ты уходи. Гости ждут!
Кажется, Палатин разговаривает со знахарем. Да, все верно, дротик клюнул как раз в сердце, и если бы не кольчуга и не стальная пластинка на ней… Но кому Ивор велит уходить? Неужели Уладе?
— Храбрый мальчик! — Згур с удивлением узнал голос Милены. — Зачем ты прятал его от меня, Ивор?
— Ты не понимаешь…
— Да, правда. Я никогда не понимала тебя, Палатин. Жаль, что ты приносишь людям только зло — даже когда хочешь добра…
Вновь тишина, легкий шорох совсем рядом, затем что-то мягкое ткнулось в лицо. В ноздри ударил резкий колючий запах, стало трудно дышать. Згур закашлялся и открыл глаза.
— Лежи, лежи, — Ивор сидел рядом, слегка сгорбившись, неяркий свет факела прорезал незаметные прежде морщины на сразу постаревшем лице. — Придешь в себя,
тогда и бегать станешь!
Он усмехнулся, и Згур улыбнулся в ответ, но улыбка тут же погасла. Он не дома. И радоваться нечему.
Откуда-то сбоку вынырнул седой сгорбленный старикашка с пучком пахучей травы в руках, но Ивор повелительно махнул широкой ладонью, и знахарь исчез, оставив после себя острый лесной дух.
— Отдыхай! — Ивор медленно поднялся, по лицу вновь промелькнула улыбка. — Ну и наломали же мы с тобой дров, Згур! Ладно, пока отдыхай, завтра с утра тебе уезжать…
— В Коростень? — Згур удивился, а затем почувствовал горькую обиду. Не то чтобы он хотел надолго остаться в Валине, но все-таки! «Надобен будешь, кликнут». Выходит, кликнули, теперь «кыш» говорят…
— Куда? В какой Коростень? — Палатин замер у двери, обернулся. — Згур! Очнись! Ты вне закона! Тебе нужно бежать немедленно, и даже не к лехитам, не к румам — там достанут. У Челеди руки длинные.
— Бежать?!
Об этом он еще не думал — некогда было. Только сейчас Згур начал понимать. «Ни огня, ни воды». Бездомный бродяга, последний нищий не поделится с ним куском хлеба. Всякий Кеев подданный — от Харпийских гор до Денора — не только может — обязан убить сотника Згура! Нет, теперь уже бывшего сотника! За него не заступится даже Велга…
Згур с трудом встал, потер ноющую грудь. Рядом, возле низкого ложа, он заметил свой праздничный кафтан с рваной дырой на груди. Да, повезло! Значит, бежать? Сполот назвал его бешеным щенком. Теперь щенку надо уносить ноги…