— Совершен-понятно, — подумав, кивнул Гусак. — Чего же делать-то, а, комит?
Згуру стало не по себе — все глаза смотрели на него. Вот тебе и задачка, сотник! Как это называл дядя Барсак? «Достижение внезапности»? Какая уж тут внезапность! Новости от села к селу передаются побыстрее, чем голубиной почтой. В Выстре наверняка уже знают…
— В Выстре уже знают, — повторил он вслух. — Знают, что несколько сот мятежников отступают на закат. Чего они делать будут?
— То самое. В штаны, — предположил Крюк.
— Совершен-понятно, — улыбнулся Згур. — Они будут просить подмоги. Как думаете, им пришлют помощь? Все удивленно переглянулись. Чудик взглянул на мапу.
— Едва ли, компаро комит. Разве что рекой. Но Кей-Сару сейчас не до какого-то там городишки… Згур кивнул:
— Допустим. А теперь представим, что где-то через пару дней в Выстру подъезжает отряд в… скажем, двадцать конных латников — из войска Кей-Сара. Пустят они его?
— Пустят, — согласился Крюк. — Опять же в штаны, уроды. От радости. Но нам-то что за радость, комит?
— Постой-постой! — Чудик привстал, хлопнул себя по лбу. — У нас есть кони, есть доспехи!..
На мгновение за столом настала тишина.
— Ух ты! — наконец вымолвил Гусак, Сажа же, не удержавшись, завопил, подпрыгнул:
— Комита! Комита! Комита придумала! Комита все
знай!
— Отставить! — Згур улыбнулся. — Итак, подберете двадцать человек. Проберетесь в город и откроете ворота, когда мы подойдем. Старшим пойдет…
— Я пойду! — заявил Крюк. — Я в коннице три года лямку тянул. Ну и надеру же я им задницы!..
Когда все разошлись, Згур решил проведать венета, рассудив, что бедняге Ярчуку в его сарае и скучно, и грустно, и, наверняка, некому руку пожать, разве что крысам — и мертвякам, когда они изволят явиться. Так и оказалось. Грустный «чугастр» сидел прямо на охапке старого, подгнившего сена и беззвучно шептал заклинания. На «боярина» он даже не взглянул. Згур подумал и пристроился рядом.
— Ждешь? — поинтересовался он, дав венету время от-шевелить губами. Тот только вздохнул. — Можно кощуну спеть, — воодушевился Згур. — Или песню-оберег.
— Котору? — вскинулся венет. — Ты скажи, молодой боярин! А то я здешних мертвяков не знаю. На них особа песня нужна!
Згур еле сдержал улыбку. Что бы спеть? Да любая подойдет, если слова чуток поправить…
—Да вот есть одна…
Згур оглянулся — не услышит ли кто?
Мертвяки, мертвяки! Не тревожьте вояк. Пусть вояки немного поспят, ай, ай, ай!
Ярчук пошевелил губами, запоминая. Наконец тряхнул
головой:
— На третью ночь спою! Да и ты приходи, боярин! Вдвоем мы мертвяков враз одолеем! Кубыть кутят!
— Всенепременно…
Стало немного стыдно. Легко смеяться над доверчивым «дикуном»! Хотя одни боги знают, что у этого лохматого на уме. Может, он и сам сейчас над «молодым боярином» посмеивается, только виду не кажет.
— А я вот с людью говорил, — внезапно сообщил Ярчук. — Интересна людь, однако! Выходит, они не просто за серебро служат. Они супротив бояр воюют!
— Злых бояр, — поспешил уточнить Згур, сразу же вспомнив Чудика. Венет серьезно кивнул.
— Злых бояр. Вот и кумекаю, а не боги ли их на Сурь нашу послали?
Вот даже как! Ай да «чугастр»!
— Злы у нас бояре, боярин молодой! Шибко злы! Был один… Род наш под корень извел, меня еле живого оставил. А отец его…
Венет тяжело вздохнул, отвернулся. Смеяться Згуру сразу же расхотелось. А ведь и вправду! Не добром «чугастр» свою Сурь покинул. Вернется — и прямиком «злым боярам» в лапы!
— Мы на них Крюка напустим. Скажем, что твой боярин — вент. Знаешь, что он с его задницей сделает?
Ярчук вновь погрузился в раздумья. Наконец покачал головой:
— С ним-то я и сам переведался! Да вот беда — людь наша покорствует дюже. Перед кожным боярином на брюхо падает, сапоги целует. Може, если ты им про свой Край расскажешь, как вы бояр извели, да «катакиты» эти поведают…
— И покажут, как это делается, — Згур не выдержал, улыбнулся. — А что? Неплохо!
Ярчук почесал седоватую бороду, тоже усмехнулся:
— А ты совсем другим стал, боярин! Дивно даже!
— Я? — поразился Згур.
— Ты, вестимо. Как мы с тобой спознались, в тебе злости полным-полно было. Меня живьем проглотить хотел.
С большим боярином Ивором говорил — аж зубами скрипел. И не на него была злость, и не на меня даже. Вроде бы ты на себя злился, да на остальных душу срывал. Будто забрали у тебя что-то, без чего и жизни нет…
Згур не ответил. Наверно, прав «чугастр». Его, как щенка, выкинули с родной земли. Или… Улада! Все эти недели он старался забыть, не думать…
— Знаешь, Ярчук, песня есть. Сполотская. Там такое
начало:
В тереме гуляет подпитой народ, А он свою любимую замуж выдает…
Братины мы сдвинем — чай не дураки! Парню удалому жениться не с руки…
Сердце сжалось болью. Что за ерунда? Глупая песня и не про него, Згура, вовсе! Разве Улада — его любимая?
— Ишь, складно! — вздохнул венет. — «А он свою любимую замуж выдает»! Извини, молодой боярин, в душу к тебе лезть не хотел. О другом я. В Валине-городе, да и опосля ты вроде как сам себя утерял…
Згур пожал плечами. Может, и так…
— А сейчас что, нашел?
— Пожалуй, и нашел. Как людь эту переметную встретил, так и сам переменился весь. И злоба сгинула, веселость откуда-ниоткуда взялась. Ведь попервах ты зарезать меня готов был! А теперь — и помочь рад. Да не потому,
что полюбился я тебе…
Вот ведь как завернул, «чугастр»! Згур улыбнулся:
— А может, я домой собрался? Отвезу тебя в твой Лу-
чев, асам…
— Нет! — Ярчук упрямо мотнул головой. — Это ты, боярин, сам себе говоришь. Не домой тебя тянет! Да чего уж
там! После сам поймешь.
Венет ссутулился, вновь беззвучно зашевелил губами.
Стало ясно — разговор окончен. Нелепый разговор, ненужный. Згур даже не обиделся на пустые слова. Не иначе венета совсем тоска загрызла, что он, на соломе сидючи,
мудрствовать начал!
…Конный отряд ушел еще затемно. А с рассветом остальные выстроились за селом, у покрытого подтаявшим снегом шляха. На этот раз фрактарии постарались — ряды стояли ровно, словно на Кеевом смотре, сверкали начи-
ценные до солнечного блеска латы, грязь, казалось, наведи въевшаяся в одежду и сапоги, исчезла без следа. Згур махнул рукой, разрешая поход. Передовая сотня дружно Одарила сапогами в мокрый снег. Кто-то присвистнул, рвист подхватили, и грянула песня — громкая, отчаянная:
Вперед!
Нам не дожить до блеваной победы!
Вперед!
Нам не восстать под барабанный бой!
Хвост трубой!
А гиена и шакал
Все сожрут, что бог послал,
И воякам не прийти уже домой!
Сотня, в бой!
Коршунье и воронье
Налетят урвать свое,
И воякам не прийти уже домой!
Сотня, в бой!
Стая хищных птиц
Вместо божьих голубиц -
И воякам не прийти уже домой!
Несмотря на мрачные слова, пели весело, улыбаясь и пересмеиваясь. Трудно сказать, стал ли другим Згур, но и катакиты менялись на глазах. Что-то задержало внимание. Згур присмотрелся — точно! У каждого фрактария над шлемом гордо развевались красные перья.Згур улыбнулся.
Город взяли с налета, в предрассветных сумерках. Боя не было. Фрактариям Крюка, предусмотрительно напросившимся этой ночью в охрану ворот, даже не пришлось снимать часовых. Местная стража только начала протирать глаза, когда «катакиты», взяв в надежное кольцо дом местного архона, уже занимали гавань. Сонные, ничего не понимающие корабельщики не решились даже пискнуть и покорно дали себя связать.
Згур уже видел такое — этим летом, когда «коловратыо Ивора легко, играючи, захватили Тирис. Выходит, и он кое-чему научился у отца! Странно, но эта мысль почему-то порадовала…
Он опасался, что фрактарии, обозленные гибелью вождя, возьмутся за мечи, но этого не случилось. Оказывается, бойцы Катакита имели немалый опыт в подобных делах.
Крюк не зря пробыл в Выстре эти дни. Его бойцы не только оказались в нужную ночь у ворот, но и составили длинный список тех, кто особо рьяно служил Кей-Сару, а заодно-и всех горожан побогаче. Наутро, когда изумленные жители Быстра обнаружили, что город взят, их вежливо пригласили на главную площадь. Чудик, надевший по этому поводу новый плащ, доходчиво разъяснил, что «катаки-ты» — не враги простым людям, а вот богачам доведется изрядно тряхнуть мошной. Треть собранного предназначалась на нужды городских бедняков. Из дома архона была вынесена гора свитков с долговыми обязательствами и судебными решениями. Под веселое потрескивание костра занялись самим архоном. Толпа, узнавшая, что с долгами отныне покончено, а часть серебра достанется им самим, проявила редкое благодушие, и городской голова был отпущен с миром — правда, в одном исподнем.
Згур между тем занялся гаванью. Удалось захватить десять лодей — чернобоких, недавно осмоленных. Румские лодьи были на загляденье — куда лучше сполотских, что плавают по Денору. В каждой можно без хлопот разместить сорок человек и еще оставалось место для припаса. Захватили и галеру — огромную, с тремя рядами весел. Лед на Нистре почти сошел, только у берегов еще оставались ноздреватые льдины. Путь был свободен. Згур наметил семь лодей покрепче и поновее, остальные же велел сжечь, чтобы преследователи не пустились вдогон. Пришлось, хоть и жалко было, сжечь и галеру — тяжелый корабль не протянуть через волок.
Пора было отправляться, но Згур решил остаться в городе на ночь. Серебро было собрано, благодарная толпа отправилась бить слюдяные окошки в домах местных богачей, а довольные «катакиты» прочно осели в городских харчевнях. Згур решил — пусть оклемаются. Тем более ни грабежей, ни прочих безобразий никто не творил, и к «господину комиту» уже подходили горожане — поодиночке и целыми толпами, прося задержаться в Выстре подольше. Згур посоветовал им самим разобраться с властями, бога-теями и прочими супостатами, благо начало положено, после чего подумал и вел