Василий отложил телефон и обернулся к Вике, укладывающей посуду в раковину:
– Оставь, я помою. Пойди Валерку загони в кровать.
Вика приподняла бровь и без того кокетливо изогнутую. Но сейчас она ничуть не кокетничала, а выражала сомнения по поводу хозяйской инициативы мужа. Однако тон уловила и быстро удалилась.
– Так когда ты приехал? – Егоров облокотился о стол и приблизился почти вплотную к Снегиреву, что было несложно на крошечной кухне хрущевки.
– Вообще-то сегодня, – не стал юлить Дмитрий.
Он побледнел и допил водку, оставшуюся у него в рюмке. Василий еще вначале ужина отказался пить, сославшись на то, что завтра ему надо быть за рулем. Снегирев налил себе еще и снова выпил. Егоров терпеливо ждал.
– Я так понял, что ты все знаешь. Каких откровений ты от меня ждешь?! – отчаянно воскликнул Дмитрий.
Вася с трудом оставался невозмутимым. «Вот бы и мне узнать, о чем я таком знаю». Он покачал головой и посоветовал:
– Ты давай не ломайся. Рассказывай все как есть, а там решим, чем я смогу тебе в этом деле помочь.
– Когда позвонил Юра, описал странного актера, я отчего-то сразу подумал о тебе и решил, что ты подбираешься ко мне через знакомых, таких, как Юрий. Я сразу вспомнил, как у тебя на кухне в Ижевске я рассказывал о своем приятеле-журналисте.
«Вот так так, – Василий смотрел на взволнованного Снегирева. – Может, не получив от меня в Ижевске того, что ожидал, Дима, как человек деятельный и энергичный, решил двигаться в противоположном направлении? Дескать, нашему государству не нужен, тогда кто первый предложит, туда и пойду. Но кто и что ему мог предложить? Неужели он решился прийти с повинной и связан с какой-то иностранной разведкой?»
– Я не знаю, как это вышло… С Юрой мы знакомы еще с института. Собственно, Юра тут вообще ни при чем. Просто я вызывал его тогда, когда он мог написать интересное интервью или репортаж об учениях, где обкатывалось новое оружие концерна. Днем мы работаем в таких командировках, а по вечерам, в зависимости от того, в гостиницу расселены, в общагу или даже в казарму, выпиваем с местными офицерами или в компании инженеров-испытателей, причем не только из нашего концерна. Часто пересекаемся с другими КБ. В такой компании, ну сам понимаешь, тоже выпивали. Однажды Юра завел провокационный разговор о том, что вот собрались тут люди, каждый из которых может начать торговать секретами. Вашего брата с нами не было, никто не опасался откровенничать. Начали рассуждать. Уже была глубокая ночь, и выпили мы очень много. Кто-то спал. С нами была еще пара офицеров из воинской части, где мы проводили испытания. Короче, смутно, как сквозь сон, помню, что именно мы там заплетали и кто конкретно о чем говорил. Но предлагались самые изощренные варианты связи с иностранными спецслужбами. Ты же понимаешь, под градусом чего только в голову не приходит. Вспомнили, как в девяностые годы процветало предательство. Знаешь ли, прорастало как мох на северной стороне дерева. И выходило, что север у нас везде был: и в вашем КГБ, пардон, – он покосился виновато на Егорова, – и в нашей научной сфере. У нас двоих просто-напросто убили при невыясненных обстоятельствах. Одного машина сбила, второго… – Снегирев махнул рукой. – Говорю же, при невыясненных обстоятельствах.
Василий почувствовал волнение. Он легко представил комнату военной общаги с обшарпанными стенами и кроватями с деревянными спинками еще девяностых годов. Эти зеленые крашеные стены… Пьяный разговор, остекленевшие от водки глаза, такие же, как у Снегирева сейчас – тот с каждой минутой хмелел все больше.
Егоров сколько раз и сам бывал по работе в воинских частях, уже попав в ДВКР. Да и до этого доводилось. Прежде чем уехать в Ижевск, Василий поработал недолго в УФСБ по Москве и Московской области. Ездил по области не только в воинские части, но и в отряды специального назначения, в том числе и министерства внутренних дел. Тогда создали ОРБ, еще существовали УБОПы. Независимые практически полностью, получившие слишком большую власть, они стали превращаться во все более крепкие крыши для бандитов. Членов банды, разгулявшихся в девяностые, задерживали активно. Но взаимодействие с бандитами происходило довольно тесное, в конечном счете кто-то из сотрудников УБОПа и спецназа, проводящего реализации по заказу оперативников, начинал товарно-денежные «серые» отношения. Не растворялись во всей этой криминальной круговерти порядочные, принципиальные офицеры, которые продолжали служить, ездили в командировки на Северный Кавказ, возвращались раненые, покалеченные или «грузом 200»… И все-таки некоторые втягивались, хоть по мелочам, но ступали на зыбкую почву. Многих настолько засасывало, что кончалось убийством или самоубийством.
Василий отчетливо помнил застрелившегося молодого майора. Здоровенного парня в обтягивающем могучие плечи и спину камуфляже и половину его снесенной выстрелом головы. В кабинете с зелеными стенами, забрызганными кровью и содержимым черепной коробки, с распахнутым сейфом, словно открывшим от удивления железный рот. Пахло кровью, табаком и тополиными клейкими почками из открытого окна. Это был первый труп, который Василий увидел в своей жизни. К тому же покойник оказался не скорбной старушкой в домовине или дедушкой, а крепким парнем, пышущим еще несколько часов назад здоровьем, но исковерканным жизнью и собственным прощальным выстрелом. Отсутствие записки могло указывать на то, что это убийство. Или ему уже нечего было сказать остающимся.
Нахмурившись и глядя на рюмку водки, стоящую перед Снегиревым, Василий пытался понять, почему у него возникли ассоциации с тем самым, как ему казалось, давно забытым делом. Он пожал плечами, удивляясь причудливости своих ассоциаций. Но уже неотступно застыл перед мысленным взором тот убитый майор. Так вроде бы и не удалось тогда докопаться до причин его смерти и найти виновных. Василий отправился в Ижевск, и его в тот момент больше занимало, как занести кровать по лестнице в служебную квартиру. Лестница там – нечто выдающееся, узкая настолько, что на стенах сохранились глубокие борозды и по ним можно было проследить историю дома. Тут таскали и пианино, и кровати, и шкафы… и гробы еще до революции. У Егорова время от времени возникали поползновения позвонить в Москву и разузнать, как продвигается расследование, но порывы вязли в ежедневной суете, усталости и как следствие в равнодушии. Впрочем, еще как барьер возникало нежелание вникать в ту грязную историю.
– Ты меня не слушаешь, – обиженно пробубнил Снегирев.
– Пытаюсь понять, к чему ты клонишь. Ну пьяная болтовня, ну строили версии о гипотетическом предательстве… И ты хочешь сказать, что из-за этого ты примчался в Москву, едва услышал от Юрия про человека, похожего на меня? Что за камень у тебя за пазухой?
Снегирев насупился и молчал. Василий не ожидал, что он настолько резко замкнется, хотя Дима так стремился увидеться с ним, даже специально прилетел в Москву.
К тому же Снегирев наклюкался как поросенок. Что-то его всерьез беспокоило – боялся неизвестных Василию обстоятельств или робел самого Егорова. И хочется, и колется…
Его приезд – это либо шаг отчаяния, и он пытается хоть как-то обратить на себя внимание, опасаясь говорить напрямую (ему, может быть, угрожают, возможно, шантажируют). Либо хитрый ход, чтобы избежать ответственности. Понять бы еще, ответственности за что?
Василий оставил пьяненького Снегирева наедине с бутылкой, а сам решил прогуляться. Тихонечко вышел из квартиры, накинув первое попавшееся пальто или куртку – в темноте не разглядел, но мерзнуть не хотел. Даже в подъезде, который отапливался в морозы порой чересчур, теперь, в бесснежную зиму, коммунальщики недотапливали, и по лестнице гуляли пронзительные сквозняки, насыщенные запахами жареной картошки, подгоревшего молока и фаршированных перцев из квартиры Егоровых. Василий, сбегая по стертым ступенькам, по которым в детстве носился сломя голову, удовлетворенно отметил, что после приезда сюда Виктории кухонные запахи в подъезде стали куда более удобоваримыми.
Впервые Вася пожалел, что не обзавелся собакой, а Валерка ведь то и дело канючит, требуя домашнего питомца. Если Снегирев протрезвеет и обнаружит отсутствие Василия, то выгул собаки стал бы хорошей отмазкой. Но чистюля Вика отличается особой брезгливостью, да и как на нее навесить уход за псиной, когда она работает не меньше мужа, да еще на ней все хозяйство.
Не слишком принято звонить шефу в такой час, да еще без особой надобности – стоит ли извещать о пьяном лепете Снегирева? Но Василий встревоженно чувствовал – земля горит под ногами. Он пока не мог внятно сформулировать это чувство.
Облокотившись о бортик старой хоккейной коробочки, Вася грустно посмотрел на светящийся экранчик телефона, где возникла надпись «Шеф». От бортика пахло мокрым деревом, а от телефона – неприятностями.
Ермилов ответил вальяжно, вероятно, не менее вальяжно расположившись в кресле или под боком своей Людмилы-адвокатессы. Но довольно быстро его голос обрел привычные начальственные нотки, когда Вася закончил свой поздневечерний доклад:
– Не понимаю, что Снегирев, собственно, от меня хочет. Вся эта история, по меньшей мере, странная.
– Тебе сколько лет? – с трудом сдерживаясь, спросил Ермилов. – Ты же все-таки оперативный сотрудник с опытом, а не романтичный старшеклассник, готовый в любое время дня и ночи принимать у себя в гостях старых приятелей. И даже не слишком приятелей, по сути. Ты забыл, что ли, где работаешь? Ты ведь не маникюрша!
Вася не стал уточнять, почему из всех мирных профессий шеф выбрал ему самую женскую, с явно уничижительным подтекстом.
– Ты завтра пойдешь на службу и оставишь его одного в квартире? Ты в своем уме? Мы толком не знаем, какие цели преследует этот человек. Что молчишь?
Василий решил затаиться, чтобы еще больше не раздражать начальство.
– Значит, так, – распорядился Ермилов. – Завтра оставишь дома Викторию под благовидным предлогом, пусть следит за каждым его движением, прислушивается, если он станет куда-то звонить. А ты подыщешь ему гостиницу поблизости от своего дома, чтобы мы знали, где он. Наблюдения за ним пока установить не сможем, нет никаких оснований, кроме его туманных полунамеков на предательство. Кто предал, где именно? Он сам или кто-то из той теплой болтливой компании? Он явно рассчитывал, что ты в курсе каких-то событий. И что вообще происходит?!