– А что, он предлагал нечто такое секретное опубликовать?
Юрий поморщился. Пожал плечами.
– Да я бы не сказал. Вроде как любопытствовал. Знаете как бывает, сидят в компании, профессии, можно сказать, смежные, все с обороной связаны. Никто никого не подозревает. Я сам много раз задумывался о нашей небрежности в болтовне, – он покосился на плакатик с девушкой на стене «Не болтай!». – Один перед другим значимость свою показываем. Где-то что-то услышали, не предназначенное для чужих ушей, и начинаем бла-бла. Когда пишем, еще срабатывает барьер, понимаем, что материал цензор снимет, если что. Да и то… Кто сейчас цензоры? Опытных, старой закалки поуходили. А молодежь… – Юрий махнул рукой. – Они, конечно, выполняют инструкции, но между строк читать не научились.
– И все-таки как его звали? То, что из Подольска, я поняла. И когда именно состоялся этот разговор?
– Поймите же! Нас было человек тридцать. Разве всех упомнишь? Там народ торчал неделю, а он вроде приехал вечером, люди уже к тому времени были несколько не в кондиции, кхе-кхе, а утром я его уже не видел. А когда было… Наверное, с месяц назад. Если хотите, я чуть попозже подниму документы о моих командировках и адрес части скажу.
– А Снегирев тогда с вами был? – Инна подумала, что Волков эту информацию о командировках журналиста и так уже добыл для Егорова.
– Что значит со мной? Он сам по себе! – раздраженно ответил Юрий. Ему явно поднадоела эта сказка про белого бычка. – Так заслужил я сегодняшний вечер?
– Давайте созвонимся ближе к девятнадцати, – уклончиво ответила Титова, пряча блокнот в сумку. – Как будет по работе получаться. Сами видите, работаю и в субботу, и вас вот в ваш выходной пришлось дернуть.
– Было бы лучше просто дернуть, – пошутил Юрий, звонко щелкнув себя по горлу.
Инну так и подмывало сказать, что он уже «дернул», а теперь его сотрудница военной контрразведки допрашивает. Но смолчала. Выйдя в коридор и убедившись, что Щеглов за ней не пошел, она отыскала кабинет Волкова. Она и его «дернула» из дома, чтобы побольше разузнать о Щеглове.
Волков, слегка небритый, недовольный, сонный, пробубнил, что Щеглов, в сущности, неплохой парень. Был на двух чеченских войнах, даже ранение имеет, награды Министерства обороны.
– А что с моральным обликом? – Титова сделала вид, что записывает в блокнот.
– Ну кто не без греха! Холостяк. Выпивает, но в рамочках, как большинство журналистской братии.
Инна вручила Волкову конфету «Красная шапочка», которую умыкнула у Щеглова, и подумала: «Вот кто из нас волк – небритый, но безобидный».
– Куда? Куда? – на помятом от бессонной ночи лице Снегирева отразилась паника. – Вася, я… Неужели ты меня задерживаешь?
– Собирайся. – Егоров окликнул горничную: – Девушка, извините, можно попозже? Мы сейчас освободим номер.
Она выдернула пылесос из розетки и удалилась.
– Давай, Дима. У меня не так много времени. Да ты, собственно, вещи и не разбирал, как я погляжу.
– Да я и не спал, – сдавленным голосом сообщил Снегирев. – Что теперь будет?
– Если ты продолжишь в том же духе, будет только хуже. Более того, я бы не рассчитывал на их помощь с адвокатом.
Инженер вскинул голову, глаза его бегали, он осматривал лицо Егорова, пытаясь понять хоть что-то по его отчужденному выражению.
– Что… что ты имеешь в виду? Я ведь, кажется, все рассказал, содействовал, а по большому счету, я ни в чем не виноват!
Егоров молча сверлил его взглядом. Но и Снегирев от растерянности ничего больше не говорил.
– Ты считаешь, что та деталь, которую ты якобы изобрел и запатентовал, может нас ввести в заблуждение? На что ты рассчитывал, Дима? Мы не кретины, как, наверное, тебе внушали.
– Мне не внушали… – попытался было возразить он, но глаза уже опустил и побледнел. Сквознячком колыхало редкие волосы на его голове. И Дима выглядел безжизненным. Так выглядит неподвижный труп, брошенный в поле, когда ветерок шевелит волосы, всего лишь имитируя жизнь.
– Мы не кретины! – повысил голос и продолжил Егоров, надеясь, что, как он и планировал, решающий разговор состоится здесь и удастся как следует его записать. Василий не хотел, чтобы Снегирева прорвало в машине по дороге на конспиративную дачу, куда его запланировал отправить на какое-то время Ермилов в рамках защиты свидетеля. Шеф считал целесообразным пустить слух об аресте (это осуществляла сейчас Титова через журналиста, и планировалось для этих целей задействовать сотрудника безопасности в оружейном концерне, где работал Снегирев, и агентуру в сфере оборонки). Ермилов полагал, что инженер – фигура прикрытия. Он и в самом деле может пойти по делу как свидетель, если все-таки возьмется за ум. – Поэтому тебе стоит кардинально пересмотреть твои показания пока не поздно. И взвешивать каждое слово, произнесенное в моем присутствии или в присутствии моих товарищей.
– Что будет? Что будет?
– Да что ты заладил, как баба! – У Егорова возникло ощущение, что Снегирева сейчас хватит удар. – Говори как есть! Чем дольше ты запираешься, тем хуже для тебя. Если ты начнешь содействовать расследованию, то…
– Может быть сделка?
– Если ты будешь еще тянуть время, проторгуешься. Против тебя уже другие люди дадут показания, – Василий намеренно оттягивал момент, когда придется Снегиреву сообщить, что его не задерживают, а предлагают ему защиту как свидетелю. Надеялся вытянуть из него наконец правдивую информацию.
Снегирев вскочил и начал метаться по номеру. Он потерял казенный белый гостиничный тапок и даже не заметил. Подбежал к Василию и, горячо дыша ему в лицо, затараторил:
– Это все пьянки! Я проклинаю тот день… Я даже не помню, чтобы я что-то такое говорил. Да и где, не на улице же, среди своих. И вдруг несколько дней назад прислали этот журнал.
– Прислали? – переспросил Егоров, боясь спугнуть порыв Снегирева. Но это был уже не порыв, а прорыв плотины.
– Я пришел. На столе пакет. Ни подписи, только моя фамилия напечатана.
– Конверт сохранился?
Снегирев неопределенно пожал плечами.
– Внутри журнала закладка, ну знаешь, стикеры такие канцелярские. Прочел, ничего не понял. Смотрю, еще один конверт несут – лично в руки велели отдать. Наш охранник. А ему посыльный доставил – парень в мотоциклетном шлеме. И вот там было написано, что я должен делать.
– Какие-то инструкции? – Василий не поверил, что последовательность действий была именно такой. Снегирев даже на пределе нервного напряжения ухитрялся «держать два в уме».
– Мне сообщали в письме, что я по пьяни проболтался о тех разработках, которыми сейчас занимаюсь, и если не пойду им навстречу, то через двадцать четыре часа после того, как я не выполню их требования, запись моей болтовни попадет в ФСБ. На этом все! Конец работе, карьере. Меня ждет тюрьма.
– Ты охотно поверил во всю эту ерунду и побежал выполнять дальнейшие инструкции? – Егоров состроил насмешливую гримасу.
– В письме было несколько фраз, по которым я понял – тот, кто писал, знает. По двум-трем моим словам, брошенным в разговоре ради хвастовства, этот человек сделал вывод. Он проанализировал, как можно применить мои разработки в деле. Я занимался прицельными приспособлениями, с тепловизионной начинкой в том числе. Разрабатывал для нашего концерна. Но в какой-то момент стал активно продвигать свой прибор, чтобы он вошел в состав «Ратника», так же, как и оружие «Ижмаш» АК103-3 и АК-12. Но не то чтобы я сам продвигал, а руководство…
– «Ратник»? – переспросил Вася. – «Солдат будущего»?
– Ну да. Десятки оборонных предприятий ведут работу, чтобы создать комплект для военнослужащего, включающий все необходимое – оружие, приборы ночного видения и наведения, аккумуляторы и массу всего. И конечно, многие хотят стать соавторами этого монументального проекта. Суперткани, суперсвязь, супероружие. И в огне не горит, и в воде не тонет. Испытания проводятся на различных полигонах.
– Да, «двенадцатый» – это нечто. Смешанный импульс отдачи, газовый двигатель. Старый добрый «калашников». А на планки можно кучу допоборудования привесить. Было бы еще что на них вешать. Хоть бы свое что-то производили, кроме оружия. – Василий как стрелок со стажем, каждый раз приобретая к своему домашнему, в основном охотничьему и спортивному арсеналу прицелы, фонарики, ЛЦУ [Лазерный целеуказатель], досадовал, что нет своих, отечественных. – А 103-3 так и вовсе не новый. У нас в подразделениях его используют за милую душу. – Егоров понял, что слишком увлекся любимой темой, и умолк.
– Так вот, я подавал на конкурс. Он безошибочно по нескольким моим оговоркам понял, что речь идет о том самом приборе для «Ратника».
– И какой ты сделал вывод?
– Может, это член комиссии? Но там десятки специалистов…
– Однако не все же пересекались с тобой лично, – напомнил Василий, что стоит вернуться к конкретике. – Неужели ты не вспомнил, с кем откровенничал?
– Я уже несколько ночей не сплю, пытаюсь вспомнить, – он вскочил и пнул стул, на котором сидел секунду назад. – Безрезультатно. Мне проще сказать, кому я не трепал. Вот только остальные слушатели пропускали мои откровения мимо ушей. Им без разницы. А какой-то оказался крысой. Гадиной!
– Журнал, – напомнил Василий. – Он сразу описал, какую роль играет журнал?
– Да. Объяснил, что в таком же журнале выйдет статья о прицельном приборе в случае моего отказа. Да еще меня и автором статьи поставят. Ты понимаешь, что за этим последует?
– И все? – Василий поглядел на часы.
Снегирев заметил этот жест.
– Что значит «все»?
– Ты получил журнал и одно письмо с инструкциями, после чего побежал к телефону, позвонил Виктории, приехал в Москву, чтобы вывалить то, что тебе велели, не задумываясь над тем, не розыгрыш ли это, не пытаясь понять, кто за этим стоит. Ты уловил мой скепсис? И кстати, где то письмо?
– Естественно, я не взял его с собой. Понимал же, что арестуете. Обыщете, а у меня… Я спрятал у приятеля на даче. У него участок в Каракулино на берегу Камы. Улица Карла Маркса. Он сейчас в Германии. А мне оставил ключи, чтобы приглядывать за хозяйством. Там живут муж с женой, узбеки. Но он просил и меня смотреть… Короче, там, в лодочном сарае, на полке под потолком.