– Ничего, придется проявить фантазию, как любит говорить шеф. Каждый раз придумывать достоверный повод для опроса. Надо это делать так, чтобы эти самые соседи-знакомые не подошли к подозреваемому после опроса на следующий день и не сказали: «Представляешь, меня спрашивали вчера про твои поездки по выходным…»
Еще днем заглянул к ним Саша Петров и сообщил, что он возбудит дело только после графологической экспертизы почерка Снегирева. Он ли собственноручно написал посмертное признание? Саша, тощий и веселый парень, нисколько не унывал по поводу воскресной работы. Просмотрев материалы, которые есть у оперативников, он присвистнул и согласился, что пока в наличии имеется полуживой Снегирев в качестве подозреваемого и дело, в общем, шаткое. «С чем в суд пойдем?» – посетовал он и ускакал так же бодро, как и появился, дожидаться экспертизы. Теперь необходимо было еще раздобыть образцы почерка, чем Василий озадачил Шестакова.
Василий подпер голову руками, рассматривая список подозреваемых снова и снова. Двое из Подольска и двое из Сергиева Посада. Проблема только в том, что они из того Сергиева Посада, который закрытый город, один из двух уцелевших и продолжающих существовать в том же закрытом режиме после 2001 года.
«Подольск вполовину ближе к Москве, чем Посад, – прикинул Василий. – До Ижевска почти два часа лету. А тут все-таки рядом. Можно и самому смотаться».
– Что у этих ребят с выездом за границу? Когда, куда? Леня, ты проверил? Да оставь ты свои сапоги! Успеешь домой.
– Не знаю, как твоя Виктория, но моя меня из дома выгонит совершенно точно.
– Утром ты был полон оптимизма, – укорил его Василий. – Соберись!
– Ну выяснял, конечно. Климов никуда не выезжал. Кинкладзе и Васильев побывали в Египте и Турции до того, как стали невыездными. Но тогда они и особого интереса для спецслужб не представляли. Кинкладзе ездил еще студентом. Согласись, маловероятно. Васильев только начинал работать. Тоже вряд ли. – Говоров заглянул в блокнот, сверившись с записями. – Четвертый, Модестов, посетил Голландию и Польшу.
– Цветовод, что ли? – пошутил Егоров, вспомнив, как мать говорила, что всё для сада-огорода привозят из Польши или из Голландии.
– При чем здесь?.. – вскинул глаза от списка Леня, и его усталое лицо вызвало у Егорова жалость. Василий подумал, что такие трудяги, как Говоров, едва ли дорабатывают до пенсии – инфаркт его свалит от переутомления. Тихо, без фейерверков работают и уходят незаметно. – Иди ты, Васенька, куда подальше! Уж не знаю, что его там привлекло. Может, квартал красных фонарей или еще чего. Но факт остается фактом…
– А Климов чего не сподобился? Денег не было? Или это часть многомудрого плана? Завербован, а не суется за границу, чтобы не вызывать подозрений у контрразведчиков. Да и допуск, опять же. Мы же как рассуждаем? Был за границей, и только там могла возникнуть возможность для полноценного подхода вербовщиков. Если, конечно, не инициативник, подбросивший на родине письмо в дипломатическую машину. Но это больше практиковалось в Союзе, когда за границу нельзя было выехать. Теперь спецслужбы охотнее вербуют по своей инициативе, опасаясь, что за каждым инициативником на территории России стоит по контрразведчику с большим сачком и фотоаппаратом для фиксации момента встречи. Что ты фыркаешь, как старый мерин?
– Надо будет снова потревожить английский отдел запросом, – Леня вздохнул. – Теперь у нас есть список. Раздобудем их фото. Покажем сотрудникам наружного наблюдения. Контактировали ли установленные английские разведчики с кем-то из нашего списка в Москве?
– Нет. Уверен, что предатель так не засветился бы, если учесть его невероятную изворотливость и осторожность. Все-таки вербовка должна была происходить за пределами России.
– Тогда не Климов. Его можно вычеркнуть. «Голландец» или два «египтянина»?
– Погоди. До того как Климов стал невыездным, почему он никуда не ездил? Все стремились побывать за границей после развала Союза. Что это? Принципиальная позиция, нехватка денег?
– Ну за то, что человек не ездил за границу, мы не можем его привлечь. Вдруг он просто боится самолетов?
– Прежде чем исключать его из списка, а он первый кандидат на выбывание, надо прояснить несколько моментов. Летает ли он на самолетах или правда никогда не летал? Это не шутка, Леонид. Второй момент – материальное состояние его семьи. И третье – надо попытаться понять, могли ли его завербовать без выезда за границу? Каким образом?
– И без контактов с местными установленными разведчиками МI6, работающими под прикрытием дипломатической работы в посольстве, – ехидно добавил Говоров.
– Ты сперва узнай, – настаивал Василий из принципа и по привычке все доводить до конца. – А теперь по домам!
Понедельник не принес ничего хорошего. Что, собственно, можно ожидать от понедельника? Получить фотографии подозреваемых удалось – сотрудник военной контрразведки в НИИ на своем объекте оперативного обеспечения даже не пошел в отдел кадров, а незаметно сфотографировал Васильева и Модестова, а в Сергиевом Посаде другой такой же сотрудник-контрразведчик выполнил тот же трюк с Кинкладзе и Климовым. Образцы почерка Снегирева пришли из Ижевска, и в Институте криминалистики обещали к вечеру сделать срочную экспертизу.
Но английский отдел ничем не порадовал. Ни один из подозреваемых за прошедшие полгода не попадал в зону их внимания и групп наружного наблюдения, занимавшихся сотрудниками МI6, а после просьбы Ермилова и более пристального рассмотрения уточнили, что и в течение двух лет эти граждане в связях с английской разведкой замечены не были.
– Но это еще не факт! – К удивлению Василия, шеф встал на его сторону и не собирался пока сбрасывать со счетов кандидатуру Климова. – Сколько случаев, когда разведчики отрывались от наблюдения! И с кем там они встречались, одному богу известно. Другое дело, как они вышли на Климова и что он делал в Москве, если, как вы выяснили, сидит в своем Посаде практически безвылазно? Нет, мы пока будем отрабатывать всех и по полной.
К обеду Василий получил копии личных дел на всех четверых. Кадровики в таких организациях народ неболтливый, однако контрразведчикам там, на местах, пришлось все же идти на уловки. Затребовали еще с десяток дел, чтобы среди них незаметно скопировать искомые.
Егоров разделил дела. Себе оставил Климова и Кинкладзе. Оба женаты. У Кинкладзе четверо детей. У Климова ни одного. В личных делах никакой информации о собственности – ни о машинах, ни о дачах. У Кинкладзе жена преподаватель в колледже, у Климова – домохозяйка. В голове у Василия крутилась какая-то идея, пока читал анкеты этих двух инженеров, но так и не смог ее ухватить.
К вечеру откомандированный в Ижевск Шмелев сообщил, что обыск совместно с сотрудниками УФСБ по Удмуртии провели, и утром он вернется в Москву. Егоров планировал подключить его к проверкам.
Уже выяснилось в ходе опросов на местах соседей и знакомых, что все-таки трое из списка бывали в Москве за последние полгода. Что делали в столице Кинкладзе, Васильев и Модестов? В самом ли деле Модестов гостил у тещи, Васильев навещал сына от первого брака, а Кинкладзе ездил в московский НИИ схожего профиля с тем, где он работает?
«Ничего» – вот те главные слова, которые Шмелев сообщил Егорову по телефону и которые отражали результаты обыска. Искали даже под полом, перерыли все книги, простучали стены, истыкали щупами всю мягкую мебель. Жена плакала. Она в недоумении. Про попытку самоубийства ей не сообщили.
«То, что мы и ожидали, – подумал Василий, пожелав Шмелеву удачного перелета обратно. – Он не решился ничего подкинуть Снегиреву. Ну и правильно. Я бы на его месте тоже не стал. Лишние следы. Да и для нас будет перебор. Полный комплект: признание, улики дома, попытка свести счеты с жизнью. Предатель даже велел ему ехать в Москву тогда, когда сам поехал на связь с куратором. Стоп! – остановил себя Егоров. – Стоп-стоп. Это было до того, как я вскрыл канал передачи шифровок. Значит, в тот момент Снегирев еще жил безмятежно, попивал водку в командировках и не думал ни о чем грустном и, уж точно, о бесславной вечности. Что из этого следует? Предатель узнал, что Снегирев едет в Москву по каким-то своим делам и просто-напросто совместил свой выход на контакт с поездкой Дмитрия, чтобы в дальнейшем получить крапленую козырную карту, которую мы можем принять за подлинную».
Василий снял трубку телефона и набрал рабочий номер Виктории.
– Запасливая ты у меня девушка, так ведь? – начал он без обиняков. – У тебя наверняка есть номер телефона жены Снегирева?
Вика пошуршала чем-то в телефонную трубку и снисходительно велела: «Записывай!» Василий чмокнул ее дистанционно и принялся набирать цифры ижевского номера.
– Динара, здравствуй, это Василий Егоров. Помнишь меня?.. Погоди, погоди плакать. Еще ничего не известно. – Он жалобно взглянул на понимающе глядевшего на него Говорова. – Обыск? Да что ты говоришь? Нет, до меня просто слухи через знакомых дошли. Посодействовать? Ну что я могу? У меня не такая должность. Какой Центральный аппарат! Хотя, конечно, попробую. Знаю, что примерно месяц назад Дима ездил в Москву. Ты можешь сказать, с какой целью? Где он тут останавливался? Для дела… Пишу, – Вася выхватил карандаш из стакана. – Как? Григорьев Семен Данилович? Отец кого? А понял. Записываю адрес… Динара, ты не волнуйся, я еще позвоню… Постараюсь. До свидания.
Он быстро свернул разговор и, дернув с вешалки куртку, проинформировал Леню, ожидавшего распоряжений:
– Остаешься за старшего. Я к Григорьеву.
За ним захлопнулась дверь. Говоров вздохнул и пробормотал: «Узнать бы еще, кто этот Григорьев». Леонид уже успел утром сдать диктофонную запись разговора со Снегиревым экспертам с санкции Ермилова.
Семен Данилович оказался лет восьмидесяти, бодрым, чуть прихрамывающим, наверное, после недавно перенесенного инсульта. В его квартире, куда он безбоязненно пустил Егорова, пахло валокардином и гремучим коктейлем из мазей и растирок, которыми старик лечил радикулит. Он тут же пожаловался, тыча в спину, обернутую красным мохеровым шарфом. Эти шарфы были в моде в семидесятые – восьмидесятые. Егоров – старший носил такой же, страшно колючий, под белым отложным воротником громоздкой дубленки – тогдашний писк моды.