ста, как он считает. Истина всегда проще, чем нам кажется. Объект конечно, хитер и мудёр, но однако мне бы самому не перемудрить. Наверняка предатель брал что-то лежащее на поверхности. Оно само просилось в руки, как, скажем, безалаберный пьяный Снегирев и опытный, но тоже злоупотребляющий Щеглов. Хотя тот больше от безделья и осознания незначительности той работы, которую выполняет. Ни большой зарплаты, ни славы, ни особых наград. Полковничьи погоны за выслугу, но какова эта монотонная, душу выворачивающая выслуга. Рутина, от которой я всегда бежал. Это как если найти на дороге пятитысячную купюру – вряд ли кто удержится, чтобы не подобрать».
Вася прислушался к себе – подобрал бы он сам? И засмеялся, решив, что не рискнул бы. Во-первых, купюра может быть фальшивой. Во-вторых, отравленной, грязной, меченой и тому подобное. Не то чтобы он отличался мнительностью, как Говоров, но все же…
Он прикинул, как поступил бы Горюнов. И засмеялся снова. Петр бы все организовал так, что и пять тысяч бы забрал, и проверил бы, не фальшивая ли, а еще вероятнее, нашел бы кому сбагрить на Сук ас-Сарае в Багдаде. Он мастер проворачивать такие штучки. Вася успел заметить это, когда общался с ним на его арабской территории в Сирии.
Мысль о том, чтобы посоветоваться с Горюновым, засела в мозгу у Егорова навязчиво. Он знал, что подобные советы не практикуются и противопоказаны не только между управлениями, но и даже между отделами. Ермилов не одобрит – однозначно.
«Но и не узнает», – утешил свою совесть Вася, решив посоветоваться при первой же возможности.
Но сперва он вознамерился встретиться еще раз со Щегловым. Ему хотелось поговорить с ним довольно резко еще тогда, когда он направил к нему Титову. Потолковать в том ключе, что Юрий должен давать себе отчет, как вести себя сообразно званию полковника, не напиваться где попало и с кем попало. Однако пока что он ему этого высказать не сможет.
Возможно, английские хозяева дали распоряжение своему агенту сблизиться с журналистом, чтобы, как думал Егоров, либо использовать его в качестве очередной фигуры прикрытия, либо, что вероятнее, через него выведывать пьяную болтовню в таких компаниях командировочных и давать наводку на подобных Снегиреву разгильдяев, знающих много и потерявших контроль над собой и собственной жизнью. Или понадобился агенту британской разведки в качестве приятеля Снегирева, чтобы контролировать Дмитрия, не вызывая у того подозрений, а главное, дабы не вступать с инженером в прямой контакт. Василий верил, что Снегирев не знает лично объект.
– С кем ты там смеешься? – раздался голос Виктории из комнаты. – Иди уже спать! Будешь потом бродить по комнате в темноте. Я гашу свет.
«Вот так всегда в жизни, – Вася собрал в стопку свои записи и заторопился в комнату, – только забрезжит свет в конце тоннеля понимания происходящего, как кто-то неумолимый гасит свет».
– Я догадывался, что мне снова доведется с вами пообщаться, – смущенно сказал Щеглов, переступая с ноги на ногу.
Он спустился к выходу из редакции, когда Егоров позвонил ему. Глядя на журналиста, Василий отчетливо понял, что тот его боится. Еще бы, он ведь не похож на Титову – девушку с кудряшками и большими наивными глазами. Егоров источал неприятности столь же сильно, как и запах своего одеколона, навязчивый и грубоватый.
– Я делю кабинет с другим сотрудником редакции. Там сейчас народ. Где бы нам поговорить? Между этажами есть пара кресел, можно там сесть.
Василий не хотел светиться в компании Щеглова у входа и согласился подняться на второй этаж. Они сели в кресла, которые хищно норовили засосать сидевших, – старые и кожаные, низкие и глубокие. Егоров попытался удержаться на краю, испытывая напряжение и раздражение, глядя на Щеглова.
«Нам до конца не ясна его позиция в этом деле», – сказал о журналисте Ермилов. Памятуя об этом, Вася собирался показать Юрию фото всех подозреваемых и разузнать, кто и как себя вел, о чем говорили. Не концентрируясь ни на ком конкретно.
– Думаю, мне не стоит уточнять, что наш разговор должен остаться строго между нами? – Василий достал фотографии и держал их перед собой, дожидаясь торопливого кивка журналиста.
– Не понимаю только, чем я так заинтересовал ваше ведомство?
Василий не стал отвечать на вопрос и разложил на невысоком столике, стоящем между кресел, фотографии четверых мужчин. Юрий испугался еще больше, но старался этого не показать, бодрился. Нервно улыбнувшись, спросил:
– Я надеюсь, они живы? Что, я должен кого-то опознать?
– С этими людьми вы общались в разное время. Они входят в тот список, что вы передали нашей сотруднице. Вместе с вами они находились в командировках в воинских частях. Вы бывали в одной компании. Мне хотелось бы знать, как они себя вели, о чем говорили.
– Вы их в чем-то подозреваете? Поймите правильно, если люди ни в чем не виноваты, а я скажу о них не слишком хорошо, то…
– Я вас не прошу давать оценку, – сдерживаясь, чтобы не повысить голос, произнес Василий. – Просто расскажите, как вы проводили вечера. Мне не интересно, сколько вы там выпили и каких баб обсуждали. Вы же человек пишущий, – он скривился, сомневаясь в литературных способностях Щеглова. – Просто впечатление от них. – Егоров постучал по фотографиям. – Как если бы вы писали очерк.
Юрий опустил голову, вроде глядя на фото, однако в большей степени испытывая замешательство и не решаясь задавать вопросы, а уж тем более смотреть в голубые и студеные глаза Егорова.
Щеглов перекладывал фото, менял их местами.
– Да, я их всех помню. Но это шапочное знакомство. Этот, – он показал на фотографию Модестова, – и правда все время про ба… женщин твердил. Я так понял, что у него с женой не клеится и он вроде как на стороне кого-то нашел. Слюнявый какой-то.
– А разговоры об изобретениях, испытаниях велись на таких ваших посиделках?
– Так, постольку-поскольку. Все сводилось к тому, что платят не так уж много, а хотят от людей полной самоотдачи и гениальных решений поставленных задач. Но это везде так: выжимают как лимон, а взамен – пшик! Какой-то конкретики не было. Некоторые разговаривали по делу, но, как правило, отходили в сторону от общей компании и обсуждали свои производственные проблемы тет-а-тет. – Щеглов помолчал, вспоминая. – Этот, кажется, Васильев. Неприятный тип, скользкий. Все что-то выспрашивал. Въедливый такой. Прицепится бывало к какому-нибудь спецу, подливает ему в рюмку, а сам в глаза заглядывает. Есть такая категория людей, которые прямо в лицо лезут – не поймешь, то ли от близорукости, то ли так хочет понравиться, внушить что-то.
– К вам он не подкатывал?
– Под каким соусом? – удивился Юрий, возвращая фотографии. – Про этого грузина помню только то, что у него грузинская фамилия. А четвертый… – он подергал себя за нос, припоминая. – Да он никакой. Сидел в уголке, смотрел на всех с сарказмом или книжку читал. Язвенник, наверное. Пил умеренно. Тихонький такой.
Журналист рассказывал, а Василий сразу вспомнил Горюнова. Тот точно так же вел себя в гостях и дома. Хотя мог быть и рубахой-парнем. Когда ему нужно.
– Что еще?
– А что может быть еще? – нахмурился Щеглов. – Люди как люди. Да вы поймите, это даже шапочным знакомством назвать сложно. Собираются вместе совершенно незнакомые мужики на несколько дней. Вроде как пионерский лагерь. Вы бывали в пионерских лагерях? Наверное, уже не застали. Там познакомишься с кем-то, вроде друзья до гроба, клянутся письма друг другу писать, а как за ворота, так и не вспомнишь, как звали, разве что останется на память мутная любительская черно-белая фотография, на которой и лиц-то не разглядишь.
Егоров вышел из редакции со странным ощущением, что Щеглов сказал ему что-то важное, но он пока не мог понять что именно. Словно вручил ту самую пионерскую фотокарточку, самостоятельно проявленную, а потому недодержанную в проявителе, блеклую, с бледными лицами, на которых только пятнышки глаз и рта видны, а черт не разглядеть. Оставалось лишь гадать, кто из четверых на фото тот самый пионер.
Теперь предстояло ехать на работу и признаваться шефу в несанкционированной беседе со Щегловым. Но прежде чем отправиться к Ермилову разглядывать календарь на стене и выслушивать нотации, Егоров зашел к себе в кабинет и попросил Леню уточнить по датам время египетской поездки Васильева и в его личном деле посмотреть, когда на него был оформлен допуск и форму допуска.
– Как ты там Титовой сказал? – Ермилов поджал губы, чтобы не разулыбаться. – Она прискакала как испуганный зайчонок и сообщила, что «Василий Стефанович пообещал, что шеф накажет».
– Я сказал «отругает», – уточнил и стушевался Василий. Он подумал, какая хитрая бестия Титова. Применила ход конем и обезоружила Ермилова.
– Ну я девочку не стал особо… «ругать». У нее и без того стресс. Такое вчера увидела, – он хмыкнул. – А вот тебя я бы наказал, – с наслаждением произнес он. – Был бы ты моим сыном, вопрос решился бы банально, – Ермилов постучал пальцем по пряжке ремня. – Ну а так выговор тебе, дорогой ты мой. За то, что не советуешься со старшими по званию и по возрасту.
Вася покосился на ермиловский ремень и рассудил, что этим его не напугаешь после собственного папаши, предпочитавшим такого рода наказания.
– Ну раз уж так вышло, – продолжил Ермилов, указав Василию на стул: – Садись-садись. Наш клиент, судя по оценкам журналиста, это Васильев. Займемся им вплотную, благо он не в закрытом городе. Проще работать. Что с его египетскими гастролями?
– Да, я уточнил, он в самом деле ездил туда, уже оформив допуск. Теперь надо восстановить его поездку детально. Не было ли там инцидентов.
– Пожалуй, – кивнул Ермилов. – Стоит дать через СВР запрос сотруднику безопасности посольства в Каире. Пускай проверит, где там побывал наш Васильев. В гостинице отдыхал с семьей или зажигал с английской разведкой рука об руку? След, конечно, простыл…