– Вы собирались эмигрировать? – уточнил сухо Василий, чем вызвал еще больший испуг в глазах Кинкладзе. – Шутки ради, – повторил он. – Вам та шутка дорого обойдется. Вы с ним еще встречались? Переписывались?
– Да вы что?! – он вскочил. – За кого вы меня держите? Я работаю в секретном НИИ, что же я, по-вашему, не понимаю…
– Вы ездили в Турцию уже имея допуск, – монотонным голосом говорил Егоров так, что самому было противно. – Почему вы тогда не думали о своем секретном НИИ, встречаясь с человеком, о котором ходили такие слухи?
Кинкладзе плюхнулся обратно на стул и сжал руки в кулаки.
– Неужели вы считаете, что случайная встреча, незначительная, может сломать всю карьеру, профессию? – с отчаянием воскликнул он.
Егорову понравилась постановка вопроса, но он еще не вышел из образа злобного и упертого контрразведчика:
– Можно работать и не в секретном НИИ.
– Вы шутите? Я специализируюсь на оборонной промышленности!
Пожав плечами, Василий подумал, что за все в этой жизни надо отвечать. За легкомыслие тоже. Кинкладзе уже работал в НИИ и не должен был манкировать своим положением, встречаясь с кем попало, с человеком с сомнительным прошлым и темным будущим.
Егоров уже много раз сталкивался с такими, как Кинкладзе. Они обычно отмахиваются от предостережений, исходящих от сотрудников безопасности на закрытых предприятиях. И даже если верят гипотетически в то, что существует вероятность вербовки или провокации, то не догадываются, как это близко к ним. Это примерно то же самое, что пройти по проволоке в цирке до середины пути и только там, над ареной, когда она покажется сверху небольшим блюдцем, открыть глаза. До конца пути такой канатоходец уже наверняка не дойдет.
Кинкладзе не вызвал у Васи большого подозрения. Не похож он на человека, продумавшего хитроумный план по внедрению в святая святых секретов Минобороны по поручению радикальных исламистов. Просто самоуверенный и недалекий болван. Он и думать забыл о той встрече, а она всплыла как давно и надежно спрятанный на дне тихой речки труп с привязанными к нему камнями. Рыбки и гниение сделали свое дело – веревки, удерживающие камни, разорвались, и вот он, Баглоев, на поверхности тайной тихой реки.
Василий отдал Кинкладзе на усмотрение тех, кто оформлял ему допуск. И руководства НИИ. И тех, и других он добросовестно оповестил о случившемся в 2001 году.
Когда пошел докладывать Ермилову, тот неожиданно отмахнулся:
– Потом, Вася, потом. Вот бери адрес и дуй к Шпилеву. Вячеслав Евгеньевич бывший сотрудник английского отдела. В 2010 году работал по… Короче, мне английский отдел дал только небольшую справку, из которой следует, что в Ярославле состоялась встреча с неустановленным лицом. Встречу отфиксировали, однако упустили человека, с кем встречался английский разведчик. Все тот же Уистл.
– Наш книголюб из библиотеки? Вам не кажется, что он слишком давно орудует беспрепятственно на нашей территории? Порезвился, и хватит!
– Да я тоже так считаю. Прищучить бы его. Но это больше работа для «англичан». Впрочем, поживем – увидим.
Шпилев встретил Василия в вестибюле банка, где возглавлял службу безопасности. В распахнутом пиджаке и мятой рубашке, он казался небрежным и вальяжным. Вел себя тут по-хозяйски, как и большинство фээсбэшников, завершивших работу в Конторе. Про них говорили, что бывших комитетчиков не бывает, и отчасти обоснованно, но только в плане связей, хотя и в этом смысле Егоров считал это поверье несколько преувеличенным. Ушедшие на пенсию допуска уже не имели, с ними бывшие коллеги, продолжающие служить, само собой, не откровенничали, да и с каждым годом действующих сотрудников-коллег становилось все меньше – сверх срока не задерживались, тоже уходили на пенсию. Довольно быстро все следы стирались, как ластиком. Разве что иногда приглашали в их бывшие управления и отделы по праздникам, чтобы молодым показать ветеранов, легендарных (если они в истории спецслужб следы оставляли более четкие) и не очень (если просиживали на работе штаны – и такие попадались). Показали, угостили, организовали концерт и распрощались. Изредка некоторые остаются в качестве консультантов, но это как раз те самые – из легендарных.
Вячеслав Евгеньевич к таким не относился. Рядовой оперативник в прошлом, он теперь раздувал щеки только перед сотрудниками банка. Перед Егоровым пыжиться не стал.
– Пойдем, дружище, – сказал он по-простому. – В моем кабинете спокойно поговорим. Надоели эти банкирские рожи.
В кабинете висел календарь с фотографией дома два на Большой Лубянке. На столе стоял бронзовый бюстик Дзержинского. Намеки на прошлое хозяина кабинета.
– Присаживайся. Чай, кофе? Фотку этого типа принес? Мы его тогда засекли, но упустили. Мне такой выговор закатили! – он похлопал себя по крепкой шее. Красно-кирпичное его апоплексическое лицо выражало оживление, оттого что его знания и дела давно минувших дней вызывают интерес у молодежи, тем более у военной контрразведки.
Вася, усаживаясь в мягкое кожаное кресло, подумал, что на месте Шпилева вряд ли стал бы так радоваться. По всему выходит, что упущенный ими тогда предатель работал все эти годы на английскую разведку.
Если бы не такие вот проколы, разведке противника пришлось бы уходить в отставку, а раз они еще трудятся на разведывательном фронте, значит, не все потеряно. Не знал тогда Шпилев и его товарищи, с кем имеют дело? Могли же догадываться. В чем загвоздка, Василий вознамерился сейчас выяснить. Он показал фотографию Климова.
Шпилев всматривался в фото довольно долго, словно перебирал архивные папки, сложенные в беспорядке в его голове. Они стояли вперемежку с пустыми водочными и пивными бутылками, эти воображаемые папки, на них висели клоки паутины, сотканной из сотен разных никчемных документов, отписок, отчетов, из обрывков воспоминаний, фотографий, лиц, знакомых и не очень. Василий иногда думал, что и его голова вот-вот превратится в такой же замусоренный склад, поэтому время от времени пытался систематизировать. Частично то, что не являлось секретным, подшивал в папки и хранил дома. Это были сведения о новинках в оружейном секторе, в политике, в сфере Минобороны – во всяком случае, все это не приходилось держать в голове. А вот у Говорова в воображаемой картотеке в голове наверняка царил образцовый порядок, с его-то феноменальной памятью.
Положив фото на стол, Шпилев ничего не сказал, но его выражение лица говорило само за себя. Он узнал Климова.
– Вячеслав Евгеньевич, а все-таки почему вы его упустили? Не были готовы к встрече Уистла с кем бы то ни было? Не хватило людей для наблюдения?
Шпилев вздрогнул и полез за сигаретами. Курил он тонкие коричневые сигареты с запахом шоколада, которым наполнился уже через минуту весь кабинет, навязчиво и приторно. «Лучше бы уж горюновский табачок», – подумал Василий.
– Ты знаешь, а ведь в самом деле не ждали. Вели мы Уистла от Москвы. Он уже тогда относился к той категории дипломатов, которые должны уведомлять МИД о своем выезде из Москвы. Ехал он с женой в посольской машине. Останавливались они кое-где, смотрели достопримечательности. К обеду прибыли в Ярославль.
Это произошло девять лет назад, но Шпилев хорошо запомнил тот дождливый августовский день. Он поехал с наружкой потому, что Уистл был его персональной ответственностью, Вячеслав Евгеньевич собирал на него материал, зная уже в то время, что он из МI6. Решил сопровождать. Лично.
Поездка за пределы Москвы – это всегда напряжение для контрразведчиков. Чужая территория, возникают вопросы, привлекать ли к работе местных товарищей из региональных УФСБ или воздержаться? До своей базы далеко, может и не хватить людей, если нарисуются непредвиденные обстоятельства. И они нарисовались…
2010 год. Ярославль
Ресторан на набережной в старинной белой башне скрывался за пеленой дождя, сильного, с ветром, уже почти осеннего. После той ночи, ее прилета из Ирландии, озвученной новости, ошарашившей их обоих и поселившей в квартире звонкое напряжение, готовое вот-вот лопнуть, даже овчарка Грета стала выть по ночам, чего раньше никогда не делала.
Они решили выжидать, да у них и не было другого выбора. Сами связаться с Уистлом не могли и не хотели. И вдруг пришла открытка. Затем другая и третья. В них Климова поздравляли с различными праздниками и предлагали приехать в Москву то в одно место, то в другое. Климов их игнорировал, не собираясь выезжать из Ярославля. Он и сам не смог бы объяснить, зачем выжидал. Демонстрировал англичанам, что действовать они отныне будут по его правилам и платить им придется ему очень солидную сумму. Наконец дождался четвертой открытки, обычной, с ангелочком на картинке и соответствующей надписью: «С днем Ангела!»
А на оборотной стороне надпись: «Дорогой друг, жду тебя в «Башне» 14 августа в пятнадцать часов. Мы отметим твой праздник. Приходи обязательно. Это последняя возможность увидеться перед моим отъездом». Открытка отправлена из Москвы.
Как Уистл инструктировал жену Климова в ирландском пабе, по вызову должен явиться один Стас. И он явился. Словно и не существовал весь месяц в мучительном ожидании и с чередой мыслей, повторяющихся как считалка: «А вдруг пронесет?» Тонкая картонная открытка, как острый топор, отсекла все сомнения. Назад дороги нет.
Он промок, пока добрался до «Башни». Посмотрел на Волгу, сизую от стылости и ветра. Взбитая поверхность воды казалась зыбкой, неустойчивой, как тот путь, на который он ступил. За башней на обочине мокло несколько машин. Свой автомобиль Климов оставил довольно далеко от ресторана. Он уже тогда понимал, что светить номер лучше не стоит. Стас много думал этот месяц, время было, и хотя отгонял от себя мысли о возможности работы на иностранную разведку, все-таки продумывал варианты взаимодействия. Он начитался о шпионах, работавших в разное время с ЦРУ или с английской разведкой, и анализировал, как себя вести, чтобы не попасться.
В «Башне» занял столик поближе к выходу и к туалетам, куда можно пройти мимо барной стойки. Заказал десерт и порадовался, что дождь загнал туристов и гулявших местных под крышу, поэтому ресторан не пустовал. Иначе каждый посетитель был бы на виду. Уистл или кто там должен был приехать на встречу сам озаботится о «хвосте», если не сбросит его еще раньше.