– Уроды! Сволочи!
Я швырнул зуб в лобовое стекло. Оп-девять резко повернулся в мою сторону, а я с остервенением затопал ногами. Он, должно быть, решил, что я окончательно спятил, и сбросил газ, но я заорал, чтобы он гнал быстрее.
Приступ бешенства длился недолго, для таких вспышек нужно много сил, а у меня их почти не было. Как и всего прочего. Я провел рукой по волосам, и в кулаке остался клок. На выпадение волос я уже никак не отреагировал.
После той ночи в Сахаре меня понемногу обрабатывали, и мне пришло в голову, что к тому моменту, когда мы доберемся до двери дьявола, я превращусь в огрызок. Обрубок Кроппа. Кожа начала обвисать, и даже стало интересно – не слезет ли она, как со змеи? Тогда я буду похож на трехмерную модель с обнаженными мышцами и сухожилиями, по которой изучают анатомию человека.
Я сидел, откинувшись на спинку сиденья, хватал ртом воздух и шмыгал носом. Оп-девять молчал, вцепившись в руль, и не отрываясь смотрел на крохотную черную точку впереди. Вскоре я заметил, что белые, как вата, стены тоннеля пожелтели, а потом стали темно-оранжевыми.
– Что происходит? – спросил я, но Оп-девять не ответил. – А вы, пока не очухались, были куда разговорчивее. В чем дело? Боитесь выболтать какой-нибудь секрет?
– Память вернулась ко мне возле хижины Майка. Я находился за ней, когда услышал шум драки у входа. Пошел на звук и увидел, как вы с Майком катитесь по склону. Вот тогда я все и вспомнил.
– Когда ко мне вернулась память, меня будто сбило товарняком.
– Да. Я тоже испытал нечто подобное.
Я снова открыл книгу и вырвал из нее страницу со «Словами принуждения». Оп-девять поморщился от треска. Я сложил страницу вчетверо и сунул ее в передний карман «докерсов».
– Учти, там будет очень мало кислорода, – сказал Оп-девять. – Весьма вероятно, что ты потеряешь сознание.
Мне захотелось ответить, что не менее вероятно то, что я тресну ему по голове этой тяжеленной книгой, но промолчал.
– Или замерзнешь насмерть.
– Понятно…
– И весь твой план держится на допущении антропоморфизма.
– Да, меня очень беспокоил этот вопрос, – поддакнул я. – Антропоморфизм.
– Они думают иначе, чем мы, Альфред. Пеймон может поискать другой способ завладеть Чашей.
– Тогда зачем было посылать меня на ее поиски? Они могли убить меня еще в том доме, в Эванстоне. Почему же они этого не сделали?
Оп-девять поджал губы и снова уставился на дорогу.
– Ты же знаешь почему?
– Есть гипотеза.
– С удовольствием послушаю.
– Не думаю, что это будет разумно с моей стороны.
– Именно. Неразумно. Так же, как брать у меня кровь.
– Ты знаешь, почему мы молчали.
– Первый протокол?
Оп-девять кивнул.
– Но вы не обязаны соблюдать Первый протокол, – сказал я. – Вы АНП и, если захотите, можете наплевать на правила. Ладно, теперь хоть понятно, зачем вы держали меня при себе. Не хотели рисковать источником активного агента?
Зубы шатались, я старался поменьше шевелить языком и говорил, как на приеме у дантиста, словно в рот напихали ватных тампонов.
– Альфред, я много лет разрабатывал оружие, способное контролировать агентов вторжения. Проблема была в том, что я не мог найти активный агент. Но потом доктор Смит показала мне твое досье. Это было сразу после того, как Майк выкрал Печати. И я решил, что твоя кровь может обладать необходимыми свойствами…
– И вы, как только затащили меня на «Пандору», сразу начали качать из меня кровь и заряжать ею патроны.
– Мы были в отчаянии.
«Он предал тебя один раз и предаст снова!»
Стены тоннеля стали кроваво-красными. Мы явно приближались к цели.
– Когда все кончится, куплю себе такую машину. – Я подумал, что если все время говорить, то голоса заткнутся. – Тогда-то уж девчонки меня заметят. Но придется соблюдать правила, и мне будет трудно, потому что я уже привык к скоростям. Наверное, плюну на них. На правила дорожного движения, а не на девчонок. Ведь так и бывает, Сэмюэл, если начинаешь нарушать правила? Мне кажется, что я, когда вернусь в школу, буду ржать математичке в лицо. Раньше, когда она раздавала задания, я обливался путом, у меня сводило желудок и вообще меня трясло от страха. Больше этому не бывать. И девчонок я до смерти боялся. Особенно красивых. Но после всего случившегося у меня с ними проблем не будет. Хотя, наверно, трудно добиться свидания, когда ты остался без зубов и от тебя разит, как из канализации.
Оп-девять тяжело вздохнул:
– Наша жизнь, Альфред, редко похожа на ту, о которой мы мечтаем. – Он немного сбавил газ. – Тоннель уходит вправо. Похоже, мы подъезжаем к выходу.
53
Оп-девять вырулил на съезд, и я сверился с часами.
– Почти полчаса в запасе. Это хорошо. Обычно я не такой пунктуальный.
В небесах грянул гром, и машину тряхнуло.
– Они, должно быть, включили все примочки: гром и молнии, лед и пламень с небес, землетрясения, торнадо, цунами – все, чего пожелает душа. Это вполне по-библейски, но в Библии половина катастроф – дело рук Господа. Вы были священником. К чему это все?
Где-то через полмили тоннель резко свернул влево, потом вправо, и мы увидели впереди это. Вращающееся оранжевое свечение с вкраплениями белых искр. Там, где с ним соприкасались красные стены тоннеля, образовалось кольцо белого пламени. Я вспомнил цирк, где несчастных котяр заставляют прыгать через горящие кольца.
Оп-девять сбросил скорость, затормозил ярдах в ста от этой пылающей при двери дьявола пасти и выключил двигатель.
– Это глупость, – пробормотал он.
– Заткнитесь, – сказал я.
– Безумие.
– Послушайте, хватит, а? Что это за поддержка? – Я начал дрожать, хотя в машине было тепло. Меня так трясло, что даже челюсти заклацали, и я испугался, что раскрошатся последние зубы. – Вы должны вселять в меня ув-увер-уверенность. Наверно, паршивым вы были священником.
– Да, я был паршивым священником.
Я взглянул на Оп-девять. Он не отрываясь смотрел на огненную пасть.
– Сэмюэл, что вы увидели в глазах Абалама? – спросил я.
– Ты знаешь.
– Абхазию?
Оп-девять кивнул, в его темных глазах отражались оранжевые и белые языки пламени.
– Абхазия, у Черного моря. Там находится Крубера – самая глубокая пещера на свете. Компания получала сообщения о… необычных явлениях в этом районе. Самые убедительные приходили от команды исследователей из Национального географического общества. Они опустились до отметки пять тысяч футов, а потом вдруг решили вернуться на поверхность. Ты знаешь, в чем я специализируюсь, Альфред, и мне не нужно тебе объяснять характер этих необычных сообщений. Как и причину, по которой команда опытных и высококвалифицированных ученых прервала экспедицию в глубины Круберы. В недрах Земли есть нечто такое, что нельзя беспокоить. Восемнадцатого июля тысяча девятьсот восемьдесят третьего года мы вдвоем опустились в Круберу. Я и лучший в то время оперативник Агентства. Молодой человек с блестящим будущим, мой протеже; он боготворил меня и был готов выполнить любой мой приказ, пусть даже неразумный. Таких оперативников и подбирают в АМПНА, Альфред. Ищут мужчин и женщин, которые ради миссии готовы шагнуть за врата ада. – Оп-девять горько усмехнулся. – Миссия! На третий день, когда мы достигли отметки четыре тысячи футов, произошло землетрясение. В том регионе это обычное явление. Хотел бы я сказать, что оно случилось по естественным причинам… но не могу. До сих пор не могу. Пещеру завалило в тысяче футов над нами. Мы оказались погребены под тремя тоннами камней. У нас были вода и запас продовольствия, которого хватило бы на семь дней для двоих.
Оп-девять тяжело сглотнул, его острый кадык дернулся вверх и вниз.
– Или одному на четырнадцать, – сказал он.
– Значит, ваш друг погиб во время землетрясения? – спросил я.
– Нет. Он не погиб, Альфред. Мы отделались легкими ушибами.
– Но Эшли сказала, что один вернулся живым.
Оп-девять кивнул:
– Контора сразу прислала команду спасателей. Связь с поверхностью сохранилась. Нам сообщили, что, по всем расчетам, на операцию спасения уйдет… тридцать дней.
Оп-девять замолчал. Тишина стала гнетущей. Меня уже так трясло, что заболела шея.
– И что? Он умер от голода? Но как же вы выжили, если пробыли там целый месяц?
– Он умер не от голода, Альфред.
– Тогда… – Я запнулся. – О боже. Нет, вы не могли…
– Ты сам сказал, что я не обязан соблюдать Первый протокол. Точнее будет сказать, что я и есть Первый протокол. Я его воплощение. Я – агент, который его не соблюдает. Оперативник номер девять. Я сам и есть миссия, а миссия не может погибнуть.
Впервые за весь рассказ Оп-девять посмотрел мне в глаза:
– И я сделал то, что должен был сделать, во имя миссии.
Я откашлялся.
– Все равно не сходится. Тридцать дней на операцию по спасению, а продуктов было только на две недели. Как вы…
Я ждал, что он скажет, но сам уже знал ответ и только теперь понял, насколько жестоко было с моей стороны просить его рассказать об этом.
– Сам видишь, Альфред, порой хорошо быть оперативником Девятого раздела. Без имени, без прошлого, без… барьеров. Это кодифицированное отпущение грехов. Иногда, когда не могу заснуть, я перечитываю этот раздел. Как умирающий в страхе перечитывает Священное Писание. Но успокоение, которое он дарит, мимолетно. Потому что тот, кого до Абхазии звали отцом Сэмом, умер в бездне под названием Крубера.
54
Оп-девять пристально смотрел туда, где тоннель из тумана заканчивался огненным кольцом.
– Сэмюэл, – окликнул я его, – время вышло. Нам надо идти.
– Я не могу пойти с тобой, Альфред, – сказал он.
– Как это вы не можете со мной пойти?
Оп-девять повернулся ко мне, в его глазах стояли слезы.
– Ты говорил мне о месте между безумием и отчаянием. Мне оно отлично знакомо. Мы оба очутились там после исчезновения Печати.