Глава тринадцатаяКУЛОН НА СВОЕМ МЕСТЕ
Камиль и Сибил сидят в приемной напротив друг друга. Ему не терпится начать разговор, он даже отказался от чая. Судья старается не смотреть на дочь посла и думает исключительно о цели своего визита. К счастью, Сибил одета в скромное голубое платье.
— Сибил-ханум, вы говорили, что находились здесь в то время, когда произошло убийство Ханны Симмонс.
— Мне казалось, вы расследуете причину гибели Мэри. Разве между двумя преступлениями существует какая-то связь?
— Не знаю. Может, и нет никакой связи, только я хочу знать наверняка. Вчера я беседовал с начальником полиции, который вел дело Ханны. Не могли бы вы также припомнить что-нибудь по этому поводу?
Сибил размышляет, потом говорит, медленно произнося слова и словно извиняясь:
— Возможно, я зря ругала полицию. Мама тоже не сумела ничего выяснить. В последний раз Ханну видели в детской комнате гарема. Она читала детям.
— Вы ее знали?
— Она, наверное, приходила в посольство, но я с ней не встречалась.
— Кто нанял Ханну?
— Мать говорила, что ее нанимала Асма-султан, однако в гареме есть и другие женщины.
— Вы знаете кого-нибудь из них?
— Нет, но могу навести справки. Я пошлю записку Асме-султан и попрошу назначить мне встречу.
— Пока нет никакой необходимости, — спешит отговорить девушку Камиль. — Вам не следует встречаться с ней. Это опасно. Я еще не знаю, кто имеет отношение к преступлению.
— Но вам не позволят разговаривать с женщинами, так почему же мне не попытаться добыть полезные сведения? Я пойду туда на чай, а не на плаху, — шутит она.
На лице Камиля нет и тени улыбки.
Несколько минут они сидят молча, погрузившись в раздумья. Каждый думает о своем.
— Бедная Ханна, — наконец говорит Сибил. — Мама написала письмо ее родителям в Борнмут, очень деликатно рассказав о судьбе их дочери. Ответа не последовало. Мы похоронили бедняжку на английском кладбище в местечке под названием Гайдар-Паша.
— Грустная история, — говорит Камиль, испытывая чувство неловкости. — Значит, вам ничего не известно о семье Ханны-ханум?
— Нам не удалось добыть никаких сведений. О женщине остались лишь крохи воспоминаний ее знакомых. В целом жизнь Ханны — сплошная загадка. — Сибил отворачивается.
Камилю хочется взять ее за руку и утешить.
— Должно быть, у покойной где-то есть родственники, которые помнят ее, — заверяет он Сибил. — И она прожила яркую жизнь в Стамбуле. В конце концов, редко кому из иностранок удается устроиться на работу во дворец султана. Уверен, в жизни женщины было немало счастливых моментов.
— Вы правы. Интересно, что случилось с ее вещами? Помню, их послали сюда, в посольство. Папа, наверное, ничего о них не знает. Такого рода дела его не занимают. Очевидно, мама принимала их. Возле кухни есть небольшая кладовка, где она хранила всякие редкости. Почему бы нам не заглянуть туда? — Сибил выпрямляется в кресле и улыбается Камилю. Ей нравится, что они занимаются одним делом.
Кухарка стоит у двери и с разинутым ртом смотрит, как Камиль и Сибил снимают с полок банки с консервированными персиками и вареньем, хранящиеся в кладовке. Продукты загораживают аккуратно расставленные предметы: мраморные каминные часы с золотым орлом, три помятые медные чаши; ящик с серебряными ложками; на нижней полке стоит чемодан, обвязанный веревкой. К ручке прикреплена бирка, на которой каллиграфическим почерком написано: «Ханна Симмонс, год смерти 1878. Личные вещи».
Камиль несет чемодан к кухонному столу. Сибил делает знак служанке, и та покидает помещение.
— Давайте осмотрим содержимое.
Сибил двигает чемодан к себе и начинает развязывать веревку. Камиль достает из кармана куртки короткий нож с костяной ручкой. Разрезает веревку, открывает чемодан, осторожно вынимает содержимое и кладет его на стол: два простых платья, пара туфель со шнурками, посеребренный футляр, пара расшитых турецких тапочек и какие-то документы.
— Вот и все, что осталось от человека, — печально размышляет вслух Сибил. — Почти ничего.
Камиль пробегает пальцами по краю внутренней обивки чемодана. Находит отверстие и тянет за него. В полости за замком находится маленькая бархатная шкатулка. Камиль вынимает ее и кладет на стол. Внезапно он встает и направляется к большому глиняному кувшину, стоящему в углу комнаты. Снимает крышку и опускает вниз медную чашку, прикрепленную к цепи. Напившись, возвращается к столу.
Камиль ногтем нажимает на замок и открывает шкатулку. Внутренняя поверхность обита синим шелком, в центре круглая выемка. Камиль опускает руку в карман и вынимает кулон, найденный на шее Мэри Диксон. Осторожно вставляет его в выемку. Как и предполагал судья, кулон подходит просто идеально.
Глава четырнадцатаяКРОВЬ
У входа в ялы великого визиря ждет евнух. Он одет в безупречный белый халат, резко контрастирующий с иссиня-черной кожей. У евнуха гладкое, как баклажан, лицо, а конечности длинные и не соответствуют небольшому росту этого человека. В широком кушаке, опоясывающем большой живот, щегольски торчит метелка, словно пуховое перо в тюрбане. При виде выходящей из кареты Сибил он низко кланяется и в знак почтения прикладывает руку сначала ко рту, потом ко лбу. Тем не менее в его манерах чувствуется некая высокомерность. Он смотрит куда-то поверх голов. И совсем не хочет замечать британского полкового лейтенанта в алом мундире, отдающего честь дочери посла и уводящего военный эскорт в караульное помещение. Евнух хранит молчание.
Сибил следует за ним по богато обставленным комнатам, устланным огромными роскошными коврами. Высоко на стенах, почти под самым потолком, висят заключенные в рамы картины и изречения из Корана. Она видит свое отражение в зеркалах — белый призрак, скользящий за черным человеком по залам имперского дворца.
У двери, украшенной искусной резьбой, евнух дает ей желтые тапочки, вышитые яркими цветами. Однако женщины, ждущие за дверью, одеты вполне по-европейски. Восток сказывается только в излишествах золотых и серебряных украшений и вышивке на одежде. Женщины сверху донизу увешаны драгоценностями и сверкают, как яйца Фаберже. Затянутые в корсеты дамы сидят неподвижно, словно изваяния в покрытых чехлами креслах. Некоторые прикололи к волосам бриллиантовыми брошками модные платки.
«О Боже, — уныло думает Сибил, — неужели мир перенял у нас все эти излишества?»
Асма-султан встает и идет навстречу Сибил с распростертыми руками. У нее круглое приятное лицо, нос пуговкой и маленькие глазки. Ничем не примечательный облик. В толпе на нее никто не обратил бы никакого внимания. Бледная кожа обвисает на щеках и подбородке. Но взгляд, устремленный поверх гостьи, не утратил остроты.
— Моя семья считает для себя честью ваше присутствие на торжестве по случаю обрезания моего внука.
— Я счастлива быть здесь, ваше высочество. — Сибил не помнит, надо ли ей поклониться или сделать реверанс. Делает то и другое и спотыкается.
В большом окне видна голубая гладь Босфора. Застекленная створчатая дверь открыта. С террасы доносится благоуханный аромат жасмина. Комната залита солнечным светом.
— Разрешите представить вам Сибил-ханум, дочь нашего знаменитого английского посла, — заговорила хозяйка по-французски с едва заметным акцентом.
Женщины улыбаются и приветствуют ее звонкими голосами. Сибил отвечает по-турецки, что вызывает всеобщее одобрение. Она идет по комнате, останавливаясь возле каждой дамы. Дочь посла ждет, пока хозяйка представит гостью и, выражаясь довольно вычурно и замысловато, расскажет о положениях, которые занимают в обществе мужья и отцы этих особ. Дамы представляются в соответствии с их местом на иерархической лестнице.
— Мы очень рады вашему визиту.
— Я счастлива находиться здесь.
— Как поживаете?
— Отлично, спасибо. А вы?
— У меня все хорошо, хвала Аллаху.
— Как поживают ваши отец и мать?
— У них все хорошо. Здоров ли ваш отец?
Разумеется, хозяйка сообщила дамам все известные ей сведения о Сибил до ее прихода. Поэтому они не спрашивают у нее о покойной матери или о ребенке, ибо Сибил, находясь в весьма зрелом по турецким понятиям возрасте двадцати трех лет, еще не вышла замуж. Они одобряют то, что после смерти матери Сибил посвятила себе заботе об отце. Хорошая, послушная, преданная дочь.
Стулья ставятся у стены — дамы сидят будто на длинном диване. Теперь Сибил может разговаривать только со своей ближайшей соседкой. Она не в состоянии следить за общей беседой. Одна из женщин переходит на французский, однако Сибил не очень хорошо владеет этим языком. Лучше бы всем говорить по-турецки.
Семилетний мальчик, которому вскоре предстоит стать мужчиной, одет в желто-голубой халат. Он с важным видом, словно павлин, прохаживается перед женщинами. За ним семенит гувернантка. Позднее дамы проходят через застекленные двери в тенистое патио, где растут розы и жасмин. Здесь их ждут легкие закуски. Сибил идет рядом с Асмой-султан. У той на голове шелковый тюрбан, расшитый жемчугом. Он крепится украшением из бриллиантов и рубинов, похожим на букет цветов. Один из концов тюрбана развязался и упал ей на лицо.
— Скажите, — обращается она к Сибил, когда они прогуливаются по саду, — как живут женщины в Европе?
Не имея достаточного жизненного опыта, девушка рассказывает даме о борьбе своей сестры Мейтлин за право стать врачом.
Асма-султан перебивает ее:
— А как насчет Парижа?
— Я никогда не была в Париже, ваше высочество, — неохотно признается Сибил, уязвленная отсутствием интереса хозяйки виллы к судьбе ее сестры. — Но Лондон — замечательный город. — И она начинает фантазировать на тему столичной жизни. Дочь посла совсем недолго жила там, однако неплохо знает город по книгам Диккенса и Троллопа. Она описывает лондонское метро, подземку, строительство которой, по слухам, вот-вот должно быть закончено.