Недавно Берни провел у нас целый вечер. Он говорит, что отложил пока работу над книгой, так как проект требует дополнительного осмысления. Я так рада, что он решил остаться в Стамбуле. Мне очень нравится проводить время в его компании. С ним долгие вечера пролетают незаметно. Иногда, особенно по ночам, мне становится очень одиноко. Я никогда не писала тебе об этом, чтобы ты не волновалась. Мои страдания усиливаются еще и отсутствием человека, который не вписывается в мою жизнь, ограниченную сводом правил Британской и Османской империй. Но женщины нашей семьи отличаются упрямым характером, и они упорно сражаются с ограничениями, навязанными обществом. Только вот я не могу принести отца в жертву своим искушениям. Ты понимаешь, о чем я говорю.
Жду твоего совета, моя дорогая сестричка.
Навеки твоя,
Сибил».
Сибил кладет ручку, берет в руки белоснежную вуаль, садится перед зеркалом и прикалывает ее к волосам. Потом отбрасывает ткань назад, так что она падает на спину, словно ниспадающие вниз волосы, и заливается счастливым смехом. Вуаль — безделушка, пустяк, но это пропуск в общество, где вращается Камиль.
Ведь он не заставит ее носить чадру. Она представляет себе их дом — славную оттоманскую постройку с видом на Босфор. Она украсит комнаты в восточном стиле — цветастые ковры, дамасские подушки, бархатные шторы — и поставит достаточно кресел и диванов для многочисленных гостей, которых будет принимать как жена высокопоставленного государственного чиновника. Можно сказать, думает она, ее учили этому всю предшествующую жизнь. И она будет помогать Камилю в его работе, как теперь поддерживает отца. Она станет его глазами и ушами. Необходимо продемонстрировать свои способности и в ближайшее время найти Зухру, свидетельницу смерти Ханны.
В своем воображении Сибил населяет дом детьми, сыном и дочерью, а также любимыми племянниками. Может быть, они захотят остаться в Стамбуле. Мальчики могут поступить в Роберт-колледж, расположенный на лесистой возвышенности, откуда открывается вид на Босфор. Как только они увидят пролив, непременно захотят остаться здесь. Мейтлин может основать женскую больницу. Ричард согласится, он всегда договаривается с женой. Сам он найдет себе место в посольстве и впоследствии сменит ее уставшего отца. И с ними останется их друг Берни.
Приятная мысль неожиданно приходит ей в голову. Они все будут жить рядом друг с другом, как это делают турки. Когда местные жители женятся, они переезжают в дома по соседству с родителями и близкими родственниками. Дети каждый день перелезают через забор, разделяющий два близлежащих сада.
Думая о детях, Сабил краснеет. Она накидывает вуаль на лицо и медленно опускается на кровать. Девушка буквально ощущает физическое присутствие Камиля, чувствует прикосновение его губ. Воспоминания накрывают ее, словно волна прилива. Сибил слышит его напевный голос. В своей уединенной комнате она предается сладостным мечтам.
Глава двадцать девятаяВИДЕНИЯ
Камиль сидит на скамье, выложенной подушками, под жасминовым кустом в саду дома своей матери и читает «Пособие по токсикологии» Риза. Он взял книгу у Мишеля под тем предлогом, что она поможет ему в расследовании. Судья любит докапываться до сути вещей. Однако сегодня чтение связано с весьма неопределенным проектом — снятием наркотической зависимости у отца. Оказывается, отравление опиумом практически не оставляет заметных следов в организме человека. Зрачки обычно сужаются, но иногда, напротив, расширяются. Смерть может наступить внезапно или вообще не иметь места, в зависимости от состояния желудка — полон он или пуст, от количества наркотика, от того, был ли он принят в жидкой или твердой форме, в виде настойки опия или кристаллов морфия. Однако капля крахмала, разбавленного йодной кислотой, выявит в осадке наличие одной тысячной грана морфия, приобретая синий цвет. Но в книге нет ничего о том, как отучить человека от употребления опиума.
Вспышки огня на заливе приводят сад в движение и оживляют его. Одно из самых ярких детских воспоминаний Камиля — изящные, яркие вышитые бабочки на краю платка матери, свободно накинутого на голову. Когда она склоняется, подавая отцу чай, бабочки трепещут на ветру и, кажется, хотят улететь вместе с платком.
«Почему мать решила жить одна?» — в который раз задает он себе вопрос. По сей день ее присутствие ощущается в саду. Порой ему кажется, он видит мать, сидящую на скамье у клумбы роз с вязаньем в руках. Может быть, у него начались видения, как у папы? Скорее всего мама просто устала от огромного количества слуг, жен и родственников чиновников, других посетителей, которых ей приходилось принимать в официальной резиденции. В то время Камиль наблюдал за родителями. Однажды, стоя на пороге комнаты, он увидел, как отец быстро, почти украдкой обнял мать. Тогда Камиль избавился от страха, что они расстанутся и он потеряет их. До этого боязнь занозой в сердце не давала ему покоя.
Вскоре семья переехала на постоянное жительство в дом матери. Отец Камиля приезжал два раза в неделю, привозил с собой документы и нескольких помощников. Он садился работать за стол под невысокой крепкой сосной, откуда виднелись кусты роз и воды пролива. Мать не разрешала слугам подавать отцу чай и сама относила пустой стакан к самовару, пыхтящему на соседнем столе. Она сливала остатки в медную чашу, мыла стакан и выливала воду туда же. Затем осторожно наливала черную заварку из фарфорового чайника и добавляла в стакан горячую воду. Держа стакан на свету, внимательно всматривалась в цвет чая, доливая заварки или воды, пока жидкость не принимала нужную окраску — блестящий коричневато-красный цвет, который мать сравнивала с кроличьей кровью. Она несла стакан мужу, держа его на ладони, и, склонившись, ставила на стол.
Охваченный приятными воспоминаниями, Камиль погружается в сладкую дрему. Рука ослабевает, и книга падает на землю. Он просыпается от звона посуды. На какой-то миг ему кажется, что он видит мать, стоящую у двери дома в тенистом патио. Она одета в платье Сибил, лицо скрыто чадрой. Однако когда женщина выходит из тени на солнечный свет, судья понимает, что перед ним повариха Каранфил, несущая ему чай.
Глава тридцатаяСВИДАНИЕ
— Я прямо как повар на торговом судне в Черном море. Его сажают в шлюпку, привязанную к кораблю длинной веревкой, чтобы, разводя огонь, он случайно не сжег корабль с легко воспламеняющимся грузом.
Мы с Виолеттой гуляли по саду. За холмом догорало оранжевое солнце. Наши кожаные тапочки издавали легкий шаркающий звук, пока мы приближались по дорожке из гравия к павильону. Небо над проливом приобрело пепельный оттенок.
— А как матросы забирают еду?
— Они ждут, когда он погасит огонь, затем принимают его на борт. Бедняге приходится рисковать. Начнись шторм или возникни пожар — и ему крышка.
— Откуда ты это знаешь?
— Мне рассказал Хамза.
Виолетта промолчала, однако я чувствовала, что она не одобряет меня. Хамза ей не нравился, и она следила за нами во время его визитов. Приходилось даже ругаться на нее.
После ужина у нас дома в Нишанташе от Хамзы не поступало никаких вестей. Меня это крайне угнетало. Со дня нападения Амина-эфенди прошло уже несколько недель. Возможно, Хамза присылал письма, только тетя Хусну не побеспокоилась передать их. Тем не менее его молчание больно ранило меня. Он, должно быть, знал о поступке Амина-эфенди. Новость о происшествии уже давно стала предметом бурного обсуждения в городе.
После нападения у меня окончательно расшатались нервы. Жалость к себе накатывала во время бессонных ночей. Хотелось избавиться от нее, как от ненужного органа. Я негодовала и впадала в ярость, грубила Виолетте и злилась на мать, дядюшку Исмаила и Хамзу за то, что они не сумели защитить меня. При этом вполне сознавала: никакой их вины в случившемся нет. Больше всего злилась на себя — не стоило мне выходить к гостям. Однако на смену гневу уже шла некая спокойная ясность и уверенность в том, что я начинаю понимать природу смерти. В конце концов, умереть не так уж трудно.
Дорожка сада вилась вокруг подножия небольшого холма, на котором пристроился павильон со стеклянными стенами. Внутри явно кто-то находился. Сначала я хотела тронуть Виолетту, идущую впереди меня за плечо, но тотчас передумала. Там мог быть Хамза. Я видела темный решительный профиль служанки на фоне серого неба.
— Иди домой, — велела я.
Виолетта удивленно посмотрела на меня. Приказ пришелся ей явно не по душе. Она обиделась, резко повернулась и пошла назад. Платок покачивался в такт быстрым шагам.
Я ждала, глядя на воду, пока она не закрыла за собой дверь. Прислушивалась, не издаст ли Хамза соловьиную трель — наш условный знак. Но раздавалось лишь пение обычных птиц. Небо заметно потемнело. Филин печально заухал в лесу.
Я свернула в сторону холма и стала подниматься вверх к павильону. Дверь была не заперта. Я распахнула ее и прошмыгнула внутрь. Ставни закрыты, в комнате темно и прохладно. Не стала отворять их. Услышала стон и тотчас поняла, что он исходит из моей груди.
Отчетливо помню прикосновение руки к моему плечу. Осмотрелась по сторонам и увидела мерцающий свет, напоминающий белую вуаль. Я замерла, не издавая ни звука.
Привидение остановилось рядом со мной. Рука погладила мои щеки, сначала одну, потом вторую. Приятное ощущение.
— Успокойся, — произнес призрак по-английски.
— Мэри? Это ты?
— Я приехала уже давно, но служанка сказала, что тебя нет дома. И я решила немного отдохнуть здесь, а потом отправиться домой. Путь не близкий. Мой кучер остался в экипаже у ворот. Полагаю, он спит, так как привык подолгу ждать женщин.
— Я не знала, что ты собираешься навестить меня.
— Ты не пришла к Пале де Флер в назначенное время, и я решила послать записку. Меня беспокоило состояние твоего здоровья. Потом до меня дошли слухи о случившемся несчастье и о том, что ты переехала сюда. Вот я и решила нанести визит. В какую же даль ты забралась. Я послала письмо, предупреждая о своем приезде, однако ответа не получила. — Она пожала плечами. — Все равно приехала.