Лейла берет сестру за руку, гладит ее щеки и шепчет:
— Моя дорогая розочка. Наконец-то ты вернулась домой. Мы так скучали по тебе.
Зухра глубоко вздыхает, как будто в комнате душно, и обращается ко всем присутствующим:
— Что поделаешь? На все воля Аллаха.
Зухра впервые обращает внимание на Сибил.
— Кто это? — спрашивает она.
Лейла вновь представляет ей дочь посла.
Сибил выполняет все необходимые ритуалы. Лейла прерывает ее, устало машет рукой и говорит:
— Сибил-ханум, вам всегда рады в нашем доме. Пожалуйста, садитесь.
Лейла зовет служанку, ждущую у двери, и велит ей принести кофе.
Девушка приносит напиток и удаляется. Лейла говорит:
— Теперь, моя розочка, расскажи нам все.
— У меня большой дом, — начинает свой рассказ Зухра, — и довольно много слуг, так что на жизнь грех жаловаться. Люди считают моего мужа хорошим человеком. — Она замолкает, ослепленная солнечным светом, брызнувшим из окна. — Может, так оно и есть, — шепчет она, — однако человек он слабовольный. У меня такое ощущение, что я замужем не за ним, а за его матерью.
Ее лицо искажает гримаса горя, и Зухра вновь начинает безудержно рыдать.
— Она несет ответственность за смерть моих детей, — задыхается бедная женщина.
Дамы с напряженным вниманием вслушиваются в каждое ее слово. Сибил замечает, как улыбка удовлетворения мелькает на лице Перихан, однако тотчас решает, что ей это просто показалось.
Наконец Зухра успокаивается и продолжает говорить чуть охрипшим голосом:
— Мои дочери заболели, отведав угощения, приготовленного свекровью. Думаю, она отравила их из злобы, не дождавшись рождения мальчика. Она не разрешила мне отвезти детей к доктору в город. Вместо этого позвала знакомого знахаря. А он лишь написал несколько стихотворных строк из Корана на листке бумаги, опустил его в воду и велел девочкам выпить. Вы можете себе представить?
Перихан заговорила тихим голосом:
— Наставления Аллаха — самое благословенное лекарство. Возможно, дети не были предназначены для земной жизни. Все в руках Всевышнего.
Зухра закрывает глаза.
— Лечение лекарствами также угодно Аллаху.
Асма-султан спрашивает:
— А ты не беспокоишься о сыне?
— Конечно, но ведь у него теперь есть опекун.
— Твой муж?
— Нет. Он по-прежнему раб своей матери. После смерти детей муж взял себе куму. Разумеется, по совету матери.
Вторая жена, с ужасом думает Сибил.
Заметив испуг на лицах женщин, Зухра успокаивает их:
— Все не так плохо. Она заменила мне дочь. Я пыталась защищать ее, приходилось нелегко. Вскоре она забеременела, а в середине зимы случился выкидыш. Повивальная бабка не сумела добраться до нас из-за снежных заносов. Теперь бедняжка никогда не сможет иметь детей. Зухра проводит рукой по цветам на подушке. — После случившегося несчастья она окрепла духом. Теперь даже муж боится ее. К тому же женщину поддерживают три брата, живущие неподалеку. С ней мой сын в полной безопасности.
В комнате наступает полная тишина.
Наконец Сибил решается молвить слово:
— Вы, наверное, очень скучаете по своей семье. Я семь лет не встречалась с сестрой, живущей в Англии, и никогда не видела своих племянников. Порой мне от этого становится очень тягостно. Скажите, почему вы вышли замуж за человека, чей дом находится так далеко от Стамбула? — Сибил смутилась и добавила: — Если я вправе задавать такой вопрос.
— Не знаю, дорогая ханум. Я была помолвлена с кузеном, принцем Зийей. — Зухра старается говорить ровным голосом. — Его убили, и тогда моя жизнь потеряла всякий смысл. Убийца жениха сделал несчастной и меня. Не хочется верить, что Эрзерум — это мой кисмет. Дело не только в судьбе. — Она поправляет чадру, так чтобы она закрывала нижнюю часть лица, затем поднимает взгляд на женщин и тихо говорит: — Те, кто принимают кисмет из рук Аллаха, виновны в грехе гордыни и будут наказаны в свое время.
— Аллах знает все наши судьбы, — парирует Перихан. — Они пишутся у нас на лбу при рождении. Ни один смертный не может изменить свой кисмет. — Голос звучит надрывно. Глубокая складка пролегла у нее между глаз.
— Возможно, ты права. Только в чем же смысл его смерти? Я ни на минуту не верю в слухи о том, что его убили грабители в доме с плохой репутацией. Уверена, к этому делу как-то причастен дворец. Власти считают, что все турки, живущие в Париже, участвуют в заговоре против султана. Но они ошибаются. Зийя поехал за границу для подписания торгового соглашения, только и всего.
Лейла пытается успокоить Зухру:
— Дорогая сестра, пожалуйста, не волнуйся. Аллах все видит. — Дабы сменить тему разговора, она поворачивается к Сибил: — Вы напоминаете мне гувернантку, служившую во дворце много лет назад, да упокоит Аллах ее душу. У вас такие же светлые глаза.
— Ханна Симмонс? — У Сибил мурашки бегут по коже от волнения.
— Да, так ее звали. Вы знали эту девушку? — Лейла наклоняется к Сибил. — Вы еще так молоды.
— Моя мать знала ее. Прошу вас, расскажите мне о Ханне.
— Тихая девочка, сладенькая, как медовый лукум. — Лейла осматривается по сторонам. — Что еще я могу сказать? Вы должны помнить ее, Асма-султан.
Жена визиря на минуту задумывается, потом отвечает:
— К сожалению, не помню. Хотя все мы, разумеется, знаем о несчастье, случившемся с ней.
Перихан с удивлением смотрит на мать и хочет что-то сказать, однако не произносит ни слова.
Лейла также удивлена.
— Но она ведь служила гувернанткой в вашем доме.
— У нас было много слуг, — раздраженно фыркает Асма-султан.
Перихан добавляет в примирительном тоне:
— Ханна ничем особенно не выделялась. Думаю, только трагическая смерть девушки заставляет нас помнить ее.
Раздается звонкий голос Зухры:
— Я часто видела англичанку на женских посиделках и в бане. Она присматривала за девочками. Мне гувернантка казалась весьма милой. Однажды я хотела подарить ей атласный отрез, однако она предпочитала выглядеть словно серенький воробушек. Бедняжка. Ее, кажется, совсем не интересовали ни украшения, ни драгоценности.
— Она постоянно носила серебряное ожерелье, — говорит Лейла. — Помнишь, Зухра? Снимала его только перед сном или в бане. Странно, что она вообще его снимала, так как даже в хамам надевала сорочку. Может, ей было что скрывать? — Лейла вопросительно смотрит на Сибил. — Не понимаю, почему она не обнажалась в бане. Смешно. Вокруг одни женщины, чего уж стесняться.
Сибил не знает, как ответить на вопрос, чтобы не обидеть хозяев. Существуют некие цивилизованные западные представления о скромности, которые не вполне понятны на Востоке. Она нервно улыбается.
— Почему она не снимала ожерелье? — спрашивает Зухра. — Какое-то особенное украшение?
— Не думаю. Обыкновенная серебряная побрякушка, — отвечает Лейла.
В разговор вступает Сибил. Она хочет защитить Ханну от несправедливых замечаний.
— Мне кажется, ожерелье имело некоторую ценность. По крайней мере сделано оно во дворце.
— Почему вы так считаете? Я не помню ничего примечательного. — В словах Лейлы слышится заинтересованность. — Но конечно, с тех пор прошло так много времени.
— В кулоне находилась тугра, — бодро объявляет Сибил, радуясь тому, что может сообщить дамам нечто новое.
Лейла озадаченно вздыхает:
— Что? Каким образом иностранка могла получить такую вещь? Вы, должно быть, ошибаетесь.
— Нет, я сама ее видела.
Лейла смотрит на Асму-султан:
— Наверное, она получила печать от кого-то в гареме.
— Я не имею привычки делать ценные подарки служанкам, — выговаривает ей жена визиря.
— Сибил-ханум, — говорит Перихан, — вы сказали, что видели тугру? Полагаю, ее забрали полицейские.
Взгляды дам обращены к дочери посла.
— Печать оказалась на шее юной англичанки Мэри Диксон, убитой в прошлом месяце. Вы, конечно же, слышали о ее смерти. — И, повернувшись к Перихан, добавляет: — Кажется, она была вашей гувернанткой.
— Мэри-ханум, — бормочет Перихан. — Странная девушка, хотя я ей зла не желала. Да смилостивится Аллах над ее душой. Я никогда не видела на ней подобного ожерелья.
— Откуда ты знаешь, что такое же носила Ханна? — спрашивает Лейла.
Перихан молчит. Сибил объясняет:
— Кулон необычен еще и тем, что там обнаружен китайский текст.
— Китайский?
— Значит, он сделан где-то за границей, — предполагает Перихан. — Возможно, печать султана добавили позднее.
Лейла соглашается:
— Во дворце мы пользуемся фарфоровой китайской посудой.
— А огромные вазы в приемном зале тоже китайские? — спрашивает Зухра. — В детстве я чуть не разбила одну из них.
— У вашей матери, кажется, имеется коллекция произведений искусства из Китая? — обращается Лейла к Асме-султан.
Та не отвечает и сама спрашивает Сибил:
— Откуда вы знаете, что надпись сделана на китайском?
— Приехал мой кузен Берни. Он ученый-ориенталист и написал книгу об отношениях между Османской империей и Дальним Востоком. Вот он и прочитал текст. Вообще-то это стихи.
— Стихи, — повторяет Асма-султан. — Ну конечно. Наверное, кулон подарил Ханне ее любовник. Но как эта вещь попала к Мэри?
— У Ханны был любовник? — Сибил старается скрыть волнение.
— Она с кем-то встречалась по выходным. Ей разрешалось покидать дворец раз в неделю. Ариф-ага присматривал за ней.
— Кто он такой?
— Евнух. Каждую неделю Ханна садилась в экипаж, которым управлял один и тот же кучер, и не возвращалась до утра следующего дня. Ариф-ага спрашивал, где она проводит время. Гувернантка отвечала, что навещает подругу. Он пытался установить за ней слежку, однако посланный им человек оказался слишком нерасторопным и не справился с заданием. А потом случилось несчастье.
— Ариф-ага описывал внешний вид кучера? — спрашивает Сибил.
Асма-султан задумывается.
— Он говорил, что кучер был неряшливо одет. Не носил ливрею. Так что она вряд ли посещала кого-то из высшего общества. В конце концов, Ариф-ага сообщил обо всем полиции. — Она бормочет про себя: — Хитрый лис слишком много болтал.