– Здравствуй! – Мири была искренне рада его видеть.
– Здравствуйте, – его невыразительное лицо почти не изменилось, но он увидел все: и что она хорошо выглядит, и что стала более женственной. Отметил он и молодого человека, который таращился на него с детским любопытством.
– Это мой сводный брат Анри, – сказала Мири.
Виктор молча кивнул, открыл для нее дверь и так же молча выслушал рассказ о том, куда они едут и зачем. Братец был недоволен тем, что Мири решила рассказать какому-то охраннику слишком много, но в ответ на его возражения Мириам лишь сухо сказала:
– Этот человек спас мне жизнь. И чтобы защищать нас эффективно, он должен понимать, с чем имеет дело.
Закончив рассказ, после которого Виктор знал почти столько же, сколько Анри, Мири спросила:
– А ты? Как ты поживаешь?
– Работаю, – он пожал плечами. Потом подумал и добавил: – Хотя так интересно, как с вами, не было. Зато сейчас, похоже, наверстаем.
Николай Павлович оказался именно таким, каким описала его Полина: типичный русский помещик. Само собой, и Мири, и ее подруга помещиков лицезрели только в кино, но и сам Яромильский, скорее всего, строил свой образ на основе виденных в молодости фильмов типа «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Жизнь Клима Самгина» и прочих шедевров российского кинематографа. Николай Павлович роста оказался среднего, имел русые, коротко стриженные волосы, ухоженную бородку и здоровый цвет лица. Гостей он вышел встречать в светлом костюме, и в памяти Мириам всплыло почему-то слово «чесуча». Тоже, наверное, откуда-нибудь из Чехова или Куприна. А костюм, скорее всего, был из смесовой ткани: лен, хлопок и немного синтетики, чтобы не очень мялся.
– Вот и молодцы, что к чаю, – радушно воскликнул он. – Люблю, когда люди не опаздывают. Вы Мириам?
– Да, я вам писала.
– Очень рад, – Николай Павлович склонил голову. – А молодой человек?
– Это мой брат Андрей.
Мужчины обменялись рукопожатиями. Анри усмехнулся и сказал:
– Я приемыш, а потому не в породу.
– Понимаю, – кивнул хозяин. – Семья – вещь забавная. Проходите, прошу вас. И простите, если показался излишне любопытен.
Пока Яромильский вел их в столовую, он успел указать на удивительной красоты лестницу на второй этаж («Что бы там ни говорили, а я думаю, рука Баженова очевидна»), рассказать о непростых отношениях в семье основателя усадьбы Долгорукого-Крымского и пообещать исключительно вкусное варенье к чаю.
В столовой («Малая столовая, изволите ли видеть, мы тут чаевничаем, так уютнее») сидела за столом миловидная полная женщина. У ее ног лежала собака, которая лениво встала обнюхать гостей. На ковре играли дети и котята. Хозяин представил жене посетителей, а потом с притворной строгостью сказал:
– Илона, изволь напоить наших гостей чаем и накормить вкусно, а то я расхвастался, а вдруг сливки скисли и булочки не задались?
Женщина улыбнулась ему ласково, пригласила всех сесть и, пока служанка подавала чай, принялась беседовать о хозяйстве, расспрашивать о Москве, вскользь заметив, что не была уже полгода и пока не хочется.
– По осени думали старших в школу везти, а жалко так… Может, преподавателей найти, да еще пару лет пусть на воле поживут, – говорила она, поглядывая на кутерьму в углу. – Сейчас ведь это проще стало. Хочешь – экстернат, хочешь – домашнее обучение.
Стол ломился от выпечки, творога, меда, варений и прочих вкусностей. Гости не смогли удержаться и наелись так, что Мири решила остаться без ужина.
– Не может быть, чтобы и творог свой и мед, – сказала она, забывшись и по-детски облизывая ложку.
Илона засмеялась:
– Все может быть, только трудов это стоит… Когда коров первых завели, вы не поверите – не могли найти людей, чтобы ухаживать: скотников, доярок. Деревенские не хотят: это ж работать надо да еще не пить. Так я сама доила, когда рук не хватало.
– А я навоз кидал, – подхватил Николай Павлович. – Чудно было, после офиса в Сити… Но как-то это так по-настоящему все схватилось, – он положил руку на грудь, к сердцу. – Хотелось пожить не как марионетки, что только и могут деньги качать да смыться отсюда, когда жареным запахнет.
– У вас получилось, – сказал Андрей.
Мири быстро взглянула на молодого человека: было что-то в его голосе странное.
– Да, – кивнул хозяин. – Хоть и сейчас нелегко бывает. До смешного доходит: чтобы бани построить, бревен нормальных не нашел. Дай, думаю, лесопилку поищу. Короче, купил лес. Теперь строю лесопилку. А уж потом бани будут.
Дети подскочили к столу, и Мири насчитала пятерых разновозрастных и весьма разномастных малышей от трех до семи лет. Она невольно взглянула на хозяйку, но та, улыбнувшись, сказала лишь:
– Много детей – много радости. Мы поздновато начали, зато уж решили ни в чем себя не ограничивать.
Николай Павлович тоже засмеялся, и некоторое время все: он сам, Мири и даже Анри – занимались тем, что усаживали малышню, наливали чай и компот, накладывали еду, вытирали перемазанные ручки, мордочки. После чая вся орава, на разные голоса поблагодарив за «чай, цай, сяй» – у кого как получилось, – умелась на улицу.
Мири, чувствуя себя неожиданно усталой, вдруг вспомнила о Викторе и смущенно спросила:
– Можно попросить покормить нашего водителя? Мы не рассчитывали так задержаться, и я не знаю, ел ли он с утра…
– Конечно, – Илона встала. – Я распоряжусь, а вы пока о делах поговорите.
Когда она вышла, Мири собралась с духом и изложила Николаю Павловичу историю про книгу, в которой должно найтись указание на то, где запрятан клад. Тот слушал внимательно, потом задумчиво сказал:
– Книгу я вам, конечно, покажу, почему бы и нет? Но ведь вы мне не все рассказали, правда? Начать с того, что аукцион был анонимным, и покупку свою в России я не афишировал…
Мири и Анри молчали, не зная, что сказать.
– Я навел справки, – продолжал Николай Павлович невозмутимо. – Вы девушка известная, пусть и в узких кругах, и в вашей личности я уверен. Могу даже принять тот факт, что легенда имеет место быть, так как ваша семья была в родстве с Легерлихтами. Но кто этот молодой человек, которого вы представили как своего брата?
Мири растерялась. Ай да помещик! Нет, что ни говори, а осторожность и желание знать, с кем имеешь дело, принимает порой патологические формы, особенно в России. Сказать она ничего не успела, так как раздался сухой и оттого не слишком вежливый голос Анри:
– Раньше меня звали Андрей Бронницкий. Покойная Мириам, бабушка, нашла меня на одной из помоек города Москвы и поспособствовала моему усыновлению. Меня вырастили милые люди: театральный дизайнер Рене и Мари, его жена. Рене умер четыре года назад, а Мари живет сейчас в Кале, и я навещаю ее, когда могу.
– Сколько вам было лет, когда вас увезли из России?
– Семь.
– И что случилось, когда вы начали разыскивать своих родственников?
– Пока ничего, – молодой человек пожал плечами. – Мы приехали две недели назад. Я написал запрос в архивы и в милицию… Все говорят, что это требует времени.
– А когда вы приезжали в Москву два года назад? Что вам удалось выяснить?
– Два года назад? – Анри вытаращил глаза. – Но откуда вы… – он помолчал, подумал, потом ответил:
– Я приезжал на конференцию молодых дизайнеров. Был здесь три дня. И два в Питере. Я никого не искал и не собирался. Просто любопытно было посмотреть на Россию. Убедиться…. – он куснул губы. – Убедиться, что вообще смогу тут дышать без того ужаса, который помнил… Я и в этот раз не собирался, – он осекся и метнул виноватый взгляд на Мириам.
– То есть инициатива поисков исходила от вас? – быстро спросил Николай Павлович.
– Я не понимаю, почему вы придаете этому такое значение, – медленно сказала Мири. – Но раз уж это так важно, я попытаюсь объяснить… Анри не хотел искать родственников. Да и я, признаться, не ожидаю от этих поисков ничего хорошего. Мы приехали ради книги. Но в Париже, когда мы искали, кто ее купил, наткнулись на каких-то еще людей, которые тоже упорно ищут книгу «Лабиринт Иерихона». Они вели себя очень агрессивно. Нам это не понравилось, и, чтобы сбить их со следа, мы и придумали этот поиск родных Анри… Андрея.
– Что это за люди?
– Некая организация, которая гоняется за всяким культурным наследием. Называется «Мудрость Сиона».
– «Мудрость Сиона»?
– Да, – Мири помедлила и с ужасом подумала, что ведь если «Мудрецы» докопаются до местонахождения книги… подумав об Илоне и детях, она быстро выпалила:
– Это правда. Вы можете справиться в полиции Фрейбурга: к нам в дом проникли какие-то люди, потому что считали, что книгой владела моя бабушка. А выяснив, что книги у нас нет, они попытались отыскать ее у фрау Легерлихт…
– И что?
– Она умерла… – шепотом сказала Мири. – Умерла от разрыва сердца, то есть это не убийство, но… но они вломились в ее квартиру и напугали ее. Мы пытались замести следы, создать впечатление, что цель нашей поездки – поиски семьи Анри.
Губы Яромильского сжались.
– Вот как, – пробормотал он. – Прошу меня извинить, – и быстро вышел из комнаты.
Вернулся он довольно скоро, и вновь в обращении его произошла некоторая перемена. Подозрительность человека, который только что с пристрастием допрашивал молодых людей, пропала, но былое радушие хлебосольного помещика в значительной степени умерилось деловым тоном.
– Пройдемте в кабинет, я подготовил для вас книгу, – сказал Яромильский.
Кабинет располагался на втором этаже. Очень солидная комната, отделанная в английском стиле: панели темного дерева на стенах, массивный стол, кожаное кресло у камина, на стенах гравюры со сценами охоты. На столе лежал ящик, весьма похожий на сейф, и коробка с перчатками.
Николай Павлович надел белые нитяные перчатки, открыл ящик и бережно извлек из него массивную инкунабулу в деревянном переплете. Возложив ее на стол, он жестом поманил к себе гостей и сказал:
– Прошу. Я буду перелистывать страницы, а вы смотрите. Если хотите взять книгу в руки – надевайте перчатки и обращайтесь с раритетом осторожно.